Онлайн чтение книги Тайна голландской туфли The Dutch Shoe Mystery
Глава 12. СЛЕДСТВЕННЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ

Доктор Праути смел со своих колен крошки, встал, поковырял во рту пальцем, взял свой черный чемоданчик...

— Пошел, — провозгласил он. — Пока.

Он прошел через дверь, насвистывая и шаря в кармане в поисках сигары.

Эллери Квин отступил, чтобы позволить Морицу Кнайселю войти в амфитеатр.

Инспектор Квин делал умозаключения быстро и сразу; по его мнению, Кнайсель относился к «людям-козырям». Он был мал ростом, темноволос, с европейским типом лица, с ощипанной бородкой, с глубокими и мягкими, как у женщины, глазами.

При этом Мориц Кнайсель был самым неожиданным индивидуумом из тех, кого Квин встретил в деле Абигейл Дорн.

Пальцы его были запятнаны, прожжены химикатами. Кончик левого указательного пальца был порезан и кровил. Униформа его выглядела так, будто он побывал в химической атаке: она была буквально испещрена цветными пятнами и прожжена до дыр. Даже обшлага его брюк и парусиновые туфли и те были потрепаны и прожжены.

Эллери, рассматривая его из-под полуприкрытых век, прикрыл дверь и указал на стул:

— Садитесь, доктор Кнайсель.

Ученый подчинился без единого слова. Он источал ауру всецелого поглощения своими мыслями — и это приводило в замешательство. Он не замечал взглядов ни Квина, ни окружного прокурора, ни других детективов; они же сразу поняли причину его отрешенности. Он не был напуган, не был ни уклончив в ответах, ни насторожен. Он просто был глух и слеп к окружающему.

Он сидел, отгородившись от них своим собственным миром, странная хилая фигурка из фантастических, псевдонаучных фильмов.

Эллери встал напротив Кнайселя, сверля его глазами. Прошло несколько минут, и ученый, кажется, почувствовал устремленный на него взгляд: он поднял глаза.

— Простите, — сказал он по-английски, слишком правильно выговаривая слова; и сразу стало ясно, что говорит иностранец. — Вы хотите допросить меня. Я только что услышал, что миссис Дорн была удушена.

Эллери расслабился и сел рядом.

— Что так поздно, доктор? Миссис Дорн мертва уже несколько часов.

Кнайсель чуть притронулся ладонью к шее.

— Я, видите ли, здесь почти посторонний. В моей лаборатории — совершенно особый мир. Научный интерес...

— Хорошо, — сказал Эллери, положив ногу на ногу, — я всегда думал, что наука — это особая форма нигилизма... вы, похоже, не сильно взволнованы новостью, доктор...

Глаза Кнайселя выразили удивление.

— Дорогой мой! — запротестовал он. — Смерть — это вряд ли то явление, которое может вызвать у ученого много эмоций. Конечно, фатальные явления всегда поражают, но не до той степени, чтобы вызвать сантименты. В конце концов... — На губах его появилась загадочная улыбка, — мы ведь против буржуазного отношения к смерти, не так ли? «Покойся с миром» — и так далее. Я бы с большим удовольствием процитировал испанскую, возможно несколько циничную, эпиграмму: «Лишь тот достоин почитания и оплакивания, кто мертв и покоится под плитой».

Эллери был удивлен и ожидал продолжения разговора, неожиданно обретя интересного собеседника. И улыбка, и любопытство ясно читались в его глазах; брови его то и дело в изумлении поднимались.

— Поражаюсь вашей эрудиции, доктор Кнайсель, — сказал он с теплотой. — Но вам, вероятно, известно, что, когда этот таинственный возница — смерть — берет в повозку сопротивляющегося новичка, он иногда сбрасывает прежнего, чтобы уравновесить экипаж... Я, конечно, заинтересован в столь пошлом и неинтересном последствии смерти, как наследование и завещание. В первом завещании покойной не все ясно, доктор... Могу я похвалиться своей эрудицией перед вами, доктор? Вот эта цитата, как ни забавно, из датского: «Тот, кто ждет смерти ближнего, чтобы завладеть его башмаками, рискует остаться босым».

