Онлайн чтение книги Мальчики в лодке The Boys in the Boat: Nine Americans and Their Epic Quest for Gold at the 1936 Berlin Olympics
Глава пятая

В разгар осени 1933 года дневная температура воздуха в Сиэтле упала до плюс пяти, а ночная – до минус пяти градусов. Вечно хмурое небо стало беспощадно поливать дождем потемневший город. Порывистый юго-западный ветер гнал волны, увенчанные белыми барашками, по водам озера Вашингтон. Двадцать второго октября штормовой ветер оборвал почти все вывески в городе и раскидал целый флот из лодок и катеров по озеру Юнион. В Пьюджет-Саунд была предпринята операция по спасению тридцати трех человек, прогулочные катера которых вынесло ветром на отмели.

Для молодых ребят, борющихся за место в команде первокурсников, окончательно испортившаяся погода обозначала только новые мучения и еще более тяжелый труд на борту «Олд Неро». Дождь бил по голым плечам и рукам. Волны и ветер жестко разбивались о весла, холодные брызги воды летели в лицо, обжигая глаза. Руки немели настолько, что без брошенного на них взгляда невозможно было определить, правильно ли они держат весло. Лицо будто сковывало маской. Ледяная вода озера, казалось, высасывала энергию из молодых тел быстрее, чем они ее вырабатывали. Жестокие судороги пронизывали мышцы, как только нагрузка на них спадала. Мальчишек с каждым днем оставалось все меньше и меньше.

К 30 октября из 175 студентов осталось всего 80 ребят, все еще соревнующихся за места в двух первых лодках первокурсников. Они знали, что будут еще третья и четвертая, но также понимали, что гребцы этих лодок вряд ли будут участвовать в весенних гонках, а затем зачислены в команду университета. Том Боллз решил, что настало время проводить тренировки лучших кандидатов не на «Олд Неро», а в барках. В числе избранных оказались оба друга – Джо Ранц и Роджер Моррис.

Джо и Джойс на пляже

Барки были очень похожи на академические суда, которые ребятам еще предстояло освоить. Но эти лодки были на пару десятков сантиметров шире, с более плоским дном и килем. Определенно более устойчивые, чем гоночные, это были странные суденышки – управлять ими было настолько же сложно, насколько легко было их перевернуть. Как и в самом начале, парням снова пришлось привыкать к абсолютно новому набору физических навыков и движений только для того, чтобы держать барку на плаву. Но это было уже что-то – оказаться за бортом «Олд Неро», в судне, которое хотя бы отдаленно напоминало академическую лодку. Уже из-за этого Джо распирала гордость – ведь он хотя бы сел в неё и удобно устроился, крепко привязав ноги к специальной подставке.

Для обоих парней – Джо и Роджера – добраться до барок было отрадной компенсацией за прошедшие дни, с тех пор как началось обучение, такое требовательное и жестокое. Каждый будний день Роджер упорно проходил четыре километра от дома родителей во Фримонте до университета, сидел на занятиях по инженерии, потом шел на тренировку, и когда она заканчивалась, возвращался домой тем же путем, чтобы помогать родителям по хозяйству и делать домашнее задание. По вечерам в пятницу и субботу, чтобы платить за обучение и помогать родителям с деньгами, он играл на саксофоне и кларнете в джазовой группе «Блю Лайрз», где числился еще со школы. По выходным он работал в семейной транспортной фирме – «Франклин Трансфер Компани», перевозя диваны, мягкие уголки и фортепиано из одного дома в другой по всему городу. Почти половина закладных на недвижимость в Америке этой осенью была просрочена, и каждый день тысячам семей приходило уведомление о лишении права выкупа, и поэтому работа Роджера была совсем невеселая – он перевозил семьи из их домов, на которые они зарабатывали всю свою жизнь. Слишком часто мужчины стояли на крыльце с пустым взглядом, а женщины рыдали на пороге дома, пока Роджер погружал последние их вещи в грузовик, который отвозил их не в другой дом, а на аукцион. И каждый раз, когда это случалось, Роджер тихо благодарил Господа, что до сих пор его семье удавалось сохранить хоть какой-то дом. Как и большинству людей, за несколько последних лет им пришлось сменить удобную и безопасную жизнь дельцов среднего класса на существование, в котором каждая копейка зарабатывалась все с бо́льшим трудом, чем предыдущая. По крайней мере, у них все еще был дом.

