Онлайн чтение книги Кентавр The Centaur
Западня

Он принадлежал к той категории неказистых домов, к которым привлекает только окутывающая их зловещая история, а сами по себе они не способны вызвать никакого интереса. Он казался слишком обычным, не обладая какой-либо индивидуальностью, и уж тем более не особенной атмосферой. Основательный и несколько нескладный, он своей громадой возвышался над деревцами парка. Примечательным были лишь его непритязательность и простота.

Его невыразительные окна смотрели с холма на Кентскую пустошь, одинаковую при любой погоде: тоскливую зимой, гнетущую весной и унылую летом. Словно какая-то гигантская рука бросила его здесь и оставила умирать от истощения. Чтобы найти такому дому жильцов, надо было бы очень сильно приукрасить рекламное объявление, но и это вряд ли бы помогло. Кто-то говорил, что душа дома сбежала; другие считали, что она покончила жизнь самоубийством. Последняя гипотеза принадлежала тому владельцу, который потом в библиотеке наложил на себя руки, поддавшись, видимо, дурной наследственности. Два следующих наследника поступили так же, с интервалом в двадцать лет; и не было никаких разумных причин, чтобы объяснить эти три несчастья. На самом деле только первый владелец жил там постоянно, двое других приезжали летом и уезжали оттуда осенью с явным облегчением. Поэтому, когда во владения домом вступил Джон Берли, его теперешний хозяин, с особняком было связано стойкое суеверие, опирающееся, несомненно, на зловещие факты.

Наш век относится к суеверным людям без снисхождения, считая их дураками и шарлатанами, но здравомыслящий Джон Берли такого снисхождения не проявил, пропустив слухи мимо ушей. Он даже не подозревал об их существовании. Он игнорировал их, как игнорировал, скажем, эскимосов, поэзию и прочие стороны человеческой жизни, не имеющие к его личной жизни никакого отношения. Успешный бизнесмен, он занимался только тем, что реально, и общался исключительно с деловыми людьми. Его благотворительность, по большому счету, также имела деловую подоплеку; однако, хотя он это отрицал, все же носила суеверный характер: никому не удается избежать суеверий, они слишком укоренились в нашей жизни. У Берли суеверие принимало такую форму: если он не пожертвует десятую часть своих доходов, то не будет процветать. Этот зловещий особняк, по его мнению, мог бы стать идеальным санаторием.

«Только трусы и лунатики кончают жизнь самоубийством, — откровенно сказал он, когда его намерение подверглось критике. — Я не отношусь ни к первым, ни ко вторым».

И громогласно расхохотался. Под его властным влиянием подобная слабость и в самом деле казалась заслуживающей презрения, а все суеверия представлялись лишь следствием полнейшего невежества. Даже ореол таинственности вокруг этого дома несколько бледнел в его присутствии.

«Не могу понять, — изрекал он и многозначительно добавлял: — Даже представить не могу то состояние, в котором мужчина способен помыслить о самоубийстве, не говоря уж о том, чтобы совершить его». — И вызывающе выпячивал грудь.

— Говорю тебе, Нэнси, это или трусость, или болезнь. А мне они ни к чему.

Берли отмахивался от суеверий весело и жизнерадостно. Свои недостатки признавал с искренним смехом, который его жена называла громогласным. Он снисходительно относился к страшным байкам, ходившим среди моряков, и даже пару раз упоминал о кораблях с призраками, из числа принадлежавших его компаниям, но делал это, неизменно изъясняясь в единицах грузоподъемности и вексельной стоимости. Мыслил он широко, а детали оставлял для клерков.

Его согласие провести ночь в этом особняке было продиктовано деловой необходимостью бизнесмена и филантропа, который столкнулся с глупой стороной человеческой натуры. Это согласие также можно было оценить в рамках грузоподъемности и вексельной стоимости. Местные газеты вновь воскресили историю о самоубийцах, призывая обратить внимание на проклятие, висевшее над этим домом и, возможно, над новым владельцем. Но особняк тем не менее оставался той собственностью, которая требует капиталовложения, но не приносит дохода. Он был идеален для использования его в роли санатория, и такое ничтожное условие, как проведение в нем ночи, не могло остановить Джона Берли. «Мы должны принимать людей такими, как они есть, Нэнси».

У его молодой жены, конечно, были свои причины, и если она была так захвачена идеей охоты на привидение, он не видел причины, чтобы не потворствовать ее желанию. Встретив ее довольно поздно, он любил жену такой, как она есть. Чтобы унять слухи и суеверия среди предполагаемого персонала, пациентов и сторонников — всех тех, чья поддержка была необходима, — Джон принял решение провести скучнейшую ночь перед открытием особняка.

— Пойми, Джон, если ты, владелец, поступишь именно так, то это убьет все порочащие слухи в зародыше. Иначе, если после открытия пойдет что-нибудь наперекосяк, все свяжут исключительно с этими самоубийствами и привидениями. Санаторий обретет плохую славу с самого начала. Возникнут бесконечные проблемы, и все обернется полнейшим провалом.

— Ты думаешь, что одна ночь, проведенная там, остановит слухи?

— Согласно старой легенде, это разрушит проклятье, — отвечала жена. — В любом случае таково условие.

— Но рано или поздно здесь все равно кто-то умрет, — возразил он. — Этого мы не сможем предотвратить.

— Но мы сможем предотвратить слухи о том, что они умирают неестественной смертью, — объяснила она, полагаясь на свое знание общественного мнения.

— Ясно, — ответил он, презрительно кривя губы, хотя сразу оценил правдивость сказанного.

— Если только ты не выпьешь яду в холле, — смеясь, добавила она, — или не решишь повеситься на подтяжках.

— Я проведу там ночь с тобой, — согласился он, немного подумав. — Это будет словно новый медовый месяц. Повеселимся вместе, верно?

