Онлайн чтение книги Тайный агент The Confidential Agent
III

Мистера К. перетащили на диван. Книжка со стихами лежала рядом с ним — возле самого уха. «Бог в свете свечей ожидает вас дома». С красной полоской на переносице от дужки очков К. казался удивительно жалким.

— Его врач считал, что он протянет еще полгода, не больше. И он очень боялся смерти... внезапной... во время урока энтернационо. Они платили ему два шиллинга в час.

— Решайте, что делать.

— Это всего лишь несчастный случай.

— Он умер, потому что вы выстрелили в него, — они могут рассматривать это как убийство.

— С юридической точки зрения — это убийство?

— Да.

— Это уже второе убийство, в котором меня подозревают, — не много ли? Мне бы хотелось, чтобы для разнообразия меня обвинили в настоящем убийстве, явном и преднамеренном.

— Вы всегда шутите, когда дело касается вас, — сказала она.

— Что вы? Как-то не заметил...

Она снова рассердилась. Когда она сердилась, то становилась похожей на ребенка, который, взбунтовавшись против здравого смысла и авторитета взрослых, колотит по полу ногами. В такие моменты он чувствовал к ней отцовскую нежность — она и вправду годилась ему в дочери. Она не требовала от него страстной любви. Она сказала:

— Не стойте так, как будто ничего не случилось. Что мы будем с ним делать?

Он примиряюще ответил:

— Сейчас подумаем. Сегодня — суббота. Женщина, которой принадлежит эта квартира, оставила записку: «Молока не надо до понедельника». Следовательно, она вернется не раньше завтрашнего вечера. В моем распоряжении двадцать четыре часа. Смогу я попасть на шахты к утру, если я сейчас отправлюсь на вокзал?

— Вас схватят на станции. Вас уже разыскивают. Кроме того, — она говорила с раздражением, — это пустая трата времени. Говорю вам — у них не осталось боевого духа. Они просто существуют. Вот и все. Я там родилась. Я знаю эти места.

— Стоит попытаться.

Она сказала:

— Мне безразлично, останетесь вы живы или нет, но мне страшно представить себе, как вы будете умирать.

Она не стеснялась ни в словах, ни в поступках — говорила и действовала, не думая. Он вспомнил, как она шла по мокрой платформе с булкой в руке. Вот тогда впервые в нем и шевельнулось что-то похожее на нежность. Наверное, потому, что именно в этом они были очень похожи. Обоих швыряла и толкала жизнь — и оба яростно не желали смиряться с нею, хотя ярость в действительности была чужда им. Она сказала:

— Я знаю, бессмысленно уговаривать людей: «сделайте это ради меня...», как в романах.

— Отчего же, я готов на многое ради вас.

— Ах, боже, — сказала она, — не притворяйтесь. Оставайтесь честным. Именно за это я вас люблю. А может, из-за своих неврозов. Эдипов комплекс и тому подобное...

— Я не притворяюсь.

Он взял ее за плечи. На этот раз совсем не так автоматически, как в прошлый, — теперь его толкнула нежность. Да, нежность, но не желание и не страсть влюбленного. Он забыл, как жаждут влюбленные. Влюбленный должен верить в мир, в радость рождения новой жизни. Противозачаточные средства этого не изменили. Акт желания остается актом веры, а он потерял веру...

Она больше не сердилась. Она печально сказала:

— Что случилось с вашей женой?

— Ее расстреляли. По ошибке.

— Как?

— Спутали с другой заложницей. У них сотни заложников. Когда заложников слишком много, они все на одно лицо.

Неужели он пытается ухаживать, рассказывая о мертвой жене, да еще когда рядом на диване труп? Впрочем, он может быть спокоен: ему не удастся сфальшивить — поцелуй выдает слишком многое, его гораздо труднее подделать, чем голос. Их прижатые друг к другу губы выражали общую для обоих пустоту. Она сказала:

— Мне кажется странным — любить человека, который давно мертв.

— Это свойственно большинству людей. Ваша мать...

— О, я не люблю ее... — сказала она. — Я незаконнорожденная. Потом, конечно, все скрепили браком, и я никак от этого не пострадала. Но как-то противно, что ты была нежеланной, уже тогда...

Без испытания трудно решить, где любовь и где жалость. Он крепче прижал ее к себе. Через ее левое плечо на него смотрели открытые глаза мистера К., и он опустил руки.

— Это бред. Я не гожусь для вас. Я больше не мужчина. Может быть, потом, когда перестанут убивать людей...

Она сказала:

— Мой дорогой. Я не боюсь ожидания... пока ты жив.

