Онлайн чтение книги Потоп The Deluge
X

После этой победы Чарнецкий позволил наконец своим войскам отдохнуть и откормить лошадей, а потом намеревался форсированным маршем снова вернуться под Сандомир, чтобы совсем придушить шведского короля.

Между тем однажды вечером в лагерь прибыл пан Харламп с извещениями от Сапеги. Чарнецкий в это время уехал в Черск на смотр равского ополчения, которое там собиралось; поэтому Харламп отправился прямо на квартиру Володыевского, чтобы у него отдохнуть от долгой дороги.

Друзья радостно приветствовали его, но заметили, что офицер необычайно мрачен. А он сказал:

— О вашей победе мы слышали. Здесь счастье нам улыбнулось, а под Сандомиром отвернулось от нас! Нет уже Карла в ловушке, ушел, к великому стыду литовского войска!

— Да разве это возможно?! — крикнул пан Володыевский, хватаясь за голову.

Оба Скшетуские и Заглоба остановились как вкопанные.

— Как же это было? Говорите скорее, ваць-пане, не то из кожи вылезу!

— Я никак отдышаться не могу! — сказал Харламп. — Ехал я день и ночь, устал. Вот приедет пан Чарнецкий, я все расскажу по порядку; дайте мне немного отдохнуть.

— Значит, Карл ускользнул из ловушки? Я предвидел, что так и будет. Как? Разве вы не помните, что я это предсказывал? Ковальский свидетель!

— Дядя предсказывал! — сказал Рох.

— Куда же ушел Карл? — спросил Харлампа Володыевский.

— Пехота отправилась на баржах, а он с конницей ушел к Варшаве.

— Битва была?

— И была и не была! Короче говоря, оставьте меня в покое, я не могу говорить!

— Скажите лишь одно! Сапега совсем разбит?

— Какое разбит! Он преследует короля, но Сапеге никого не догнать!

— Он так же для погони пригоден, как немец для благочестивой жизни! — сказал Заглоба.

— Слава богу, что войска целы! — заметил Володыевский.

— Опростоволосились литвины! — воскликнул Заглоба. — Ничего не поделаешь! Придется опять зашивать дыру в Речи Посполитой!

— Вы на литовское войско не клевещите! — возразил Харламп. — Карл великий воин; и с ним трудно не проиграть. А вы-то не опростоволосились разве под Устьем, под Вельбожем, под Сулеевом и еще в десяти местах? Сам Чарнецкий проиграл битву под Голембом! Как же мог не проиграть и Сапега, тем более что вы его оставили одного, как сироту!

— Да разве мы к Варку плясать ходили? — с негодованием спросил Заглоба.

— Знаю, что не плясать, а в битву, и Бог дал вам победу. Но кто знает, не лучше ли было бы не ходить. У нас говорят, что польское и литовское войско, каждое в отдельности, может быть разбито, но, когда они вместе, их не одолеют никакие силы адовы!

— Это возможно! — сказал Володыевский. — Но нам нет дела до того, что порешили вожди. Не могло здесь обойтись без вашей вины.

— Должно быть, Сапега накуролесил, я уж его знаю! — сказал Заглоба.

— Этого я не отрицаю! — пробормотал Харламп.

Они умолки и лишь временами угрюмо поглядывали друг на друга, так как им казалось, что счастье опять начинает изменять Речи Посполитой. А ведь еще так недавно они были полны веры и надежды.

Вдруг Володыевский сказал:

— Пан каштелян вернулся! — и вышел из комнаты.

Каштелян действительно вернулся; Володыевский побежал к нему навстречу и закричал издали:

— Мосци-каштелян, шведский король разбил литовское войско и бежал из ловушки! Приехал офицер с письмами от воеводы виленского.

— Давай его сюда! — сказал Чарнецкий. — Где он?

— У меня. Я сейчас его приведу!

Но пана Чарнецкого так взволновало это известие, что он не захотел ждать, сейчас же спрыгнул с седла и вошел в квартиру Володыевского. Увидев его, все вскочили со своих мест, а он едва кивнул им и сказал:

— Пожалуйте письма!

