Глава 11. ДОЗНАНИЕ

Онлайн чтение книги Тайна голландской туфли The Dutch Shoe Mystery
Глава 11. ДОЗНАНИЕ

Приученная к порядку душа доктора Джона Минхена получала удар за ударом со времени ужасающего утра смерти Абигейл Дорн. Его детище — его госпиталь был дезорганизован. Медперсонал бесцельно бродил по коридорам, безнаказанно закуривая где попало и там же, в нарушение всех инструкций, в живом профессиональном разговоре обсуждая убийство. Женский контингент госпиталя нарушил все возможные правила: молоденькие медички хихикали на каждом углу, болтали и несли вздор, собираясь кучками, пока старшие медсестры, возмущенные столь скандальным нарушением, не водворили их обратно в палаты.

Главный этаж госпиталя был наводнен детективами и полицейскими. Угрюмый Минхен, хмурясь, пробивал себе путь через толпы, заполнившие прежде пустынные коридоры, и с трудом дошел до двери в предоперационную. Он рывком открыл дверь — и попал в объятия прокуренного детектива.

Беглым взглядом он оценил расстановку сил: побледневший Дженни против служителей правосудия; на Дженни напирал инспектор Квин с явными следами раздражения на лице; Эллери Квин, облокотясь на каталку, показывал всем что-то внутри белой парусиновой туфли. Полицейские детективы собрались вокруг, молчаливые и задумчивые.

Он кашлянул. Инспектор повернулся на каблуках и пошел через комнату. Щеки Дженни слегка порозовели; тело его обмякло в кресле.

— Ну как, Джон? — улыбнулся Эллери.

— Прости, что прерываю. — Минхен нервничал. — Но дело в комнате ожидания приняло неожиданный оборот, и я думал...

— Мисс Дорн? — быстро спросил Эллери.

— Да. Она на грани истерики. Ее хотят увезти домой. Как ты думаешь?..

Эллери и инспектор вполголоса посовещались. Инспектор выглядел встревоженным.

— Доктор Минхен, вы уверены, что молодая леди нуждается... — Он внезапно переменил направление мысли. — Кто ее ближайший родственник?

— Мистер Дорн, Хендрик Дорн. Он ее дядя — единственный брат Абигейл Дорн. Я также предлагаю, чтобы ее сопровождала женщина — возможно, мисс Фуллер...

— Компаньонка миссис Дорн? — медленно спросил Эллери. — Думаю, этого делать не следует. По крайней мере, не сейчас. Джон, скажи, мисс Дорн и мисс Даннинг — приятельницы?

— Да, хорошо знакомы.

— М-да, знакомы.

Эллери разглядывал свои ногти. Минхен пристально смотрел на него, как будто не мог понять истинной природы этой «проблемы».

Инспектор Квин нетерпеливо вмешался:

— Послушай, сын... Она не может оставаться здесь, в госпитале... Ей так плохо — бедное дитя! — ей срочно нужно домой. Отпусти ее — и продолжим.

— Хорошо. — Глубокая морщина пролегла по лбу Эллери. Он рассеянно потрепал Минхена по плечу. — Пусть мисс Даннинг сопровождает мисс Дорн и мистера Дорна. Но прежде, чем они уедут... Да. Это лучше всего. Джонсон, позовите сюда мистера Дорна и мисс Даннинг. Я не задержу их надолго. Я полагаю, Джон, с мисс Дорн рядом находится медсестра?

— Безусловно. С ней также молодой Морхаус.

— А Сара Фуллер? — спросил Эллери.

— Да, тоже.

— Джонсон! В то время как позовете сюда мистера Дорна и мисс Даннинг, отведите мисс Фуллер на галерею амфитеатра и проследите, чтобы она находилась там до тех пор, пока я ее не приглашу.

Джонсон — внешне совершенно неприметный детектив — быстро ушел.

Молодой врач в белом одеянии проскользнул в коридорную дверь и, застенчиво оглядываясь, подошел к доктору Дженни.

— Так! — прорычал инспектор. — Куда это вы идете, молодой человек?

Вели медленно навис над врачом, который испуганно покосился на него. Хирург поднялся.

— Не волнуйтесь, — усталым голосом сказал Дженни. — Что нужно, Пирсон?

— Только что позвонил доктор Хаутторн. По поводу консультации по ангине. Нужно...

Дженни хлопнул ладонью по лбу:

— Черт побери! Все забыл! Выскочило из памяти — что ты будешь делать... Послушайте, Квин, мне нужно идти. Серьезное дело. Редкий случай. Ангина по Людвигу. Ужасающий процент смертности.

Инспектор Квин взглянул на Эллери, который небрежно помахал рукой.

— Мы, конечно, не уполномочены мешать медицинскому прогрессу, доктор. Если нужно — значит, нужно. О ревуар!

Доктор Дженни был уже у двери и подталкивал к ней молодого врача. Он выждал мгновение, положил ладонь на дверную ручку, взглянул назад, странно улыбнулся прокуренными коричневыми зубами.

— Чуть душу не отдал здесь... Бог судья! Бай!

— Не так быстро, доктор Дженни. — Инспектор стоял недвижимо. — Вам не разрешается покидать город ни под каким предлогом.

— Бог ты мой! — прорычал хирург, входя обратно. — Это невозможно. У меня медицинская конференция в Чикаго на этой неделе, и я планировал завтра вылететь. Абби сама, будь жива, не захотела бы...

— Я сказал, — отчетливо повторил старик, — что вам не разрешено покидать город. Я настаиваю. Конференция или еще что там... В противном случае...

— Да бога ради! — почти завизжал хирург, с яростью хлопая дверью. Он почти выбежал из комнаты.

Вели в три шага пересек комнату, почти волоком потянув за собой детектива Риттера.

— Следуй за ним! — прорычал он. — Не выпускай его из виду, или я завью тебе хвост!

Риттер усмехнулся и поплелся в коридор, двинувшись затем в направлении убегающего Дженни.

Эллери сказал улыбаясь:

— Частота, с которой наш доктор призывает своего Создателя, как-то не стыкуется с научным агностицизмом, не так ли?

Он не успел закончить, как дверь распахнулась, и Джонсон пропустил вперед Эдит Даннинг и коротенького человечка неимоверной толщины.

Инспектор Квин поспешил навстречу:

— Мисс Даннинг? Мистер Дорн? Входите, входите! Мы не задержим вас дольше необходимого!

Эдит Даннинг, с растрепанными светлыми волосами, с покрасневшими настороженными глазами, остановилась на пороге.

— Я буду говорить кратко. Хильда в плохом состоянии, и мы должны отвезти ее домой, — произнесла она металлическим голосом.

Хендрик Дорн прошаркал внутрь комнаты. Инспектор не без изумления наблюдал за ним. Складки живота Дорна возлежали одна над другой, обладатель этого «сокровища» как-то просачивался вперед, а не шагал; желеподобная масса тела колыхалась в грузном ритме его шагов.

Луноподобный лик Дорна сиял от жира; он был покрыт крошечными розовыми пятнами; и пятна сгущались в одно ярко-розовое пятно на носу. Он был совершенно лыс, с мертвенно-бледной кожей черепа, отражавшей свет ламп.