Теперь ему даже стало интересно — наверное, проснулась какая-то мальчишеская черта его натуры. Но энтузиазм уменьшился, когда жена объяснила, что в таком предприятии лучше быть втроем, чем вдвоем.

— Я уже бывала в такой ситуации прежде, Джон. Мы всегда ходили втроем.

— С кем же? — спросил он, удивленно посмотрев на жену.

Но та объяснила, что если что-то пойдет не так, то втроем они должны лучше справиться. Это было совершенно очевидно. Он прислушался и согласился.

— Я позову молодого Мортимера, — предложил Джон. — Он подойдет?

Нэнси задумалась.

— Что ж, он веселый. Ему тоже будет интересно. Сойдет.

Ее голос звучал вполне безразлично.

— К тому же он развлечет нас своими историями, вот время и пройдет, — добавил Берли.

Так капитан Мортимер, еще недавно морской офицер, веселый парень, отчаянный храбрец и кузен миссис Берли, занимавший теперь хороший пост в лондонском офисе компании, был утвержден в качестве третьего члена веселого предприятия. Но капитан Мортимер был молод и пылок, миссис Берли — симпатична и гораздо моложе своего мужа, а мистер Берли — беззаботен и излишне самоуверен.

Судьба расставила коварную ловушку, и Джон Берли, такой невнимательный и неосторожный, попал в нее. Он выпутался, но таким образом, каким никто и предположить не мог.

Той ночью, на которую в итоге пал выбор, стало восемнадцатое июня, едва ли не самая короткая ночь года, с заходом солнце в 20.18 и восходом в 3.45. Полная темнота должна была продлиться всего часа три. «Ты настоящий знаток», — признал Джон, когда жена объяснила ему, что требуется пересидеть только полную темноту и нет никакой необходимости торчать от заката до рассвета.

— Мы сделаем все, как надо. Мортимер не особо стремится, у него там танцы или что-то еще в этом роде, — сказал он и, заметив раздражение, мелькнувшее в ее глазах, добавил: — Но он не пойдет туда. Он будет обязательно.

Недовольное выражение лица избалованной женщины несколько сбило его с толку.

— О нет, его действительно не потребовалось долго убеждать, — уверил он жену. — Какая-то девушка, конечно же. Он молод.

Она ничего не сказала в ответ, но намек заставил ее покраснеть.

Они выехали с Саут-Одли-стрит сразу после завтрака, надлежащим образом миновали Севеноукс и приехали в Кентскую пустошь. С тем чтобы придать делу должную огласку, они настрого наказали шоферу держать в тайне цель их приезда, устроили его в сельской гостинице и дали указание забрать их через час после рассвета, чтобы они смогли позавтракать в Лондоне. «Он всем расскажет, — сказал ее циничный и практичный муж, — и местные газеты напишут обо всем уже на следующий день. Стоит потерпеть несколько часов, чтобы положить конец всей этой болтовне. Почитаем, покурим, а Мортимер расскажет нам новые морские байки». Вместе с шофером он прошел в дом, чтобы проследить за подготовкой комнаты, освещения, корзин с едой и тому подобного, оставив парочку на лужайке.

— Четыре часа — это немного, но хотя бы что-то, — прошептал Мортимер, в первый раз оставшись наедине с Нэнси с момента их отъезда. — Это просто потрясающе, что вы выбрали меня. Вы выглядите божественно сегодня. Вы самая прекрасная женщина в мире.

Его голубые глаза излучали то голодное желание, которое он принимал за любовь. Выглядел Мортимер так, словно только что вернулся из плавания: его кожа приняла смуглый оттенок, а светлые волосы слегка выгорели под солнцем. Он взял ее за руку, чтобы увести прочь от косых солнечных лучей в тень рододендронов.

— Это не я, глупый мальчишка. Это Джон предложил, чтобы вы поехали. — Она отняла руку с деланным усилием. — Кроме того, вы практически отказались, ссылаясь на какие-то танцы.

— Но вы ведь могли воспротивиться моему участию, — пылко ответил он, — но не сделали этого. О, вы столь хороши, столь прелестны!

И страстно ее поцеловал. Она немного посопротивлялась, но быстро уступила.

— Гарри! Ты просто идиот! — вскрикнула она, переводя дыхание, когда он ее отпустил. — Я даже не знаю, как ты посмел! Ведь Джон — твой друг. К тому же, — Нэнси быстро осмотрелась, — здесь небезопасно.

Ее глаза счастливо сияли, а щеки покрывал румянец. Она выглядела как молодая, симпатичная, похотливая самка, какой и была на самом деле, охваченная эгоистичной страстью.

— К счастью, — добавила она, — он слишком мне доверяет и не заподозрит дурного.

Молодой человек, взглянув на нее с обожанием, рассмеялся.

— От поцелуя вреда не будет, — сказал он. — Ты для него словно ребенок. Он не воспринимает тебя как женщину. В любом случае в его голове только корабли, магнаты и пакеты, запечатанные сургучом.

Он пытался успокоить ее, однако, доверяя ее женскому инстинкту, понимал, что не следует сейчас к ней прикасаться.

— Он ничего не видит. Даже в десяти ярдах…

А в двадцати ярдах от них раздался голос, который его перебил, так как Джон Берли, его обладатель, вышел из-за угла дома, направляясь к ним. Он объявил, что шофер оставил корзины с едой в комнате на первом этаже и вернулся в гостиницу.

— Давайте прогуляемся, — добавил он, присоединяясь к ним, — и изучим сад, а минут за пять до захода солнца войдем в дом и перекусим.

Он рассмеялся.

— Мы должны сделать все по-честному, верно, Нэнси? От последнего и до первого луча света, помнишь? Пойдем, Мортимер, — он взял молодого человека под руку, — последний раз осмотримся вокруг, прежде чем повесимся на соседних крюках в комнате экономки! — И протянул вторую руку жене.

