Онлайн чтение книги Олений заповедник The Deer Park
Глава 7

С началом сезона пошли дожди — не обильные, но достаточные для того, чтобы в пустыне расцвели цветы. И люди потянулись из киностолицы. Кинодеятели заполнили отели, а домовладельцы, приезжающие на сезон, открыли двери своих особняков. На улице появились кинозвезды, а также игроки, преступники из светских кругов, манекенщицы, эстрадники, спортсмены, самолетостроители, даже один-два художника. Они приехали на самых разных машинах: на «кадиллаках», на красных машинах с открывающимся верхом и золотисто-желтых машинах с открывающимся верхом, на маленьких иностранных машинах и на больших иностранных машинах. Я же, когда начался сезон, полюбил стену вокруг моего дома, которая всегда обеспечивала приватность, и порой думал, какое неверное представление о городе складывается, наверно, у приезжающего на день туриста, который объезжает улицу за улицей и узнает о курорте столько же, сколько человек, прошедший по коридорам учреждения, знает о том, какие там кабинеты.

Айтелу претило это нашествие. Он стал предпочитать одиночество, и его редко можно было увидеть в отеле. Однажды, когда я заехал к Айтелу, в его спальне зазвонил телефон. В кабинете слышно было, как он разговаривал. Кто-то, только что поселившийся в «Яхт-клубе», приглашал его заехать, и после того, как Айтел повесил трубку, я почувствовал, что этот звонок взволновал его.

— Хотелось бы тебе познакомиться с пиратом? — спросил он со смешком.

— А кто это?

— Продюсер Колли Муншин.

— Почему вы называете его пиратом? — спросил я.

— Сам увидишь, когда с ним познакомишься.

Однако Айтел не мог поставить на этом точку. Мне кажется, он был раздосадован тем, что приглашение доставило ему такое удовольствие.

Муншин — зять Германа Тепписа, пояснил мне Айтел, а Теппис является главой «Сьюприм пикчерс». Муншин женился на дочери Тепписа и благодаря этому стал одним из самых крупных продюсеров киностолицы.

— Нельзя сказать, что он в любом случае не достиг бы такого положения, — добавил Айтел. — Колли невозможно остановить.

Он, как я выяснил, чем только не занимался: понемногу был торговцем, газетчиком, диктором на маленькой радиостанции, консультантом по общению с прессой, агентом актеров, помощником продюсера и, наконец, продюсером.

— Одно время, — продолжал Айтел, — он, по сути-, был посыльным при мне. Я раскусил Колли. Это человек, лишенный стыда. А человека, которому никогда не было за себя стыдно, не остановишь.

Айтел стал переодевать рубашку. По тому, как тщательно он выбирал галстук, я понял, что он относится к этому визиту не так небрежно, как ему хотелось бы.

— Не пойму, зачем ему надо видеть меня, — произнес он. — Наверное, хочет украсть идейку.

— Ну и что? — сказал я. — Нет ничего дешевле идей.

— Такая уж у него манера. Его вдруг начинает интересовать какая-то история. Собственно, ничего такого, к чему можно было бы приклеить ярлык. Некая туманная идея. И он приглашает безработного писателя на обед. Выслушивает соображения писателя, и они обговаривают сюжет. На следующий день он приглашает на обед другого человека. Поговорив с полудюжиной писателей, он получает готовый сюжет и сажает одного из своих пеонов под замок писать в какой-нибудь дыре. А когда сценарий готов, он может продать его студии под своим именем. О, это умный, цепкий, коварный человек… — Айтел исчерпал запас эпитетов.

— А что мешает ему возглавить студию? — спросил я.

— Ничего, — сказал Айтел, надевая пиджак. — Когда-нибудь он возглавит весь мир. — И добавил с улыбкой: — Только сначала ему надо научиться править мной. Иногда я могу задвинуть его. — Уже закрывая за нами дверь, Айтел произнес: — Есть еще одно обстоятельство, которое может остановить его взлет. Женщины.

— Он что, крутит сразу с несколькими?

Айтел посмотрел на меня так, словно мне надо было еще многому учиться, чтобы понять психологию знаменитостей киностолицы.

— Да нет, — сказал он, — Колли приходится отменять слишком много решений, а это задерживает продвижение, верно? Кроме того, не так просто держать гарем, когда твоя жена — дочь Германа Тепписа. Даже содержать изысканную штучку нельзя. Вот он и держит девчонку в крошечной квартирке, и у него уже были из-за нее неприятности с Г. Т. Какая-то дешевенькая танцовщица. Он с ней уже несколько лет. Я никогда ее не видел, но Колли сам расскажет тебе, сколько у него из-за нее неприятностей. Ситуация стандартная. Она хочет, чтобы он развелся с женой и женился на ней, и Колли дурит ей голову, что так и будет. Бедный малый, ему невыносимо с чем-либо расстаться. — Айтел хмыкнул. — Девчонка, конечно, заставляет его расплачиваться. Когда Колли нет рядом, его кисонька гуляет вовсю. Пара работавших у меня актеров побаловались с ней. Они мне рассказывали, что она необыкновенно хороша в постели.