— Да-а, — протянул он, и голос его оказался не менее поразителен, чем внешность. Он был странно высоким, хотя несколько надтреснутым. — Да, — пропищал он. — Хильда нуждается... в покое. Что за глупые расс-с-спросы? Мы ничего не знаем.

— Секундочку, только секундочку, — успокаивающе сказал инспектор. — Войдите, пожалуйста. Эту дверь нужно закрыть. Садитесь, садитесь!

Взгляд маленьких глазок Эдит Даннинг ни на мгновение не покидал лица инспектора. Машинально, как автомат, она села на стул, поставленный для нее Джонсоном, и угловато сложила худые руки. Хендрик Дорн проплыл к другому стулу и, застонав, опустился в него. Его жирные бока, оплывая, спустились с боковин сиденья.

Инспектор взял щепотку табаку и поднес к носу.

— Ну а теперь, сэр, — вежливо произнес он, — один вопрос — и вы будете распоряжаться собой как угодно... Есть ли у вас предположения: кто хотел смерти вашей сестры?

Толстяк промокнул щеки шелковым платком. Его маленькие черные глазки перебегали с лица инспектора на пол и обратно.

— Я?.. Боже! Это так ужасно для всех нас-с-с. Кто знает? Абигейл была забавная женщ-щ-щина, очень забавная женщ-щ-щина...

— Послушайте. — Инспектор пошел в атаку. — Вы должны знать что-нибудь о ее личной жизни: были у нее враги или их не было. Что-нибудь в этом роде. Можете ли вы рассказать что-нибудь следствию?

Дорн продолжал промокать лицо короткими движениями. Хитрые маленькие глазки его все время бегали. Кажется, он внутренне боролся с какой-то мыслью.

— Ну... — наконец сказал он слабым голосом, — есть кое-что... Но эт-т-то не здесь! — И он поднялся со стула. — Не здесь!

— В таком случае вам что-то известно, — мягко заключил инспектор. — Уверен, что ваше сообщение представит интерес для следствия. Избавьтесь же от этого, мистер Дорн, скажите нам. Скажите, или вы не выйдете отсюда!

Женщина, сидевшая возле толстяка, беспокойно зашевелилась:

— Ради бога, мистер, давайте скорее уйдем отсюда...

Тут ручка двери бешено дернулась, а вслед за этим дверь распахнулась. Все оглянулись: вошел Морхаус, шатаясь и поддерживая высокую женщину, которая вошла с закрытыми глазами и безвольно свисающей набок головой. С другой стороны ее поддерживала медсестра.

Лицо молодого адвоката было красным от ярости. Глаза его метали молнии. Инспектор и Эллери быстро помогли отнести женщину в предоперационную.

— Боже мой, боже! — бормотал возбужденно инспектор. — Так это и есть мисс Дорн? Мы просто...

— Да, вы просто-напросто!.. — выкрикнул Морхаус. — И как раз вовремя. Что это у вас здесь — испанская инквизиция? Я требую разрешения отвезти мисс Дорн домой!.. Преступники! Убийцы! Прочь от нее!

Он резко оттолкнул Эллери и приподнял бесчувственную девушку, чтобы уложить ее на каталку. Морхаус стоял над нею, обмахивая ей лицо рукой, но медсестра мягко отодвинула его и поднесла к ее носу пузырек. Эдит Даннинг подошла и нагнулась над Хильдой, похлопывая девушку по щекам ладонью.

— Хильда! — звала она в беспокойстве. — Хильда! Не будь дурочкой. Открой глаза!

Девушка открыла глаза, отпрянула от пузырька с нашатырем. Не понимая, посмотрела на Эдит Даннинг, затем повернула голову и увидела Морхауса.

— Ах, Фил! Она... она... — Больше девушка не могла сказать ни слова. Она захлебнулась рыданиями, протянула руки к Морхаусу, ничего не видя от слез.

Сестра, Эдит Даннинг, Эллери отступили; лицо Морхауса вдруг помягчело и разгладилось; он склонился над Хильдой, что-то быстро шепча ей на ухо.

Инспектор высморкался. Хендрик Дорн, молча взиравший со своего стула на эту сцену, содрогнулся всем телом.

— Позвольте нам и-д-т-ти, — квакнул Хендрик Дорн: — Девушка...

— Мистер Дорн, что вы хотели сказать до того? — Эллери быстро сориентировался. — Вы знаете кого-то, кто вынашивал зловещие планы? Кто мог мстить вашей сестре?

Дорн покачнулся жирным телом:

— Я не стану говорить. Моя жизнь может оказаться в опасности. Я...

— Ага! — Инспектор присоединился к Эллери. — Значит, и с вами приключилась жуткая история? Кто-то вам угрожает, мистер Дорн?

Губы Дорна затряслись.

— Я не буду говорить в эт-т-том месте. Сегодня днем — может быть. В моем доме, а теперь — нет.

Эллери с инспектором обменялись взглядами, и Эллери отошел. Инспектор доброжелательно улыбнулся Дорну и добавил:

— Хорошо. Этим днем в вашем доме... И вам лучше быть там сегодня... Томас! — Явился Вели. — Нужно бы послать кого-то вместе с мистером Дорном к нему домой. И проводить мисс Дорн и мисс Даннинг — позаботься о них.

— Я уже еду! — вдруг крикнул Морхаус, резко оборачиваясь. — И я не нуждаюсь в ваших чертовых детективах... Мисс Даннинг, держите Хильду!

— Нет, вы не едете, мистер Морхаус. — Инспектор говорил мягко и убедительно. — Вы должны подождать. Вы нам нужны.

Морхаус гневно взглянул на него; их взгляды скрестились. Адвокат оглянулся, наткнувшись на ряд хмурых лиц. Он пожал плечами, помог плачущей девушке встать, проводил ее до двери. Она держала руку в его ладони до тех пор, пока не дошла до двери. Они нежно пожали друг другу руки, девушка распрямила плечи — и Морхаус остался один.

Наступила тишина. Он обернулся.

— Ну так что... — горько произнес Морхаус, — я к вашим услугам. Чего вы от меня хотите? Не держите меня слишком долго. Пожалуйста.


* * *


Они взяли стулья, а несколько остававшихся детективов по знаку инспектора вышли из предоперационной. Вели оперся своей гигантской спиной о дверь и сложил на груди руки, оповестив:

— Мистер Морхаус!..

Инспектор уселся поудобнее, положив руки на колени. Эллери зажег сигарету и глубоко затянулся. Он, казалось, был глубоко поглощен созерцанием огонька своей сигареты.

— Мистер Морхаус! Вы, кажется, на протяжении долгого времени были адвокатом покойной?

— В течение ряда лет, — вздохнул Морхаус. — Ведение ее дел перешло мне от отца: ранее он выполнял эту работу. Почтенная леди была нашим семейным клиентом.

— В таком случае личная сторона ее жизни вам известна так же хорошо, как и юридическая?

— Весьма подробно.