— О, замолчи, Джон! — воскликнула она. — Мне не нравятся твои шутки, особенно сейчас, в сумерках.

Она задрожала и при этом так восхитительно поджала губки, что Берли сразу же с силой прижал ее к себе, извинился и поцеловал в то самое место, где ее целовали двумя минутами ранее.

— Мы оба позаботимся о тебе, — сказал он жене.

За его широкой спиной молодая пара обменялась быстрыми, но многозначительными взглядами, заприметив новую интонацию, заставлявшую быть более осторожными. Возможно, он был не так слеп, как представлялось. У молодых людей появился свой особый язык: «Все хорошо, но в другой раз надо быть осмотрительнее!»

Оставалось еще несколько минут до захода, прежде чем огромный огненный шар погрузится за покрытые лесом холмы. Троица, праздно болтая, прогуливалась среди кустов роз, и трепещущая взволнованность охватывала по крайней мере двоих из них. Этот вечер был просто совершенством: безветренный, теплый, наполненный ароматом цветов. Гигантские безголовые тени, пересекая лужайку, двигались впереди своих владельцев. Одна из сторон дома уже погрузилась во тьму, мимо проносились летучие мыши, а ночные бабочки сновали над давно не стрижеными купами азалий и рододендронов. Разговор вертелся главным образом вокруг использования этого дома как санатория, вероятных текущих расходов, подходящего персонала и так далее.

— Теперь пора, — сказал Джон Берли, прерываясь и резко разворачиваясь, — мы должны быть в доме, когда солнце сядет. Нужно точно выполнять все условия.

Он повторял эти слова, словно ему нравилось, как они звучат. За что бы Берли в своей жизни ни брался, большое или малое, он ко всему относился серьезно.

Они вошли внутрь, нелепое трио охотников за привидениями, без особого рвения начав подниматься в большую комнату, где стояли корзины с продуктами. Уже в холле их окутала темнота. Электрические фонарики пришлись как нельзя кстати, чтобы помочь им подняться, прощупывая один уголок за другим. Воздух был сырым и промозглым.

— Словно в заброшенном музее, — сказал Мортимер. — Я чувствую запах экспонатов.

Они оглянулись и принюхались.

— Это человеческий запах, — ответил его наниматель и друг, — смешанный с запахом цемента и побелки.

Все трое рассмеялись словам миссис Берли, что им следовало сорвать несколько роз и принести их сюда. Муж поднимался первым по широкой лестнице. Мортимер следовал за ним, но тут Нэнси его окликнула:

— Мне не нравится идти последней. Позади так темно. Я пойду между вами.

Моряк протянул ей руку и слегка сжал ее, когда она обходила его.

— Ведь здесь может появиться призрак, — продолжила миссис Берли, обернувшись к мужу, как бы на всякий случай, дома она бы постучала по дереву. — Говорят, с этого начинается. Призрачная мужская фигура.

Ее пронзила легкая дрожь, и она взяла мужа за руку.

— Надеюсь, мы ее увидим, — прозаично заметил он.

— А я надеюсь — нет, — настаивала Нэнси. — Она показывается перед тем, как… что-то происходит.

Муж ничего не сказал, а Мортимер шутливо отметил, что будет огорчен, если их предприятие окажется напрасной тратой времени.

— С нами троими вряд ли что-то случится, — бросил он, когда они вошли в огромную комнату, где обойщики оставили после себя грубо сколоченный стол.

Миссис Берли, погруженная в свои мысли, принялась распаковывать бутерброды и вино. Муж медленно подошел к окну. Он казался обеспокоенным.

— Так это и есть то место, — его низкий голос заставил Нэнси вздрогнуть, — где один из нас должен…

Он огляделся.

— Джон! — она резко, с нетерпением оборвала его. — Я уже столько раз тебя просила.

Ее голос звучал в пустой комнате громко и пронзительно, в нем появились какие-то новые нотки. Наверное, она начинала проникаться атмосферой этого дома. На солнечной лужайке ей было все равно, но теперь, с наступлением ночи, она чувствовала, как тени взывают к теням и царство тьмы набирается сил. А дом прислушивался к ним, подобно галерее шепота.

— Честное слово, Нэнси, — с раскаянием сказал мистер Берли, садясь рядом с ней. — Я снова забыл. Просто не могу воспринимать все это всерьез. Для меня невероятен тот факт, что мужчина…

— Ну зачем это вообще нужно вспоминать?! — воскликнула она, понизив голос, но тот все равно резал слух. — Мужчины все-таки не совершают подобных поступков просто так, без причины.

— Мы не можем знать обо всем во вселенной, не так ли? — вставил Мортимер, неуклюже пытаясь поддержать ее. — Лично я знаю только то, что умираю с голоду, а эта телятина и пирог с ветчиной великолепны.

Молодой человек умело орудовал ножом и вилкой. Его нога слегка коснулась ее колена под столом, он не мог отвести от Нэнси глаз и старательно подкладывал ей еду.

— Нет, — согласился с ним Джон Берли, — не можем. Здесь ты прав.

Нэнси мягко оттолкнула ногу Мортимера, в ее глазах промелькнуло предостережение, а в это время ее муж, опорожнив свой бокал, откинул голову и смотрел на них обоих ничего не видящим взглядом. Они выкурили по сигарете, Берли дымил большой сигарой.

— Расскажи нам об этой призрачной фигуре, Нэнси, — попросил он. — В конце концов, вреда от этого не будет. Для меня это что-то новое. Я ничего не слышал ни о какой фигуре.

И она охотно это сделала, отодвинув свой стул в сторону, подальше от столь неосторожной ноги Мортимера. Теперь он не мог ее коснуться.

— Я знаю совсем немного, — признала она, — только то, что написано в газетах. Этот мужчина… Он меняется.

