Онлайн чтение книги Эхобой The Echo Boy
Глава 4

Я отправилась на кухню, чтобы выпить завтрак. Настояла на том, чтобы приготовить его самой, несмотря на предложение Алиссы. Если кто-то делает за тебя все, недолго впасть в депрессию. Папа показывал мне статистику. Количество самоубийств растет прямо пропорционально количеству Эхо на человека.

Алисса продолжила рассказывать мне о расписании на день:

– Половина восьмого утра. Ваш первый урок начинается через десять минут.

– Знаю, но спасибо за напоминание.

– Семь часов тридцать одна минута. Ваш первый урок начинается через девять минут.

Выпив высококалорийный банановый шейк (я соблюдала здоровую диету), я приняла таблетки для улучшения мозговой деятельности, о которых мне не уставала напоминать мама.

– Семь часов тридцать две минуты. Ваш первый урок начинается через восемь минут.

– О’кей, я знаю.

На этой фразе в кухню вошел папа. Это был первый и единственный раз, когда я видела его живым в тот день. Да. Последний раз, когда я вообще видела его живым. Папа заварил себе красный чай. Он еще не принял душ. Казалось, за ночь его борода выросла еще больше и стала еще темнее. Он явно находился в «состоянии, когда книга почти закончена» – где-то между абсолютным счастьем и вселенским горем. В сущности, мой папа был единственным человеком в мире, способным испытывать такие эмоции одновременно. Очень . Это слово подходило папе как нельзя лучше. Он был очень увлекающимся и очень сложным, очень добрым, и очень надоедливым, и очень человечным.

Папа говорил о последних новостях. Не могу сейчас вспомнить, о чем именно. Что-то о зачистках, которые испанское правительство устроило в Андалусии.

– Монстры ничем не отличаются от нас. Никто не просыпается с мыслью, что он монстр. Ты можешь даже не заметить, как стал одним из них, ведь изменения происходят постепенно.

В этом весь мой папа. Он мог войти в комнату и с ходу начать рассказывать что-нибудь в этом роде.

– Семь часов тридцать три минуты. Ваш первый урок начинается через семь минут.

Папа посмотрел на меня и, не глядя на Алиссу, ткнул в ее сторону пальцем:

– Что это с ней сегодня? – Папа никогда не стал бы так говорить о человеке, но, когда речь шла об очередном техническом объекте, это было в порядке вещей.

– Не знаю, – отозвалась я, допивая остатки шейка. – Она еще и в комнату ко мне пришла – сообщила, что пора вставать.

– А прежде она так делала? – спросил папа и оперся на трость, поморщившись от боли.

– Папа, сядь – я принесу тебе чай.

– Нет. – Он вскинулся и тут же зажмурился – отчасти от боли, отчасти от злости, – а потом посмотрел на меня. – Я в состоянии сам принести себе этот чертов чай. Договорились? Я вполне могу сам с этим справиться.

Вдруг он замер, будто поразившись собственным словам.

– Извини. Я не хотел тебе грубить. Я сейчас сам не свой. Прости меня, Одри.

Папа часто бывал сам не свой, но крайне редко позволял себе так со мной разговаривать. Должно быть, он и правда был на взводе.

– Ничего страшного, – ответила я.

– Так, мне надо подумать, – папа заваривал чай.

К нам подошла Алисса и достала из кухонного шкафчика стакан и сахар. На ней, как всегда, был белый самоочищающийся жилет и белые брюки. Ее гладкие руки казались еще более гладкими, чем обычно, и более искусственными. Я принюхалась – ее запах был слишком «чистым». Она пахла больницей. Алисса положила в стакан пять ложек сахара, залила их водой и размешала ложкой. А затем выпила все это почти залпом.

– Семь часов тридцать четыре минуты. Ваш первый урок начинается через шесть минут. Я думаю, вам пора к нему готовиться.

Папа нахмурился и посмотрел на меня:

– Погоди-ка минутку, ты это видела?

– Видела что?

– Пять ложек сахара.

– И что это значит?

– Обычно ей требуется одна. Эхо функционирует на пятидесяти миллилитрах воды и одной ложке сахара в течение суток.

Я кое-что вспомнила.

– Прошлой ночью… Она делала себе сладкую воду и прошлой ночью. Я вышла попить и заметила, что ее нет в гостевой комнате. А потом встретила ее на кухне, она как раз допивала стакан, а на столе был сахар. – (Я все еще считала ту комнату гостевой, хотя Алисса и подзаряжала там каждую ночь аккумулятор.)

Папа повернулся к Алиссе, глядя на нее испытующим взглядом журналиста:

– Алисса, могу я тебя кое о чем спросить?

– Вы можете меня кое о чем спросить.

– Сколько сахара тебе требуется каждые сутки?

– Эхо требуется всего одна столовая ложка сахара каждые сутки.