Что верно, то верно — условие немаловажное. Он сказал:

— А теперь вам лучше уйти. Постарайтесь, чтобы никто не заметил, когда вы будете выходить. И не садитесь в такси в этом районе.

— А что вы собираетесь делать?

— С какого вокзала мне ехать?

Она сказала:

— Примерно в полночь идет поезд с Юстона... Он прибывает туда утром в воскресенье, бог знает в котором часу. Только переоденьтесь... Так вас сразу узнают.

— Даже без усов?

— Шрам-то остался. Вас именно по шраму ищут. — Она добавила: — Подождите минуту, — и когда он попытался что-то сказать, перебила его: — Я уйду. Я буду рассудительной, сделаю все, как вы говорите, отпущу вас на все четыре стороны и постараюсь проявить благоразумие. Но — минутку.

Она шагнула в ванную. Было слышно, как под ее туфлями хрустнули очки мистера К. И через секунду вернулась.

— Слава богу, — сказала она, — хозяйка женщина запасливая. — В руках у нее была вата и кусок пластыря. Она сказала: — Стойте спокойно. Никто не найдет вашего шрама. — Она прижала к его щеке клочок ваты и заклеила ее пластырем. — Вполне убедительно, — сказала она, — как нарыв.

— Но ведь пластырь не закрывает шрама.

— В этом весь фокус. Край пластыря немножко закрывает шрам, а сама вата — на щеке. Никому и в голову не придет, что скрывают что-то на подбородке. — Она сжала его голову ладонями и сказала: — Из меня бы вышел неплохой тайный агент, правда?

— Вы слишком хороший человек. Вы верите людям, — сказал он. — А тайным агентам это мешает.

Он почувствовал теплую волну благодарности за то, что в мире, полном войн и обмана, есть кто-то, кому он может доверять. Так человек, скитающийся в одиночестве по пустыне, радуется, встретив товарища. Он сказал:

— Дорогая, от моей любви мало толку, но вся она ваша... вернее, то, что от нее осталось. — Пока он говорил, в нем снова подымалась боль воспоминаний. От этого не уйти...

Она сказала мягко, словно говорила о любви:

— У вас есть шансы. Особенно если учесть, что вы хорошо говорите по-английски. Немножко забавный акцент, но не он выдает вас, а прочитанные книги. Осталось совсем немного — забыть, что вы когда-то читали лекции по средневековой литературе. — Она снова провела по его лицу ладонью, в этот момент послышался звонок.

Они стояли посреди комнаты. Снова позвонили. Он сказал:

— Вам надо скрыться. — Но спрятаться в этой комнатушке было негде. — Если полиция, то виноват я, и только я, — договорились? Вам незачем лезть в эту историю. Обвиняйте меня во всем. А теперь откройте дверь.

Он взял мистера К. за плечи, повернул лицом к стене и закутал его в покрывало. Теперь казалось, что он просто спит. Д. слышал, как открылась дверь и какой-то голос сказал:

— О, простите, меня зовут Фортескью.

В комнату робко вошел неопределенного возраста человек с залысинами на висках, в двубортной жилетке. Роз попыталась загородить ему дорогу. Она сказала:

— Что вам угодно?

Он повторил «Фортескью» со слабым подобием улыбки.

— Кто вы такой?

Он, мигая, посмотрел на них. Он был без пальто и без шляпы.

— Простите, я живу наверху. Что, Эмили... извините, мисс Глоувер дома?

Д. сказал:

— Она будет в понедельник.

— Я знал, что она собиралась уехать, но когда увидел в окне свет... — Он забормотал: — Боже правый, что это?

— Знакомьтесь, — сказала Роз, — это Джек. Джек Отрем.

— Он болен?

— Ему нехорошо. У нас тут небольшая вечеринка.

Он еще колебался:

— Как странно! Я хочу сказать, что Эмили, мисс Глоувер...

— О, зовите ее просто Эммой, — сказала Роз, — мы все здесь друзья.

— Эмма никогда не приглашала гостей.

— Она оставила нам ключи.

— Д-да. Я понимаю.

— Хотите выпить?

Это уж слишком, подумал Д., нельзя же найти в этой квартире все, что только не вздумаешь. Потерпевшим кораблекрушение необходима находчивость, но только в детской книжке Робинзон Крузо на необитаемом острове находит все необходимое, и как раз тогда, когда нужно.

— Нет, спасибо, — сказал Фортескью. — Я не употребляю. То есть я хотел сказать, что я не пью.

— Все пьют. Иначе не проживешь.

— Ну, разумеется, — воду. Я тоже пью воду.

— В самом деле?