— Как меняется? — спросил ее муж. — Ты имеешь в виду одежду или что-то другое?

Миссис Берли рассмеялась. Словно только и ждала повода.

— Согласно истории, он каждый раз являлся тому…

— Тому, кто…

— Да, да, конечно. Он появляется перед мужчиной, которому суждено умереть тем же образом.

Муж озадаченно хмыкнул, продолжая глядеть на Нэнси.

— Выходит, парень видит своего двойника, — нашел нужным вступить Мортимер, — прежде чем повеситься.

Далее последовало пространное объяснение от миссис Берли, богато сдобренное множеством оккультных терминов. Ее рассказ завораживал моряка, который находил женщину все более привлекательной, и его глаза не скрывали этого. Джон Берли рассеянно отошел к окну, оставив их продолжать беседу. Он не принимал в ней участия, не делал никаких замечаний, просто спокойно слушал и смотрел на них с отсутствующим выражением сквозь клубы сигарного дыма. Он двигался от окна к окну, по очереди устраиваясь в каждом оконном проеме, чтобы рассмотреть шпингалеты и оценить толщину кладки, измеряя ее носовым платком. Берли казался каким-то странно спокойным, даже скучающим — явно не в своей тарелке. На лице лежала печать покорности, чего прежде за ним не замечалось. Когда беседа закончилась, Нэнси и Мортимер убрали остатки обеда, зажгли спиртовку, чтобы сварить кофе, и приготовили ужин, который окажется как нельзя кстати к рассвету. Сквозняк прошелся по комнате, заставив зашелестеть бумаги на столе. Мортимер аккуратно прикрутил пламя чадящей лампы.

— Ветер усиливается, дует с юга, — сказал Берли из своей ниши, закрывая створку окна.

Делая это, он повернулся спиной, чтобы справиться со шпингалетом, чем не преминул воспользоваться Мортимер с глупой несдержанностью, присущей его возрасту и характеру. Ни он, ни предмет его страсти не осознавали, что из-за царящей снаружи темноты все происходящее в комнате ясно отражается в оконном стекле. Один — безрассудный, другая — напуганная, но оба они испытали несколько мгновений радости, смешанной со страхом, продлившихся еще несколько секунд благодаря тому, что человек, которого они боялись, слегка высунулся из окна и оставался в этой позе некоторое время, вдыхая аромат ночи.

— Какой чудесный воздух, — прозвучал его низкий голос, и он обернулся. — В такие ночи, как эта, я люблю быть у моря.

Мистер Берли оставил ставню открытой и подошел к парочке.

— А теперь, — сказал он бодро, ставя для себя стул, — давайте устроимся поудобнее. Мортимер, мы хотим слушать твои истории до самого рассвета или пока не появятся привидения. Страшные истории об опутанных цепями обезглавленных призраках. Сделай так, чтобы эта ночь нам запомнилась надолго.

Он громко рассмеялся.

Они устроились поудобнее, подставив свободные стулья себе под ноги, а Мортимер ухитрился приспособить пустую корзину в качестве скамеечки для ног Нэнси. Воздух становился все более плотным от табачного дыма; одни глаза спрашивали и отвечали, другие внимательно наблюдали; уши слушали, открывая невидимое глазу. Стоило задребезжать окну — и все трое вздрагивали, озираясь по сторонам; время от времени по дому разносились различные звуки, когда ветер проникал через разбитое или открытое окно.

Миссис Берли строжайше запретила рассказывать страшные истории. Огромный пустой особняк, стоящий на отшибе, даже в компании Джона Берли и влюбленного молодого человека, тревожил ее. Обставленные комнаты вызывают гораздо меньше мыслей о привидениях, чем этот пустынный дом. Его атмосфера тихонько прокрадывалась повсюду, проникала через просторные залы и коридоры, откуда доносились непонятные вздохи, — молчаливая, невидимая, всепроникающая. Один только Джон Берли оставался к ней невосприимчив, даже не замечая ее влияния на нервы остальных. Возможно, ее принес летний ночной ветер, а может быть, была здесь всегда…

Миссис Берли часто косилась на мужа, сидящего рядом. Лучи света падали на его привлекательное строгое лицо, и она чувствовала, что, несмотря на внешнее спокойствие и уверенность, он был сильно встревожен; что-то изменилось в нем, но она не могла этого объяснить. Губы его были плотно сжаты, а выглядел он, к ее изумлению, терпеливым и благородным. Каким-то очень милым. Почему она находила его лицо непроницаемым? Женщина испытывала тревогу и неловкость, в то время как разогретая кровь — она выпила немного вина — бурлила в ней.

Берли обратился к моряку за новыми историями.

— Пусть в них будут море и ветер, — попросил он, — но, как договорились, никаких ужасов!

И Мортимер рассказал историю о том, как в одном местечке на морском побережье в Уэльсе не хватало комнат. Свободные комнаты приносили баснословную прибыль, и только один человек отказывался сдавать их внаем — отставной капитан торгового судна, ходившего в южных морях, очень бедный и, по-видимому, немного сумасшедший. У него в доме были две меблированные комнаты, которые можно было бы сдавать по двадцати гиней в неделю. Комнаты смотрели на юг и были полны цветов, но тем не менее он их не сдавал. Его неописуемому упрямству не было объяснения, пока Мортимер, с которым они вместе рыбачили, не заслужил его доверия.

— В них живет Южный Ветер, — сказал ему капитан. — Я держу их свободными для нее.

— Для нее?

— Моя любовь пришла ко мне с Южным Ветром, — негромко объяснял тот, — и дул Южный Ветер, когда она ушла…

Странную историю выбрал Мортимер для такой компании, но рассказал он ее хорошо.

«Прекрасная», — подумала миссис Берли, но вслух сдержанно произнесла:

— Спасибо. Под «ушла», я так понимаю, подразумевается «умерла» или «сбежала»?