— И это не тяжело Колли?

— Не знаю, — сказал Айтел, — в Колли много всего намешано. Ему нравится страдать.

— Мне он представляется грустным человеком.

— Нет человека, который не знает грусти, если прямо на это посмотреть. Колли совсем не плохо живется. Просто помни: такого, как он, на всем белом свете не сыщешь.

Мы подошли к бунгало Муншина, и Айтел постучал молоточком по розовой двери. Мы немного подождали, затем я услышал быстрые шаги, дверь распахнулась, и я успел увидеть лишь спину толстого мужчины в халате, помчавшегося от нас к телефону; полы халата хлопали его по икрам, а он крикнул через плечо:

— Входите. Буду с вами через минуту, ребята.

Голос у него был высокий, и он неторопливо разговаривал с кем-то в Нью-Йорке, держа трубку в левой руке, а правой ловко смешивал нам коктейли; не прерывая делового разговора, он умудрился широко улыбнуться мне, когда я был представлен. Немного ниже среднего роста, с коротким вздернутым носом, он походил на клоуна: у него была большая круглая голова, шарообразное тело, шея отсутствовала.

Приготовив напитки, он подмигнул и вручил их нам и освободившейся правой рукой стал крутить свои редкие волосы, образовалась лысина, и он тотчас снова разгладил волосы, закрывая ее; покончив с головой, он стал щупать живот, проверяя, нет ли больного места. Это был человек, безусловно, обладавший большим запасом энергии, — я подумал, что он редко занят чем-то одним.

Айтел сидел со скучающим видом и с улыбкой смотрел на выкрутасы продюсера. А Муншин, закончив разговор, вскочил на ноги и, улыбаясь, двинулся к Айтелу с протянутой рукой.

—  Чарли!  — воскликнул он так, словно Айтел только что вошел в комнату и он удивлен его появлением. — Отлично выглядишь. Как жизнь? — спросил Муншин, накрывая своей рукой руку Айтела. — Про тебя такое рассказывают.

— Прекрати, Колли! — со смехом произнес Айтел. — Тебе нечего у меня украсть.

— Украсть? Лапочка, я хочу украсть только твое общество, — и он по-медвежьи обхватил Айтела за шею. — Отлично выглядишь, — повторил он. — Я слышал замечательные отзывы о твоем сценарии. Хочу прочесть его, когда он будет готов.

— Зачем?

— Хочу его купить. — Он произнес это так, будто ничто не мешало ему купить что угодно у Айтела.

— Я разрешу тебе купить его только вслепую.

— Покупаю вслепую. Твой сценарий, Чарли, я куплю вслепую.

— Да ты Шекспира вслепую не купишь.

— Ты думаешь, я шучу, — огорченно произнес Муншин.

— Прекрати, Колли, — снова сказал Айтел.

Во время этого диалога Муншин то щипал Айтела за локоть, то похлопывал по плечу, то пихал в бок.

— Чарли, никому не показывай сценарий. Просто продолжай над ним работать. И не волнуйся по поводу своей ситуации.

— Убери от меня свои алчные рученьки. Ты же понимаешь: я буду сам снимать свою картину.

— Это, Чарли, в твоем духе, — сказал с глубоким поклоном Муншин. — Ты всегда должен работать только так.

Он рассказал нам анекдот, сообщил несколько сплетен и никак не мог оставить в покое Айтела — общупывал его будто толстяк детектив при каком-нибудь заведении, обыскивающий пьянчугу. Айтел наконец отодвинулся от него, мы все расселись по креслам и уставились друг на друга. После небольшого молчания Муншин объявил:

— Я решил снять великий фильм.

— О чем же? — поинтересовался я, а Айтел лишь скорчил гримасу.

Продюсер назвал известный французский роман.

— Этот автор все знает про секс, — сказал Муншин. — Мне, например, никогда уже не придет в голову, что я могу влюбиться.

— Почему бы тебе не снять фильм о маркизе де Саде? — произнес Айтел, растягивая слова.

— Ты думаешь, я не снял бы, если бы нашел интересный поворот?

— Колли, — сказал Айтел, — посиди на месте и расскажи, что у тебя на самом деле в загашнике.

— Да нет у меня ни черта. Жду предложений. Надоело мне снимать одно и то же. В нашем деле у каждого есть желание создать что-то художественное.

— У этого человека начисто отсутствует совесть, — сказал Айтел.

Колли осклабился. Он склонил голову к плечу и стал похож на пса, слушающего, как его ругают.