Роджер был очень странным парнем – немного угрюмый, он был склонен всегда говорить с людьми прямо, почти грубо. С ним было сложно близко подружиться, но Джо иногда сидел с ним в столовой. Они изредка разговаривали, неуклюже обсуждая университетские занятия. Но чаще всего ребята обедали в тишине. Казалось, что тонкая и не выраженная словами привязанность и уважение росли между ними, к остальным парням на лодочной станции Джо не чувствовал большой дружбы. Даже учитывая, что большинство опрятно одетых мальчиков выбыли, он все еще чувствовал, что сильно выделялся среди оставшихся. Каждый день он приходил в одном и том же мятом свитере, единственном, который у него был, и почти каждый день в раздевалке отпускались ехидные замечания по этому поводу. «Бродяга Джо, – ехидничали мальчишки, – как дела в трущобах? Ты что, с помощью этой штуки мотыля ловишь?» Джо старался приходить раньше, чтобы переодеться в форму для гребли прежде, чем появятся остальные.

Каждый день он после занятий торопился на тренировку. Сразу после нее он торопился снова, на этот раз в студенческий спортивный магазин, где работал до полуночи, продавая всякую всячину, от шоколадных батончиков до тех небольших резиновых изделий, которые реклама магазинчика нейтрально называла «охранники деликатной зоны». И после работы он плелся вверх по Юниверсити Авеню по дождю, в темноте, до Юношеской христианской ассоциации (YMCA), где работал уборщиком в обмен на маленькую комнатушку, все место в которой занимали кровать и письменный стол. Это была одна из тех комнат, на которые был разделен подвал угольного склада. Сырые и грязные комнаты стали домом для самых бедных студентов, парней и девушек. Среди них была талантливая и сногсшибательная молодая студентка театрального факультета по имени Френсис Фармер, которую через пару лет все остальные увидят на большом экране. Сквозь тонкие перегородки обитатели подвала слышали все, что происходит вокруг, и для Джо его комната была не больше, чем просто местом для выполнения домашнего задания, местом, где он мог растянуть свое ноющее тело на кровати на пару часов перед тем, как утром опять уйти на занятия. Это было едва ли похоже на место, которое можно назвать домом.

Несмотря на то что осень 1933 года была изнурительной для Джо, она состояла не только из одиночества и работы. Джойс была рядом, и это для него было утешением.

Она уехала в Сиэтл, не только чтобы проводить время с Джо, но также в погоне за своими собственными мечтами. Ее научные успехи направили ее по пути, отличному от того, который ожидал большинство дочерей фермеров, с которыми она ходила в старшую школу в Секиме. Она не искала карьеру где-то далеко от дома; она хотела завести семью, крепкую и счастливую. Но у нее не было желания прожить такую жизнь, какую прожила ее мать, где работа по дому определяла и ограничивала все ее мировоззрение. Она хотела прожить жизнь осмысленную, и университет был билетом в эту жизнь.

По иронии судьбы, единственным способом достижения ее цели была опять работа по хозяйству. Она сошла с парома в Сиэтл в тот сентябрь, и ей отчаянно нужно было найти жилье и способ платить за обучение, еду и книги. Она поступила в университет и переехала на время к своей тетушке Лауре, но вскоре стало ясно, что в тяжелые времена еще один голодный рот был очень нежелательной ношей на плечах тетушки, у которой и без того не хватало денег. Следующие две недели Джойс поднималась каждое утро на заре и спешно проверяла все совсем скудные объявления с предложениями о работе в «Сиэтл Пост-Интеллиженсер». За много дней появилось всего несколько объявлений о найме рядом с длинной колонкой объявлений о предложениях услуг.