Джон Берли посмотрел на Мортимера с некоторым удивлением.

— Мы просили у тебя историю, а ты рассказал нам поэму. — Он рассмеялся и добавил: — Ты влюблен, Мортимер, вполне вероятно, в мою жену.

— Как же в нее не влюбиться, сэр, — галантно ответил молодой человек. — Сердце моряка…

Лицо женщины во время разговора то краснело, то бледнело. Она знала своего мужа лучше, чем Мортимер, и заметила в его тоне, взгляде, словах что-то недоброе. Гарри повел себя как полный идиот, выбрав эту историю. Раздражение на грани неприязни овладело женщиной.

— В любом случае это лучше, чем ужасы, — быстро сказала она.

— Что ж, — начал ее муж, усмехнувшись, — эта история вполне реальна. Каждый сходит с ума по-своему.

Его слова были непонятны.

— Если мужчина действительно влюблен, — добавил он в своей грубоватой манере, — и обманут, я даже могу понять его…

— О, не читай проповеди, Джон, ради бога. Ты становишься таким занудным.

Но ее слова лишь подчеркнули значимость произнесенных слов, которые иначе остались бы без внимания.

— Если жизнь для него потеряла смысл, — настойчиво произнес Джон Берли, — тогда, конечно… — Он запнулся. — Я обещал, что больше не буду об этом говорить, — усмехнулся он, но потом, словно назло, закончил: — И все же, в сложившихся обстоятельствах, он мог выказать презрение к человеческой натуре и к самой жизни и…

На этот раз его остановил приглушенный вскрик.

— Джон, я ненавижу, когда ты начинаешь так говорить. И ты снова не сдержал слово.

Нэнси была не просто раздражена, злость и нервозность звучали в ее голосе. То, как он сказал все это, смотря не на них, а в окно, заставило ее содрогнуться. Неожиданно она увидела в нем мужчину и испугалась.

Муж ничего не сказал ей в ответ. Он встал и наклонился к лампе, чтобы взглянуть на часы. Выражение его лица скрывала тень.

— Два часа, — заметил он. — Думаю, я пройдусь по дому. Может, найду заснувшего рабочего или кого-нибудь еще. В любом случае уже скоро рассветет.

Он рассмеялся, и выражение его лица, тон его голоса мгновенно ее успокоили. Он вышел. Они услышали его тяжелую поступь, эхом разносящуюся по длинным голым коридорам.

Мортимер тотчас бросился к ней.

— Он что-то имел в виду? — спросил юноша, переводя дыхание. — Он не любит тебя нисколечко. И никогда не любил. А я люблю. Не трать себя даром. Ты принадлежишь мне.

Слова лились из него, и он покрывал ее лицо поцелуями.

— О, я не об этом, — расслышал он между поцелуями.

Молодой человек тотчас отпустил ее и внимательно посмотрел Нэнси в глаза.

— Что теперь? — прошептал он. — Думаешь, он видел нас на лужайке?

Он подождал, но Нэнси не отвечала. Вдалеке по-прежнему слышались громкие шаги.

— Я знаю! — неожиданно воскликнул юноша. — Он просто чувствует влияние проклятого дома. Вот и все. И дом ему не нравится.

Ветер прошелся по комнате, вновь зашелестев бумагой, что-то загремело, и миссис Берли вздрогнула. Ей на глаза попался свисающий со стремянки конец веревки. Все ее тело начала сотрясать легкая дрожь.

— Он изменился, — тихо ответила она, снова устраиваясь поближе к юноше, — какой-то беспокойный. Разве ты не заметил, что он сейчас сказал: мол, в определенных обстоятельствах он мог бы понять мужчину, — она запнулась, — который бы так поступил…

Ее голос резко оборвался.

— Гарри, — она смотрела ему прямо в глаза, — он на себя не похож. Джон никогда бы не сказал этого просто так.

— Чушь! Ему просто ужасно скучно. Да еще этот дом так действует на тебя.

Он нежно поцеловал ее. Потом, когда она ответила на его поцелуй, он привлек ее поближе и страстно прижал, невнятно бормоча какие-то слова, среди которых можно было различить: «бояться нечего». Тем временем шаги приближались. Она оттолкнула его.

— Ты должен держать себя в руках. Я настаиваю. Ты должен, Гарри.

Потом она снова нырнула в его объятия, уткнувшись лицом в грудь, но только для того, чтобы в следующий миг высвободиться из его объятий и отойти.

— Я ненавижу тебя, Гарри, — неожиданно воскликнула она, злость и раздражение промелькнули на ее лице. — И себя ненавижу. Почему ты так поступаешь со мной?..

Она замолкла, услышав все приближающиеся шаги, поправила волосы и неспешно подошла к открытому окну.

— Теперь я начинаю думать, что ты только играешь со мной, — зло ответил юноша, глядя на нее с удивлением и разочарованием. — На самом деле ты любишь его, — ревниво добавил он, как обиженный избалованный мальчишка.

Она даже не повернула головы в его сторону.

— Он всегда был добр, ласков и щедр ко мне. Никогда ни в чем не обвинял. Дай мне сигарету и перестань корчить из себя героя-любовника. По правде сказать, мои нервы уже на пределе.

Речь ее звучала отрывисто, а когда он поднес огонь к сигарете, то заметил, что ее губы дрожат, да и его собственная рука тоже дрожала. Он все еще держал спичку, стоя рядом с ней у окна, когда звуки шагов достигли порога, и Джон Берли вошел в комнату. Он сразу подошел к столу и прикрутил лампу.

— Чадит, — заметил он. — Разве не видишь?

— Простите, сэр, — Мортимер слишком поздно подскочил к нему, чтобы помочь. — Во всем виноват сквозняк, когда вы открыли дверь.