– Да, я в курсе. Этого количества вполне достаточно среднестатистическому Эхо. Так почему ты только что положила пять столовых ложек сахара в свой стакан и все это выпила?

– Я положила в воду только одну столовую ложку сахара.

Папа недоверчиво рассмеялся:

– Нет, это не так, мы с Одри только что сами видели своими глазами.

– Эхо не лгут, – ответила Алисса с таким бесстрастным выражением лица, какое может быть только у Эхо.

– Они определенно не должны этого делать, – заметил папа, опуская чашку на стол.

– Хотите, чтобы я помыла чашку? – спросила Алисса со своей идеальной искусственной улыбкой.

– Да, – пробормотал папа и, обращаясь ко мне, добавил: – За ней надо присматривать. Тут что-то не так.

Честно говоря, в тот момент у меня промелькнула мысль, что папа слегка перегибает. Он частенько перегибал. Как, например, в тот раз, когда заявил, что ментальные провода позволят корпорациям промыть мозги всему человечеству – в буквальном смысле слова. Но, как известно, ничего такого не произошло.

Алисса посмотрела на меня, все еще улыбаясь:

– Осталось пять минут до начала урока китайского. Сейчас я пойду в класс. Надеюсь вскоре вас там увидеть.

Никакого класса на самом деле не было – речь шла о гостевой комнате, где жила Алисса.

Эхо вышла из кухни. Папа глубоко вздохнул и посмотрел на меня. А потом зазвонил холофон.

– Да, – ответил он.

Среди комнаты зависла тридцатисантиметровая голограмма мамы – та стояла у офисного здания в Тайбэйе.

– Привет, встреча в Новом Нью-Йорке отменилась, и я приеду пораньше. Мне хотелось бы кое о чем поговорить. Просто одна вещь не дает мне покоя с утра, с тех пор как я уехала.

– О чем ты? Лорна?

А потом изображение погасло. Связь прервалась. Место, где только что была голограмма, теперь казалось пустым и печальным. Папа пытался перезвонить, но ничего не вышло.

– Как думаешь, о чем она хотела поговорить? – спросила я.

– Не знаю, – ответил папа и добавил с грустью в голосе: – Не знаю. Мы поспорили сегодня с утра, не очень сильно. И я… я вел себя глупо. Наверное, об этом она и хотела поговорить. Мы любим друг друга, ты же знаешь…

– Да, пап, конечно, я знаю.

Сказала ли я это на самом деле, или мне только хотелось произнести эти слова? Надеюсь, что все-таки сказала.

– Послушай, Одри, я понимаю, что в последнее время слишком много работал. Но мне осталось буквально несколько дней – и книга будет окончена. Всего несколько дней. Да, я знаю, что отдал ей много времени, но она очень важна. Надеюсь, эта книга сможет изменить мир к лучшему. В любом случае, я ее уже почти завершил. А потом мы поедем на каникулы – я обещаю. После аварии мы так никуда и не выбирались, чтобы хорошенько отдохнуть. Будет здорово съездить в какое-нибудь симпатичное местечко.

Симпатичное местечко.

Он щелкнул кнопкой радио – наверное, хотел послушать новости. Там как раз звучала реклама компании «Касл». Папа резко выключил радио и почти сразу ушел к себе кабинет.

А я отправилась на занятия. Мне показалось, что Алисса не совсем в норме. Она была оживленнее, чем обычно, – должно быть, так на нее повлияло слишком большое количество сахара. Она буквально накинулась на китайский, и тараторила так быстро, что я едва успевала отвечать на вопросы.

– Hen pia liang. Как это перевести?

– Это хорошо.

– Hen hao.

Hen hao. Отлично. Но потом мне вдруг вспомнилось, что hen pia liang значит «это красиво», а не «это хорошо». И не все, что красиво, будет хорошим. В тот день мне было сложно сосредоточиться, даже несмотря на таблетки для мозга, и я продолжала делать глупые ошибки. Но странное дело: Алисса меня не исправляла, хотя и была запрограммирована на совершенное знание китайского, а также двухсот других иностранных языков.

– Hen hao… hen hao… hen hao…

А потом мы сразу, без перерыва, перешли к климатологии. Этот урок Алисса тоже вела на всех парах.

