Онлайн чтение книги Дочь времени The daughter of time
12

«Спокойно, спокойно, — сказал себе Грант, проснувшись утром. — Ты становишься пристрастным. Это уже не следствие».

Так, подчинившись внутренней дисциплине, он стал прокурором. А что, если версия с Элеонор Батлер была подстроена? Состряпана с помощью Стиллингтона? А что, если обе палаты парламента не прочь были смотреть на это сквозь пальцы в надежде на установление более стабильной власти?

Может ли это пролить хоть какой-то свет на убийство принцев? Нет, не может.

Если эта версия ложна, то первым, от кого полагалось бы избавиться, был Стиллингтон. Леди Элеонор давным-давно скончалась в монастырской келье и не могла поэтому в любой момент послать закон о престолонаследии ко всем чертям. А Стиллингтон мог. Однако он продолжал жить-поживать как ни в чем не бывало. Так он и пережил человека, которого посадил на трон.

Внезапная заминка, резкая перемена привычной процедуры подготовки к коронации — было ли это умело срежиссировано, или это была естественная реакция на разразившееся как гром среди ясного неба признание Стиллингтона? Когда при свидетелях подписывался брачный контракт с Батлер, сколько тогда было Ричарду? Одиннадцать? Двенадцать? Он, вероятней всего, обо всем этом и не подозревал.

Если история с Батлер была придумана в угоду Ричарду, то он должен был отблагодарить Стиллингтона. Но нигде не нашлось и намека на то, что Стиллингтон получил кардинальскую мантию, или высокое положение в иерархии, или должность.

Все же в пользу достоверности истории с Батлер говорила поспешность, с какой Генрих пытался уничтожить всякое упоминание о ней. Будь она фальшива, Генриху ничего не стоило бы разоблачить Ричарда, выведя Стиллингтона на чистую воду. Но он предпочел замять дело.

В этот момент Грант почувствовал, что он опять действует на стороне защиты. Не отказаться ли вообще от этой затеи? Уж лучше обратиться к модным авторам, лежащим без внимания на его ночном столике, и до прихода Каррадина забыть о Ричарде Плантагенете.

Набросок генеалогического древа Сесили Невилль он вложил в конверт, сверху написал адрес Каррадина и попросил Пигалицу бросить его в почтовый ящик. Затем положил портрет Ричарда, прислоненный к стопке книг, изображением вниз, чтобы его больше не волновало лицо человека, которого сержант Вильямс с ходу определил в судьи, и взял со столика роман Саймса Уикли. От изнанки спортивной жизни он перешел к бесконечным чашкам чая героини Лавинии Фитч, а от них, все больше раздражаясь, к закулисным интригам Руперта Ружа. Приход Каррадина избавил его от последнего. Брент, с тревогой глядя на него, начал с вопроса:

— Сегодня ваш вид мне совсем не нравится. Какие-то новые осложнения?

— Если иметь в виду Ричарда, то нового ничего, зато у меня для вас еще один «тонипэнди», — и он протянул Каррадину письмо с рассказом про утопленницу, которая никогда не тонула.

Брент читал письмо со все возрастающим наслаждением, а когда кончил, лицо его даже сияло от удовольствия.

— Что за прелесть! Этому «тонипэнди» просто нет равных. Чудесно, чудесно! И вы об этом никогда не слыхали раньше? Какой же вы после этого шотландец!

— У меня дед был шотландец, — уточнил Грант. — Я, конечно, знал, что пуритане гибли вовсе не «во имя веры», но я понятия не имел, что они, вернее двое из них, вообще не погибали.

— Их гибель не была «во имя веры»? — повторил Каррадин в изумлении. — Вы считаете, что все это выдумка?

Грант засмеялся:

— Да уж наверно. Я, правда, об этом никогда раньше не задумывался. Я так давно знал, что «мучениками» они были не более, чем тот мерзавец, который поплатится за убийство лавочницы в Эссексе, что забыл об этом. В Шотландии если выносили кому-то смертные приговоры, то только за уголовные преступления.

— А я считал, что пуритане святые люди.

— Просто вы насмотрелись живописи XIX века. Тайные моления на вересковых пустошах, внимающие своему пастырю верующие: восторженные лица молодых, седые кудри старцев, развевающиеся на Божьем ветру. Ковенанторы[23]Движение шотландских пуритан в защиту кальвинизма и независимости Шотландии. — это то же, что ИРА[24]Ирландская республиканская армия — националистическая организация. в Ирландии сейчас. Непримиримое меньшинство, кровожаднее которых не было в истории христианства. Если в воскресный день вместо молебствия вы шли в церковь, то в понедельник, проснувшись, могли обнаружить, что ваш амбар сгорел, а у ваших лошадей перерезаны сухожилия. Если вы открыто проявляли свое возмущение, вас могли пристрелить. Люди, среди бела дня убившие архиепископа Шарпа по дороге в Файф на глазах его дочери, — вот кто были тогда герои. «Храбрыми борцами за дело Господне» считали их поклонники. Годами они жили припеваючи среди своих последователей — пуритан на западном побережье Англии. Епископа Ханимена убил в Эдинбурге «проповедник слова Божьего», эти же люди убили старого священника в приходе Карсферн.