Кроме сообразительности и ясности ума, все, что Джойс могла предложить миру работодателей, были ее навыки в том, что она меньше всего любила делать – готовка и уборка. Так что она сосредоточилась на услугах бытового обслуживания. Не желая платить деньги за проезд, она, одетая в свое лучшее выходное платье, проходила километр за километром каждый раз, когда находила объявление о работе служанки, далеко забираясь в модный район Лорелхерст на восток от университета или взбираясь на крутой подъем к вершине Кэпитол Нилл, где величественные дома в викторианском стиле стояли на тихих, темных улочках. Снова и снова у дверей ее встречали надменные жены городской интеллигенции, которые провожали ее в душные гостиные, сажали на богато украшенные диваны и потом требовали рекомендаций и доказательств ее опыта работы, но ни того ни другого у Джойс не было.

И наконец, одним жарким днем, после очередного разочарования после собеседования в районе Лорелхерст, Джойс решила просто походить по округе и постучаться в двери. Дома здесь были большие и изысканные. Возможно, кому-то нужна была помощь, но про объявление в газету они не подумали. Джойс прошлась вниз, потом вверх по улице, ее опухшие от артрита ноги начали болеть, под мышками стал проступать пот, волосы вымокли и растрепались, пока она устало бродила по длинным подъездным дорожкам к гигантским парадным дверям и тихонько стучала в них.

Наконец одну из дверей девушке открыл худой джентльмен, знаменитый местный судья, выслушал, вздернув голову, внимательно ее изучил, но не стал задавать сложные вопросы о рекомендациях или опыте. Повисла долгая, неловкая пауза, пока судья пристально ее рассматривал. В итоге он прохрипел:

– Приходи завтра утром, посмотрим, подойдет ли тебе форма предыдущей горничной.

Форма подошла, и так Джойс нашла работу.

Теперь по выходным вечерами, когда у нее было немного свободного от работы времени, они с Джо садились на трамвай и за несколько центов ехали в центр города, чтобы еще за сорок центов посмотреть кино с Чарли Ченом или Мэй Уэст. Каждую пятницу в клубе «Клаб Виктор» были студенческие танцы с бесплатным входом, и у них был шанс потанцевать под музыку, предложенную местным капельмейстером, Виком Майерсом. По субботам часто проводились футбольные матчи, и после каждой футбольной игры были танцы в женском спортивном зале. Джо и Джойс ходили почти на все, Джо платил за вход двадцать пять центов. Но танцы на баскетбольной площадке под орущую школьную группу были не такими уж романтичными, и не намного лучше, чем в тесном, пропахшем потом помещении «Чикен Куп» в Секиме. Джо не мог позволить себе того, чего больше всего хотел – отвести Джойс в одно из тех шикарных местечек в центре, куда ходило большинство ее подружек. Это были такие места, куда Джойс пошла бы в шифоновом платье, а Джо – в костюме, если бы у кого-нибудь из них была такая одежда. Это были такие места, как зал «Триатон Болрум» в театре «Ферд энд Уолл», где на большой полированной площадке для танцев, выложенной кедровым паркетом, могло уместиться пять тысяч человек сразу, где сверкающие люстры, розовые стены, украшенные тропическими пейзажами, и серебристый ажурный свод нависал над эстрадой. В таких местах можно было танцевать всю ночь под музыку группы «Дорси Бразерс» или Гая Ломбардо. Джойс научилась не обращать на это внимания, но Джо очень задевало, что он не может отвести туда девушку.

В середине ноября весь университет гудел в возбужденном ожидании ежегодной домашней игры с Орегонским университетом. В преддверии матча Джо и вся команда первокурсников устроили с университетской командой свой собственный футбольный поединок и были разгромлены командой старших студентов. Для первокурсников это было поражение, которое невозможно забыть, и они поклялись, что отыграются на воде. Тем не менее по традиции проигравшие должны были организовать застолье для победителей, и студенческая газета, «Ежедневник Вашингтонского университета» не упустила возможности поиздеваться над командой первокурсников: «Выбор блюд будет несложным, ведь в воскресенье они поймали в озере кучу крабов».