Кнайсель ответил приятным голосом:

— И из французского тоже, вероятно. Множество афоризмов совпадают в разных народностях.

Эллери засмеялся почти счастливо, с восхищением кивнул:

— Я и не знал. Придется проверить вас, доктор. Ну а теперь...

— Вы, без сомнения, желаете знать, где и как я провел это утро... — любезно продолжил Кнайсель.

— Будьте так любезны, расскажите.

— Я приехал в госпиталь в 7.00, в мой обычный час. — Кнайсель сложил руки на коленях. — Пришел в лабораторию уже переодевшись, поднявшись из подвала, где у нас находятся общие раздевалки. Лаборатория располагается на этом этаже, через коридор по диагонали из северо-западного угла амфитеатра. Но я уверен, что вам это уже известно...

— Ну конечно! — пробормотал Эллери.

— Я закрылся в лаборатории и пробыл там до тех пор, пока один из ваших помощников не позвал меня. Я сейчас же прошел в амфитеатр, в соответствии с вашим приказом, и тут только узнал, что миссис Дорн этим утром была убита.

Он сделал паузу, держась со сверхъестественным спокойствием. Однако Эллери не сводил с него глаз.

— Этим утром никто меня не тревожил, — продолжал безмятежно Кнайсель. — Иначе говоря, я был один в лаборатории с нескольких минут начала восьмого до недавнего времени. Работал не прерываясь — и без всяких свидетелей. В это утро даже доктор Дженни не появился в лаборатории, вероятно по причине смерти миссис Дорн и последовавших забот. А доктор Дженни обязательно навещает меня каждое утро... Думаю, — задумчиво заключил он, — это все.

Эллери продолжал сверлить его взглядом. Инспектор Квин, не мигая, наблюдал за ними обоими. Он вынужден был признаться себе, что, несмотря на высокое самообладание Эллери, тот никогда еще не был так несобран.

Старик начал хмуриться. Он ощутил приступ неопределенного, но явственного гнева.

Эллери улыбнулся:

— Превосходно, доктор Кнайсель. И, поскольку вам заранее известно все, что я хотел у вас спросить, возможно, вы ответите на мой следующий вопрос без вопроса как такового?

Кнайсель задумчиво погладил свою некрасивую бородку:

— Не так уж сложно, э... мистер Квин, я полагаю?.. Вы хотели бы знать о сути исследований, которые мы с доктором Дженни совместно проводим? Я прав?

— Совершенно.

— Преимущества научного опыта для ума неисчислимы, как видите, — добродушно прокомментировал Кнайсель. Глядя прямо в глаза друг другу, эти двое разговаривали как хорошие старые приятели. — Хорошо. Мы с доктором Дженни вот уже два с половиной года... ах нет, в следующую пятницу это будет уже два года и семь месяцев — работаем над применением металлических сплавов в медицине.

Эллери весьма серьезно ответил:

— Ваше научное мировоззрение, доктор, для меня недостаточно ясно — да простится мне грех сомнения... Мне хотелось бы знать гораздо больше. Я хотел бы узнать от вас о конкретной природе этого металлического сплава. И о том, сколько денег было уже вложено в эксперимент. Я хотел бы узнать о вашей личной биографии — и на каком основании вы с доктором Дженни сформировали столь прочную научную коалицию. Мне хотелось бы знать, почему миссис Дорн решила прекратить субсидирование ваших дальнейших работ... — Он на секунду замолк, насмешливо скривив рот. — Мне бы хотелось также узнать, кто убил миссис Дорн, но это, я полагаю...

— О, это вовсе не бесполезный вопрос, сэр, вовсе нет... — Кнайсель чуть улыбнулся. — Мой научный опыт учит меня тому, что все, что нужно аналитику для разрешения трудного вопроса, — это, во-первых, многообразие запутанных и непонятных явлений, имеющих отношение к вопросу; во-вторых, это терпение и еще раз терпение; в-третьих, способность объять умом и неиспорченным воображением всю целостность проблемы... Впрочем, это все не отвечает на ваши вопросы.