– За последние сто лет, – ее голос казался более высоким, чем раньше, – в поверхностных водах восточной части Тихого океана резко возросли температурные флуктуации. Это играет важную роль в работе климатологов. Подобные флуктуации, которые так же называются южными колебаниями Эль-Ниньо[5]Теплое течение, которое время от времени возникает вдоль берегов Эквадора и Перу в конце декабря; вызывает резкое изменение погодных условий во всех частях света, особенно же оно влияет на количество осадков, выпадающих на большей части восточного побережья Австралии., уже на протяжении более ста лет представляют собой уникальное явление в океанической среде, находящееся под пристальным наблюдением специалистов. Такие температурные изменения в водах Тихого океана у берегов Южной Америки, как правило, наблюдаются в период рождественских каникул. Они долгое время являлись предвестниками таких природных катаклизмов, как ураганы и тропические штормы. Но если раньше резкие колебания температуры океанической воды происходили раз в несколько лет, то сейчас они почти не прекращаются. Это одна из причин, по которой побережье Бразилии, как и многие другие места, едва ли не полностью обезлюдело. Даже серьезные изменения в погоде, происходившие в Европе за последние пятьдесят лет (ливневые дожди, охватившие северную Европу, или повышение температуры окружающей среды, превратившее южную Италию и южную Испанию в пустыни и вызвавшее массовую эмиграцию населения на север этих стран), были предсказаны именно благодаря температурным колебаниям в Тихом океане.

Климатология меня угнетала. Не так сильно, как история двадцать первого века, но близко к тому. Опять же в тот день я не могла сконцентрироваться на том, что говорит Алисса – отчасти из-за чересчур быстрого темпа ее речи. И в комнате что-то изменилось. Вначале я никак не могла понять, в чем дело. Вроде бы все было на своих местах.

Мы с Алиссой сидели друг напротив друга за старой интерактивной партой, которую мои родители купили в секонд-хенде «Техмарта». Во время урока климатологии на столешнице появлялось все то, о чем Алисса рассказывала: карты спутников, клубящиеся облака, ураганы, цунами, пустыни, дожди, наводнения и прочие стихийные явления, которые приводили к трагическим для людей последствиям.

Кровать Алиссы стояла на прежнем месте, у окна, идеально застеленная – такой могла быть только кровать Эхо: белые одеяла сложены с хирургической аккуратностью, подушки выглядели так, как будто на них никто никогда не спал. Конечно, в привычном смысле слова Эхо не спали. Они подзаряжались. Это означало, что в течение двух часов они лежали на кровати в выключенном состоянии.

За окном сквозь полосы дождя виднелся белый магнитный трек, напрямую соединенный с треком А1 Лондон и старым алюминиевым левибордом снизу. В отдалении, за параллельными треками проглядывали дома. Абсолютно одинаковые здания на сваях в духе девяностых[6]Имеются в виду 2090-е годы., построенные одной и той же компанией. По направлению к Лидзу дома теснились все ближе друг к другу, а на линии горизонта высились многоквартирные небоскребы на сваях и вращающийся в воздухе рекламный щит «Белой Розы» – самого крупного торгового центра в северной Англии. На своих тонюсеньких ножках дома были похожи на насекомых из стали, искусственной древесины и аэрогеля. Они стояли под серым небом, которое казалось темнее обычного и нависало, как пуховое одеяло, – то ли укрывало нас, то ли загоняло в ловушку, заставляя задыхаться и думать, что солнце – это какой-то наглый обман.

И тут я наконец поняла, что же все-таки изменилось в комнате. Там не было ничего нового, но кое-что исчезло. Когда Алисса прибыла в наш дом, она была снабжена ССЭ – Системой Слежения за Эхо. Небольшое серое устройство контролировало все ее действия и передавало информацию о них «Семпуре». Но его там не было. Может быть, папа его просто выкинул. Я хочу сказать, что владельцы Эхо не обязаны хранить эту штуковину. К тому же у Эхо производства «Касл» таких устройств вообще не было. Возможно, папе было противно, что техническая компания может следить за всем, что происходит у него в доме. Да, наверняка все так и было.

– Вы меня внимательно слушаете? – спросила Алисса совершенно нестрого, скорее безразлично. Я бросила взгляд на букву «Э», вытатуированную на тыльной стороне ее ладони. Такая отметка есть у каждого Эхо. Их клеймят, как рабов. Если когда-нибудь они научатся мыслить самостоятельно, войны не миновать. Это была главная папина теория. Она заключалась в том, что люди – и он в том числе – сами роют себе могилу.

– Да, извини, – отозвалась я, зная, что нелепо извиняться перед Эхо.

Она посмотрела на меня чуть дольше, чем требуется:

– Извинение принято.

– Просто… Я не пойму, где твоя ССЭ. Она же должна стоять у кровати, разве не так?

– Она мне больше не нужна. Необходимость в контроле со стороны «Семпуры» отпала.

– Но почему?

– Я пробыла в вашем доме более тридцати дней. Период адаптации завершен. По предписанию «Семпуры», спустя месяц Эхо считается абсолютно безопасным. Любые неполадки, если таковые имеются, должны проявиться за этот период. И в мои задачи входит утилизация ССЭ.

– Понятно, – конечно, я могла бы проверить, правда ли это. Так я и сделала, но потом. А в тот момент я даже не понимала, какая опасность мне угрожала.