Семнадцатого ноября траурная тень нависла над университетом. В самом разгаре праздника случилась трагедия. Первокурсник по имени Уиллис Томпсон, пытаясь разжечь костер для барбекю, пролил бензин себе на одежду и загорелся. Пролежав несколько дней в больнице, изнемогая от боли и обширных ожогов, Томпсон умер.

Но другая, еще более мрачная и более реальная тень продолжала нависать над всей страной в этом месяце. Одиннадцатого ноября фермеры Дакоты проснулись после ветреной ночи и увидели то, чего никогда раньше не видели – светлое дневное небо стало черным от земли, поднятой с полей сильным ветром. На следующий день почернело небо в Чикаго, когда пыльное облако прилетело на восток, а через несколько дней люди в северной части Нью-Йорка смотрели в изумлении на небо бурого цвета. Этого еще никто не знал, но пылевые бури в тот ноябрь, этот первый «черный ураган» был только предвестником того, что надвигалось – того, что будут называть «Пыльным котлом» и который станет вторым актом горестной трагедии 1930-х и ранних сороковых годов. За ветрами ноября 1933 года последуют другие, еще более сильные, и сдуют почти весь верхний плодородный слой почвы с американских полей, и сотни тысяч беженцев направятся на запад, через весь континент, в поисках работы, которой там не существовало. Эти брошенные, неприкаянные, бездомные, выселенные со своей собственной земли люди бежали, но их уверенность в завтрашнем дне, так же как и средства к существованию, сдуло ветром.

И постепенно из Германии начали доноситься отдаленные, но очень грозные раскаты грома, намеки на третий, самый трагический акт. Четырнадцатого октября Гитлер внезапно вышел из Лиги Наций и прекратил переговоры Германии с Францией и ее союзниками о текущем разоружении. Это был очень тревожный поворот событий, по сути отменяющий Версальский договор и подрывающий основу, на которой покоился Европейский мир с 1919 года. Альфред Крупп, легендарный производитель оружия и военного снаряжения, начал неофициально работать над предварительным заказом серии из 135 танков «Панцер-1». В Панамском канале представители наблюдательных постов отметили за последнее время огромное увеличение количества поставок нитратов, использовавшихся в производстве военного снаряжения, которые провозились через канал судами с пустыми приказами о выходе в море и следовавшими от Чили до Азорских островов, направляющимися в сторону Европы с неизвестным пунктом назначения.

Первокурсники на борту «Олд Неро»

На улицах германских городов той осенью американцы и другие иностранные граждане постоянно подвергались нападениям штурмовиков, если отказывались отдавать нацистское приветствие, и США, Великобретания и Голландия посылали письменные предупреждения в Берлин об «очень серьезных последствиях», если нападения продолжатся. Поздней осенью вести об этом дошли и до Сиэтла. Ричард Тайлер, декан инженерного факультета Вашингтонского университета, сам только что вернулся из Германии и в виде статьи передал эти наблюдения в университетский ежедневник: «Народ Германии сейчас боится выражать мнения даже о самых простых вещах, – писал он и продолжил описанием наблюдения: – Кто угодно может сказать всего слово, которое может быть расценено как нелестное для нацистской власти, и ответственный за это слово будет арестован и заключен в тюрьму без суда и следствия». И хотя ни Тайлер и никто из его читателей еще об этом не знали, нацисты к тому моменту уже заключили под стражу тысячи политических преступников в лагерь, который они открыли еще в марте рядом с очаровательной средневековой деревушкой Дахау.

