Онлайн чтение книги Империя волков The Empire of the Wolves
14

В понедельник утром Анна Геймз незаметно покинула свою квартиру, села в такси и поехала на Левый берег. Она помнила, что многие магазины медицинской книги находятся на перекрестке близ Одеона.

В одной из книжных лавок она долго рылась на полках в поисках информации о биопсии мозга. Слова Акерманна звучали у нее в голове: «стереотоксическая биопсия». Ей не стоило никакого труда обнаружить фотографии и детальное описание методики проведения операции.

Она увидела обритые головы пациентов, заключенные в металлическую арматуру наподобие клетки или куба, привинченного к вискам. В верхней части снимка фигурировало стальное зубило.

Анна проследила по снимкам все этапы операции. Сверло, протыкающее кость; скальпель, проникающий в отверстие и рассекающий твердую мозговую оболочку – мембрану, окружающую серое вещество; полая игла, погружающаяся в мозговое вещество. На одном из снимков можно было даже разглядеть розоватый цвет органа – фотограф поймал его в тот момент, когда хирург извлекал зонд.

Все что угодно, кроме этого.

Анна приняла решение: она будет искать другого врача, который поставит ей другой диагноз и предложит альтернативное лечение.

Она ринулась в пивную на бульваре Сен-Жермен, сбежала по лестнице в подвал, нырнула в телефонную кабину и начала листать телефонный справочник. После нескольких неудач – кто-то из врачей отсутствовал, другие были загружены под завязку – она наконец попала на Матильду Вилькро, психиатра и психоаналитика.

Низкий голос звучал легко, почти насмешливо. Анна, не вдаваясь в детали, сказала, что у нее «проблемы с памятью», и попросила о срочной встрече. Врач согласилась немедленно принять ее. Кабинет рядом с Пантеоном, в пяти минутах от Одеона.

Анна сидела в маленькой приемной, обставленной старинной резной мебелью, – казалось, что ее вывезли прямиком из Версальского дворца. Она разглядывала украшавшие стены фотографии в рамках: на каждом снимке был запечатлен спортивный подвиг в экстремальном виде спорта.

На первой фотографии человек летел на парашюте с горного склона; на следующем альпинист взбирался по отвесной ледяной стене; на третьей стрелок в лыжном комбинезоне и маске смотрел через оптический прицел винтовки на невидимую цель.

– Мои подвиги стареющей дамы.

Анна обернулась на голос.

Матильда Вилькро оказалась высокой женщиной с широкими плечами и сияющей улыбкой. Ее руки выглядывали из рукавов пиджака каким-то странным, почти нелепым образом. Длинные стройные ноги казались очень сильными. «Между сорока и пятьюдесятью», – определила Анна, заметив тяжелые веки и стрелки морщин вокруг глаз. Впрочем, при мысли об этой атлетически сложенной женщине думалось не о возрасте, а о силе, не о годах, но о килоджоулях.

Психиатр посторонилась, приглашая Анну войти:

– Прошу вас, сюда.

Кабинет был обставлен в том же стиле, что и приемная: дерево, мрамор, золото. Анна интуитивно догадывалась, что истинная сущность этой женщины выражена не в дорогущем декоре, а в запечатленных на фотографиях спортивных достижениях.

Они сели по разные стороны письменного стола огненного цвета. Врач взяла перьевую ручку и записала на верхнем листке бумажного блока обычные сведения о пациенте: имя, возраст, адрес… У Анны появилось искушение дать ложные сведения, но она поклялась себе играть честно.

Отвечая, она наблюдала за собеседницей. Ее поразила теплая, по-американски открытая манера поведения психиатра. Блестящие темно-каштановые волосы падали на плечи, широкие черты лица были правильными, очень красные чувственные губы притягивали взгляд. Анне мгновенно пришло в голову сравнение с фруктовым пюре – этакий глоток сахара и энергии. Эта женщина сразу внушила ей доверие.

– Так что у вас за проблема? – спросила она веселым тоном.

Анна постаралась ответить лаконично:

– Я страдаю провалами в памяти.

– Провалами какого типа?

– Я перестала узнавать знакомые лица.

– Все знакомые лица?

– Особенно лицо мужа.

– Прошу вас, уточните: вы его теперь совсем не узнаете? Никогда?