— Каковы были отношения между миссис Дорн и ее братом, Хендриком? Как они ладили между собой? Расскажите мне все, что вам известно об этом человеке.

Морхаус не пытался скрывать своего отвращения.

— Вы получите весьма неприятную картину, инспектор... Конечно, вы должны понимать, что некоторые вещи, о которых я сейчас буду рассказывать... это только мое мнение... как друг семьи, я просто наблюдал и делал выводы...

— Продолжайте.

— Хендрик? Стопроцентный паразит. Никогда в жизни ничего не делал. Может быть, именно поэтому он оброс жиром столь невероятным образом... Он не только присосавшаяся пиявка, но и весьма дорогостоящая пиявка. Мне это известно, поскольку я видел некоторые счета. К тому же у него традиционный набор пороков: азартные игры, женщины и тому подобное.

— Женщины? — в полудреме изумился Эллери. — Никогда бы не поверил.

— Вы не знаете женщин, — угрюмо отвечал Морхаус. — Это был этакий бродвейский донжуан, «папочка» и содержатель стольких женщин, что и сам сосчитать не смог бы. Просто Абигейл в свое время заботилась, чтобы слухи о его выкрутасах не проникали в газеты. Вероятно, другой бы счастливо прожил на содержание, выделенное ему Абигейл, — двадцать пять тысяч в год. Другой, но не Хендрик! Он постоянно проигрывался.

— У него что, нет своей доли наследства? — спросил инспектор.

— Ни цента. Абигейл сама сколотила свое состояние, все до пенни, только своим умом. Первоначально семья была бедна; публике это неизвестно. Абигейл — финансовый гений... интересная женщина она была, Абигейл. А вот Хендрик — позор семейства.

— И что — образовались юридические проблемы? Какие-то темные махинации? Что-то нелегальное? — напрямую выспрашивал инспектор. — Мне представляется, что Хендрик должен деньги некоторым... структурам.

— Не могу сказать наверняка... — Морхаус колебался.

Инспектор улыбнулся:

— М-м-м... А каковы были отношения между братом и сестрой?

— Прохладные. Абигейл нелегко было обмануть. Она хорошо понимала, что происходит. Она скрывала похождения брата, потому что семейная честь была для нее прежде всего, и она не позволила бы, чтобы мир говорил плохо о ком-то из Дорнов. А там, где она сказала свое слово, все бывало исполнено в соответствии с ее волей.

— А какие отношения существовали между миссис Дорн и Хильдой?

— Совершенно нежные и родственные! — Морхаус сказал это без тени сомнения. — Хильда была и гордостью, и радостью для Абигейл. Хильде достаточно было сказать слово — ей ни в чем не было отказа. Но Хильда была весьма консервативна во вкусах и хорошо воспитана. Она и виду не показывает, что является богатой наследницей. Скромная, тихая... но вы ее видели. Она...

— В ее достоинствах мы не сомневаемся! — поспешно заверил инспектор. — А Хильда Дорн знает о репутации своего дяди?

— Вероятно, да. Я предполагаю, что этот вопрос для нее мучителен, и она никогда не заговаривает о дяде, даже с... — он сделал паузу, — со мной.

— Скажите, — вставил вопрос Эллери, — сколько лет юной леди?

— Хильде? Девятнадцать или двадцать.

Эллери повернул голову в сторону доктора Минхена, который сидел в дальнем углу комнаты, наблюдая и не говоря ни слова.

— Джон!

— Наступил мой черед? — вздрогнув, но с улыбкой спросил тот.

— Нет. Я просто хотел привлечь твое внимание медика к тому гинекологическому феномену, о котором вы, уповающие на фармакологию, часто болтаете. Разве не ты упомянул нынче утром, что миссис Дорн было больше семидесяти лет?

— Да, это так. Что ты имеешь в виду? Гинекология — область женских заболеваний, а у старой леди не было...

— Послушай, вероятно, беременность после определенного возраста можно считать патологией? Значит, миссис Дорн была поистине феноменальная женщина... более чем в одном смысле, если... Между прочим, что насчет мистера Дорна? Я имею в виду — последнего супруга миссис Дорн? Когда он закончил свой земной путь? Вы знаете, я не в курсе сплетен...

— Около пятнадцати лет тому назад, — ответил мистер Морхаус. — Послушайте, Квин, что вы имеете в виду...

— Дорогой мой Морхаус, — улыбнулся Эллери, — разве вам не кажется слегка странной гигантская разница в возрасте матери и дочери? Я вряд ли заслужил обвинение в грязных инсинуациях — я просто вежливо-удивленно приподнимаю брови.

Морхаус встревожился. Инспектор счел нужным вмешаться:

— Послушайте! Мы говорим не о том. Мне нужно знать все, что известно об этой Фуллер — она сейчас на галерее, ожидает... Каково было ее официальное положение в доме? Мне не совсем ясно.

— Она компаньонка Абби, прожила с ней бок о бок более четверти века. И весьма причудливый по характеру человек. Раздражительная, властная, религиозная фанатичка, я уверен, что ее ненавидели все остальные, кроме Абби, прежде всего прислуга... Что касается Сары и Абби — и не верилось, что они прожили вместе так долго. Они постоянно ссорились.

— Ссорились? — с интересом уточнил инспектор. — По поводу чего?

— Никто вам не скажет. — Морхаус пожал плечами. — Просто цапались по мелочам. По крайней мере, Абигейл часто с досадой говорила мне, что «рассчитает эту женщину, чтобы не видеть», но никогда так и не выполнила своего намерения. Полагаю, она стала для нее привычкой.

— А какова в семье прислуга?

— Обычный набор. Бристоль — дворецкий, экономка, несколько горничных — ничего интересного, если вы это имеете в виду.

— Мы, кажется, подошли к тому ужасному этапу в любом деле об убийстве, — устраиваясь поудобнее, тихо начал Эллери, — когда наступает черед вопросов о — спаси господи! — завещании... Давайте приступим, с вашей помощью, Морхаус. Давайте.

— Боюсь, — с неохотой сказал Морхаус, — все это еще скучнее, чем обычно. Ничего зловещего и таинственного. Все совершенно на виду и юридически выдержано. Никаких денег в пользу голодающих в Африке, никаких родственников, выплывших из небытия... Вся недвижимость отходит Хильде. Хендрику отписано больше, чем он того заслуживает, старому жирняге завещана львиная доля доходов. Если он не выпьет годичный запас ликеров города Нью-Йорка, ему хватит на оставшуюся жизнь. Саре завещано столько, что она не успеет этого потратить до своей смерти. У прислуги, само собой, пожизненное пособие — весьма щедрое. Госпиталь будет обеспечиваться из фонда, которого хватит на несколько лет существования. Это помимо того, что госпиталь — заведение самоокупаемое.

— Все в совершенном порядке, — заметил инспектор.

— Именно об этом я вам и говорил. — Морхаус покачался на стуле. — И давайте закончим с этим, джентльмены. Вы будете удивлены, но доктор Дженни упомянут в завещании дважды.

— Что такое? — привстал инспектор. — Что там?