— Ты прирожденный преувеличиватель, — сказал Муншин.

— Колли невозможно остановить.

— Люблю я тебя.

Муншин снова наполнил наши стаканы. На верхней губе у него, как у младенца, появились капельки пота.

— Так как же все-таки дела? — спросил он.

— Отлично, Колли. А у тебя как? — ровным тоном спросил Айтел. Я достаточно хорошо знал его и понимал, что он настороже.

— Плохи мои личные дела, Чарли.

— С женой?

Муншин уставился в пространство, только маленькие жесткие глазки были чем-то твердым среди этой горы жира.

— Ну, между нами все по-прежнему.

— Так в чем же теперь дело, Колли?

— Я решил порвать с моей девочкой.

Айтел рассмеялся.

— Давно пора.

— Не смейся, Чарли. Это для меня важно.

Меня поразило то, как откровенно говорил Муншин. Мы познакомились меньше четверти часа тому назад, и однако говорл он так, будто был наедине с Айтелом. Мне еще предстояло узнать, что Муншин, как и многие обитатели киностолицы, мог открыто говорить о своей личной жизни и оставаться мечтой для шпионов в делах.

— Но ты же на самом деле не расстаешься с ней? — снисходительно спросил Айтел. — Так в чем же дело — Теппис издал закон?

— Чарли! — произнес Муншин. — Это же трагедия для меня.

— Ты, видно, влюблен в девчонку.

— Нет, сейчас я бы так не сказал. В общем, трудно объяснить.

— Вот в этом я уверен, Колли.

— Меня очень беспокоит ее будущее, — сказал Муншин, снова принявшись щупать свой живот.

— Судя по тому, что я о ней слышал, она не потонет.

— А что ты слышал? — спросил Муншин.

— Лишь то, что в период знакомства с тобой она не гнушалась развлечениями на стороне.

На погрустневшем лице Муншина появилось терпеливое выражение.

— Мы живем в мире скандалов, — сказал он.

— Избавь меня от этого, — пробормотал Айтел.

Муншин поднялся с кресла.

— Ты не понимаешь эту девочку, — прогрохотал он. Я при этом был сброшен со счета. — Она еще ребенок. Красивый, теплый, простодушный ребенок.

— А ты — красивый, теплый, простодушный папаша.

— Я защищал тебя, Чарли, — сказал Муншин. — Я защищал тебя, когда про тебя рассказывали такое, что даже ты не стал бы слушать. Но я начинаю думать, что был не прав. Я начинаю думать, что ты вконец прогнивший, испорченный тип.

— Испорченный, но честный. Я вовсе не разыгрываю из себя святого.

— Я тоже не утверждаю, что я святой, — снова прогремел Муншин. — Но у меня есть чувства. — Он повернулся в мою сторону. — Что ты видишь, когда смотришь на такого, как я? — спросил он. — Ты видишь перед собой толстяка, который любит разыгрывать из себя клоуна. Значит ли это, что у меня нет человеческих чувств?

В этот момент передо мной был далеко не клоун. Его мягкий высокий голос звучал громче и на октаву ниже. Возвышаясь над нами, — а он стоял, тогда как мы сидели, — он производил впечатление физически сильного человека.

— Ладно, Чарли, — сказал он, — я знаю, какого ты обо мне мнения, но я вот что тебе скажу. Возможно, я делец, а ты, возможно, художник, и я глубоко уважаю твой талант, глубоко уважаю, но ты человек холодный, а я — эмоциональный, и поэтому ты не в состоянии понять меня.

Пока он произносил эту тираду, Айтел курил. А теперь небрежным жестом потушил сигарету.

— Зачем ты меня пригласил, Колли?

— Из дружеских чувств. Тебе такое не понять? Я хотел послушать о твоих бедах и рассказать тебе о моих.

Айтел пригнулся, сложив пополам крупное тело.

— Никаких бед у меня нет, — с улыбкой произнес он. — Послушаем про твои.

Муншин поуспокоился.

— В этой истории есть свои плюсы и свои минусы. Легко ехидничать над девочкой, — сказал он. — Я сам над ней ехидничал. Когда я только взял ее на содержание, я думал: «Еще одна танцовщица из ночного клуба. Горячая итальянка с горячей кровью латинянки». В общем, это целая история, Чарли. Возможно, она не блещет умом, и она явно из бедной семьи. — Он бросил взгляд в мою сторону. — Я всегда был очень щепетилен в выборе женщин, — покаянно произнес Муншин. — Понимаешь, я хотел иметь классных девчонок, которые умеют держаться с достоинством, и, признаюсь, до сих пор ставлю это в минус Илене. Она не соответствует людям, с которыми я знаюсь. Но это не мешает ей быть очень хорошим человеком.

— И тем не менее ты даешь ей отставку, — сказал Айтел. — Ты даешь отставку очень хорошему человеку.