– Нет. Провалы длятся очень недолго. В какой-то момент его лицо не вызывает у меня в памяти никакого отклика. Чистой воды незнакомец. Потом в голове раздается щелчок. До сегодняшнего дня «черные дыры» существовали в моем мозгу не дольше секунды. Но мне кажется, они длятся все дольше и дольше.

Матильда стремительно записывала черной блестящей ручкой «Монблан». Анна заметила, что она тихонько сняла под столом туфли.

– Это все?

Анна колебалась:

– Иногда со мной происходит нечто прямо противоположное…

– Противоположное?

– Мне чудится, что я узнаю лица незнакомых людей.

– Приведите пример.

– Это случается с одним человеком. Я уже месяц работаю в «Доме Шоколада» на улице Фобур-Сент-Оноре. У нас есть постоянный клиент. Мужчина лет сорока. Каждый раз, когда он входит в магазин, у меня появляется чувство узнавания, но я еще ни разу не сумела точно вспомнить.

– А что говорит он?

– Ничего. Совершенно ясно, что он никогда не видел меня нигде, кроме как за прилавком.

Психиатр шевелила большими пальцами ног. Во всей ее повадке было что-то хулиганское, она просто искрилась весельем.

– Итак, подведем итог: вы не узнаете людей, которых должны были бы узнавать, но узнаете тех, кого не знаете, правильно?

У Матильды Вилькро была странная манера растягивать последние слоги слов, ее голос напоминал звучание вибрирующей виолончельной струны.

– Пожалуй, что так.

– А вы не пробовали заказать хорошие очки?

Анна пришла в ярость. Краска кинулась ей в лицо. Как можно смеяться над ее болезнью? Она встала, схватила сумку. Матильда Вилькро поспешила остановить ее:

– Извините меня. Это была шутка. Идиотская. Останьтесь, прошу вас.

Анна застыла на месте. Красная улыбка вспыхнула, обволакивая ее ласковым сиянием. Ее сопротивление растаяло, она без сил упала в кресло.

Врач тоже села и задала следующий вопрос:

– Случается вам испытывать тревогу при виде чьих-нибудь лиц? Я спрашиваю о людях, с которыми вы каждый день сталкиваетесь на улице или в общественных местах?

– Да. Но это другое чувство. Я переживаю… своего рода галлюцинации. В автобусе, за ужином, в любом месте. Лица оплывают, сливаются, превращаются в жуткие маски. Я не осмеливаюсь смотреть на людей. Скоро перестану выходить из дома…

– Сколько вам лет?

– Тридцать один год.

– Как давно вы страдаете этими провалами?

– Около полутора месяцев.

– Они сопровождаются физическим недомоганием?

– Нет… Ну, в общем… да. Больше всего меня мучат тоска и тревога. Дрожат руки. Все тело становится тяжелым, как камень. Ноги и руки деревенеют. Иногда я задыхаюсь. Недавно у меня было носовое кровотечение.

– Но в принципе вы здоровы?

– Совершенно. Не на что пожаловаться.

Психиатр замолчала, продолжая делать записи.

– Касаются ли провалы в памяти и событий прошлого?

Анна подумала о «жизни под открытым небом» и ответила:

– Да. Некоторые мои воспоминания отдаляются и как будто растворяются.

– Какие именно воспоминания? Они связаны с вашим мужем?

Она откинулась на деревянную спинку кресла.

– Почему вы об этом спрашиваете?

– Совершенно очевидно, что именно его лицо чаще всего провоцирует ваши приступы. Ваше общее прошлое тоже может стать проблемной зоной.

Анна вздохнула. Эта женщина расспрашивала ее так, словно считала, что причиной болезни являются ее чувства или подсознание, что она совершенно сознательно уводит свою память в заданном направлении. Это вступало в полное противоречие с тем, что говорил Акерманн. Возможно, именно за этим она сюда и пришла?

– Вы правы, – согласилась она. – Мои общие с Лораном воспоминания бледнеют, даже исчезают. – Она замолчала, но тут же продолжила, заговорив быстрее: – Впрочем, это до некоторой степени логично.

– Почему?

– Лоран находится в центре моей жизни, моей памяти. Большая часть воспоминаний относится тоже к нему. До «Дома Шоколада» я была обычной домохозяйкой. Мой брак был единственной моей заботой.

– Вы никогда не работали?

Анна заговорила едким тоном, словно издеваясь над собой:

– У меня диплом юриста, но я никогда не была в адвокатской конторе. У меня нет детей. Лоран – мое «великое все», если хотите, моя единственная линия горизонта…

– Сколько лет вы женаты?