— Два разных наследства. Одно — персональное. Дженни был протеже Абби со времен своей юности. А еще одно — для пополнения специального фонда, предназначенного для оплаты неких научных изысканий, которые совместно ведут Дженни и Кнайсель.

— Так-так, — потребовал инспектор, — уточните. Кто такой Кнайсель? Я впервые слышу это имя.

Доктор Минхен придвинул свой стул поближе.

— Я вам могу рассказать о нем, инспектор. Мориц Кнайсель ученый — вероятно, австриец, — работающий вместе с Дженни над весьма революционной медицинской теорией. Что-то по части металлов. У него лаборатория на одном из этажей, специально вытребованная доктором Дженни. Там они проводят ночи и дни в работе. Кнайсель — трудяга.

— В чем состоит суть этого исследования?

Минхен с явным беспокойством ответил:

— Я не думаю, что кому-то известны подробности их работы. Они хранят по этому поводу полное молчание. Лаборатория является изюминкой госпиталя. Никто никогда не входил в нее, кроме этих двух человек. Она запирается массивной металлической дверью, у нее укрепленные стены и нет окон. От внутренней двери лаборатории ключи хранятся у Кнайселя и Дженни, но, кроме ключей, нужно знать комбинацию кодов. Дженни запретил вход в лабораторию буквально всем.

— Тайна за семью печатями, — пробормотал Эллери. — Прямо Средневековье какое-то...

— Вам известно об этом что-нибудь еще? — обратился инспектор к Морхаусу.

— Ничего о самой работе — но я думаю, могу сообщить кое-что интересное. Это самая новейшая разработка...

— Простите. — Инспектор кивнул Вели: — Пошли кого-нибудь за этим Кнайселем. Нужно с ним поговорить. Усади его где-нибудь, пусть ждет, пока я не вызову...

Вели передал приказ кому-то в коридоре.

— Да, мистер Морхаус, продолжайте.

— Думаю, вам это покажется интересным, — сухо повторил Морхаус. — Видите ли, кроме того, что Абби отличалась добрым сердцем и мудрой головой, она все-таки была женщиной. То есть меняла свое мнение бессчетное количество раз. И поэтому я был не сильно удивлен, инспектор, когда две недели тому назад она сказала мне, что хочет изменить завещание.

— Бог ты мой! — застонал Эллери. — Это дело, я вижу, будет изобиловать техническими сложностями. Сначала анатомия, затем металлургия, а тут еще юриспруденция...

— Но не подумайте, что в прежнем завещании что-то было не по ее воле! Нет, она просто переменила намерение относительно размера одной доли наследства...

— Вероятно, доли Дженни?

— Да, Дженни. — Морхаус бросил на Эллери быстрый взгляд. — Не персональной его доли, а фонда научного исследования Дженни-Кнайселя. Ей хотелось, чтобы этот пункт был вычеркнут из завещания полностью. Тут не требовалась переделка всего завещания, однако вырисовались дополнительные резервы в пользу прислуги, нескольких благотворительных фондов и прочее, тем более что последний вариант завещания был составлен два года тому назад.

— И новое завещание было составлено? — Эллери так заинтересовался, что сел совершенно прямо.

— Конечно. Предварительный вариант, к сожалению не подписанный еще. Эта ее кома, а теперь убийство, — поморщился Морхаус, — помешали. Если бы я только знал, что такое может произойти! Никто из нас и не предполагал. Я планировал дать Абби на подпись новый вариант завтра. А теперь слишком поздно. Итак, остается в силе старое завещание.

— Нужно его просмотреть, — резюмировал инспектор. — Завещания вечно являются причиной убийств... Скажите, старая леди вбухала много денег в исследование?

— Вбухала и утопила — именно те самые слова, — резко ответил Морхаус. — Полагаю, все мы с вами могли бы безбедно существовать до конца дней на эти деньги... И все ради чего? Ради каких-то таинственных экспериментов.

— Вы сказали, — вставил Эллери, — что никто, кроме Дженни и Кнайселя, ничего не знает об исследовании. А миссис Дорн знала? Представляется весьма странным, при ее, как вы говорите, здравом смысле и уме, что она финансировала проект, ничего о нем не зная.

— На каждое правило есть исключение, — нравоучительно сказал Морхаус. — Дженни был слабостью Абби. Она слишком верила каждому его слову. Готов поклясться, однако, что на моей памяти Дженни ни разу не обманул ее доверия. Но конечно, она не знала о научной стороне проекта. Понимаете, это долгосрочный проект — Дженни с Кнайселем работали над ним вот уже два с половиной года.

— Вот оно как! — присвистнул Эллери. — А может быть, именно из-за растянутости работ она решила вычеркнуть этот пункт из своего завещания?

— Умное предположение, Квин. — Морхаус поднял брови. — Скорее всего. Первоначально они оба обещали закончить проект за полгода, но затянули на два года. Хотя она, как и прежде, обожала Дженни, она сказала, я цитирую ее слова: «Я прекращаю субсидировать такое сомнительное начинание. Деньги в наши дни становятся все нужнее...»

Инспектор внезапно встал.

— Благодарю, Морхаус. Не думаю, что вы потребуетесь нам далее. Идите.

Морхаус вскочил будто узник, с которого сняли оковы.

— Благодарю. Я еду к Дорнам, — бросил он через плечо. У двери он улыбнулся, как мальчишка. — И не трудитесь сообщать мне, что я должен оставаться в городе, я знаю все о законности.

Через секунду он будто испарился.

Доктор Минхен что-то пошептал Эллери, поклонился инспектору и вышел.

В коридоре раздались шаги. Вели открыл дверь и воскликнул:

— Окружной прокурор!

Инспектор мелкими шагами поспешил навстречу. Эллери поднялся, протирая пенсне... В комнату вошли трое.


* * *


Окружной прокурор Генри Сэмпсон обладал крепко сбитой, мощной фигурой; рядом с ним его заместитель Тимоти Кронин, средних лет, энергичный, с огненно-рыжими волосами, казался тощим; позади них маячил старик с сигарой, в шляпе с мягкими полями, буравивший всех хитрыми пронзительными глазами. Шляпа его была сдвинута на лоб, и прядь седых волос упала на один глаз.

Вели схватил седовласого человека за рукав и прорычал:

— А вот и ты, Пит... Куда ты? Как ты вошел?

— Опомнись, Вели. — Седовласый стряхнул с рукава кулачище Вели. — Разве не знаешь, что я нахожусь здесь как представитель американской прессы по персональному приглашению окружного прокурора? Послушай, отвяжись по-хорошему! Привет, инспектор! Что там — убийство? Эллери Квин, старый ты сукин сын! Дело, верно, горячее, раз и ты здесь... Нашли этого мерзавца?

— Спокойнее, Пит, — притормозил его Сэмпсон. — Привет, Квин. Что происходит? Я вижу, тут полная неразбериха.

Он уселся и бросил шляпу на каталку, одновременно с любопытством оглядывая комнату. Рыжеволосый человек пожал руку Эллери и инспектору. Газетчик облюбовал себе стул и опустился на него со вздохом облегчения.

