Онлайн чтение книги Дочь времени The daughter of time
13

Не прошло и пятнадцати минут после ухода Каррадина, как, излучая доброту, явилась Марта, увешанная цветами, свертками книг, коробками конфет. Но Грант с головой ушел в историю XV века Кэтберта Олифанта. Он рассеянно поздоровался с Мартой, что было для нее совершенно непривычно.

— Если бы твой зять убил твоих двух сыновей, приняла бы ты от него кругленькую сумму в виде пенсии?

— Вопрос, я полагаю, риторический, — проговорила Марта, опуская на стол цветы и ища глазами подходящую вазу.

— Честно говоря, я считаю, что все историки — сумасшедшие. Ты только послушай: «Поведение вдовствующей королевы было труднообъяснимым: то ли она боялись, что ее силой лишат убежища, то ли она просто устала от одиночества, живя в Вестминстере, и поэтому в апатии решила, что придется примириться с убийцей своих сыновей».

— Господи, — воскликнула Марта с искренним удивлением, повернувшись к нему, держа в одной руке фаянсовую банку, а в другой — стеклянный цилиндр.

— Как ты думаешь, историки верят в то, что говорят?

— Какая это вдовствующая королева?

— Елизавета Вудвилль, жена Эдуарда Четвертого.

— Я ее когда-то играла. Это была совсем маленькая роль в пьесе об Уорике Делателе Королей.

— Хорошо. Пусть я только полицейский, — сказал Грант. — Пусть я не вращался в таком обществе. Может быть, мне просто везло на хороших людей. Но где водятся женщины, которые дружат с убийцей своих детей?

— В Греции, — ответила Марта. — В Древней Греции.

— Не припомню аналогов даже там.

— Тогда в сумасшедшем доме. За Елизаветой Вудвилль ничего такого не числилось?

— Во всяком случае, никто ничего подобного не замечал. Она все же двадцать с лишним лет была королевой.

— Все это похоже на фарс, как ты не понимаешь, — Марта продолжала расставлять цветы. — На фарс, а не на трагедию. «Да, конечно, он убил Эдуарда и маленького Ричарда, но он такой милый, а мне с моим ревматизмом так вредно жить в комнатах с окнами на север».

Грант засмеялся — к нему вернулось хорошее настроение.

— Разумеется, ты права. Абсурд какой-то. Это уже что-то из области черного юмора, а не беспристрастной истории. Странный народ эти историки. У них начисто отсутствует способность оценить правдоподобие ситуации. Для них история — это аттракцион, где в щелочку можно увидеть, как где-то на дальнем плане двигаются маленькие плоские фигурки.

— Может быть, за чтением судебных дел и ты разучился видеть живых людей, забыл, как они ведут себя в жизни?

— Как бы ты ее сыграла? — Грант вдруг вспомнил, что профессия Марты приучила ее вникать в мотивы поступков.

— Кого?

— Женщину, покинувшую свое убежище, чтобы стать другом убийцы своих детей за семьсот мерков ежегодной пенсии и право появляться на придворных балах.

— Только не я. Таких женщин не бывает, если они не придуманы Эврипидом и не сидят в сумасшедшем доме. Это роль для уличного карнавала или бурлеска. Она противопоказана поэтической трагедии. Написанной белым стихом. Надо будет когда-нибудь рискнуть и сыграть ее на каком-нибудь благотворительном утреннике. Я надеюсь, ты не возражаешь против мимозы? Как странно, что я, зная тебя так давно, не знаю твоих вкусов. А кто выдумал женщину, водившую дружбу с убийцей своих сыновей?

— Никто. Елизавета Вудвилль покинула монастырское убежище и действительно приняла пенсию из рук Ричарда. Пенсию не только назначили, ее выплачивали. Ее дочери танцевали при дворе, а она писала во Францию сыну от первого брака, призывая его вернуться и помириться с Ричардом. Олифант мог только предположить, что причиной этому была боязнь, что ее силой вытащат из монастыря (тебе известен такой случай? Того, кто посмел бы это сделать, отлучили бы от церкви, а Ричард был верным сыном святой церкви), или что ей наскучило монастырское одиночество.

— А что ты думаешь об этих странных делах?

— Простейшее объяснение всему этому может быть, что дети остались живы-здоровы. Никто из современников этого не опровергает.

Марта вертела в руках веточку мимозы.