– Восемь.

– Вы поддерживаете нормальные сексуальные отношения?

– Что вы называете нормальными отношениями?

– Обыденные отношения. Скучные.

Анна не поняла. Улыбка Матильды стала шире.

– Снова шутка. Я просто хочу знать, насколько регулярны ваши отношения.

– Тут все в порядке. Больше того – я сейчас… хочу его гораздо сильнее. Мое желание с каждым днем возрастает, становится все более страстным. Это так странно.

– Возможно, не так уж и странно.

– Что вы хотите сказать?

Доктор не стала отвечать.

– Чем занимается ваш муж?

– Он полицейский.

– Простите, не поняла…

– Чиновник, занимающий высокий пост в Министерстве внутренних дел. Лоран анализирует тысячи статистических отчетов и справок, касающихся состояния преступности во Франции. Я никогда точно не понимала, в чем заключается его работа, но выглядит она устрашающе значительной. Лоран очень близок к министру.

Матильда продолжила задавать вопросы самым естественным тоном:

– Почему у вас нет детей? Какие-то проблемы?

– Во всяком случае, не физиологического характера.

– Так в чем же тогда дело?

Анна колебалась. В памяти всплыло воспоминание о субботней ночи: кошмар, откровения Лорана, кровь на ее лице…

– Честно говоря, я и сама точно не знаю. Два дня назад я задала вопрос мужу. Он ответил, что я никогда не хотела детей. И якобы даже потребовала от него клятвы перед свадьбой. Но сама я об этом ничего не помню. – Ее голос внезапно сорвался на крик. – Как я могла забыть подобное? – Она произнесла по слогам: – Я-не-пом-ню!

Врач снова что-то записала, потом спросила:

– А ваши детские воспоминания? Они тоже стираются?

– Нет. Они кажутся мне далекими, но вполне реальными.

– Воспоминания о родителях?

– Нет. Я очень рано потеряла семью. Автомобильная авария. Я росла в пансионе, недалеко от Бордо, под опекой дяди. С ним я больше не вижусь – между нами никогда не было особой любви.

– Так что же вы помните?

– Пейзажи. Широкие пляжи в ландах. Сосновые рощи. Эти виды живут в моих воспоминаниях. Сегодня они кажутся мне реальнее, чем вся остальная жизнь.

Матильда записывала. Анна поняла, что доктор стенографирует. Не поднимая глаз, психиатр продолжила допрос:

– Как вы спите? Страдаете бессонницей?

– Напротив. Я все время сплю.

– Вы чувствуете сонливость, когда пытаетесь что-то вспомнить?

– Да. Своего рода оцепенение.

– Расскажите мне о ваших снах.

– С самого начала болезни я вижу один… странный сон.

– Слушаю вас.

Анна описала мучивший ее сон. Вокзал и крестьян. Человека в черном пальто. Знамя с четырьмя лунами. Детские рыдания. И апогей кошмара – вспоротая грудь человека, лицо, изрезанное в лохмотья…

Психиатр восторженно присвистнула. Анна не была уверена, что одобряет ее фамильярные манеры, но рядом с этой женщиной она чувствовала себя в безопасности. Следующий вопрос Матильды заставил ее застыть:

– Вы ведь консультировались с кем-то еще, я не ошиблась? – Анна вздрогнула. – С невропатологом?

– Я… Почему вы так подумали?

– Симптомы вашей болезни носят скорее клинический характер. Внезапный упадок сил, временная потеря памяти наводят на мысль о нейродегенеративной болезни. В подобных случаях пациенты обычно обращаются к невропатологу. К врачу, который ставит точный диагноз и лечит лекарствами.

Анна сдалась.

– Его фамилия Акерманн. Он друг детства моего мужа.

– Эрик Акерманн.

– Вы с ним знакомы?

– Мы вместе учились.

Анна спросила с тревогой в голосе:

– Что вы о нем думаете?

– Блестящий специалист. Какой диагноз он поставил?

– В основном он брал анализы и проводил тесты. Сканировал. Делал рентген. ЯМР.

– А « Petscan »?

– И это тоже. В прошлую субботу. Больница кишела солдатами.

– Валь-де-Грас?

– Нет, Институт Анри-Бекереля, в Орсэ.

Матильда записала название.

– Какие результаты он получил?