— Все весьма сложно, Генри, — спокойно сообщил инспектор. — Пока никакого света в конце туннеля. Миссис Дорн была удушена в бессознательном состоянии в период подготовки к операции; по всей видимости, кто-то совершил подмену и выдал себя за оперирующего хирурга; никто пока не может идентифицировать имитатора; сейчас самый разгар расследования. М-да, трудное выдалось утро.

— Вы не сможете расследовать это дело, Квин, — заявил окружной прокурор, нахмурясь. — Кто бы ни был убийца, он избрал жертвой наиболее выдающуюся фигуру во всем Нью-Йорке. Здесь околачиваются десятки репортеров — нам понадобилась половина всего штата городской полиции, чтобы сдержать их напор и не пустить в помещение. Питер Харпер здесь — привилегированная личность, и даже — помоги мне Боже! — сам губернатор звонил полчаса назад. Можете представить себе, что он говорил. Преступление это громкое, Квин, очень громкое! Что за всем этим стоит: осознанная месть, маниакальная личность, деньги?

— Если бы я знал... Послушайте, Генри, — вздохнул инспектор, — нужно сделать официальное заявление для прессы, а нам нечего сказать. Вы, Пит, — угрюмо продолжил он, оборачиваясь к седовласому, — вы здесь с моего молчаливого согласия. Одно неосторожное слово с вашей стороны — и вам придется убраться. И не печатайте ничего такого, что не было сказано. В ином случае... Понятно?

— Я схватываю ваши слова на лету, — усмехнулся репортер.

— И еще, Генри. Ситуация развивалась так. — И старик Квин быстро вполголоса пересказал последовательность событий, открытий и осложнений, произошедших этим утром.

Когда инспектор закончил свой рассказ, он попросил бумагу и ручку и быстро, с помощью окружного прокурора, написал официальное заявление для репортеров, кружащих вокруг здания госпиталя. Были сделаны машинописные копии, которые подписал Сэмпсон; Вели послал своих людей раздать их репортерам.

Инспектор Квин подошел к двери амфитеатра и позвал кого-то по имени. Почти мгновенно на пороге возникла высокая, угловатая фигура доктора Люциуса Даннинга. Щеки врача были пунцовыми от волнения, глаза затуманены, морщины резко обозначились на худом лице.

— Итак, вы наконец решили позвать меня! — накинулся он на инспектора. Его седая голова дергалась из стороны в сторону, пока он колючим взглядом изучал всех собравшихся. — Вы полагаете, что мне нечего больше делать, как только сидеть, вроде той старой женщины или двадцатилетнего юноши, и ожидать милости быть приглашенным! Позвольте же мне сказать раз и навсегда, сэр... — он подошел вплотную к инспектору и занес над его головой свой тощий кулак, — это оскорбление вам не пройдет даром!

— Но позвольте, доктор Даннинг, — мягко и даже покорно начал инспектор, ловко поднырнув под протянутой рукой доктора и закрывая дверь.

— Успокойтесь, доктор Даннинг! — перебил их окружной прокурор Сэмпсон властным голосом. — Следствие находится в самых опытных детективных руках Нью-Йорка. Если вам нечего скрывать, то вам нечего и опасаться. К тому же, — высокомерно добавил он, — любые жалобы по ведению расследования все равно адресуются мне.

Даннинг сунул руки в карманы своего халата.

— Мне безразлично было бы, даже если бы вы оказались президентом Соединенных Штатов, — прогремел Даннинг. — Вы мешаете мне работать. У меня больной с язвой желудка, острый приступ, который требует немедленного вмешательства. Ваши люди пять раз препятствовали моему выходу из амфитеатра. Это преступление! Мне необходимо осмотреть пациента!

— Сядьте, доктор, — примирительно заговорил Эллери. — Чем дольше вы протестуете, тем дольше мы вас вынуждены задерживать. Несколько вопросов — и идите к своей язве желудка...

Даннинг заоглядывался, как загнанный дикий кот, несколько секунд поборолся сам с собой, не желая выплескивать далее своего возмущения, и наконец замолк. Он бросил свое длинное тело в кресло.

— Можете задавать мне вопросы до завтра, — оскорбленно заявил он, скрещивая руки на груди, — но вы только зря потратите время. Я ничего не знаю. Я ничем не смогу помочь.

— Ну, это как посмотреть, доктор.

— Давайте же поскорее приступим к вопросам! — перебил инспектор. — Хватит перепалок. Послушаем вашу историю, доктор. Мне нужен точный отчет о ваших действиях этим утром.

— И это все? — с горечью спросил доктор. Он быстро облизнул свои дрожащие губы. — Я приехал в госпиталь в 9.00, принимал пациентов в своем кабинете до 10.00. С 10.00 и до времени назначенной операции я оставался в кабинете, проверяя карточки пациентов. Нужно было сделать записи и назначения. Потом несколько минут я шел по северному коридору к амфитеатру, взошел на галерею, встретил там свою дочь, и...

— Пока довольно. Были ли посетители после 10.00?

— Нет. — Даннинг подумал. — Никого, кроме мисс Фуллер — компаньонки миссис Дорн. Она заглянула на несколько минут, чтобы спросить о состоянии миссис Дорн.

— Насколько хорошо, — спросил Эллери, склонясь к его креслу, — вы знали миссис Дорн, доктор?

— Не близко, — ответил Даннинг. — Конечно, поскольку я был принят в штат со дня основания госпиталя, я знаю миссис Дорн. Я введен в совет директоров вместе с доктором Дженни, доктором Минхеном и другими...

Окружной прокурор указательным пальцем строго сопроводил свое наущение:

— Давайте будем откровенны друг с другом. Вы понимаете значимость фигуры миссис Дорн и осознаете, какой скандал поднимется при известии о ее убийстве. Взять хотя бы один аспект — неизбежно потрясение фондового рынка, изменятся все котировки. Чем быстрее этот случай будет раскрыт и забыт общественностью — тем лучше... Что вы думаете об этом деле в целом?

Доктор Даннинг медленно поднялся, начал ходить взад-вперед, хрустеть пальцами. Эллери поморщился.

— Вы хотите сказать... — пробормотал он.

— Что? — Даннинг был смущен. — Нет-нет. Я ничего не знаю. Все это для меня — полнейшая тайна.

— Удивительно, как все подряд здесь ничегошеньки не знают, — прорвалось раздражение Эллери. Он наблюдал за Даннингом с нарастающей неприязнью, смешанной с любопытством. — Ну, тогда все, доктор.

Даннинг вышел из комнаты, не произнеся ни слова. Эллери вскочил на ноги, он буквально рвал и метал.

— Так мы никуда не придем! — кричал он. — Кто там еще ожидает беседы? Кнайсель, Сара Фуллер? Давайте их сюда, и покончим с этим побыстрее. Дело должно быть сделано.

Пит Харпер вытянул ноги и ухмыльнулся.

— Заголовок, — проговорил он. — Например, «Ухудшение циркуляции крови вызвало...».

— Послушай, ты, — прогремел голос Вели, — заткнись.