–. У нас с ней нет будущего. Я признаю это, видишь, я признаю свои ошибки. Я трус и боюсь общественного порицания, как все в нашем деле.

— Значит, подобно всем трусам, тебе надоело отклонять ее предложения о браке.

— Илена не интриганка, — решительно заявил Муншин. — Хочешь, я тебе кое-что скажу? Всего пару дней назад я попытался дать ей тысячу долларов. Так она их не взяла. И ни разу не просила, чтобы я на ней женился. Она не из тех, кто занимается угрозами. Просто мне невыносима мысль, что у нее нет со мной будущего.

— Герману Теппису эта мысль тоже невыносима.

Муншин пропустил это мимо ушей.

— Дай мне рассказать тебе про нее. В этой девчонке намешано столько всего: обиды и эмоции, грязь и исполненная радости любовь, — произнес он категорическим тоном адвоката в уголовном суде, жаждущего привлечь на сторону своего подопечного всех присяжных без исключения. — Я попросил моего психоаналитика направить ее к своему приятелю, но из этого ничего не вышло. Ее эго недостаточно для этого развито. Вот насколько серьезна проблема. — Муншин поднял вверх увесистую ладонь, словно требуя нашего внимания. — Начать с того, как я с ней познакомился. Она танцевала вместо кого-то в устроенном мной благотворительном шоу. Я увидел ее за кулисами, уже одетую, готовую к выходу. Это была настоящая Кармен. Только эта Кармен тряслась от страха, — сказал Муншин и поглядел на нас. — Она так вцепилась в руку своего партнера, что нуть не оторвала ее. «Этому человечку плохо, — подумал я, — дикая девчонка и чувствительная, как зверек». Однако стоило ей выйти на сцену, и все было в порядке. Она хорошо танцевала фламенко. С оговорками, но талантливо. После выступления мы с ней разговорились, и она сказала, что не может съесть даже кусочек хлеба в день выступления. Я сказал, что, думается, могу помочь ей справиться с некоторыми проблемами ее жизни, и она была благодарна мне как ребенок. Так все и началось. — Голос у Муншина сел от волнения. — Ты, Айтел, полагаю, назвал бы это интриганством с ее стороны, а я называю уязвимостью, разочарованностью в жизни и следствием различных болячек. Эта девчонка вся в болячках. Муншин продолжал говорить, а я подумал, что он описывает ее, как мог бы описывать героиню фильма на совещании по сценарию, — совещании, где сюжет выглядел более интересным, чем фильм, который будет по нему снят.

— Учтите, что она — итальянка, — продолжал вещать Муншин. — Не стану рассказывать все, что я узнал, все тонкости психики, а ведь я искренний либерал. Например, если ее обслуживает официант-негр, ей всегда кажется, что он держится с ней чересчур свободно. Я говорил с ней о подобных проблемах. Объяснял, что нельзя относиться к неграм с предубеждением, и она меня поняла.

— Вот так — взяла и поняла, — сказал Айтел, щелкнув пальцами.

— Прекрати, Чарли, — сказал Муншин, подскочив в кресле. — Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать. Она устыдилась своего предубеждения. Илена ненавидит в себе все мелкое. Она сгорает от страстного желания обрести себя как личность, понимаешь, сгорает!  — И он потряс кулаком.

— Колли, я действительно думаю, что ты не в себе.

— Возьмем ее распущенность, — продолжал Муншин, будто и не слышал реплики Айтела. — Она из тех, кто хотел бы иметь мужа и детишек, приличные здоровые отношения между зрелыми людьми. Думаешь, меня не волнует то, что она встречается с другими мужчинами? Но я знаю, что сам в этом виноват. Меня надо за это винить, и я это добровольно признаю. Что я могу ей предложить?

— А что другие ей предлагают? — перебил его Айтел.

— Отлично, отлично. Просто замечательно слышать такое от тебя. Вот что я скажу тебе, Чарли: я не сторонник двойного кодекса морали. Женщина имеет такое же право на свободу в своих поступках, как и мужчина.

— Почему бы нам не открыть такой клуб? — с издевкой произнес Айтел.

— Я заступался за тебя, Айтел. Я уговаривал Г. Т. не отстранять тебя от работы после «Гей, облака». Неужели ты такой неблагодарный, что мне надо напоминать, сколько раз я помогал тебе снимать картины, какие ты только хотел?

— А потом кромсал их, разрезал на ленточки.

— Мы с тобой не во всем были согласны, Чарли, но я всегда считал тебя другом. Я не обращаю внимания на то, что промелькнуло жемчужинами сегодня, это не повлияет на мое отношение к тебе.

Айтел усмехнулся.

— Я человек любопытный. — Муншин положил руки на колени. — Что ты думаешь об Илене после того, как я описал тебе ее?