— Да, я помню, ты сказал, что в билле о лишении прав престолонаследия и имущества отсутствовало какое-либо обвинение. Ричарда тогда уже не было в живых. — Она перевела взгляд с мимозы на портрет на столе, а затем на Гранта. — Следовательно, как сыщик, ты считаешь, что Ричард не имел никакого отношения к смерти принцев?

— Я совершенно уверен, что они были в добром здравии, когда Тауэр перешел в руки Генриха по прибытии его в Лондон. Иначе ничем нельзя объяснить, почему он не воспользовался случаем и не поднял шум, когда мальчиков там не оказалось. У тебя есть возражения?

— Нет-нет, конечно нет. Это совершенно необъяснимо. Я-то всегда полагала, что скандал был ужасный, что Ричарда обвинили именно в этом. Вижу, вы с моим ягненочком всерьез увлеклись историей. Ведь когда я предложила тебе провести это маленькое расследование, чтобы ты не скучал и отвлекся от своих мурашек в ноге, у меня и в мыслях не было, что я тем самым кладу начало обновлению истории. Кстати, Атланта Шерголд точит на тебя зубы.

— С какой стати? Я с ней даже не знаком.

— Все равно, она припасла для тебя револьвер. Брент совершенно присосался к Британскому музею. Не оттащишь. И если ей вдруг удается увести его оттуда силой, мысли его все равно витают там. Она без него себя не мыслит, а он уже не может высидеть до конца пьесы. Ты часто с ним видишься?

— Он ушел недавно. Вряд ли я увижу его в ближайшие дни.

Но он ошибся. Незадолго до ужина служитель принес конверт. Грант вскрыл его и вынул телеграмму на двух листках. От Брента.

Гробовое молчание прервал голос служителя:

— Ответ будет, сэр? Он оплачен.

— Что? Ах, нет. Не сейчас. Позже.

— Слушаю, сэр, — сказал служитель, глядя с уважением на телеграмму, занявшую целых два листка. У него дома телеграммы были редкостью. Он зашагал обратно.

Грант размышлял над содержанием телеграммы, отбитой с такой заокеанской щедростью. Перечел еще раз.

— Кройленд, — произнес он в задумчивости. В этом есть что-то знакомое. Название раньше никогда им не попадалось. Каррадин, правда, как-то упомянул о какой-то монастырской хронике.

Он не спешил огорчаться. Сколько на его веку было фактов, на первый взгляд рушивших все прежние доводы! Поэтому он поступил так, как поступал всегда при расследовании очередного дела. Надо этот злополучный факт всесторонне изучить. Спокойно. Без паники. Не впадая в отчаяние, как бедняга Каррадин.

— Кройленд, — повторил он. — Кройленд находится где-то в графстве Кембридж или в Норфолке? Где-то на границе этих графств, на равнине.

Пигалица принесла ужин и стала пристраивать тарелку поближе к нему, но Грант ее не замечал.

— Так вам легко будет достать пудинг? — Ей пришлось повторить, так как ответа не последовало. — Мистер Грант, вы сможете дотянуться до вашего пудинга, если я его поставлю на краешек?

— Или!

— Что вы сказали?

— Или, — повторил Грант тихо, глядя в потолок.

— Вам нехорошо, мистер Грант?

Вместо знакомых трещинок на потолке он вдруг увидел озабоченное, напудренное личико Пигалицы.

— Мне очень хорошо. Как никогда раньше. Подождите минутку, будьте умницей, прошу вас, отправьте, пожалуйста, телеграмму. Я сейчас набросаю текст. Я не могу добраться до моего блокнота из-за вашего рисового пудинга.

Она протянула ему блокнот, и он написал на бланке оплаченного ответа:

После этого он с аппетитом съел ужин и приготовился ко сну. Его начало охватывать блаженное состояние полузабытья, как вдруг он почувствовал, что кто-то низко склонился над ним. Он мгновенно проснулся и увидел над собой тревожные, с расширенными зрачками глаза Амазонки, еще больше похожие на коровьи в тусклом свете ночной лампы. В руках она держала желтый конверт.

— Не знала, что и делать, — сказала она. — Не хотелось будить вас, но кто знает, может быть, это очень важно. Вот телеграмма. Не отдать сейчас — получится задержка на целых двенадцать часов. Сестра Ингэм кончила дежурить и ушла, а сестра Бриггс придет только в десять, и некого спросить. Я ведь вас не разбудила, нет?