Сообщение и оценка Тайлера ситуации в мире, еще более мрачная о еврейских иммигрантах из Германии, той осенью не была услышана общественностью. Когда студентов Вашингтонского университета просили проголосовать, стоит ли США объединяться с Францией и Великобританией против Германии, результаты были теми же, как и практически везде по стране: 99 процентов человек ответили «нет». Пятнадцатого ноября Уилл Роджерс ясно обобщил типичное отношение американцев к возможности второго франко-германского конфликта простой, грубоватой картиной. США, как он заявил, должны просто «оставить в покое этих двух старых котов, чьи хвосты завязаны над пограничным забором, и попытаться зализать те царапины, которые мы получили, когда в прошлый раз пытались их помирить».

Днем двадцать восьмого ноября, в последнюю тренировку осеннего семестра, первокурсники прошли финальный, до ужаса холодный заплыв. Когда последний из студентов вернулся на лодочную станцию, тренер Боллз сказал мальчикам не расходиться, так как пришло время объявить, кто попал в первую и вторую лодки первокурсников. Потом он скрылся в кабинете Албриксона.

Парни переглядывались. Через запотевшие стекла застекленной будки, которая служила кабинетом тренеров, они видели, как Албриксон и Боллз во фланелевых костюмах склонились над столом, изучая что-то на листе бумаги. В лодочной станции воняло потом, грязными носками и плесенью, как и всегда, когда начинался сезон дождей. Последний слабый дневной свет просачивался из окон наверху. Редкие порывы ветра бились в массивные раздвижные ворота. Пока тренеры обсуждали что-то в кабинете, обычный гомон и шутки мальчишек уступили место неловкой тишине. Единственным слышимым звуком были мягкие удары. Наверху, в глубине чердачной комнаты, Покок сколачивал раму для новой лодки. Роджер Моррис подошел и встал тихонько рядом с Джо, вытирая насухо волосы полотенцем.

Боллз вышел из кабинета и взобрался на скамейку, держа в руках лист бумаги. Мальчики полукругом столпились вокруг него.

Начал он с того, что заверил: это был только предварительный выбор, все парни могут продолжить соревноваться за места, которые он сейчас озвучит, он даже поддерживает это, и что никому не стоит расстраиваться только потому, что он не услышит своего имени в списках. Не следует думать, что это окончательное решение. Такого в спорте нет. Потом он зачитал список, начав с назначения второй лодки, оглашая имена мальчиков, которые стали основными претендентами предполагаемых фаворитов в первой лодке первокурсников.

Когда Боллз закончил оглашать список второй лодки, Джо посмотрел на Роджера, угрюмо уставившегося в пол. Их имена до сих пор не назвали. Но им не пришлось долго ждать. Боллз теперь стал называть ребят из первой лодки: «Носовое место, Роджер Моррис. Место два – Шорти Хант. Третье – Джо Ранц…» Боллз продолжал, а Джо, сжав кулак у бедра, слегка дернул им, не желая выказывать слишком уж бурную радость перед теми парнями, которых не выбрали. Рядом с ним тихонько выдохнул Роджер.

Пока остальные мальчишки направились в душ, те, кого выбрали в первую лодку, сняли барку с подставки, подняли над головами и прошли с ней к темнеющему озеру для победного заплыва. Легкий, но резкий ветер пускал рябь по воде. Пока садилось солнце, они привязали ноги к подставкам и начали грести на запад, через Кат и залив Портаж Бэй в озеро Юнион в поисках более спокойных вод, чем открытое пространство озера Вашингтон.

Температура упала до трех градусов Цельсия, а на воде казалось и того холоднее. Но Джо едва это замечал. Пока лодка скользила по поверхности озера Юнион, городской шум движения отдалялся, и парни погрузились в мир абсолютной тишины. Они слышали только ритмичные команды рулевого на корме. Сиденье Джо тихо и ровно проскальзывало под ним вперед и назад по смазанным направляющим. Его руки и ноги тянули и толкали ручку мягко, почти легко. Когда белая лопасть весла входила в темную воду, она издавала едва различимый всплеск.