— По-моему, она лучше того, что ты заслуживаешь.

— Я рад, что ты так сказал, Чарли. Я имею в виду: значит, я сумел передать ее достоинства. — Муншин помолчал и ослабил узел на кушаке халата. — Видишь ли, около часа назад я сказал Илене, что нашим отношениям пришел конец.

— Около часа назад!

Муншин кивнул.

— Ты хочешь сказать, что она здесь? — спросил Айтел. — Здесь, в нашем городке?

— Да.

— И ты привез ее сюда, чтобы дать ей отставку?

Муншин заходил из угла в угол.

— Я этого не планировал. Я часто беру ее с собой в поездки.

— И поселяешь в другом отеле?

— Ну я же объяснил ситуацию.

— А твоя жена когда должна приехать?

— Она будет здесь завтра. — Муншин высморкался. — Я понятия не имел, что все так произойдет. Я уже много месяцев понимал, что не могу продолжать отношения с Иленой, но не ожидал, что это произойдет сегодня.

Айтел покачал головой.

— А от меня ты чего хочешь? Чтобы я подержал ее за руку?

— Нет, я думал… — Вид у Муншина был несчастный. — Чарли, она ведь не знает здесь ни души.

— Так пусть едет назад в город.

— Мне невыносима мысль, что она одна. Она может что угодно выкинуть. Чарли, я просто с ума схожу. — Муншин уставился на носовой платок, который сжимал в кулаке. — Это ведь Илена сказала, что мы должны расстаться. Но я-то знаю, каково ей это. Всю вину она взвалит на себя. Будет считать, что недостаточно хороша для меня.

— А ведь это так, верно? — сказал Айтел. — Ты тоже так считаешь.

— Ну хорошо, прогнивший — это я. Никчемный — тоже я. — Муншин остановился перед Айтелом. — Чарли, я помню твои слова, воспроизвожу их в точности. Ты сказал мне, что, когда был мальчишкой, только и думал о том, как добыть себе женщину, а теперь не знаешь, как от нее избавляются.

— Я тогда просто занимался болтологией.

— Неужели ты не способен посочувствовать человеку?

— Тебе?

— Не мог бы ты зайти к ней?

— Я же с ней не знаком, — возразил Айтел.

— Можешь представиться как мой друг.

Айтел выпрямился в кресле.

— Скажи, Колли, ты поэтому одолжил мне деньги две недели назад?

— Какие деньги? — сказал Муншин.

— Не волнуйся по поводу того, что Серджиус присутствует при нашем разговоре, — сказал Айтел и рассмеялся. — Мне стыдно за тебя. Две тысячи долларов — немалая для Карлайла Муншина сумма для расплаты с безработным режиссером, который избавит его от девчонки.

— Чарли, ты испорченный человек, — громко произнес Муншин. — Я одолжил тебе деньги, потому что считаю тебя своим другом, и мне не следовало бы говорить тебе, что надо проявлять такт. Если об этом пойдет слух, мне каюк. — И продюсер провел пальцем по горлу. — Сейчас же я думаю прежде всего об Илене. Пусть этот мальчик будет свидетелем. Если с ней что-то случится, виноват в этом отчасти будешь ты.

–. С тобой не соскучишься, Колли, — начал было Айтел, но Муншин прервал его.

— Чарли, я не шучу: эту девочку нельзя оставлять одну. Разве я говорю, что я прав? Чего ты хочешь — моей крови? Предложи по крайней мерс какое-нибудь решение.

— Перебрось ее Мэриону Фэю.

— Ты просто камень, — сказал Муншин. — Человек страдает, а ты говоришь такие вещи.

— Я схожу к ней, — вдруг вырвалось у меня.

— Ты отличный малый, — усмехнулся Муншин, — но эта работа не для тебя.

— Не встревай, — рявкнул на меня Айтел.

— Даже мальчик готов к ней пойти, — сказал Муншин. — Скажи мне, Чарли, у тебя совсем вырезали сердце? Ни капельки не оставили? Или ты стал слишком стар, чтобы справиться с настоящей женщиной?

Айтел развалился в кресле, раскинув ноги, и уставился в потолок.

— О'кей, Колли, — медленно произнес он, — О'кей. Всякое одолжение требует встречного. Напьюсь с твоей девчонкой.

— Ты просто золото, Чарли, — прохрипел Муншин.

— А что, если произойдет сам знаешь что? — проронил Айтел.

— Ты что, садист? — спросил Муншин. — Я даже не думаю о таких вещах.

— А о чем ты думаешь?

— Что тебе понравится Илена и ты ей понравишься. Ей будет приятно, что человек твоей репутации и такой внушительной внешности любуется ею.

— О Господи, — вздохнул Айтел.

Зазвонил телефон.