— А-а! — понимающе откликнулся Берли и, глядя на них, отодвинул стул. — Это как раз именно тот дом, что нужен. Я просмотрел все комнаты на нашем этаже. Из него выйдет замечательный санаторий, здесь практически ничего не нужно переделывать.

Он развернулся на своем скрипящем плетеном стуле и посмотрел на жену, которая сидела в проеме окна, болтая ногами и куря сигарету.

— За этими стенами будет совершенно безопасно. Очень хорошее вложение денег, — продолжал он, казалось обращаясь больше к себе. — И люди будут здесь умирать…

— Слушайте! — перебила его миссис Берли. — Этот шум — что это?

Из коридора или соседней комнаты донесся какой-то глухой звук, заставивший всех троих оглянуться в ожидании повторения. Но было тихо. Только на столе вновь зашуршала бумага да от лампы поднялся легкий дымок.

— Ветер, — спокойно заключил Берли, — наш маленький друг, южный ветер. Он снова что-то сдул, только и всего.

Но любопытство подняло всех с мест.

— Пойду посмотрю, — пробормотал он. — Все окна и двери открыты, чтобы свежая краска побыстрей высохла.

Но и после этих слов не двинулся с места, а остался стоять, наблюдая, как белый мотылек стремительно носится вокруг лампы, задевая крыльями голую поверхность стола.

— Разрешите пойти мне, сэр, — попросил Мортимер.

Он был искренне рад представившейся возможности; сейчас он впервые ощутил беспокойство. Но был еще один человек, беспокойство которого было гораздо сильнее его собственного и, соответственно, который еще больше хотел убраться отсюда.

— Пойду я, — решительно заявила миссис Берли. — Мне так хочется. Я не выходила из этой комнаты с тех пор, как мы здесь, и я нисколько не боюсь.

Странно, но какое-то время она тоже оставалась стоять неподвижно — казалось, она чего-то ожидает. Несколько секунд никто не шевелился и не проронил ни слова. Взглянув в глаза своему поклоннику, она поняла, что теперь и он уловил то легкое, неясное изменение, произошедшее с мужем; и оно испугало его. Этот его страх вызвал у нее лишь презрение. Женщина стала презирать молодость и испытала странно сильное влечение к мужу, несмотря на то, что ее терзало необъяснимое беспокойство. Нэнси почувствовала: в комнате что-то изменилось, сюда что-то вошло. Все трое стояли и прислушивались к легкому ветру за окном, ожидая повторения звука — двое беспечных страстных любовников и один мужчина, ждущий, наблюдающий, прислушивающийся. Казалось, в комнате было пять человек, а не трое — два виноватых сознания как бы стояли в стороне, отделившись от своих хозяев. Тишину нарушил Джон Берли.

— Да, сходи. Нэнси. Там нечего бояться, просто ветер, — он говорил так, словно сам верил в это.

Мортимер прикусил губу.

— Я пойду с тобой, — сказал он тотчас, но тут же смутился. — Давайте пойдем все втроем. Думаю, нам не следует разделяться.

Но миссис Берли была уже у двери.

— Я настаиваю, — сказала она, делано смеясь. — Я позову, если меня что-то напугает.

Муж ничего не сказал в ответ, глядя на нее поверх стола.

— Возьми это, — попросил юноша, протягивая ей свой электрический фонарик. — Два лучше, чем один.

Он видел ее изящную фигуру, четко выделявшуюся на фоне темного коридора. Ее желание уйти было понятным. Нервозность Нэнси была вызвана царящими здесь сильными эмоциями, и она была рада хоть ненадолго избавиться от них. Молодой человек надеялся объясниться с ней в коридоре, но не только ее вид остановил его, что-то еще…

— Первая дверь слева, — прокричал он, и эхо разнесло его голос по дому. — Там комната, откуда донесся звук. Позови нас, если понадобится.

Он смотрел, как она шла вперед, освещая перед собой путь, но ответа так и не дождался. Тогда он обернулся и увидел Джона Берли, склонившегося над лампой, чтобы прикурить сигару. Юноша постоял секунду, разглядывая, как тот крепко сжимает губы, чтобы затянуться, а решительные черты лица обретают суровое выражение. Мортимер намеревался стоять у двери и прислушиваться к малейшим звукам, доносящимся из соседней комнаты, но теперь все его внимание было сфокусировано на этом лице, склонившемся над лампой. В этот миг он понял, что Берли хотел — именно так, хотел! — чтобы его жена ушла. И в эту же минуту он забыл свою любовь, свою бесстыдную, эгоистичную госпожу, и свою недостойную, вульгарную сущность, потому что Джон Берли поднял глаза. Он медленно выпрямился, глубоко и сильно втягивая воздух, чтобы убедиться, что сигара зажжена, и посмотрел прямо на него. Мортимер прошел в глубь комнаты, неловкий, растерянный, похолодевший.

— Конечно, это всего лишь ветер, — сказал он, желая заполнить время, пока они оставались одни, обычной болтовней. Он не хотел, чтобы Берли начал говорить.

— Возможно, предрассветный ветер, — он взглянул на часы. — Сейчас половина третьего, а солнце встанет без четверти четыре. Думаю, что уже начинает потихоньку светать. Эти короткие ночи никогда не бывают совершенно темными.

Он продолжал сбивчиво говорить, так как молчаливый пристальный взгляд приводил его в замешательство. Его прервал слабый звук, донесшийся из соседней комнаты. Молодой человек инстинктивно повернулся к двери, желая найти причину для ухода.

— Ничего страшного, — раздался спокойный уверенный голос наконец заговорившего мистера Берли, — только моя жена, которая рада остаться в одиночестве, моя молодая и красивая жена. С ней все в порядке. Я знаю ее лучше, чем ты. Войди и закрой дверь.