— Совсем как в Ирландии, правда? — вставил Каррадин.

— Да они были хуже, чем ИРА, потому что важную роль там играла пятая колонна. Деньги им текли из Голландии, оттуда же поступало оружие. Никакой обреченности в их движении и в помине не было. Они были готовы в любой день взять власть в Шотландии в свои руки. Их проповеди носили чисто подстрекательский характер. Они удивительно напористо провоцировали преступность. Ни одно нынешнее правительство не могло бы позволить себе терпеть такое. Амнистии пуританам следовали одна за другой.

— Подумать только! А я-то привык считать, что они боролись за свободу верить в Бога по-своему.

— Никто не мешал им верить в Бога, как им вздумается. Но они еще делали все, чтобы навязать свои методы церковного управления не только Шотландии, но и — верите ли? — Англии. Вам надо будет прочесть манифест ковенанторов. Согласно их учению, свобода вероисповедания должна была быть закрыта для всех, кроме них, разумеется.

— А все эти надгробия и памятники для обозрения туристов…

— Все — «тонипэнди». Если вам случится прочесть на могильном камне, что Джон такой-то «пал жертвой верности слову Господню и преданности делу шотландской Реформации», а рядом — трогательный стишок во славу «праха жертвы тирании», будьте уверены, что вышеупомянутый Джон был осужден законным судом за уголовное преступление, наказуемое смертью, не имеющее ничего общего со словом Господним. — Грант издал короткий смешок. — Не издевательство ли, что группу людей, бывших в свое время грозой всей Шотландии, вывели в святые «мученики»?

— Не удивлюсь, если их имя было нарицательным.

— Каким?

— Как Кот и Крыса, помните?

— О чем это вы?

— Помните этот издевательский стишок о Коте к Крысе? Само упоминание этих имен звучало оскорбительно.

— Да, будто они наполнены ядом.

— Слово «драгун» получило такую же окраску. Ведь драгунами были в то время просто полицейские, я так понимаю.

— Да, да. Конные отряды полиции.

— Так вот, для меня, как и для любого другого читателя, слово «драгун» звучит угрожающе. Слово обрело новое понятие.

— Понимаю. Force majeure.[25]Непреодолимое обстоятельство ( фр .). В распоряжении правительства, собственно говоря, была только горстка полицейских, контролировавших огромную территорию, поэтому ковенанторы находились в выигрышном положении. Во многих смыслах. Драгун (читай — полицейский) не мог никого арестовать без ордера на арест (он даже не мог поставить своего коня на привязи без разрешения хозяина дома), а ковенанторам ничто не мешало полеживать, прячась в вересковых зарослях, и брать полицейских на мушку. Что они и делали, конечно. А ведь написаны целые тома о страдальцах за веру, прячущихся в вереске со своими пистолями. Полицейские же, исполнявшие сбой долг, считались, разумеется, извергами.

— Как Ричард.

— Вот именно. Как, кстати, продвигается у вас дело с уже известными нам фальсификациями типа «тонипэнди»?

— К сожалению, мне не удалось еще выяснить, почему Генрих так стремился уничтожить билль о престолонаследии. Дело было прочно предано забвению до тех пор, пока первоначальный вариант случайно не обнаружился в архивах Тауэра. Он был опубликован в 1611 году, а полный текст включен в «Историю Великобритании».

— Значит, дело не в билле о престолонаследии. Ричард законно сел на трон, как говорится в билле, а святой и благоверный Мор чушь писал. Никакая Элизабет Люси не была там замешана.

— Люси? Кто такая Элизабет Люси?

— Я забыл, что вы не в курсе. По свидетельству Мора, Ричард утверждал, что его брат Эдуард был женат на одной из своих любовниц, некой Элизабет Люси.

Казалось, Каррадина вот-вот стошнит от отвращения, которое появлялось на его добродушном лице всякий раз при упоминании имени святого и благоверного Мора.

— Но это же чушь!

— То же самодовольно отметил и Мор.

— Зачем им было скрывать Элеонор Батлер? — воскликнул Каррадин, смекнув, в чем тут дело.

— Потому, что ее брак с Эдуардом был действителен, а дети вправду незаконнорожденными. А если это так, то никому нет смысла восставать в защиту прав принцев, значит, для Ричарда они не представляют никакой угрозы. Вы поняли, что вторжение войск Вудвиллей — Ланкастеров было предпринято в пользу Генриха, а не в защиту прав детей, хотя ведь и Дорсет приходился им сводным братом? К тому же слухи об убийстве до него еще не успели дойти. Что касается лидеров восстания Дорсета — Мортона, то дети тут ни при чем. Они делали ставку на Генриха. В случае победы Дорсет стал бы зятем короля, а его сводная сестра — королевой. Неплохая карьера для отверженного без гроша в кармане.