Муншин хотел сказать что-то еще, словно боялся, что Айтел может передумать, но телефон звонил, и это отвлекало. По прихоти телефонистки он умолкнет, наступит тишина, потом он снова зазвонит.

— Да ответь же, — раздраженно бросил Айтел.

Муншин прижал трубку щекой. Он готовил нам новый коктейль, но услышанное заставило его прекратить всякую деятельность. До нас донеслись рыдания, а потом смех женщины — страх волнами катился по комнате. В ее голосе был такой ужас и такая боль, что, потрясенный, я уставился в пол. Затем она вскрикнула, так громко в своем одиночестве — слышать это было невыносимо.

— Откуда ты звонишь, Илена? — резко произнес Муншин в трубку.

Кульминационная точка была пройдена. Теперь слышались тихие всхлипывания.

— Я сейчас приеду, — сказал Муншин. — А ты никуда не двигайся. Никуда не двигайся, поняла, Илена? — Не успев положить трубку на рычаг, он уже натягивал брюки, застегивал пуговицы на рубашке.

Кровь отлила от лица Айтела.

— Колли, — сделав над собой усилие, сказал он и приподнялся, — ты хочешь, чтобы я с тобой поехал?

— Она у себя в номере, — сказал Муншин уже с порога. — Я позвоню тебе позже.

Айтел кивнул и снова сел. После того как Муншин ушел, мы какое-то время молчали. Через несколько минут Айтел поднялся и стал готовить нам коктейль.

— Какой кошмар, — пробормотал он.

— Как можно быть близким с женщиной, которая так… — сказал я. — Пренеприятная история.

Айтел поднял на меня глаза.

— Немножко сострадания, Серджиус, — сказал он. — Ты думаешь, мы выбираем себе подруг? — И насупясь, отхлебнул из стакана. — Интересно, узнаю ли я когда-нибудь ответ на этот вопрос? — произнес он еле слышно.

Время шло, мы продолжали поглощать напитки Карлайла Муншина. День медленно подходил к концу. Сидеть здесь было бесцельно, как бесцельно было и уходить. За стенами дома нас ждало лишь солнце пустыни.

— Настроение у меня — швах, — произнес Айтел с широкой улыбкой, опустошив с полдюжины стаканов. У меня было такое впечатление, что лицо у него окаменело; он медленно, с удовольствием разглаживал на лысине волосы. — Интересно, как там Колли? — заметил он после небольшой паузы.

Словно в ответ раздался стук в дверь. Я пошел открывать, и пожилой мужчина, отстранив меня, прошел в гостиную.

— А где Карлайл? — спросил он, ни к кому не обращаясь. Я шел за ним.

— А-а, мистер Теппис, — сказал Айтел, поднимаясь с кресла.

Теппис мрачно на него посмотрел. Он был высокий, плотный, седой, с красным лицом и даже в белом летнем костюме с вручную расписанным галстуком выглядел далеко не привлекательным. Загорелое лицо было некрасиво: под маленькими глазками — мешки, приплюснутый нос и подбородок, утопленный в складках шеи. Он был очень похож на лягушку-быка. А голос у него оказался писклявым и хриплым.

— Ну ладно, — сказал он, — ты-то что тут делаешь?

— Знаешь, а ты задал хороший вопрос, — сказал Айтел.

— Колли что-то задумал, — объявил Теппис. — Не знаю, зачем ты ему понадобился. Я, например, не хочу даже дышать одним воздухом с подрывным элементом. Ты хоть знаешь, во что ты мне обошелся со своими «Облаками»?

— Ты забываешь, сколько денег я принес тебе… Герман.

— Ха, теперь он вспомнил, что у меня есть имя, — сказал Теппис. — Они бросают меня и уходят в широкий мир. Айтел, я предостерегал Лулу насчет тебя. Женился на отличной молодой американской актрисе, слишком хорошей для тебя девчонке, и вымазал ее имя в навозе, грязи и мерзости. Мне стало бы стыдно, если б кто-то увидел, что я разговариваю с тобой.

— A тебе и должно быть стыдно, — сказал Айтел. — Лулу была отличной американской девчонкой, а ты позволил мне превратить ее в обычную шлюху. — Голос его звучал ровно, но я чувствовал, что ему нелегко говорить с Тепписом.

— У тебя грязный язык, — сказал Герман Теппис, — и ничего больше.

— Не говори так со мной. Я больше у тебя не работаю.

Теппис закачался с пятки на носок и обратно, словно набирая силу.

— Мне стыдно, что я делал деньги на твоих картинах. Пять лет назад я пригласил тебя к себе в кабинет и предупредил «Айтел, — сказал я, — всякий, кто пытается облить грязью нашу страну, кончает в свинарнике». Вот что я тогда тебе сказал, но разве ты меня послушал? — Он помахал пальцем. — Знаешь, что говорят на студии? Говорят, что ты собираешься вернуться на экран. Как же — вернешься. Да ты и дня не проработаешь без помощи студии. Я так всем и заявил.