На северной стороне озера рулевой скомандовал «Стой!». Парни перестали грести, и лодка проскользила вперед еще немного, до полной остановки, а длинные весла оставляли след в воде по бокам. Темные облака с серебристой окантовкой солнечного света проплывали над ними, уносимые быстрым ветром. Парни сидели молча, тяжело дыша и выпуская клубы белого пара. Даже сейчас, когда они перестали грести, их вдохи и выдохи шли в такт, и в короткий, хрупкий момент Джо показалось, что все они были частью единого, чего-то живого, имеющего свое дыхание и душу. На западе серебряные фары медленно взбирались по стальной паутинной арке нового моста Аврора. На юге янтарные огни центра Сиэтла плясали на волнах. На вершине холма Квин Энн мигали красно-рубиновые огни радиовышек. Джо делал огромные глотки морозного воздуха и сидел, уставившись на этот пейзаж, наблюдая, как размываются его цвета и границы из-за того, что впервые с тех пор, как семья его бросила, слезы наполняли его глаза.

Он отвернулся к воде, поправляя уключину, чтобы остальные не заметили его слез. Он не знал, откуда они взялись и из-за чего появились. Но что-то внутри него шевельнулось, по крайней мере на несколько мгновений.

Мальчики восстановили дыхание и теперь тихонько разговаривали, для разнообразия не шутя, не дурачась, а просто тихонько болтали об огнях и о том, что лежало перед ними. Потом рулевой скомандовал: «Приготовились!» Джо развернулся лицом к задней части лодки, проскользил на сиденье вперед, опустил белую лопасть весла в кромешную тьму воды, напряг мышцы и стал ждать команды, которая толкнет его вперед, к мерцающей темноте.

На второй день декабря 1933 года в Сиэтле начался такой сильный дождь, какого здесь никогда не бывало и с тех пор больше не повторялось. В течение следующего месяца выдался только один день, когда небо не было затянуто тучами, и только четыре, когда не лил дождь. К концу декабря на Вашингтонский университет выпало тридцать шесть сантиметров осадков. Тридцать девять сантиметров выпало в центре города, и это был рекорд по количеству осадков за месяц за все время существования города. В какие-то дни дождь едва накрапывал, в какие-то – лил как из ведра. Но шел он постоянно.

Все реки на западе штата – Чехалис, Сноквалми, Дувамиш-ривер, Скайкомиш, Стилагуамиш, Скокомиш, Снохомиш – вышли из берегов, смывая деревенские дома и миллионы тонн почвы в Пьюджет-Саунд, затопляя торговые районы и населенные пункты на берегах рек от канадской границы на юг вплоть до Колумбии. На севере Сиэтла разлившаяся река Скаджит прорвала земляные каналы рядом с устьем и понесла приливные соленые воды на двадцать тысяч акров самых богатых фермерских земель в штате.

Во многих районах Сиэтла, возвышавшихся на склонах – например, в Алки, Мадрона и Магнолиа, – дома скользили по размытым склонам и падали прямо в озеро Вашингтон или в Пьюджет-Саунд. Дороги трескались и отправлялись вслед за домами. В центре города ливневая вода переполнила канализацию, вырвалась через люки и затопила улицы и бизнес-центры в низине Интернешнл Дистрикт. В несчастных, убогих трущобах, раскинувшихся по берегу залива Элиотт, безжалостный дождь смыл газеты, которыми были забиты щели картонных стен, протек через потрепанную ткань старых палаток и просочился через проржавевшие металлические крыши, пропитывая старые матрасы, лежащие на грязных полах, и до костей пронизывая тех, кто пытался на них спать.

Во время этого вечного ливня, как только итоговые экзамены осенней четверти закончились, Джойс взяла несколько выходных на работе, и они вместе с Джо поехали домой, в Секим, на рождественские каникулы. Джо зашел в гости к Макдоналдам и Сильберхорнам, но остановился в доме родителей Джойс, спал – на кровати на чердаке. Когда он устроился наверху, мать Джойс вытащила откуда-то вырезку из местной газеты и показала ему заголовок: «Джо Ранц попал в команду первой лодки первокурсников». Она доложила, что в городе парень становится почти знаменитостью.