Мортимер повиновался. Он закрыл дверь и подошел ближе к столу, глядя в лицо Берли, который продолжал:

— Если бы я думал, — говорил тот все тем же спокойным низким голосом, — что вы двое серьезны…

Он медленно и четко выговаривал слова, и его голос звучал сурово.

— Знаешь, что бы я сделал? Я скажу тебе, Мортимер. Тогда бы я хотел, чтобы один из нас — ты или я — навсегда остался в этом доме… мертвым.

Его зубы крепко сжимали сигару, а руки были сжаты в кулаки, и говорил он, едва приоткрывая рот. Глаза ярко сверкали.

— Я ей абсолютно доверяю, понимаешь? С ней уйдет моя вера в женщин, вообще в человеческую сущность. А вместе с этим и желание жить. Понимаешь меня?

Каждое слово было для молодого беззаботного глупца словно удар по лицу, но удар сравнительно мягкий; большую боль он чувствовал в своем сердце. Десятки ответов: отрицание, объяснение, признание, взятие всей вины на себя — вспыхнули в его голове и тут же погасли. Он стоял, молчаливый и неподвижный, и смотрел ему прямо в глаза. Ни одного слова не сорвалось с его губ, да на это и не осталось времени. Именно так их и застала миссис Берли, войдя в комнату. Она видела только лицо мужа, другой мужчина стоял к ней спиной. Нэнси вошла с легким нервным смешком.

— Ветер раскачал веревку от колокольчика, вот она и билась об лист металла перед камином. — Все трое рассмеялись, но каждый своему. — Но я все равно ненавижу этот дом, — добавила она. — Лучше бы мы сюда никогда не приходили.

— С первыми лучами рассвета, — спокойно ответил муж, — мы сможем уйти. Таковы условия контракта, давайте же им следовать. Через полчаса рассветет. Присядь, Нэнси, и перекуси чем-нибудь.

Он встал и пододвинул ей стул.

— Думаю, я еще пройдусь по дому. — Он медленно пошел к двери. — Может быть, выйду ненадолго на лужайку, чтобы взглянуть на небо.

Весь этот разговор не занял и минуты, но Мортимеру казалось, что он никогда не закончится. Он был смущен и встревожен. Он ненавидел себя и ненавидел женщину, из-за которой попал в такую неловкую ситуацию.

А ситуация оказалась чрезвычайно болезненной. Он даже представить себе такого не мог: мужчина, которого он считал слепцом, видел все, знал все, наблюдал за ними, выжидал. А женщина, он теперь был в этом уверен, любила своего мужа и дурила его, Мортимера, забавы ради.

— Я пойду с вами, сэр. Позвольте мне, — неожиданно сказал юноша.

Побледневшая миссис Берли стояла между ними. Она выглядела испуганной и не понимала, что происходит.

— Нет, нет, Гарри, — мистер Берли первый раз назвал его по имени. — Я вернусь самое большее через пять минут. Да и мою жену нельзя оставлять в одиночестве.

Он вышел. Молодой человек выждал, пока шаги не стали затихать в глубине коридора, потом развернулся, но не бросился к женщине, впервые не воспользовавшись тем, что он называл «представившейся возможностью». Вся страсть испарилась; любовь — а он считал, что это была именно она, — тоже ушла. Он смотрел на симпатичную женщину рядом с собой и удивлялся, чем она так сильно привлекла его. Как он хотел, чтобы ничего этого никогда не было. Он мечтал о смерти. Слова Джона Берли неожиданно испугали его.

И еще одну вещь он видел совершенно ясно: Нэнси была напугана. Это заставило его разомкнуть губы.

— Что случилось? — спросил он тихо. — Ты что-нибудь увидела?

Он кивнул в сторону соседней комнаты. Звук собственного голоса, прозвучавшего столь холодно, помог ему увидеть себя таким, каким он был на самом деле; а ее ответ, произнесенный еще тише, сказал ему, что она видит себя с такой же ясностью. «Господи, — подумалось ему, — каким разоблачительным может быть тон, одно-единственное слово!»

— Я ничего не видела. Но только мне тревожно, дорогой.

Это слово «дорогой» было призывом о помощи.

— Послушай, — воскликнул он так громко, что она предостерегающе подняла палец, — я… я был полнейшим дураком и невежей! Мне ужасно стыдно. Я готов на все, лишь бы исправить оплошность.

Он чувствовал себя нагим и заледеневшим, его недостойная сущность предстала обнаженной, и он знал, что она испытывает те же чувства. Теперь они вызывали друг у друга отвращение. Но молодой человек не понимал, как и отчего произошли эти внезапные перемены, особенно с ее стороны. Юноша догадывался, что какие-то сильные и глубокие эмоции изменили их, сделав простые физические отношения тривиальными, дешевыми и вульгарными. Леденящий его холод рос, столкнувшись с непониманием происходящего.

— Тревожно? — повторил за ней Мортимер, едва осознавая, зачем он это говорит. — Господи, да он вполне может о себе позаботиться…

— О да, — перебила она его. — Он мужчина.

Шаги, уверенные и тяжелые, все еще доносились из коридора. Мортимеру стало казаться, что он слушал звуки этих шагов всю ночь и будет слушать до самой смерти. Молодой человек подошел к столу, прикурил сигарету и на сей раз аккуратно убрал фитилек. Миссис Берли также поднялась и пошла к двери, чтобы встать подальше от него. Они слушали звуки этих уверенных шагов, поступь мужчины, Джона Берли. «Мужчина… и волокита» — это жестокое сравнение мелькнуло в мозгу Мортимера, сгоравшего от презрения к себе. Звуки стали стихать. Они удалялись. Их владелец куда-то свернул.

— Сюда! — приглушенно воскликнула Нэнси. — Он сейчас войдет!

— Чушь! Он прошел дальше и собирается выйти на лужайку.