— Пошли, Серджиус, — сказал Айтел.

— Эй ты, стой! — обратился ко мне Теппис. — Как тебя зовут?

Я назвался, придав своей фамилии ирландское звучание.

— Серджиус О'Шонесси? Что за имя для молодого человека с такими правильными чертами лица? Тебе надо это изменить. Джон Ярд. Вот какое тебе нужно имя. — Он внимательно оглядел меня с головы до ног, будто покупал штуку материи. — Ты, собственно, кто? — спросил Теппис. — Чем занимаешься? Надеюсь, не лоботряс.

Если ему хотелось разозлить меня, то он вполне преуспел.

— Я служил в авиации, — сказал я ему.

Глаза у Тепписа загорелись.

— Летчик?

Стоявший уже в дверях Айтел решил позабавиться.

— Ты хочешь сказать, что никогда не слышал об этом мальчике, Г.Т.?

Теппис насторожился.

— Не могу же я за всем уследить, — сказал он.

— Серджиус — герой, — создавая легенду, сказал Айтел. — Он в один день сбил четыре самолета.

Мне не удалось в это вмешаться, так как Теппис заулыбался с таким видом, словно ему сообщили очень ценную информацию:

— Твоя мать и твой отец, должно быть, чрезвычайно гордятся тобой, — сказал он.

— Вот этого мне не дано знать. Я вырос в сиротском доме. — Голос у меня, по всей вероятности, задрожал, и по тому, как изменилось лицо Айтела, я понял, что он знает: я говорю правду. А мне стало противно, что я настолько легко раскрываюсь. Но со мной всегда так. Годами держишь в себе какой-нибудь секрет, а потом выплескиваешь его как кофе из чашки. Но, возможно, Теппис побудил меня все выплеснуть.

— Сирота, значит, — произнес он. — Я потрясен. А знаешь, ты замечательный молодой человек! — Он по-доброму улыбнулся и посмотрел на Айтела. — Возвращайся к нам, Чарли, — сказал он своим хриплым голосом. — Ну что ты раскипятился? Я ведь и раньше так с тобой разговаривал.

— Ты грубый человек, Герман, — сказал Айтел, уже стоя в дверях.

— Грубый? — Теппис по-отечески положил руку мне на плечо. — Да я не бываю грубым даже с моим швейцаром. — Он рассмеялся и закашлялся. — Айтел, — сказал он, — что произошло с Карлайлом? Куда он девался?

— Он мне не сказал.

— Я перестал понимать людей. Вот ты человек молодой, Джонни, — сказал он, тыча в меня пальцем, будто я неодушевленный предмет, — скажи мне, что происходит? — Но прежде чем я мог бы ему ответить, он снова заговорил: — В мое время, если мужчина женился, он мог быть счастлив в своем выборе или ему могло не повезти, но он оставался женатым. Я тридцать два года был мужем — да покоится в мире моя жена. Ее фото стоит у меня на письменном столе. А ты можешь сказать то же самое, Айтел? Что у тебя стоит на столе? Фото красоток из журналов. Я не знаю людей, которые все еще уважали бы общество. Я разговаривал с Карлайлом. И что? Он и в ус не дует. И за такого человека моя дочь пожелала выйти замуж. За идиота, который путается втихую с дешевой танцовщицей.

— У каждого из нас свои странности, Герман, — сказал Айтел.

Теппис взорвался.

— Айтел! — рявкнул он. — Я тебя не люблю, и ты не любишь меня, но я стараюсь ладить со всеми. — И чтобы успокоиться, принялся очень внимательно меня разглядывать. — Чем ты все-таки занимаешься? — снова спросил он, словно и не слышал моего ответа. — Ты актер?

— Нет.

— Я так и знал. Среди актеров нынче нет красивых ребят с правильными чертами лица. Одни уроды. Лица как у букашек. — Он издал нечто вроде лая, прочищая горло. — Слушай, Джонни, — продолжал он, — ты мне нравишься, и я сделаю тебе приятное предложение. Завтра вечером у нас будет небольшой прием. Я устраиваю его для своих. Считай себя приглашенным.

Стоило мне это услышать, как я понял, что хочу быть на его приеме. Последние несколько дней все в Дезер-д'Ор только и говорили о нем, и это было первое крупное светское событие на курорте, на которое я получил приглашение. В то же время я разозлился на себя за то, что, забыв про Айтела, готов был сказать: «Хорошо». Я решил идти ва-банк: если Теппис хочет меня пригласить, хотя я и не знаю почему, я заставлю его пригласить и Айтела.

— Не уверен, что мне охота идти одному, — сказал я Теппису, довольный тем, что голос у меня звучит ровно.