Грант уверил, что она все сделала как надо, и Амазонка облегченно выдохнула, отчего портрет Ричарда чуть было опять не опрокинулся. Она не ушла, а стояла рядом с кроватью, пока Грант читал телеграмму, всем своим видом давая понять, что она тут и готова оказать ему помощь на тот случай, если в телеграмме окажутся дурные вести. Она считала, что телеграммы хороших вестей не приносят.

Опять Каррадин!

На бланке оплаченного ответа Грант нацарапал:

Амазонке он сказал:

— Можете погасить свет. Я теперь проснусь не раньше семи.

Он заснул без всякой надежды, что его предположение подтвердится.

Каррадина долго ждать не пришлось. Вид у него был далеко не растерянный. Он как будто даже пополнел, и пальто перестало висеть на нем, как на вешалке. Он широко улыбался.

— Мистер Грант, вы — чудо. У вас в Скотланд-Ярде все такие? Или вы какой-нибудь особенный?

От счастья Грант не верил своим глазам.

— Неужели след ведет во Францию?

— А вы что думали?

— Но я не смел надеяться. Слишком мало шансов.

— Где вы его нашли? В хронике? В письме?

— Не там и не сям. Вы будете удивлены. И огорчены. Оказалось, что Первый министр Франции в речи перед Генеральными штатами в Туре упомянул о слухе. Он даже долго распространялся на этот счет. Собственно, его красноречие было единственным, что меня утешало.

— Да в чем дело?

— Мне показалось, что он выступал скорее как конгрессмен, рассерженный на того, кто внес предложение, которое должно быть не по нраву его собственным избирателям. Скорее из политических, а не государственных интересов.

— Вам место в Скотланд-Ярде, Брент. Так что же сказал Первый министр?

— Я не слишком хорошо говорю по-французски. Может быть, вы сами прочтете? — и он протянул ему листок, на котором корявым детским почерком было написано:

— «В этой стране», — повторил Грант. — Какая злоба против Англии. Он даже считает, что дети были «умерщвлены» по воле английского народа. Нас принимают за варваров!

— Я это и имел в виду. Сведение счетов, как в конгрессе. На самом деле регентство Франции в тот же год направило Ричарду свое посольство — шестью месяцами позже. По-видимому, они все же разобрались, что слух был ложным. Ричард подписал охранную грамоту на их въезд. Он бы никогда этого не сделал, если бы французы продолжали клеймить его как детоубийцу.

— Ни за что. Точные даты можете назвать?

— Вот они. Монах Кройлендского монастыря записывает события конца лета 1483 года. Он пишет, что ходят слухи о том, что мальчики убиты, но никто не знает, каким образом. Мерзкий выпад в Генеральных штатах имел место в январе 1484 года.

— Отлично, — отозвался Грант.

— Почему вы считаете, что должна быть вторая волна слухов?

— Двойная проверка. Где находится Кройленд, вы знаете?

— Знаю, в Болотах. Рядом с Или.

— Так, в Болотах. Рядом с Или. А вам известно, что в Болотах прятался Мортон после бегства из-под опеки Букингема?

— Мортон! Ну, как же!

— Если Мортон — переносчик слухов об убийстве, то на континенте должна была вспыхнуть их вторая волна, как только он туда перебрался. Мортон сбежал из Англии осенью 1483 года, а вскоре, в январе 1484 года, поползли слухи. Кстати говоря, Кройленд — уединенное аббатство, идеальное укрытие для беглого епископа, где можно подождать переправы на континент.

— Мортон! — повторил вслух Каррадин, напирая на раскатистое «р». — Как только где-то заваривается каша, пахнет Мортоном.

— Вы тоже это заметили?

— Он был в центре заговора против Ричарда еще до его коронации, он же был подстрекателем восстания, когда Ричард короновался, а его след, ведущий на континент, — это мелкий змеиный след, пахнущий предательством.

— Ну, насчет змеиного следа — это ваши догадки, в суд с этим не пойдешь. Что же касается его деятельности после того как он пересек Ла-Манш — тут все ясно. Он полностью занят подготовкой провокации. Со своим дружком по имени Кристофер Эрсвик они всячески выслуживались перед Генрихом, «посылая подметные письма и тайных гонцов» в Англию, возбуждая ненависть к Ричарду.