Они оба прислушались, затаив дыхание: звуки шагов раздались из соседней комнаты, Джон Берли, по-видимому, направлялся к окну.

— Сюда! — повторила миссис Берли. — Он точно вошел внутрь.

Прошла еще минута полнейшей тишины, когда они слышали даже дыхание друг друга.

— Мне не нравится быть здесь одной, — сказала женщина тоненьким дрожащим голосом и двинулась вперед, собираясь выйти.

Ее рука уже лежала на дверной ручке, когда Мортимер остановил ее стремительным жестом.

— Нет! Ради бога, не ходи! — закричал он и, прежде чем она успела повернуть дверную ручку, бросился к ней.

Но как только его рука коснулась ее, в соседней комнате раздался глухой звук. Звук был громким, и на сей раз не было ветра, чтобы его вызвать.

— Это всего лишь та самая расшатавшаяся штука, — прошептал он.

Ужасное замешательство спутало его мысли и сделало речь бессвязной.

— Там нет ничего, что могло бы так греметь, — сказала она упавшим голосом и пошатнулась. — Я все выдумала…

Он подхватил женщину и теперь беспомощно смотрел на нее. Юноше стало казаться, что это лицо с широко открытыми глазами будет всегда преследовать его — испуганные глаза на мертвенной белизне. Потом раздался ее шепот.

— Это Джон, он…

В этот самый миг, охваченные паническим ужасом, они вновь услышали звуки шагов — уверенная поступь Джона Берли раздалась в коридоре. Их облегчение было столь сильным, что они оказались не в состоянии ни шевельнуться, ни говорить.

Шаги приближались. Молодые люди окаменели; Мортимер не разнимал рук, а миссис Берли не пыталась высвободиться. Они просто смотрели на дверь и ждали. В следующую секунду дверь широко распахнулась, и Джон Берли предстал перед ними. Он был так близко, что почти касался их, все еще в объятиях друг друга.

— Джон, дорогой! — вскрикнула его жена с удивительной нежностью, странным образом преобразившей ее голос.

Секунду он внимательно смотрел на них, потом спокойно произнес:

— Я собираюсь ненадолго выйти на лужайку.

На его лице ничего не было написано, он не улыбался и не хмурился, не выказывал никаких чувств, никаких эмоций — просто смотрел им в глаза. Потом мужчина вышел, и, прежде чем оставшиеся успели сказать хоть слово, дверь захлопнулась за ним. Берли исчез.

— Он пошел на лужайку. Он так сказал, — заикаясь, Мортимер первым нарушил молчание.

Миссис Берли наконец освободилась. Она молча стояла у стола, ее глаза смотрели в пустоту, губы были слегка приоткрыты, а лицо ничего не выражало. Она снова ощутила какие-то перемены, произошедшие в этой комнате, что-то улетучилось… Молодой человек смотрел на нее, не зная, что следует сказать или сделать. Лицо как у утопленницы. Теперь между ними возникла преграда, неуловимая, но почти осязаемая. Что-то несомненно пришло к концу, прямо у него на глазах. Преграда между ними становилась все выше и плотнее. Ее слова доносились до него будто издалека.

— Гарри… Ты видел? Ты заметил?

— Это ты о чем? — грубо спросил он.

Юноша пытался напитать себя гневом и презрением, но безуспешно. У него перехватило дыхание.

— Гарри, он был другим. Его глаза, волосы, — лицо женщины покрыла мертвенная бледность, — выражение лица…

— Да что ты такое говоришь? Возьми себя в руки.

Мортимер видел, что она дрожит с головы до ног, схватившись за стол, чтобы не упасть. Его колени тоже дрожали. Он сурово посмотрел на нее.

— Другим, Гарри… другим.

Ее испуганный шепот вонзился в него, как кинжал. Потому что это было правдой. Он тоже заметил нечто во внешности Берли, выглядевшее необычно. Все это время они слышали его шаги, сначала спускающиеся по лестнице, потом пересекающие холл. Когда хлопнула входная дверь, легкая вибрация достигла их комнаты. Мортимер подошел к женщине неуверенными шагами.

— Дорогая! Ради бога, это все — полнейшая чепуха. Не изводи себя так. Я поговорю с ним — это моя вина.

По ее лицу он видел, что она не понимает его слов, ее мысли витали где-то вдали; к тому же он говорил не то, что нужно.

— С ним все в порядке, — быстро продолжил он. — Он не на лужайке…

Молодой человек не договорил, увидев, что ужас, сковавший ее мысли, теперь превратил лицо в белую маску.

— Это был вовсе не Джон, — вырвался вопль боли и страха из ее груди.

Она подбежала к окну, и он последовал за ней. К его огромному облегчению, внизу четко виднелась крупная фигура. Это был Джон Берли. В слабом рассветном сумраке они видели, как он пересекает лужайку, удаляясь от дома. Вот он пропал из виду.

— Вот он! Видишь? — прошептал Мортимер, вновь обретая уверенность. — Он вернется через…

Но в этот миг его прервал еще более громкий глухой звук из соседней комнаты, и миссис Берли, издав крик отчаяния, вновь упала ему на руки. Он едва поймал ее, так как холод и непостижимый ужас сковали его и сделали беспомощнее ребенка.

— Дорогая, моя дорогая! О господи! — Он наклонился и стал покрывать ее лицо поцелуями. Молодой человек совершенно обезумел.

— Гарри! Джон, о господи! — стенала она с болью в голосе. — Он принял его вид. Он обманул нас, чтобы дать Джону время. Джон сделал это.

Она резко встала.

— Иди, туда! — Нэнси показала на соседнюю комнату и тотчас потеряла сознание, повиснув на его руках.

Мортимер перенес ее бесчувственное тело на стул. Потом вошел в соседнюю комнату, где его фонарик высветил фигуру мистера Берли, висящую на стенном кронштейне. Он опоздал обрезать веревку на пять минут.