— О да, несомненно. — Он пугливо взглянул на лежащего на диване, потом на Д., который стоял возле дивана, как часовой. Он участливо поинтересовался: — Вы поранили лицо?

— Увы.

Молчание стало почти осязаемым. Оно затягивалось, как проводы гостей у радушных хозяев. Наконец Фортескью сказал:

— Мне надо идти.

— Неужели? — сказала Роз.

— Да нет, я не то хотел сказать. Понимаете, мне не хочется портить вам вечеринку.

Он оглядывался по сторонам и явно искал глазами бутылки и рюмки. В этой комнате что-то было не так. Ему и в голову не приходило, что рядом с ним лежит труп, — в его мире не было места таким ужасам.

— Эмма не предупредила меня...

— Вы, наверное, часто разделяете ее одиночество?

Он покраснел и сказал:

— Да, мы с ней добрые друзья. Мы оба, видите ли, групперы.

— Кто-кто?

— Оксфордские групперы[2] Оксфордские групперы — религиозная секта, основанная проповедником Бухманом..

— Ах, вот что! — воскликнула Роз. — Домашние вечера, Браунс Отель, Крауборо...

Посыпались названия, которых Д. никогда не слышал. Что это — ее фантазия или истерика? Фортескью просиял. Его старческое младенчески розовое лицо растянулось в улыбке, чем-то напоминая экран кинотеатра, где показывают лишь тщательно отобранные фильмы, те, что можно смотреть в семейном кругу. Он пролепетал:

— Вы у нас когда-нибудь бывали?

— Нет. Это не для меня.

Он еще раз посмотрел на диван. На редкость прилипчивый тип, приходится следить за тем, что говоришь, — стоило ей неосторожно затронуть не ту тему, как он тут же за нее цеплялся.

— Обязательно заходите! У нас самые разные люди бывают: и бизнесмены, и... Один раз был даже помощник министра внешней торговли. Ну, и конечно, Фрэнки... — Он почти вплотную подошел к дивану, с жаром объясняя: — Это религия, но, как бы вам сказать... практическая. Она помогает вам жить — вы всегда чувствуете себя правым. В Норвегии мы достигли потрясающих успехов.

— Что вы говорите! — подхватила Роз, надеясь отвлечь его. А его так и тянуло к мистеру К.

— К примеру, вас что-то беспокоит — понимаете, о чем я говорю? Ничто так не очищает, как общение... на семейном вечере. Дружеское сочувствие, ведь многим приходилось испытать что-то похожее... — Он слегка наклонился вперед и обеспокоено заговорил: — Все-таки ваш друг выглядит совсем больным... С ним точно все в порядке?

Фантастическая страна, подумал Д. Такие фантастические вещи могут происходить только в мирное время, но никак не во время гражданской войны. Война упрощает жизнь: людей не интересует ни любовь, ни энтернационо. Они думают только о том, как бы поесть и укрыться от бомбежки. Фортескью сказал:

— Если бы... понимаете... он облегчился, может быть, все как рукой?

— О нет, — сказала Роз. — Ему так лучше. Пусть полежит спокойно.

— Конечно, — сказал он покорно, — я в этом не большой специалист. Я говорю про выпивку. Очень может быть, он плохо переносит спиртное? Ему бы не следовало пить, это так вредно. И к тому же такой немолодой человек. Простите меня, если это ваш близкий друг...

— Ничего, не беспокойтесь, — нетерпеливо отрезала Роз.

Пора этому типу и честь знать, подумал Д. Неужели ледяной тон Роз до него не доходит?

— Я, конечно, понимаю, что выгляжу пристрастным. Видите ли, мы у себя в общине учимся воздерживаться от всего плотского — в разумных пределах, конечно... Я думаю, вы вряд ли захотите подняться ко мне... Я там чайник поставил. Я собирался пригласить Эмму... — Он внезапно наклонился еще ниже и вскрикнул: — Боже правый, у него открыты глаза!

«Конец», — подумал Д. Роз ответила тут же, да еще с насмешкой:

— А вы что — думали, он спит?

Можно было заметить, как в его глазах мелькнула страшная догадка и тут же погасла, не найдя подтверждения. В его кротком и фальшивом мире не было места для убийства... Они молча ждали. Он прошептал:

— Как ужасно, он слышал все, что я про него говорил!

Роз перешла в наступление:

— Ваш чайник расплавится.

Он посмотрел на них по очереди: что-то было не так. Как будто он хотел, чтобы они его разуверили...

— Я, кажется, задерживаю вас? Мне нужно идти. Спокойной ночи.

Они напряженно следили, как он шагнул за порог в привычный ему мир. На лестнице он обернулся и помахал им рукой.