— Мне, конечно, не известно так хорошо, как вам, какие доводы принимает суд, а какие отвергает, но мне кажется, мои догадки насчет змеиного следа весьма правдоподобны, уж вы мне поверьте. Наивно полагать, что Мортон сидел сложа руки и ждал переправы на континент, чтобы начать работу против Ричарда.

— Конечно же нет. Для Мортона уход Ричарда был вопросом жизни и смерти. Если бы Ричард удержался на троне, карьере Мортона пришел бы конец. Он перестал бы существовать вообще. Лишенный своих многочисленных бенефиций,[26]Доходные церковные должности. он сохранил бы одну простую рясу приходского священника. Это он-то, Джон Мортон, которому оставалось только руку протянуть до сана архиепископа! Если бы ему удалось посадить Генриха Тюдора на трон, тогда бы он не только занял место архиепископа Кентерберийского, но и получил сан кардинала. О да, для Мортона было чрезвычайно важно, чтобы Ричард не усидел на троне.

— Вот видите, — сказал Брент, — более подходящей фигуры для подрывной работы не сыскать. Человек без чести и совести. Да он играючи пустил этот слушок о детоубийстве!

— Нельзя все-таки исключить, что он и сам в него верил, — возразил Грант, при всей своей нелюбви к Мортону верный правилу взвешивать все обстоятельства.

— Полноте, верил в то, что детей умертвили?

— Да-да. Это могло быть делом рук кого-то другого. Какие только слухи, должно быть, не распускались в Англии сторонниками Ланкастеров! Тут и простое недоброжелательство, и явная пропаганда. Возможно, он подхватил чью-то последнюю выдумку.

— Хм! А я допускаю, что именно он сделал все, чтобы это убийство стало возможным, — в сердцах парировал Брент.

— Я не столь категоричен, — засмеялся Грант. — Что новенького от нашего монаха из Кройленда?

— Мало утешительного. Уже после моей панической телеграммы я все же убедился, что ему тоже нельзя довериться. Монах сидел и записывал сплетни, доходившие до него из внешнего мира. Например, он пишет, что у Ричарда была вторая коронация — в Йорке, что абсолютно неверно. Если он так ошибочно трактует события широко известные, то можно ли доверять ему как хроникеру? Но, между прочим, он был знаком с биллем о престолонаследии. Он записал все события, с ним связанные. И о леди Элеонор тоже.

— Любопытно. Даже в Кройлендском монастыре стало известно, на ком якобы был женат король Эдуард?

— Да. Скорее всего, святой и благоверный Мор придумал историю с Элизабет Люси много позже.

— Уж не говоря об этой неслыханной лжи про Ричарда, домогавшегося престола ценой позора своей матери.

— Что вы говорите?

— Якобы по наущению Ричарда с амвона было сказано, что его братья Эдуард и Георг прижиты его матерью от кого-то еще и что он, Ричард, — единственный сын, рожденный в законном браке, а посему единственный законный претендент на престол.

— Более вразумительного он придумать не мог, этот ваш святой Мор? — процедил Брент сквозь зубы.

— Вот-вот. Особенно если учесть, что в то время Ричард жил в доме своей матери!

— Да! Я об этом совсем забыл. Что значит — память сыщика! Вы очень точно заметили, что Мортон был переносчиком слухов. Но вдруг этот же слух объявится еще где-нибудь?

— Все возможно, конечно. Но держу пари, что не объявится. Я вообще не верю, что слух о пропаже детей был так уж широко распространен.

— Почему?

— Если в народе чувствовалась бы напряженность, имели место какие-то явно враждебные разговоры или действия, Ричард немедленно предпринял бы серьезные меры. Уже много позже, например, когда поползли слухи о том, что он собирается жениться на своей племяннице Елизавете, старшей сестре маленьких принцев, — он тут же среагировал. Немедленно по разным городам были разосланы письма, в которых он в самых недвусмысленных выражениях отвергает эти измышления. Ричард был так разгневан, что, опасаясь клеветы, собрал «отцов города» в самом вместительном зале Лондона и лично высказал им все, что он думает об этом деле.

— Разумеется, вы правы. Если бы слух об убийстве распространился широко, Ричард наверняка сделал бы публичное опровержение. Как ни говори, это куда серьезней разговоров о женитьбе на племяннице.