Эллери улыбнулся:

— Ты прав, Пит. Моя циркуляция никуда не годится... Давай, отец. Следующую жертву!

Однако следующая жертва стоила ему еще большего напряжения, терпения и колик в конечностях. Из западного коридора раздались звуки яростного препирательства, и дверь раскрылась настежь. Вошли, вернее, ввалились лейтенант Ритчи и трое странных людей, которых втолкнули полицейские.

— Что такое? — спросил инспектор, привставая. — А, узнаю, узнаю! — И его рука потянулась к табакерке. — Это Джо Гекко, Крошка Вилли и Снэппер! Ритчи, где ты их достал?

Полицейский подтолкнул пленников к центру комнаты. Джо Гекко был тощим, схожим с мертвецом мужичонкой с горящим взглядом. Снэппер был прямым антиподом ему: маленький и хорошенький, как херувим, с розовыми щечками и пухлыми влажными губками. Крошка Вилли казался самым зловещим персонажем из троих: его лысая треугольная голова была покрыта коричневой шелушащейся кожей; он был огромен и нескладен; нервно рыщущие глаза и непрекращающиеся дерганые движения настораживали: казалось, он готов на все. На вид он был туп — но было что-то пугающее даже в его тупости.

— Помпей, Юлий и Красс, — пробормотал Эллери, обращаясь к Кронину. — Или это Второй Триумвират в составе Марка Антония, Октавия и Лепида.

Инспектор, нахмурясь, обратился к троице:

— Ну, Джо, что за рэкет на этот раз? Взялись за госпитали? Где ты их нашел, Ритчи?

— Околачивались наверху — в отдельной палате 328 — Ритчи выглядел довольным самим собою.

— Так это комната Большого Майка! — ахнул инспектор. — Так вы хотели поухаживать за больным, так? Я-то думал, что все три гориллы связались с шайкой Айка Блума. Почему такая перемена? Что за грязные дела, ребята?

Трое разбойников беспокойно переглядывались. Крошка Вилли неловко кашлянул. Джо Гекко закатил глаза и раскачивался на каблуках. Розовощекий улыбающийся Снэппер ответил гнусаво:

— Освободите нас, инспектор. Вы не правы: мы ничего такого не делали. Мы просто ждали босса. Они там из него кишки вынимают — или еще что-то.

— Ну конечно! — отвечал инспектор. — А вы тем временем держали его за руку и рассказывали ему страшные истории.

— Нет, там он один, — серьезно объяснил Снэппер. — Мы стояли возле его комнаты наверху. Вы ж знаете, как оно бывает: босс лежит — а вокруг много ребят, которые его не любят...

— Ты обыскал их? — накинулся инспектор на Ритчи.

Между тем Крошка Вилли шаркал гигантскими ступнями и постепенно подвигался к двери. Гекко прошипел:

— Да брось, говорят! — и вывернул ему руку.

Полицейский закрыл дверь. Вели ухмыльнулся.

— Наконец-то с поличным, — засмеялся торжествующе старик. — Снэппер, я удивлен... Ну хорошо, Ритчи. Твоя добыча — ты и доставь их куда следует. Одну секунду. Снэппер, в какое время вы туда проникли?

Маленький гангстер промямлил:

— Мы все... утром, инспектор. Просто посмотреть...

— Говорил я тебе, Снэп! — рявкнул на него Гекко.

— Так я полагаю, вам ничего не известно об убийстве миссис Дорн в госпитале этим утром, ребята?

— О черт!

Все трое примерзли к месту. Рот Крошки Вилли начал подергиваться; казалось, как ни дико это звучит, что он вот-вот заплачет. Взгляд всех троих как магнитом притянуло к двери, а руки их делали бесцельные движения. Однако все трое молчали.

— Ну, я вижу, вижу, — безразлично сказал инспектор. — Уведи их, Ритчи.

Детектив с живостью последовал за полицейскими, ведущими упиравшихся гангстеров. Вели закрыл за ними дверь с легким разочарованием во взгляде.

— Ну что, — устало проговорил Эллери, — мы все еще ожидаем, нет сомнения, весьма утомительного общества мисс Фуллер. Она сидит там уже три часа... Ей понадобится медицинская помощь, когда допрос будет окончен, а мне понадобится что-то съестное. Отец, как насчет того, чтобы послать за сандвичами и кофе? Я зверски голоден...

Инспектор Квин покусывал усы.

— Я даже не знаю, сколько времени... Потерял счет, Генри. Как насчет ленча? Вы уже ели?

— Такая работенка всегда вызывает голод, — отозвался Питер Харпер. — Уж я-то знаю.

— Ну хорошо, Пит, — сказал инспектор. — Намек понят. Тебя тоже берем. Здесь кафешка в соседнем квартале. Вперед!

Когда Харпер ушел, Вели ввел в комнату женщину средних лет, одетую во все черное, которая держала голову столь прямо и взгляд столь пристально-напряженно, что Сэмпсон шепнул Вели, чтобы тот не спускал с нее глаз.

Эллери мельком взглянул на нее. Через открывшуюся на минуту дверь он увидел группу врачей, собравшихся вокруг операционного стола, на котором лежало тело Абигейл Дорн, покрытое простыней.

Он ступил в амфитеатр, сделав знак отцу.

Амфитеатр был тих, однако чувствовалось, что в нем витал дух беспорядка, паники. Медицинская публика бродила по залу, переговаривалась делано веселыми голосами, не обращая внимания на полицейских, которые стояли на посту. Однако во всем этом чувствовалась нотка истерии: разговор то и дело внезапно прекращался, за ним следовала болезненная тишина.

Кроме тех, кто собрался вокруг операционного стола, никто не смотрел на тело.

Эллери подошел к столу. В шлейфе шепотка медиков, сопровождавшего его появление, он сделал какое-то краткое замечание, на которое сразу несколько молодых докторов кивнуло. Он немедленно вернулся в предоперационную, тихо закрыв за собой дверь.

Сара Фуллер мрачно стояла в центре комнаты. Ее руки, тонкие, с голубыми венами, висели по бокам. Она не отрываясь смотрела на инспектора, губы ее были плотно сжаты.

Эллери подошел к отцу.

— Мисс Фуллер! — резко произнес он.

Она подняла на него свои туманные голубые глаза. В уголках ее рта появилась горькая улыбка.

— Далее, — произнесла она холодно.

Окружной прокурор выругался про себя. В этой женщине было что-то мистическое. Ее голос был тверд, холоден и надменен, как и ее лицо.

— Что вы хотите от меня, господа? — спросила она.

— Присаживайтесь, пожалуйста, — с раздражением бросил инспектор. Он двинул по направлению к ней стул; она посомневалась, шмыгнула носом и села — прямая, как доска.

— Мисс Фуллер, — сразу сказал инспектор, — вы прожили бок о бок с миссис Дорн двадцать пять лет?

— В этом мае исполнится двадцать один.

— Вы с нею не ладили, так?

Эллери с удивлением отметил, что у нее — у женщины! — было заметное адамово яблоко, которое ходило в ритме речи вверх-вниз. Она холодно ответила:

— Так.