Харламп подал ему запечатанное письмо. Каштелян отошел к окну, так как в комнате было темно, и начал его читать, озабоченно наморщив брови. Время от времени лицо его вспыхивало гневом.

— Каштелян волнуется! — шептал Скшетускому Заглоба. — Посмотри, как у него покраснело лицо; сейчас и шепелявить начнет, что с ним случается всегда, когда он в бешенстве.

В эту минуту Чарнецкий окончил чтение, с минуту крутил свою бороду и думал, наконец проговорил звенящим, неясным голосом:

— Пожалуйте сюда, пан офицер!

— К вашим услугам!

— Говорите правду, — с ударением сказал каштелян, — потому что этот рапорт написан так искусно, что я никак не могу понять, в чем дело… Только… говорите правду: войска рассеяны?

— Ничуть не рассеяны, мосци-каштелян!

— А сколько дней вам нужно, чтобы снова собраться?

Тут Заглоба шепнул Скшетускому:

— Он хочет его на удочку поймать.

Но Харламп без колебания сказал:

— Раз войско не рассеяно, то ему нечего собираться. Правда, что из ополченцев мы недосчитались человек пятисот; когда я уезжал, их не было и между убитыми, но это дело обычное, от этого армия не пострадала, и гетман двинулся в погоню за королем в полном порядке.

— Вы говорите, что не потеряли ни одной пушки?

— Мы потеряли четыре орудия, которые шведы, не имея возможности взять с собой, заклепали…

— Я вижу, что вы говорите правду; расскажите же, как это все произошло.

— Начинаю! — сказал Харламп. — Когда мы остались одни, неприятель скоро заметил, что завислянских войск нет и что на их месте осталось несколько «партий» и нерегулярных отрядов. Пан Сапега думал, что шведы ударят на них, и послал им кое-какое подкрепление, но незначительное, чтобы не ослабить себя. Между тем в лагере шведов засуетились и зашумели, как в улье. Под вечер они начали стягиваться к Сану. Мы были в квартире воеводы. Приезжает туда пан Кмициц, который зовется теперь Бабиничем, и докладывает об этом Сапеге. А пан Сапега как раз давал пир, на который съехалось много шляхтянок из Красника и Янова. Пан воевода большой охотник до женщин!

— Да и до пиров тоже! — прервал Чарнецкий.

— Нет меня с ним, некому его сдерживать! — вставил Заглоба.

— Может быть, будете с ним раньше, чем думаете, — ответил Чарнецкий, — тогда вы оба станете друг друга сдерживать! Рассказывайте дальше! — обратился он к Харлампу.

— Бабинич докладывает, а воевода отвечает: «Они только делают вид, что хотят наступать. Не посмеют! Скорее, говорит, захотят переправиться через Вислу, но я смотрю за ними в оба и тогда сам начну наступать. А пока, говорит, не будем портить настроения». Вот мы и начали есть да пить. Музыка заиграла, сам воевода в пляс пошел.

— Дам я ему плясы! — перебил Заглоба.

— Тише вы! — сказал Чарнецкий.

— Вдруг с берега снова прибежали сказать, что там страшный шум. Но Сапега — пажа в ухо: «Не лезь!» Плясали мы до рассвета, а спали до полудня. В полдень смотрим, а тут уж высокие валы, а на них — тяжелые орудия. Начали шведы стрелять. В полдень выехал и сам воевода, а шведы, под прикрытием орудий, стали строить мост. К великому нашему удивлению, работали они до самого вечера; мы думали, что построить-то мост, они построят, а пройти по нему не смогут. На следующий день опять строили. Воевода начал выстраивать войска и сам думал, что быть битве.

— Между тем мост был — для отвода глаз, а они перешли по другому, ниже, и напали на вас сбоку? — спросил Чарнецкий.

Харламп вытаращил глаза, открыл рот, с минуту молчал от изумления, наконец сказал:

— Вы имели уже донесения, ваша вельможность?

