Онлайн чтение книги Убийство по-китайски: Золото The Chinese Gold Murders
Глава тринадцатая. Ма Жун с Цзяо Даем посещают цветочные барки; свидание влюбленных завершается неожиданным образом

В приподнятом настроении Ма Жун с Цзяо Даем возвращались в «Сад Девяти Цветов». Входя в харчевню, Цзяо Дай сказал:

— Ну, теперь-то уж мы выпьем как следует!

Однако Ким Сон, когда они подошли к его столу, поглядел на них с несчастным видом и кивнул на По Кая. Голова того покоилась на столе среди опустошенных кувшинов.

— Господин По Кай выпил слишком много за слишком короткое время, — с сожалением молвил Ким Сон. — Я пытался его остановить, но он не послушался и теперь пребывает в отвратительном состоянии; я ничего не могу с ним поделать. Если вы будете столь любезны и позаботитесь о нем, я, пожалуй, пойду. Жаль, потому что нас ждет кореянка.

— Какая кореянка? — спросил Цзяо Дай.

— Ю-су со второй барки. Сегодня ночью она свободна и собиралась показать нам кое-что интересное в корейском квартале — кое-что такое, чего даже я не знаю. Я уже нанял лодку, которая должна отвезти нас туда, и на реке мы выпили бы еще. А теперь мне придется пойти и отказаться.

Он поднялся.

— Ничего, — рассудительно заметил Ма Жун, — мы сейчас его вам растолкаем и растолкуем по-свойски, что к чему.

— Я пробовал, — сказал Ким Сон, — и предупреждаю вас, он не в себе.

Ма Жун ткнул По Кая под ребра, затем приподнял за воротник.

— Проснитесь, братишка! — проорал он ему в ухо. — Нас ждут выпивка и девочки!

По Кай посмотрел на них мутными глазами.

— Я повторяю, — медленно проговорил он, с трудом ворочая языком, — повторяю: я презираю вас всех! Все вы подонки, шайка развращенных пьяниц. Я не желаю иметь ничего общего с вами — ни со всеми вместе, ни по отдельности!

Он снова уронил голову на стол.

Ма Жун с Цзяо Даем заржали.

— Ладно, — сказал Ма Жун Ким Сону, — коль на него нашел такой стих, пусть остается, а вы идите! — И добавил, обратившись к Цзяо Даю: — А мы тут глотнем малость. Глядишь, По Кай очухается, тогда и поедем.

— Жаль из-за По Кая отменять такую поездку, — сказал Цзяо Дай. — Мы еще не были в корейском квартале. Почему бы вам, Ким Сон, вместо него не взять с собой нас?

Ким поджал губы.

— Это не так-то просто. Вы должны знать, что корейский квартал по соглашению обладает кое-какой самостоятельностью. Людям из управы не полагается появляться там, если квартальный не попросит их о помощи.

— Это ерунда! — заявил Цзяо Дай. — Зачем нам объявлять, кто мы такие и откуда? Снимем шапки, подвяжем волосы, и никто ничего не узнает.

Ким Сон еще колебался, но Ма Жун возопил:

— Отличная мысль! Поехали!

Не успели они подняться, как По Кай вдруг открыл глаза.

Ким Сон потрепал его по плечу и молвил успокаивающе:

— Вы прекрасно отдохнете здесь и проспитесь от выпитого янтарного.

По Кай, опрокинув стул, вскочил, ткнул дрожащим пальцем в Ким Сона и взревел:

— Ты! Ты, вероломный распутник, ты обещал взять меня с собой! Ты решил, что я пьян, но я — я не такой человек, чтобы со мной шутки шутить! — Ухватив винный кувшин за горло, он замахнулся им на Ким Сона.

Посетители начали поглядывать на них. Ма Жун грубо выругался, вырвал кувшин из рук По Кая и прорычал:

— Что тут поделаешь? Придется тащить его с собой.

Ма Жун с Цзяо Даем подхватили По Кая под бока, а Ким Сон заплатил по счету.

Очутившись на улице, По Кай слезно взмолился:

— Мне очень плохо, я не хочу идти пешком. Я хочу полежать, хочу в лодку. — И он уселся прямо посреди улицы.