Итак, какова природа нашего металлического сплава? Боюсь, — деликатно сказал Кнайсель, — что я вынужден отказаться удовлетворить ваше любопытство. Во-первых, это отнюдь не поможет вам раскрыть преступление; во-вторых, это научная тайна, которая принадлежит нам с доктором Дженни... Однако одно могу сказать: когда мы закончим работу в том виде, как планируем, мы произведем сплав, который позволит забыть об использовании стали в медицине!

Окружной прокурор и его заместитель обменялись красноречивыми взглядами, затем вновь обратили глаза — уже с новым вниманием — к маленькому нелепому человечку.

Эллери хмыкнул.

— Не буду давить на вас. Если вам двоим удастся заменить сталь более дешевым и превосходящим ее по свойствам металлом — вы станете миллионерами за одну ночь.

— Именно. И в этом причина того, что лаборатория засекречена, укреплена со всех сторон замками и стенами, металлическими дверями и всем, что охраняет от воровских рук и взглядов. Я могу сказать, — не без гордости продолжал Кнайсель, — что наш окончательный продукт будет значительно легче, прочнее, пластичнее и долговечнее, чем сталь. Кроме того, столь же прочен и более дешев в изготовлении.

— Вы, случаем, не открыли философский камень? — пробормотал Эллери.

Взгляд Кнайселя стал острым.

— Разве я похож на шарлатана, мистер Квин? — напрямую спросил он. — Опять-таки, научная вера доктора Дженни в меня и мои научные достижения является гарантией серьезности наших исследований. Говорю вам, — и тут голос его окреп и возвысился, — что мы работаем над лучшим конструктивным материалом будущего! Он произведет революцию в аэронавтике! Разрешит одну из самых больших проблем астрофизики. Человек сможет завоевать не только космическое пространство, но и всю Солнечную систему. Этот сплав будет применяться везде: от изготовления булавок и ручек до строительства небоскребов... И ведь это, — закончил он, — уже почти законченная работа.

Повисла тишина. Слова ученого впечатляли и делали все нереальные события возможными.

Эллери казался впечатленным менее, чем другие.

— Я не хотел бы попасть в ту же категорию антинаучных мракобесов, которые мучили Галилео и смеялись над Пастером, однако — скажу как аналитик аналитику — я предпочел бы увидеть ваш продукт своими глазами. От слов к делу... Какова стоимость ваших исследований, доктор Кнайсель?

— Не знаю точно, хотя полагаю, что гораздо более восьмидесяти тысяч... Финансовая сторона дела — в ведении доктора Дженни.

— Наивный экспериментатор, — чуть слышно пробормотал Эллери. — Все проще. Итак, сэр, что там... хром, алюминий, уголь, молибден — все это не может столько стоить, если, конечно, вы не заказываете их вагонами. Нет, доктор, вам придется просветить меня подробнее по этому вопросу.

Кнайсель позволил себе скептическую улыбку.

— Вижу, что вы незнакомы со стоимостью химически чистых металлов. Вы могли бы упомянуть молибденит, вульфенит, шилит, молибдит и прочие руды, из которых извлекается чистый молибден. Я преподнес вам проблему с совершенно нетрадиционной точки зрения...

А что касается стоимости, то я могу быть не в курсе некоторых вещей. Я заведую самой лабораторией и оборудованием. Покупкой реактивов и приборов. Но скажите, вы имеете хоть какое-то представление о стоимости новейшей вентиляционной системы, оборудования для обогащения металлов, турбин, наконец, электролитического оборудования, катодных трубок и тому подобного?

— Примите мои извинения. Я — всего лишь законник. Так какова ваша краткая биография, доктор?

— Мюнхен в Германии, Сорбонна во Франции, Массачусетс в США. Специальная лаборатория и исследовательская работа... Три года в США, в Бюро стандартов департамента металлургии, после получения американского гражданства. Пять лет после этого в одной из крупнейших сталелитейных компаний Американского континента. И все это время вел независимые исследования, во время которых и появилась у меня та идея, над которой сейчас работаю...

— Как вы встретились с Дженни?