— Нечего и говорить! Уж что касается войны, наш старик все на лету отгадает, точно сам все видел своими глазами! — прошептал Заглоба.

— Продолжайте! — сказал Чарнецкий.

— Настал вечер. Войска стояли наготове, но с наступлением сумерок опять начался пир. Между тем рано утром шведы перешли через второй мост, который был построен ниже, и напали. На фланге стоял полк пана Кошица, хорошего солдата, и он ударил на них. На помощь ему пошли ополченцы, что были поближе, но шведы как стали палить в них из орудий, они — бегом! Кошиц был убит, солдат его страшно потрепали! А ополченцы, налетев на лагерь, подняли замешательство. Остальные полки тоже были в битве, но мы ничего не могли поделать, наоборот, потеряли пушки. Будь у короля больше артиллерии и пехоты, он бы нас разбил наголову, но, к счастью, большая часть неприятельской пехоты и артиллерии отплыла ночью на баржах, о чем у нас тоже никто не знал.

— Сапега накуролесил! Так я и знал! — воскликнул Заглоба.

— Мы перехватили королевское письмо, — сказал Харламп, — которое уронили шведы. Из нее солдаты узнали, что король собирается идти в Пруссию, чтобы вернуться назад с курфюрстом, так как, пишет он, с одними шведскими силами он ничего не может сделать.

— Знаю, — сказал Чарнецкий, — Сапега прислал мне это письмо.

Затем он пробормотал как будто про себя:

— И нам нужно идти за ним в Пруссию.

— Я давно это говорю! — сказал Заглоба.

Чарнецкий посмотрел на него задумчиво и сказал громко:

— Несчастье! Подоспей я к Сандомиру, мы бы вдвоем с гетманом не выпустили ни одного шведа! Ну, что делать! Свершилось, прошлого не вернешь!.. Война продлится, а все же всем им не миновать смерти!

— Иначе и быть не может! — крикнули рыцари хором.

И бодрость опять вступила в них, хотя несколько минут тому назад они уже стали сомневаться.

Между тем Заглоба шепнул что-то на ухо арендатору из Вонсоши, тот исчез за дверью и сейчас же вернулся с кувшином. Видя это, Володыевский отвесил каштеляну низкий поклон:

— Великую бы честь оказали вы нам, простым солдатам, — начал он.

— Я охотно с вами выпью, — сказал Чарнецкий. — И знаете почему? Потому что нам придется проститься.

— Почему? — с удивлением спросил Володыевский.

— Пан Сапега пишет, что ляуданский полк принадлежит к литовскому войску и что он прислал его, только чтобы сопровождать короля, а теперь он нуждается в нем. особенно в офицерах, которых у него мало. Володыевский, ты знаешь, как я тебя люблю и как тяжело мне с тобой расстаться, но здесь есть для тебя приказ. Правда, Сапега, как человек учтивый, прислал его в мои руки и в мое распоряжение, и я мог бы его тебе не показать… Вот уж действительно это мне так же приятно, как если бы гетман сломал мою лучшую саблю!.. Но именно потому, что он прислал его в мое распоряжение, я тебе его даю — на!.. А ты делай то, что должен. За твое здоровье, солдатик!

Пан Володыевский снова поклонился Чарнецкому, но был так огорчен, что не мог сказать ни слова, а когда каштелян обнял его, слезы ручьем полились из его глаз.

— Лучше бы мне умереть! — воскликнул он скорбно. — Я так привык к вам, дорогой вождь, а как будет там — неизвестно.

— Пан Михал, не обращай внимания на приказ, — с волнением сказал Заглоба. — Я сам напишу Сапеге, да к тому же и проучу его хорошенько.

Но пан Михал прежде всего был солдат и поэтому с негодованием обрушился на Заглобу:

— Вечно в вас старый волонтер сидит… Молчали бы лучше, если дела не понимаете! Служба!!

— Вот оно что! — сказал Чарнецкий.