— Можешь прихватить с собой девочку, — предложил Теппис. — У тебя есть подружка?

— Нелегко найти подходящую, — сказал я. — Слишком много я потерял времени, водя самолеты в небе.

Все-таки правильно я раскусил Германа Тепписа. Он понимающе кивнул.

— Связь мне понятна, — сказал он.

— Я думаю, Чарли Айтел мог бы помочь мне подобрать на приеме девушку, — добавил я.

На секунду я подумал, что проиграл и Теппис сейчас взорвется. Он метнул на нас обоих гневный взгляд.

— А кто приглашал Айтела? — со злостью спросил он.

— Вы его не приглашали? — сказал я. — А я считал, что пригласили.

Сделав над собой усилие, Теппис милостиво улыбнулся.

— Ты очень верный друг, Джонни. И мужества тебе не занимать. — И практически не переводя дыхания, спросил Айтела: — Скажи мне как на духу, Чарли, ты красный?

Айтел ответил не сразу.

— Ты же все знаешь, Герман, — наконец тихо произнес он. — Зачем спрашивать?

— Да, знаю! — рявкнул Теппис. — Я все про тебя знаю. И никогда не пойму, зачем ты разыграл такой спектакль. — Он выбросил вверх руки. — Ну ладно, ладно, я знаю, что, по сути, ты чист. Приходи на мой прием. — Теппис покачал головой. — Только сделай одолжение, Чарли: не говори, что это я тебя пригласил. Скажи, что тебя пригласил Мак Бэррентайн.

— Ничего себе приглашение, — сказал Айтел.

— Ты так считаешь, что ж, но дареному коню в зубы не смотрят, ты меня понимаешь? Выбери время и очистись перед американским правительством, тогда я, может, стану работать с тобой. Я не возражаю делать деньги на людях, которые мне не нравятся. Это мое мотто, жизненное кредо. — Он взял мою руку и крепко ее пожал. — Согласен со мной, Джонни? Это мой лозунг. Завтра вечером увидимся с вами обоими, ребята.

В хорошем настроении ехал я назад в дом Айтела. Теппис мне понравился. Я был даже сверхвозбужден. И снова и снова рассказывал Айтелу, что я чувствовал, когда впервые солировал. Внезапно до меня дошло, что чем больше я говорю, тем больше он мрачнеет, и, решив переменить тему, сказал:

— Как вы смотрите на то, что нас пригласили? Возможно, при виде вас на лицах появится несколько недоуменное выражение. — И засмеялся.

Айтел покачал головой.

— По всей вероятности, они скажут себе, что я беседовал с комиссией при закрытых дверях, иначе чем объяснить, что Теппис меня пригласил? — И он горько усмехнулся. — Дружище, — произнес он, копируя меня, — неужели недостаточно быть хорошим человеком, чтоб выйти победителем из этой истории? — Но эта фраза наводила на серьезные размышления, и ни один из нас не сказал больше ни слова, пока мы не свернули в гараж Айтела. Тут он резко остановил машину. — Серджиус, я не пойду на этот прием, — сказал он.

— Ну, если вы не передумаете… — А мне хотелось пойти на прием — я считал, что созрел для этого, — но без Айтела мне будет там трудновато. Я же никого не знаю.

— Ты сегодня весьма преуспел, — сказал он. — Вот и иди. Тебе это понравится. А я не могу пойти. Слишком много лет я был мальчиком на побегушках при Тепписе.

Мы вошли в дом, и Айтел сразу сел в кресло и сжал ладонями лоб. Сценарий лежал на столике рядом с ним. Он взял его, пролистал и бросил на пол.

— Никому, Серджиус, не говори, — сказал он, — но от этой рукописи идет вонь.

— Вы уверены?

— Не знаю. Я не в силах достаточно долго отстраненно смотреть на нее. — Он вздохнул. — Если я когда-нибудь ее представлю, напомни мне об этом разговоре, хорошо? Понимаешь, я пытаюсь вспомнить, бывало ли так, что я находился в депрессии, а работал хорошо.

— Я напомню, — заверил я его.

Немного позже Айтелу позвонил Муншин. Илена в порядке, сообщил он. Сейчас она спит. Сегодня он с ней побудет. Но завтра он просит Айтела хорошо провести с ней время.

Айтел сказал: будет исполнено. Когда он окончил разговор, глаза у него так и плясали.

— Знаешь, — сказал он, — я едва ли смогу обвинить себя в том, что бегаю за Тепписом, если пойду на прием с девчонкой Колли.

— Ну а девчонка?

— Лучшего способа забыть мистера Муншина быть не может Она увидит, что незнакомый человек за один вечер сделал для нее больше, чем он за три года.

— Что вы затеваете? — спросил я.

— Да, возьму ее на прием, — сказал Айтел.