— Не получится! — бодро отвечал Ма Жун, ставя его на ноги. — Нынче поутру мы заткнули ваш любимый мышиный лаз под стенкой. Вашим ленивым ходулям придется малость потопать — это пойдет вам на пользу!

По Кай разрыдался.

— Наймите носилки! — торопливо посоветовал Цзяо Дай Ким Сону. — И ждите нас у восточных ворот; мы скажем стражникам, чтобы вас пропустили!

— Очень удачно, что вы пришли, — ответил Ким Сон. — Я и не знал, что прореху в решетке заделали. Встретимся у ворот.

И вот два друга быстро зашагали по восточной улице.

Ма Жун искоса поглядывал на товарища, упорно хранившего молчание.

— Всемогущее Небо! — вдруг распалился Ма Жун. — Только не говори мне, что ты опять — «того»! Потому что я тебе скажу: ты, конечно, не часто «того», но когда ты «того», того и жди беды! Сколько раз я говорил тебе: хватит, брат. Здесь полюбовница, там полюбовница — сплошное удовольствие и никаких тебе неприятностей.

— Я ничего не могу с этим поделать, я люблю эту потаскушку, — пробормотал Цзяо Дай.

— Что ж, делай как знаешь, — покорно вздохнул Ма Жун. — Только потом не говори, что я тебя не предупреждал.

У восточных ворот они застали яростную перебранку Ким Сона со стражей. При этом По Кай, сидя в паланкине, во всю глотку распевал похабную песню, к явному восторгу носильщиков.

Цзяо Дай объявил стражникам, что ему с Ма Жуном приказано сопроводить По Кая и его спутника на другую сторону протоки. Стражники не очень-то поверили, но пропустили.

Заплатив носильщикам, все четверо перешли по Мосту Небесной Радуги на другой берег и там наняли лодку. Сидя в лодке, оба служащих управы запрятали свои черные шапочки в рукава, а волосы повязали обрывками смоленой веревки.

Ко второй барке оказалась причалена довольно большая корейская джонка с двумя навесами, под которыми светились гирлянды цветных фонариков.

Ким Сон поднялся на борт лодки, следом Ма Жун с Цзяо Даем втащили По Кая.

Ю-су стояла у поручней. На ней было корейское платье из белого шелка в цветочек, длинное и прямое, стянутое шелковым шарфом, завязанным под грудью в красивый большой бант, а концы шарфа ниспадали к ногам. На голове, за ухом, белел цветок, воткнутый в волосы, уложенные в высокую прическу. Цзяо Дай взглянул на нее, и глаза его от восхищения широко распахнулись. Девушка встретила гостей улыбкой.

— Вот не ждала, что и вы оба тоже придете! Но что это у вас на головах?

— Т-с-с! — приложил палец к губам Ма Жун. — Никому не говорите! Мы замаскировались. — И окликнул толстую хозяйку второй барки: — Эй, бабуся, давай сюда мою пышку! Она поддержит мою голову, когда у меня начнется морская болезнь!

— В корейском квартале достаточно девочек! — нетерпеливо проговорил Ким Сон. Он что-то рявкнул трем гребцам. Те оттолкнули джонку от барки и взялись за весла.

Ким Сон, По Кай и Ма Жун, скрестив ноги, уселись на подушки, лежащие на палубе вкруг низкого лакированного стола. Цзяо Дай собрался было присоединяться к ним, но Ю-су поманила его из дверей палубной надстройки.

— Вам что, не интересно посмотреть на корейский корабль? — надула она губки.

Цзяо Дай кинул взгляд на остальных. По Кай разливал вино по чаркам, Ким Сон с Ма Жуном углубились в беседу. Переступив порог вслед за девушкой, он проворчал:

— Едва ли они скоро по мне соскучатся.

Глаза ее озорно блеснули. И ему подумалось, что никогда в жизни он не видел женщины красивей. Она спустилась вниз по лестнице в трюмную каюту, Цзяо Дай шел следом.

Рассеянный свет двух фонарей из цветного шелка озарял приземистое широкое ложе черного дерева, богато украшенное резьбой с перламутровой инкрустацией и покрытое толстой плотно плетеной циновкой из тростника. Шитые шелковые занавеси украшали стены. Дымок благовония с несколько резким ароматом ленивыми кольцами вился над изящной бронзовой курильницей, стоящей на красном лаковом столе.

Ю-су подошла к накрытому столу. Поправила цветок за ухом. Обернулась и спросила с улыбкой:

— Ну как? Неужели вам не нравится?

С нежностью он взглянул на нее. И сердце его кольнула печаль, какой доселе он не знал.

— Теперь я знаю, — откликнулся он; голос у него совсем сел, — вас нужно видеть только среди вашей обстановки и в вашем, корейском, платье. Но оно так непривычно для меня: кореянки обычно ходят в белом. А у нас белый цвет — цвет траура.

Она шагнула к нему и приложила палец к его губам.

— Не говорите так!

Цзяо Дай крепко обнял ее и поцеловал. Потом подвел к ложу, сел сам и усадил ее рядом.

— Подождите, — шепнул он ей на ухо, — вот приплывем назад, и я останусь с вами на всю ночь!

Он хотел опять поцеловать ее, но она оттолкнула его голову ладонью и встала.

— Вы не очень-то пылкий влюбленный, не так ли? — Голос у нее стал низкий, грудной.

Она развязала сложный узел под грудью. Шевельнула плечами, и платье соскользнуло на пол. Нагая она стояла перед ним.

Цзяо Дай вскочил. Поднял ее на руки и отнес на ложе.

В их прошлое свидание она была довольно холодна, но теперь ее пыл ничем не уступал его пылу. И ему подумалось, что никогда ни единую женщину он не любил так сильно.

Утолив страсть, они лежали рядом. Цзяо Даю почудилось, что джонка замедлила ход — наверное, они уже подходят к причалу корейского квартала. С палубы донесся какой-то шум. Он попытался сесть, чтобы одеться, — одежда его лежала кучей на полу возле ложа. Но нежные руки Ю-су обвились вокруг его шеи.

— Не покидай меня так сразу! — прошептала она.

Наверху раздался грохот, сопровождаемый яростными криками и проклятиями. Ким Сон ввалился в каюту, сжимая в руке длинный нож. А руки Ю-су вдруг, словно клещи, стиснули горло Цзяо Дая.

— Прикончи его! Ну! — крикнула она Ким Сону.

Цзяо Дай схватил ее за руки. Пытаясь освободить шею, он сумел-таки сесть, но девушка всей тяжестью своего тела тянула его назад. Ким Сон подскочил к ложу, готовый ударить Цзяо Дая ножом в грудь. С невероятным усилием тот рванулся всем телом, пытаясь стряхнуть с себя девчонку. И в тот самый момент, когда Ю-су перевалилась через него, Ким Сон ударил. Нож вонзился ей вбок.

Ким Сон выдернул лезвие и отпрянул назад, с недоумением глядя на кровь, обагрившую белую девичью кожу. Цзяо Дай одним движением освободился от обмякших рук, обнимавших его за шею, вскочил и вцепился в запястье Кима. Ким уже пришел в себя и нанес сокрушительный удар левой, от которого у Цзяо Дая сразу заплыл правый глаз. Но Цзяо Дай, теперь уже двумя руками, выворачивал руку, сжимавшую нож, нацеливая острие в грудь Кима. Кореец попытался было опять ударить левой, но в тот же миг Цзяо Дай мощным толчком послал клинок вверх. И сталь глубоко вошла в грудь Кима.

Швырнув его спиной о стену, Цзяо Дай вернулся к Ю-су. Она наполовину свисала с ложа, рукой зажимая бок. Струйки крови сочились между ее пальцев.

Она подняла голову и посмотрела на Цзяо странными, неподвижно пристальными глазами. Губы ее зашевелились.

— Я должна была сделать это! — Она запнулась. — Моей родине необходимо это оружие; мы вновь должны подняться! Простите меня… — Губы ее дрогнули. — Да здравствует Корея!

Она задохнулась. Дрожь пробежала по ее телу, голова откинулась назад.

В этот момент сверху, с палубы, донеслись яростные проклятья Ма Жуна. И Цзяо Дай как был, голый, ринулся туда. Ма Жун сошелся в отчаянной схватке со здоровенным гребцом. Цзяо Дай обхватил руками голову здоровяка и резко крутанул. Человека повело в сторону, и Цзяо, не ослабляя хватки, бросил его через бедро. Гребец полетел за борт.

— О втором я уже позаботился, — задыхаясь, сообщил Ма Жун. — Третий, похоже, сам сиганул в воду.