— Нас познакомил коллега, так... знакомый по научной работе. Я был тогда беден. Мне требовалась помощь человека, который помог бы финансами в экспериментах, а также с технической стороной дела. И кроме всего прочего, человека, которому я мог бы доверять. Доктор Дженни соответствовал всем этим требованиям. Он загорелся моей идеей. Остальное вы додумаете сами.

— Почему вдруг миссис Дорн решила прекратить субсидировать ваш проект?

На переносице Кнайселя появилась тонкая белая линия.

— Она устала. Две недели назад она вызвала нас с Дженни на беседу к себе домой. Шесть месяцев экспериментов — срок, который мы первоначально поставили, — обратились в два с лишним года. И мы все еще не завершили. Она сказала нам, что потеряла интерес к нашей работе. Она очень деликатно сообщила о своем решении, и нам нечего было возразить. Это и определило ее решение.

Мы были, конечно, обескуражены. Но какие-то деньги еще оставались. Мы решили прекратить эксперименты, только когда они совсем закончатся, а до того времени работать так, как если бы ничего не изменилось. Тем временем доктор Дженни решил каким-то образом пополнить фонды...

Внезапно в разговор вступил окружной прокурор:

— Когда она вам это сказала, она говорила, что ее адвокат вносит изменения в завещание?

— Да.

— Вам известно — было ли написано новое завещание и было ли оно подписано? — Инспектор Квин похлопал Кнайселя по колену.

Кнайсель пожал плечами:

— Я не знаю. Я только надеюсь, что нет. Ситуация значительно облегчится, если первое завещание все еще в силе.

— А разве вам неинтересно, подписано ли новое завещание? — тихо спросил Эллери. — Почему вы не спросите об этом прямо?

— Я не позволяю земным интересам пересекаться с моей работой. — Кнайсель спокойно поглаживал бородку. — Я не только металлург, но и философ в некотором смысле. Чему быть — того не миновать.

Эллери устало встал.

— Вы столь невероятно порядочны, доктор, что трудно в это поверить. — Он в задумчивости растрепал свою шевелюру и смотрел на Кнайселя сверху вниз.

— Благодарю, мистер Квин.

— И все же мне не верится, что вы настолько лишены эмоций, как это показываете. Например, — Эллери навис над Кнайселем, фамильярно опершись на спинку его стула, — я убежден, что, если к вашей груди подвесить кардиометр, доктор, он бы отметил учащенный пульс при таком заявлении: «Абигейл Дорн была убита до того, как успела подписать второе завещание...»

— Напротив, мистер Квин. — Кнайсель блеснул белыми зубами на смуглом лице. — Я вовсе не удивлен, поскольку и ваша методика, и ваша мотивировка столь очевидны... Я совершенно убежден, что инсинуации недостойны вашего интеллекта... Это все, сэр?

Эллери внезапно выпрямился.

— Вы в курсе того, что доктору Дженни причитается приличный кусок недвижимости по завещанию миссис Дорн?

— Разумеется, в курсе.

— В таком случае можете идти.

Кнайсель легко поднялся и поклонился Эллери с континентальной грацией. Отдельно и столь же грациозно он отвесил поклоны окружному прокурору, инспектору, Кронину и Вели, а затем с невозмутимым видом вышел из комнаты.

— А теперь, — вздохнул Эллери, обессиленно опускаясь в кресло, — я вынужден признать, что встретил достойного противника...

— Ерунда! — Инспектор взял понюшку табаку. — Просто классический «ботаник».

— Он — та еще загадка, — произнес Сэмпсон.

Харпер, газетчик, за все это время не произнес ни слова, сидя в своем кресле и надвинув на глаза шляпу. Но ни разу за все время опроса ученого он не перевел взгляда с его лица на другой объект.

— Ну что, старик, — сказал вдруг Харпер, — тебя можно поздравить: ты получил горячую информацию. Не возражаешь против газетной метафоры? «Горячая информация от айсберга».

— Склонен согласиться с тобой, Пит. — Эллери вытянул ноги, улыбнулся. — Ты, наверное, знаешь научный факт: восемь девятых айсберга скрыто под водой...