— Да, да. Можно понять, почему Дорсет не стал бороться за восстановление на престоле сводного брата. Если бы была малейшая надежда, что Англия согласится иметь королем мальчика, Дорсет наверняка поставил бы на мальчика. Я обнаружил еще один интересный факт. Королева с дочерьми очень скоро вернулась из своего убежища. Об этом я вспомнил, когда вы упомянули о ее сыне Дорсете. Она не просто вышла из убежища, а зажила так, будто ничего не произошло. Дочери стали выезжать во дворец. Хотите знать, какой сюрприз я вам приготовил?

— Очень.

— Все это было после того, как принцев «умертвили». И еще один сюрприз. После того «убийства» ее сыновей злым дядюшкой она пишет письмо во Францию своему третьему сыну, Дорсету, и просит его вернуться домой и примириться с Ричардом, который не станет причинять ему зла.

Воцарилось молчание.

Воробьи в тот день не появлялись, и в палате слышны были мягкие шлепки дождя по оконному стеклу.

— Комментариев не последует? — спросил Каррадин.

— Понимаю, — ответил Грант. — С юридической точки зрения в поступках Ричарда нет состава преступления, в буквальном смысле слова. Нет достаточных улик состава преступления как такового.

— Верно. Особенно я убедился в этом, когда узнал, что все люди из списка, который я получил от вас, жили и процветали на свободе, пока Ричард не был убит под Босвортом. Они не просто жили на свободе, но и богато жили. Дети Эдуарда плясали на дворцовых балах, получали щедрые пенсии. Ричард назначил одного из этого сонма родственников своим преемником, а его собственный сын умер.

— Кого же именно?

— Сына Георга.

— Значит, он отменил закон о лишении детей Георга престолонаследия?

— Да, да. Если вы помните, он был против вынесения ему приговора.

— Даже святой и благоверный Мор это признает. Значит, все наследники английского трона гуляли на свободе, беспрепятственно занимались своими делами, когда у власти стоял злодей Ричард.

— Не только гуляли, но и были частью истеблишмента. Ведь от них, как от членов королевской семьи, зависела жизнь всего королевства. Я читал хронику города Йорка, которую вел некто Дэвис. Сын Георга Уорик-младший и его кузен, молодой граф Линкольн, были членами Совета. Это видно из письма, которое направил им город в 1485 году. Более того, в том же Йорке в торжественной обстановке Ричард возвел Уорика в рыцарское достоинство одновременно со своим сыном, — Каррадин внезапно прервал рассказ и напрямик спросил Гранта: — У вас есть намерение обо всем этом написать книгу?

— Книгу? — удивленно переспросил Грант. — Боже упаси! С чего вы взяли?

— Потому что мне самому пришла такая мысль. Это намного увлекательнее Крестьянского восстания.

— Ну что ж, валяйте!

— Я хотел бы доказать отцу, на что способен. Он думает, что я ни на что не гожусь, ведь меня не интересуют ни мебель, ни маркетинг, ни рост или падение продаж. Если он увидит своими глазами мою книгу, может быть, поверит, что все-таки не зря старался. Пусть даже кое-когда похвастается, не беда.

Глаза Гранта потеплели.

— Забыл спросить, как вам понравился Кросби-плейс?

— Я от него в восторге. Если бы Каррадин Третий увидел дом, он захотел бы перевезти его в Штаты и поставить где-нибудь в Аппалачах.

— Если вы напишете о Ричарде книгу, он так и сделает. Будет считать его совладельцем своего дома. Как будет называться ваша книга?

— «История лжет» — это слова Генри Форда.

— Отлично.

— Но прежде чем я засяду за работу, предстоит еще много прочесть и найти множество других данных.

— Без этого не обойтись. Далеко еще до самого главного.

— То есть?..

— Кто в конце концов убил мальчиков?

— Ах, да!

— Если дети были живы, когда Тауэр перешел к Генриху, то что с ними произошло потом?

— Я еще займусь этим. Пока что хотелось бы выяснить, почему Генриху так надо было скрыть от всех закон о престолонаследии.

Брент собрался уже уходить, как вдруг обратил внимание на перевернутый портрет Ричарда. Он поднял и поставил его так, как он стоял раньше, заботливо пододвинув к нему стопку книг.

— Держись, — приказал он Ричарду. — Скоро я верну тебе твое законное место.

Закрывая за собой дверь, он услышал голос Гранта:

— Я сейчас вспомнил об одном историческом событии, которое не относится к «тонипэнди».

— Каком? — Брент застыл на месте.

— Резня в Гленко.

— Она действительно была?

— Была!

Голова Брэнта высунулась из-за двери.

— И что же, мистер Грант?

— Человек, отдавший приказ о резне, был, оказывается, ковенантором.