Из левой руки Ма Жуна ручьем текла кровь.

— Вниз! — прорычал Цзяо Дай. — Я тебя перевяжу!

Ким Сон сидел на полу, прислонившись спиной к стене там, куда его отшвырнул Цзяо Дай. Красивое лицо исказила гримаса, остекленевшие глаза уставились на тело мертвой девушки.

Заметив, что он шевелит губами, Цзяо Дай склонился над ним и прошипел:

— Оружие, где оружие?

— Оружие? — пробормотал Ким Сон. — Это все ложь! Ей морочили голову, а она верила. — Он застонал, руки его судорожно хватались за рукоять ножа, торчащего из его груди. Слезы и пот заливали его лицо. — Она… она… какие же мы свиньи! — Он застонал, и его бескровные губы сомкнулись.

— Если это не оружие, то что же вы пытались вывезти? — не отставал Цзяо Дай.

Рот Ким Сона приоткрылся. Кровь хлынула. Он поперхнулся и выдавил из себя:

— Золото!

Тело его обмякло. Он повалился на бок.

Ма Жун с любопытством переводил взгляд с Ким Сона на обнаженное тело девушки и обратно.

— Она хотела предупредить тебя, а он ее убил, да?

Цзяо Дай кивнул.

Он быстро оделся. Затем осторожно уложил тело кореянки на ложе и прикрыл ее белым платьем. Да, подумал он, это цвет траура. С высоты своего роста он оглядел ее и тихонько сказал:

— Верность… Вот, Ма Жун, самая прекрасная вещь на свете, какую я знаю!

— Ах, чудесное чувство! — Голос, лишенный всякого выражения, прозвучал у них за спиной.

Цзяо Дай и Ма Жун обернулись.

В бортовом оконце торчала голова По Кая: сложив локти на подоконнике, он глядел на них.

— Святое Небо! — воскликнул Ма Жун. — Про вас-то я совсем забыл.

— Нехорошо! — По Кай неодобрительно покачал головой. — Я воспользовался оружием слабых — я сбежал. Тут есть такие узенькие мостки вокруг джонки, я и спрятался.

— Идите сюда! — рявкнул Ма Жун. — Поможете перевязать мне руку.

— Да уж, — посочувствовал Цзяо Дай, — кровища из тебя хлещет, как из свиньи.

Он поднял с пола белый шарф и стал обматывать им руку Ма Жуна.

— Как это случилось?

— Один из этих псов, — отвечал Ма Жун, — обхватил меня сзади. Я уже хотел бросить его через голову, а тут второй прет на меня с ножом и — в живот. Ну, думаю, конец мне, но второй, который сзади, вдруг взял и отпустил меня. В последний миг я успел крутануться, и нож попал не в сердце, а в левую руку. Ох, и вмазал я этому парню коленом промеж ног, а правой — в челюсть; он и вывалился через поручни в воду. А тот, сзади, который держал меня, к тому времени уже сообразил, что и ему лучше туда же, и сиганул за борт — только бултых я и услышал. Тут третий налетел. Здоровенный! А у меня левая рука никуда не годится. Ты подоспел в самое время!

— Так, кровь мы остановили, — сказал Цзяо Дай, завязывая концы шарфа на шее у Ма Жуна. — Рука пусть будет на перевязи.

Ма Жун скривился, когда Цзяо Дай потуже затянул узел. Потом спросил:

— Где же этот проклятый стихоплет?

— Пошли на палубу, — сказал Цзяо Дай. — Не то он выдует все вино из кувшинов!

Но когда они поднялись на палубу, там никого не было. Они окликнули По Кая. Единственный звук, в ответ нарушивший тишину, был далекий всплеск весла, донесшийся из тумана.

Проклиная все на свете, Ма Жун бросился на корму. Челнока не было.

— Вот собачий сын! Вот предатель! Он уплыл на этой посудине!

Цзяо Дай закусил губу.

— Догоним ублюдка — своими руками сверну его цыплячью шею.

Ма Жун попытался хоть что-нибудь разглядеть в тумане, окружавшем джонку.

— Само собой, брат, если только догоним, — медленно проговорил он. — Похоже, мы где-то в низовьях реки. Ему-то легче, а мы с тобой на этой лоханке не скоро доберемся до причала.