— Ну, конечно. Ведь в те времена, чтобы жениться на племяннице, достаточно было получить специальное разрешение церкви. Возможно, это правило действует и по сей день. Во всяком случае, это не по моей части. Значит, мы установили, что раз Ричард пошел на такие меры, чтобы устранить слухи о женитьбе, можно быть уверенным, что он принял бы гораздо более серьезные меры для прекращения слухов об убийстве, если таковые существовали. Напрашивается вывод: в народе слухов об исчезновении детей или о грязной возне вокруг них не было.

— Кроме тонкого ручейка между Болотами и Францией.

— Кроме тонкого ручейка между Болотами и Францией. В остальном, как видно, никто не был озабочен судьбой мальчиков. Во всяком полицейском расследовании важно не упустить малейшие отклонения от нормального поведения подозреваемых. Почему, скажем, некий X, который каждый четверг ходит в кино, именно в этот вечер решил не ходить? Почему Y взял, как всегда, обратный билет и не использовал его? Все это очень важно. Но здесь все время, пока Ричард оставался на троне, до самой его смерти, все ведут себя самым обычным образом. Мать маленьких принцев возвращается из своего прибежища и возобновляет дружбу с Ричардом. Ее дочери выезжают в свет. Сыновья, видимо, продолжают учебу после перерыва, вызванного смертью отца. Их двоюродные братья получили места в Совете и в Йорке считаются важными персонами, если судить по адресованным им письмам. Течет нормальная, мирная жизнь, все занимаются своим делом, нигде нет и намека на то, что в королевской семье только что совершено страшное, бессмысленное убийство.

— Нет, мистер Грант, пожалуй, я все-таки напишу свою книгу.

— Вы ее обязательно напишете. Этим вы не только восстановите честное имя Ричарда, но и защитите честь Елизаветы Вудвилль, которой приписывают, что она смирилась с убийством сыновей за семьсот мерков ежегодной пенсии и личные привилегии.

— Но чтобы начать книгу, мне нужна хотя бы версия того, что произошло с мальчиками.

— У вас будет такая версия.

Каррадин оторвал взгляд от пушистых облачков, плывущих над Темзой, и с сомнением уставился на Гранта.

— Что это вы задумали? Вы похожи на кота рядом со сметаной.

— Да я, пока вас не было, от нечего делать занимался разными полицейскими делами.

— Полицейскими?

— Ну да. «Кому это выгодно» и тому подобное. Мы уяснили, что Ричард не выгадал бы ни на грош на смерти детей. Поэтому следует искать того, кто от этого выгадал бы. Вот тут-то в игру вступает «Titulus Regius», билль о престолонаследии.

— Какое отношение к этому имеет билль?

— Генрих Седьмой женился на старшей сестре принцев Елизавете.

— Так.

— Примирив таким образом йоркистов с тем, что он занял трон.

— Ну-ну?

— Отменив билль о престолонаследии, он тем самым объявлял свою жену законнорожденной.

— Ясно.

— Но, объявив детей Эдуарда законнорожденными, он автоматически возвратил двум мальчикам право занять престол раньше Елизаветы. По сути дела, отмена билля делала старшего из принцев королем Англии.

Каррадин даже прищелкнул языком от удовольствия, а глаза его за стеклами очков заблестели.

— Итак, — сказал Грант, — продолжим расследование, исходя из этих фактов.

— Идет! Что вам для этого потребуется?

— Надо как можно подробнее узнать о призвании Тиррела. Но самое интересное — как при этом вели себя окружающие. Что с ними в действительности произошло. Мемуары о них меня не волнуют. Помните, как мы восстанавливали историю прихода к власти Ричарда после внезапной смерти Эдуарда?

— Да. Что именно вы хотите узнать?

— Как жили наследники дома Йорков после того, как Ричард погиб, а они остались живы-здоровы, да к тому же богаты. Каждый в отдельности. Можно узнать?

— Элементарно.

— О Тирреле узнайте как можно подробнее. Что он был за человек, что именно он сделал тогда.

— Хорошо, — Каррадин по-боевому встал, и Гранту показалось, что он вот-вот начнет застегиваться на все пуговицы, как солдат. — Мистер Грант, большое вам спасибо за все… все…

— Удовольствия?

— Когда вы встанете на ноги, я устрою вам экскурсию в Тауэр.

— Включите в нее Гринвич по реке и обратно. Мы, островитяне, любим бороздить воды.

— Скоро вам разрешат вставать?

— Раньше, чем вы вернетесь с новостями о Тирреле.