– Ничего определенного. По словам Акерманна, у меня есть нарушения в правом полушарии, в нижней части височной доли…

– В зоне, отвечающей за опознавание лиц.

– Совершенно верно. Он предположил незначительный некроз, хотя машина его не зафиксировала.

– И какова, по его мнению, причина подобного поражения?

Анна заговорила быстрее – признания облегчали ей душу:

– Он ничего точно не знает. Сказал, что хочет провести новые обследования. – Голос у нее сорвался. – Взять биопсию, чтобы изучить эту часть моего мозга. Акерманн сказал, что должен обследовать мои нервные клетки – не знаю, зачем. Я… – Она постаралась успокоиться, выровнять дыхание. – Он заявил, что только после этого сможет назначить лечение.

Врач положила на стол ручку, скрестила на груди руки. Казалось, что она впервые взглянула на Анну без иронии и лукавства.

– Вы рассказали ему о других нарушениях? О бледнеющих воспоминаниях? О лицах, которые оплывают и смешиваются?

– Нет.

– Почему вы ему не доверяете?

Анна не ответила. Матильда настаивала:

– Почему вы решили проконсультироваться со мной?

Анна покачала головой и наконец ответила, прикрыв глаза:

– Я отказываюсь делать биопсию. Они хотят забраться в мой мозг.

– О ком вы говорите?

– О моем муже. Об Акерманне. Я пришла сюда в надежде, что вы выскажете другое предположение. Я не хочу, чтобы в моей голове проделали дыру!

– Успокойтесь.

Она подняла полные слез глаза.

– Я… Я могу курить?

Психиатр кивнула. Она тоже закурила. Когда дым рассеялся, на ее лицо снова вернулась улыбка.

Внезапно, по необъяснимой причине, к Анне пришло воспоминание детства. Долгая прогулка с классом по ландам, возвращение в пансион с охапкой маков в руках. Им объясняли, что нужно сжечь стебли, чтобы сохранить цвет лепестков…

Улыбка Матильды Вилькро напомнила Анне эту странную связь между огнем и жизнью цветка. Что-то выгорело в душе этой женщины с пунцовым ртом.

Психиатр выдержала паузу, потом спокойно спросила:

– Акерманн объяснил вам, что потеря памяти может быть вызвана психологическим шоком, а не физическим повреждением?

Анна яростно выдохнула дым.

– Вы хотите сказать… Значит, мои провалы в памяти могли быть спровоцированы… психической травмой?

– Такая возможность не исключена. Сильная эмоция могла вызвать торможение, вытеснение из сознания некоторых воспоминаний.

Анну залила волна облегчения. Теперь она знала, что пришла сюда именно за этими словами. Она выбрала психоаналитика, потому что подспудно хотела верить в чисто психическое происхождение своей болезни. Она постаралась сдержать возбуждение.

– Но я вспомню его, этот шок? – спросила она между двумя затяжками.

– Не обязательно. В большинстве случаев амнезия уничтожает свой собственный первоисточник. Изначальное событие.

– Эта травма будет иметь отношение к лицам?

– Возможно. К лицам и к вашему мужу.

Анна вскочила со стула.

– Но при чем тут мой муж?

– Если судить по признакам, которые вы мне описали, лица и ваш муж – две точки блокировки.

– Лоран может оказаться первопричиной моего эмоционального шока?

– Я этого не говорила. Но на мой взгляд все связано. Шок, который вы пережили, – если он имел место! – объединил в единое целое вашу амнезию и вашего мужа. Это все, в чем я могу быть уверена на данный момент.

Анна не произнесла ни слова в ответ. Она застыла, глядя на кончик горящей сигареты.

– Вы можете выиграть немного времени? – спросила Матильда.

– Выиграть время?

– Да, оттянуть биопсию.

– Вы… Вы согласны мною заняться?

Матильда схватила со стола ручку и наставила ее острием на Анну.

– Так вы можете выиграть время?

– Думаю, да. Несколько недель. Но если мои провалы…

– Вы согласны на проникновение в вашу память через слово?

– Да.

– Вы будете приходить сюда каждый день и надолго?

– Да.

– Согласны попробовать суггестивный метод, например гипноз?

– Да.

– Инъекции седативных препаратов?

– Да. Да. Да.

Матильда бросила ручку. Белая звезда «Монблана» сверкнула, отразившись от полированной поверхности.

– Мы расшифруем вашу память, поверьте мне.