— Почему?

— Она была скряга и предательница. Алчность была ее сутью. Она была тираном. Для всего мира она была символом добродетели. Для тех, кто от нее зависел, для ее «вассалов» — она была дыханием дьявола. День за днем...

Эта замечательная в своем роде речь была произнесена ярко, выспренним тоном. Инспектор Квин и Эллери обменялись взглядами. Вели вздохнул, детективы со значением кивнули. Инспектор оставил поле боя Эллери и уселся, закинув руки за голову.

Эллери мягко улыбнулся:

— Мадам, вы, я вижу, веруете в Бога?

— Бог — мой пастырь, — подняла она на него глаза.

— Тем не менее, — ответил Эллери, — мы бы предпочли здесь менее апокалиптические ответы. Вы все время говорите правду?

— Я и есть сама Божья правда.

— Благородная позиция. Прекрасно, мисс Фуллер. Кто убил миссис Дорн?

— Когда вы, наконец, будете благоразумны?

— Едва ли такой ответ облегчит расследование. — Глаза Эллери блеснули раздражением. — Вы знаете или нет?

— Кто совершил сие деяние — нет!

— Благодарю. — Он говорил с искренним восхищением ею. — Скажите, вы ссорились с Абигейл Дорн часто, как правило?

Женщина в черном не шевельнула и бровью и не изменила выражения лица.

— Я — да.

— Отчего?

— Я уже сказала. Она была само Зло.

— Но нам все говорили, что миссис Дорн была добрая женщина. Вы же делаете из нее какую-то Горгону. Вы сказали, что она была жадная тиранка. В чем это проявлялось? В домашних делах? В крупном или в мелочах? Отвечайте четко.

— Мы не ладили с ней.

— Ответьте на вопрос.

— Мы глубоко ненавидели друг друга. — Она крепко сцепила пальцы.

— Ха! — Инспектор так и подпрыгнул на стуле. — Теперь мы поняли: выражено на языке двадцатого века. Не могли выносить даже вида друг друга, правильно? Царапались и шипели, как дикие кошки. Ну хорошо, — он поднял палец, — почему же тогда вы оставались вместе на протяжении двадцати одного года?

Его голос оживился.

— Благостность в терпении обретается... Она была одинокой королевой, я — нищенкой, ожидающей милостыни. Привычка становилась все сильнее. Мы были связаны с ней узами посильнее, чем родственные.

Эллери некоторое время смотрел на нее, подняв брови. Лицо инспектора выражало недоумение; он пожал плечами и красноречиво взглянул на окружного прокурора. Вели одними губами произнес слово «помешанная».

В тишине открылась дверь — и врачи ввезли на каталке тело Абигейл Дорн. Яростный взгляд инспектора наткнулся на предупреждающую улыбку Эллери; Эллери внимательно наблюдал за лицом Фуллер.

Эта мизансцена произвела совершенный переворот в настроении Сары Фуллер. Она встала, прижала к своей впалой груди ладонь. На ее щеках появились два ярких розовых пятна; она смотрела почти с любопытством, не отрываясь. Мертвое лицо ее хозяйки и ненавистной компаньонки было безжалостно открыто до самой шеи.

Молодой доктор указал на синее, опухшее лицо убитой:

— Простите за тяжелое зрелище. Цианоз. Это всегда так ужасно. Но вы сказали...

— Прошу вас. — Эллери махнул рукой в сторону двери, упреждая врача. Ему нужно было наблюдать за Сарой Фуллер.

Она медленно подошла к каталке, медленно осмотрела закостеневшее тело. Когда глаза ее пропутешествовали по всему телу и остановились на шее, она замерла.

— Греховная душа — да умрет! — вскрикнула она. — И да прославлена будет длань, ее покаравшая! — Голос Сары перешел на крик. — Абигейл, я предупреждала! Я говорила тебе, но ты не вняла, Абигейл! Наступило возмездие за грех сей...

Эллери насмешливо подпел ей стих из Писания. Бывшая компаньонка в ярости обернулась на звук его холодного циничного голоса; глаза ее метали молнии.

— Только идиоты насмешничают над грехом! — завизжала она. — Я увидела то, за чем пришла, — неожиданно спокойно, но весьма экзальтированно изрекла она. Казалось, женщина уже забыла свои прежние слова. Она взволнованно дышала; ее тощая грудь вздымалась. — Теперь я могу идти.

— Нет-нет, тут вы ошибаетесь. Не можете, — спохватился инспектор. — Сядьте, мисс Фуллер. Вам еще придется немного задержаться.

Казалось, она оглохла. Выражение экзальтации застыло на суровых чертах ее лица.

— Да бога ради! — орал инспектор. — Перестаньте же паясничать и снизойдите на грешную землю!

Он перебежал комнату и грубо схватил ее за руку. Тряхнул ее хилое тело. Но лица ее не оставляло неземное выражение.

— Вы не в церкви, мадам, вернитесь же!

Она позволила инспектору усадить себя, но сохранила отсутствующий вид всего своего существа. В сторону усопшей она не бросила больше ни взгляда. Эллери, который все это время внимательно наблюдал за ней, сделал знак врачам.

Поспешно, не скрывая облегчения, врачи в белых одеждах вывезли каталку и установили ее в лифте. Было слышно, как лифт спускается в помещение морга в подвале.

Инспектор вполголоса сказал Эллери:

— Сын, больше из нее ничего не вытрясешь. Она в сомнамбулическом состоянии. По-моему, уж лучше опросить на ее счет других. Как думаешь?

Эллери кинул взгляд на женщину, которая, как замороженная, сидела на стуле, пугая отсутствующим взглядом.

— Если больше ничего, — угрюмо сказал он, — то, по крайней мере, она может послужить прекрасным объектом работы для психиатра. Сделаю-ка я еще один ход и взгляну на реакцию... Мисс Фуллер!

Ее отсутствующий взгляд остановился на нем.

— Скажите, кто мог желать смерти миссис Дорн?

Она содрогнулась; взгляд ее стал осмысленным.

— Я... я не знаю.

— Где вы были этим утром?

— Сначала дома... Кто-то позвонил. Сказали, что случилось несчастье... Это кара Божья, это кара! — Лицо ее вспыхнуло; вдруг ее тон вновь стал спокойным и обыденным. — И мы с Хильдой поехали сюда. Мы ждали операции.

— И вы были все это время с миссис Дорн?

— Да. Нет.

— Так да или нет?

— Нет. Я оставила Хильду в комнате ожидания — вот там, через холл. Я нервничала. Я пошла бродить. Никто меня не останавливал. Я шла, и шла, и шла, и потом... — тут ее взгляд стал непроницаемым, — я вернулась к Хильде.

— Вы ни с кем не разговаривали?

Она медленно взглянула на него:

— Я искала, кого бы спросить. Искала врача. Доктора Дженни. Доктора Даннинга. Доктора Минхена. Я нашла только доктора Даннинга — в его кабинете. Он меня ободрил, и я пошла назад.

— Проверить! — пробормотал Эллери. Он начал ходить взад-вперед. Кажется, он что-то обдумывал. Сара Фуллер сидела в ожидании.

Когда он заговорил, в голосе его зазвучала угроза. Он обрушился на нее внезапно:

— Почему вы не передали телефонную просьбу доктора Дженни мисс Дорн, чтобы миссис Дорн была сделана инъекция инсулина?

— Я сама была больна в тот вечер, вчера. Большую часть дня я провела в постели. Когда пришло сообщение, я выслушала, но когда Хильда вернулась, я уже спала.

— А почему вы не сказали ей утром?

— Я забыла.

Эллери склонился над ней, глядя ей в глаза:

— Вы понимаете, что благодаря вашему «провалу в памяти» вы морально ответственны за смерть миссис Дорн?

— Почему... что такое?

— Если бы вы передали мисс Дорн просьбу доктора Дженни, она бы сделала миссис Дорн инъекцию инсулина, и та не впала бы утром в кому и соответственно не очутилась бы на операционном столе, оставленная беззащитной на расправу убийце. Ну так как?

Ее взгляд не изменился.

— На все Божья воля...

Эллери выпрямился, пробормотав:

— Вы так хорошо знаете Писание... Мисс Фуллер, почему миссис Дорн боялась вас?

Сара Фуллер встала, задохнулась, будто у нее кончилось дыхание. Затем улыбнулась странной улыбкой, сжала губы и вновь села на стул. В ее увядшем лице появилось что-то странное. Глаза стали ледяными.

Эллери сдался:

— Свободны!

Она поднялась, застенчиво оправила одежду и, не говоря ни слова и ни на кого не глядя, выплыла из комнаты. По знаку инспектора за нею вышел детектив Хессе. Инспектор раздраженно повернулся спиной. Эллери глубоко вздохнул.

Человек в щегольской шляпе и черном пиджаке вошел вслед за Вели в комнату. Он жевал потухшую сигару. Бросив на каталку черный врачебный чемоданчик, он встал, раскачиваясь на каблуках, с любопытством разглядывая мрачных присутствующих.

— Привет! — сказал он наконец, сплевывая на пол. — Я не заслуживаю хоть чуточку внимания? Где здесь похороны?

— О, привет, док. — Инспектор рассеянно пожал ему руку. — Эллери, поздоровайся с Праути. — Эллери кивнул. — Тело — в морге, док. Они только что спустили его в подвал.

— В таком случае я пошел, — сказал Праути. Он двинулся к двери лифта. — Эта дверь? — Праути нажал кнопку — послышался звук поднимающегося лифта. — Между прочим, инспектор, — открывая дверь, продолжал Праути, — здешний медицинский эксперт может сам все это проделать. — Он хмыкнул. — Так старушка Абби покинула нас? Ну что ж, не она первая, не она последняя. Улыбайся — все пройдет! — Он исчез в кабинке лифта, и лифт снова пополз вниз.

Сэмпсон встал и потянулся.

— А-а-а! — зевнул он, почесав затылок. — Я в совершенном тупике, Квин. — Инспектор страдальчески кивнул. — А эта старая дура — или сумасшедшая — только запутала все еще хуже... — Сэмпсон хитро взглянул на Эллери: — Что ты скажешь, сынок?

— Мало ценного. — Эллери выудил откуда-то сигарету и осторожно закурил. — Я пока вижу несколько вещей, интересных вещей. — Он усмехнулся. — В моем сознании где-то глубоко мерцает свет, но вряд ли это можно назвать решением. Вы знаете...

— Кроме нескольких очевидных фактов, — перебив его, начал окружной прокурор.

— Они совсем не очевидны, — серьезно сказал Эллери. — Эти туфли, к примеру, — вот это очевидно.

Рыжеволосый Тимоти Кронин фыркнул.

— Ну и что вы извлечете из туфель? Я так ничего здесь не вижу.

— Ну, по крайней мере, — задумчиво продолжил окружной прокурор, — тот, кто их надевал последним, был на несколько дюймов выше доктора Дженни...

— Эллери уже сказал об этом. Ну и что? — сухо заметил инспектор. — Могу вам сказать, это как искать иголку в стоге сена... Проследи за этим, Томас. И начни с госпиталя — мы можем отыскать преступника прямо на месте.

Вели обсудил детали с Джонсоном и Флинтом, — и они вышли.

— Не сразу, — сказал сержант, — но парни найдут след.

Эллери курил, глубоко затягиваясь.

— Эта женщина... — пробормотал он. — С одной стороны, религиозный фанатизм много значит. Что-то ее свело с ума. Между нею и покойной существовала весьма реальная ненависть. Мотив? Причина? — Он пожал плечами. — Да, эта женщина завораживает своей странностью.

— А доктор Дженни... — начал Сэмпсон, поглаживая челюсть. — У нас достаточно улик, Квин...

То, что сказал окружной прокурор, затерялось в шуме, учиненном возвратившимся Харпером, который нараспашку раскрыл дверь и ввалился с триумфом, держа в руках большой бумажный пакет.

— Седовласый мальчик возвращается с едой! — проорал он. — Налетайте, парни. И ты, Вели, колосс ты наш. Хотя вряд ли здесь достаточно продуктов, чтобы наполнить твой желудок... Вот кофе, ветчина, пикули, и сыр, и бог знает что еще...

Они в тишине жевали сандвичи и пили кофе. Харпер хитро наблюдал за ними и молчал. Только когда дверь лифта открылась, и появился доктор Праути, мрачный и усталый, они вновь заговорили.

— Ну так что, док? — спросил Сэмпсон и впился зубами в сандвич.

— Удушение. — Праути уронил чемодан и бесцеремонно присоединился к жующим. — Черт, — пробормотал он, издыхая, — это было легкое убийство. Одно движение вокруг шеи — и бедной старушке конец. Угасла как свечка... А этот Дженни. Он хороший хирург. — Он взглянул на инспектора. — Жаль, не успел ее прооперировать. Жестокий разрыв желчного пузыря. И диабет, как я понимаю... Медицинское заключение совершенно верное. Аутопсия почти не нужна. Напряжение мускулатуры. Видны следы внутривенных инъекций...

Он говорил и жевал. Скоро разговор стал всеобщим. Предположения сыпались одно за другим. Эллери поставил у стены стул и уставился в потолок.

Инспектор вытер рот платком.

— Ну так, — проговорил он, — остался только этот Кнайсель. Наверное, он там сидит, снаружи, возмущаясь, как и все? Как, сын?

Эллери махнул рукой в знак согласия. Но внезапно глаза его сузились, и он с силой стукнул стулом об пол.

— Есть идея! Какой я глупец, что раньше не додумался!

Слушатели недоуменно переглянулись. Эллери возбужденно вскочил на ноги.

— Давайте-ка посмотрим на этого австрийца. Этот таинственный Парацельс может оказаться интересным объектом... Я всегда интересовался алхимиками.

И он почти побежал к двери амфитеатра.

— Кнайсель! Доктор Кнайсель здесь? — прокричал он.


Читать далее

Глава 11. ДОЗНАНИЕ

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть