5. С 17 мая по 21 августа 1896 г.

Онлайн чтение книги «Фрам» в полярном море The Fram Across The Polar Sea
5. С 17 мая по 21 августа 1896 г.

17 мая «Фрам» находился примерно под 83°45 северной широты и 12°50 восточной долготы. И на этот раз мы отпраздновали национальный день шествием с флагами приблизительно так же, как 17 мая прошлого года. Впереди всех, восседая на медвежьих шкурах, ехал Мугста на нартах, запряженных семью собаками, рядом с ним шел «оркестр» в лице Бентсена. Когда мы выстроились на льду, вдруг в полынье напротив корабля показалась пятерка нарвалов, а немного погодя тюлень. Это бодрящее зрелище было принято за счастливое предзнаменование, обещающее хорошее лето. Большой торос, служивший прошлый раз трибуной для наших веселых самодеятельных выступлений, был теперь далеко. Его отрезали от нас полыньи и торосы, и праздник на открытом воздухе пришлось ограничить только шествием с флагами. Сперва процессия направилась на юг, мимо обсервационного домика, по направлению к полынье, затем повернула вдоль полыньи на север, а потом назад к кораблю, где шествие, после того как оно было сфотографировано, рассеялось. В 12 ч дали салют, за которым последовал особенно изысканный праздничный обед. Кушанья запивались настоящим «Шато ля Фрам»[396]Это красное вино было специально для данного случая приготовлено из сока сушеной брусники и чертики с добавлением некоторого количества спирта. Я получил немало похвал за этот напиток и не раз угощал им товарищей впоследствии. разлива 1896 г. Стол был накрыт с большим вкусом; возле каждого прибора лежала изящная бумажная салфеточка, на одном из уголков которой было написано «Ргат» и стихи, воспевающие «Семнадцатое мая»:

Семнадцатое мая! Оно напоминает нам

Подвиги предков, наших отцов.

Оно укрепляет и ободряет гражданина,

Оно показывает, что воля его не призрак,

Что, опираясь на право, он может

Развернуть знамя и идти по пути победы.

За обедом провозглашались заздравные тосты в честь Норвегии, Нансена, Йохансена и многих других.

В последующие дни мы были заняты приведением в порядок машины, а также колодцев для руля и винта. Прежде всего попробовали накачать воду в котел с помощью опущенного в прорубь шланга. Однако было еще так холодно, что вода в насосе замерзла. Пришлось носить воду ведрами и выливать ее в котел по шлангу, сшитому из парусины. Потом поставили трубу и стали разводить под котлом огонь; к вечеру 19 мая, впервые после того, как осенью 1893 г. мы вмерзли в лед, у нас были разведены пары.

Затем мы очистили ото льда, насколько это было возможно, колодец винта, направив туда по шлангу струю пара. Он оказал прекрасное действие. Правда, растопить с помощью пара лед в муфте гребного вала не удалось. Зато воду для котла получали теперь сравнительно легко: набили кусками льда чан на палубе и пустили в него пар.

После ужина все спустились в машинное отделение, чтобы проверить вал. В конце концов после долгих усилий это удалось сделать, вал был повернут на три четверти окружности. Мы остались чрезвычайно довольны своей работой за этот день.

На следующий день был растоплен лед в рулевом колодце, и в половине второго Амунсен стал запускать машину. Из рулевой рамы выплыло несколько крупных кусков льда, и их выловили. Амунсен дал машине некоторое время поработать.

За это время все побывали у него внизу, чтобы собственными глазами увидеть чудо, убедиться, что там внизу действительно «завертелись колеса».

Для нас это было большим событием. Оно вдохнуло надежду на скорое освобождение из плена, хотя путь еще предстоял трудный и долгий. «Фрам» перестал быть безвольной игрушкой капризных дрейфующих льдов. Теперь наш великолепный корабль после нескольких лет зимней спячки снова пробудился к жизни. С волнением мы следили за первым трепетным биением его мощного сердца. «Фрам» словно понимал нас и как будто хотел сказать: «В путь! К югу! На родину!»

Между тем ледовая обстановка вокруг судна оставалась далеко не благоприятной и отнюдь не сулила быстрого освобождения. Правда, появились различные предвестники весны, температура повысилась, и снег быстро исчезал, но мы топтались по-прежнему примерно на той же широте, под которой пребывали уже много месяцев, – приблизительно под 84°. С бочки видна была большая полынья, простирающаяся на юг, насколько хватал глаз; но пробиться к ней через 200-метровую ледовую перемычку было невозможно, пока не развело тяжелый торосистый лед. Поэтому никаких попыток освободить судно из ледяных оков не делалось. Мы пользовались временем для различных работ на корабле – приводили в порядок то, что еще не было налажено, чинили паровую лебедку, осматривали и проверяли такелаж и т. д.

В прорубь, куда опускался лаг, были спущены две медвежьи головы, чтобы ракообразные (Amphipoda) очистили их от мяса. Они выполняли работу быстро и хорошо. Как-то, когда множество ракообразных облепило медвежьи головы, Скотт-Хансен наловил их целую массу сачком и дал сварить к ужину, рассчитывая угостить нас на славу. Но все были жестоко разочарованы. На этих несчастных тварях не было ни кусочка мяса, одни лишь пынцырь и пустота. Только взяв в рот дюжины две сразу, можно было, пожалуй, ощутить вкус, слабо напоминающий вкус раков. Во всяком случае, если бы нам пришлось некоторое время питаться такими ракообразными, боюсь, что мы убавились бы в весе гораздо больше, чем это желательно.

В последние дни мая перспективы наши несколько улучшились, так как ветер перешел в свежий северо-восточный. Лед потихоньку двигался на юго-запад, и вместе с тем все больше и больше расходился. 29 мая на юге, насколько хватал глаз, открылась чистая вода, а над нею темное небо. После долгих уговоров я решился, наконец, попытаться взорвать лед вокруг корабля.

Взорвали фугас, начиненный 50 кг пороха. Эффект получился изумительный: силою взрыва огромные массы льда отшвырнуло с большой силой в полынью. Казалось, еще один такой взрыв и корабль будет свободен. Сразу после обеда пошли закладывать второй фугас в 20 м от кормы. Прорубить для него отверстие во льду стоило невероятного труда. Сначала бурили скважину обыкновенным буром; затем попытались расширить ее – сперва при помощи небольших пороховых капсуль, потом пироксилиновых шашек, но все безрезультатно. Тогда принялись орудовать ломами, ледовыми пилами, прибегли к пару – короче говоря, применили все средства, какие только возможны, и все напрасно. Между тем в результате взрыва на одном и том же месте нескольких мин лед дал во всех направлениях много трещин. Мы решили, что будет достаточно взрыва одного фугаса, спущенного в прорубь для лага, чтобы расшевелить всю эту массу. Так как лед здесь был более тонким, то фугас спустили на 10-метровую глубину. Взорвался он с огромной силой, взметнув вверх до верхушек мачт мощный водяной столб. В этом водяном столбе было немало крупных осколков льда, которые градом рассыпались далеко вокруг. Один осколок весом примерно в 60 кг пробил тент и упал на бак; другой перелетел через корабль и упал у правого борта. Скотт-Хансену и Хенриксену, стоявшим на льду возле батареи запала, пришлось круто, когда на них посыпались ледяные осколки. Оба, разумеется, пустились бежать со всех ног, что по глубокому снегу сделать было не так-то просто; ледяной град изрядно поколотил их по спинам. И все же, несмотря на все труды, затраченные на закладку и взрывание двух больших пороховых фугасов и, кроме того, многих мелких, результат оказался мало заметен. Тогда принялись бурить скважины для двух пироксилиновых шашек, которые хотели взорвать одновременно. Когда добрались на глубину, в 21/2 раза большую длины бура, бур сломался, а на другом буре пришлось нарезать новые витки. К 12 ч ночи, напряженно проработав без перерыва с самого утра, закончили, наконец, и эту работу.

На следующий день в 6 ч утра снова принялись за бурение. Но лед был настолько твердым и бурить его было так трудно, что, хотя к буру приставлено было четыре человека, пришлось для его вытаскивания каждый раз, когда бур заедало, ставить козлы с блоком. Ледяной покров был очень мощный, потребовалось пройти четыре длины бура (6 м), прежде чем мы пробурили лед насквозь и добрались до воды. В отверстие была спущена одна пироксилиновая мина, и другая подведена на длинном шесте под край льда на старой полынье. Обе мины были запалены одновременно, но взорвалась только одна. Мы соединили получше провода, тогда взорвалась и вторая. Результат очень мало отвечал ожиданиям, хотя мины были заложены среди сравнительно тонкого льда.

Подрывные работы были поэтому прекращены до 2 июня, когда ночью лед вскрылся и вдоль старой полыньи и вдоль стенки судна. Вдобавок была взорвана пироксилиновая мина у самой кормы. Действие ее оказалось довольно сильным – лед раскололся до самого штевня. После этого просверлили скважину метров около пяти глубиной у самой стенки корабля и заложили туда 10 нитроглицериновых шашек по 330 г каждая (что соответствовало приблизительно 13 кг обыкновенного пороха). Поскольку мне казалось рискованным взрывать такой сильный фугас в близком соседстве с судном, то сначала взорвали небольшой пороховой фугас в 5 кг, чтобы посмотреть, каково будет его действие. Оно оказалось ничтожным, и тогда решили взрывать большой фугас. Он-то дал себя знать. Корабль получил сильнейший толчок. Одна из картин и ружье в кают-компании «спрыгнули» на пол, а часы в моей каюте слетели со стены. Машину тряхнуло тоже порядком, и у Амунсена разбились бутылка с маслом и ламповое стекло. На лед взрыв оказал отличное действие: судно почти разом освободилось, остались зажатыми частично лишь нос и корма. Проработав еще немного, можно было в тот же вечер совсем освободить «Фрам», но я намеренно оставил судно в таком положении, чтобы не возиться с закреплением его канатами. Вместо этого мы позволили себе после ужина добавочное угощение, считая, что заслужили премию нашей работой.

На следующее утро взорвали лед, сжимавший носовую и переднюю части корабля. Вооружившись ломом, я принялся ломать лед, защемлявший ахтерштевень. Проработал 4–5 мин. Вдруг корабль рванулся, осел глубже кормою и, прежде чем были брошены причалы, отошел от края льдины. Носовая часть подымалась теперь примерно на 6 дюймов выше, чем осенью, когда он вмерз в лед. Итак «Фрам» освободился и был готов снова пробиваться сквозь льды, как только позволят обстоятельства. Но пока еще тронуться в путь было невозможно.

В мае в окружающих полыньях время от времени показывались моржи и тюлени; появлялись также разные морские птицы. В июне и июле вокруг было уже весьма оживленно, мы могли охотиться, сколько душе угодно. За лето настреляли не только множество глупышей, чистиков, поморников, кайр и люриков, но также пару гаг и двух плавунчиковых плосконосых.

Тюленей мы тоже настреляли немало, но добыть удалось всего шесть голов, остальные тонули, прежде чем их успели подхватить. Само собой разумеется, что мы пользовались всякою возможностью поохотиться, в особенности на медведей. Эти звери не так уж часто удостаивали нас своим посещением, но тем большее оживление и интерес вызывало каждое сообщение об их появлении. Все оживлялись, в одну минуту вскакивали на ноги, чтобы достойным образом встретить гостя. В общей сложности за лето было убито 16–17 взрослых медведей. Одного медвежонка мы взяли живым, но вскоре пришлось его забить, так как он подымал на борту невероятный шум и возню.

В одну из ночей в начале июня Хенриксен собрался пойти к метеорологической будке на льду, чтобы отсчитать показания приборов. Он был настолько осторожен, что, прежде чем во имя науки отправиться в путь, поднялся на капитанский мостик взглянуть, «чист ли фарватер». Ничего подозрительного Хенриксен не заметил. Только подойдя к обсервационному домику, он внезапно услышал почти рядом какое-то фырканье и увидал, что у порога стоит, уставясь на него, медведь. Естественно, что Хенриксен, совершенно безоружный, почувствовал себя при этой неожиданной встрече не особенно хорошо. Он поразмыслил минутку – ретироваться ли ему с достоинством или же улепетывать во всю прыть. И он и медведь находились от корабля на одинаковом расстоянии, и если гость замышлял недоброе, то самое лучшее, пожалуй, было удирать от него поскорее, пока он не успел приблизиться. Убегая во всю мочь, Хенриксен вовсе не был, однако, уверен, что зверь не преследует его по пятам, и отдышался только, когда оказался на судне и схватил ружье, стоявшее наготове на палубе. Но прежде чем он снова спустился на лед, собаки почуяли медведя и моментально бросились на него. Медведь сначала прыгнул на крышу обсервационного домика – собаки за ним, он опять вниз, и притом настолько быстро, что Хенриксен не успел выстрелить. Медведь взял курс к ближайшей полынье и ускользнул и от собак, и от охотника. Гарм в охотничьем азарте прыгнул на льдины, плывшие среди густой каши в полынье, но обратно перепрыгнуть не решался и, сидя на льдине, скулил. Я услыхал вой и вскоре высмотрел пса из бочки; мы немедленно отправились вместе со Скотт-Хансеном к полынье и переправили беднягу обратно на твердый лед.

Несколько дней спустя нас в 10 ч утра разбудил крик Нурдала: «Медведи!» Все с ружьями выбежали на палубу. Однако собаки опередили нас и успели обратить медведей в бегство. Мугста заметил из бочки, что собаки, пустившись вплавь, задержали зверей около большой полыньи, и пришел сообщить об этом мне. Ничего не оставалось делать, как отправиться вдогонку. Путь был хорош, и мы быстро двигались вперед, но так как бежали наперерез ветру, то много времени прошло, прежде чем услыхали лай собак и могли ориентироваться по звукам. Наконец, за маленьким торосом мы заметили одну из собак, потом еще нескольких, а потом обоих медведей. Они сидели на льдине посреди полыньи, прислонясь спиной к большой глыбе. Две собаки прыгнули на льдину, остальные стояли настороже вокруг полыньи. Собаки выполняли свою задачу превосходно; они так хорошо отвлекали внимание медведей, что не составило труда подойти к ним на достаточно близкое расстояние и выпустить в каждого по заряду.

Оба упали тут же, не сходя с места, но слегка еще шевелились и на всякий случай пришлось выстрелить по ним еще раз.

Да, медведи были убиты, но подобраться к ним оказалось не так-то просто. Только обойдя вокруг полыньи, удалось добраться до льдины с той стороны, где расстояние от твердого льда до нее было меньше и где, кроме того, образовался своеобразный мост из мелких льдин. Чтобы подцепить «дичь» и отбуксировать туши на твердый лед, накинули медведям на морды олений аркан. По воде подтащили их к кромке льда, там подвели под них небольшие льдины и общими усилиями вытянули затем на лед. На обратном пути встретились пятеро товарищей с двумя нартами и собачьей запряжкой. По пальбе они поняли, что «кладь» будет. Нарты связали вместе, взвалили на каждые по медведю, впрягли девятерых псов, и нарты с сидящим верхом на каждом медведе погонщиком понеслись с такой быстротой, что остальным пришлось бежать бегом, чтобы не отстать.

В ночь летнего солнцестояния нас опять посетило два медведя. Нурдал увидал их в 12-м часу, когда шел к обсервационному домику; бегом он пустился к судну и сообщил тем, кто еще не улегся спать. Но лишь только люди ринулись на лед, медведи почуяли их и исчезли.

Три дня спустя в полдень к судну подбежала рысцой медведица с маленьким медвежонком. Мы поджарили немного сала, чтобы подманить их поближе, но медведица была очень осторожна, и прошло немало времени, пока она подошла на расстояние 200–300 м. Тут штурман не удержался и выстрелил, вслед за ним начали стрелять остальные; медведица, сделав несколько шагов, свалилась. Между нею и судном тянулась широкая полынья. Несколько человек, взяв плот, направилось к тому месту, где она лежала. Бедный прехорошенький малыш, с почти белой шкурой и темной мордочкой, был ростом не больше нашей самой маленькой собаки. Когда к нему подошли, он уселся на тушу матери и сидел совсем смирно, не выказывая ни малейшего беспокойства и намереваясь, по-видимому, мирно отнестись к событиям. Хенриксен накинул ему на шею ремень, и когда мы поволокли медведицу, малыш охотно последовал за нами; при буксировке через полынью он уселся к ней на спину. Но по прибытии на судно, когда его захотели отделить от матери и перевести на палубу, картина резко изменилась. Медвежонок сопротивлялся из всех сил и пришел в бешенство. Еще хуже он повел себя, когда его выпустили на палубу. Он бесновался, как одержимый, кусался, урчал и ревел в дикой ярости, будто в него вселился сам дьявол и замолкал лишь на те немногие мгновения, когда был занят поглощением кусков мяса, которые ему кидали. Никогда мне еще не приходилось видеть столь полного соединения в одном существе всех черт дикости и необузданности хищной звериной натуры, как в этом маленьком чудовище. А ведь он был совсем еще крохотным медвежонком! Вечером я распорядился убрать этого неприятного пассажира, и Мугста прикончил его ударом обуха.

После этого в течение двух недель не было видно ни одного медведя; но в ночь на 12 июля нас посетило трое, из которых один после жестокой погони был уложен Скотт-Хансеном, штурманом, Нурдалом и Бентсеном, благодаря главным образом собакам, которые и теперь сослужили хорошую службу, преследуя медведя шаг за шагом по пятам. Двое остальных медведей рысцой пустились бежать после первого выстрела и исчезли в тумане.

18 июля вечером я и Мугста застрелили медведя, который едва ли достался нам, если бы Белла не была такой умной и проворной собакой. Вначале собаки раза два почти настигали зверя, но потом ему удалось прыгнуть в воду и переплыть две широкие полыньи, на обход которых собакам потребовалось много времени. Зверь уже готов был прыгнуть и в третью полынью, когда Белла, догадавшаяся забежать вперед вокруг полыньи, бросилась навстречу и остановила его в каких-нибудь десяти локтях от края льда. Мугста выстрелил с расстояния в 200–300 м и настолько удачно, что попал зверю прямо в голову. Медведь свалился и делал лишь слабые попытки защититься от собак. Тогда я всадил ему пулю в ключицу, но так как он и после этого не околел, то получил еще пулю от Мугста.

20 июля штурман застрелил большого медведя, переплывшего через полынью, и, наконец, вечером 6 августа мы убили последнего медведя, но на такой отвратительной поверхности, что пришлось отказаться от мяса и с немалым трудом притащить на судно одну лишь шкуру.

Что касается охоты на птиц, то она много раз была у нас довольно удачной. Так, однажды вечером мы со Скотт-Хансеном застрелили 9 люриков, моевку и поморника; на следующий день 21 люрика и 2 чистиков. Хенриксен однажды убил 18 люриков и чистика, Нурдал – 26 люриков и чистика. В иные дни слеталось невероятное множество птиц, и нам удавалось за какие-нибудь несколько часов настрелять по 30–40 штук.

Эта охотничья жизнь не только оказывала благотворное влияние на наше настроение, которое иной раз бывало довольно унылым, но и снабжала превосходной пищей.

Ежемесячное взвешивание показывало, что наблюдавшаяся прежде убыль в весе некоторых из нас теперь не имела места; наоборот, с того времени, как нежная грудка кайр, жареные чистики, рагу из моевок, суп из поморников и медвежья грудинка прочно вошли в наше меню, решительно обнаружилась прибыль в весе. Кривая нашего веса неуклонно ползла вверх.

И, разумеется, мы очень нуждались в том бодрящем, благотворном влиянии, которое оказывала охота. Дело в том, что ледовые условия нас далеко не веселили: перспективы выбраться изо льдов в этом году, казалось, уменьшались с каждым днем.

В первые дни после освобождения «Фрама» лед оставался сравнительно спокойным. Но 8 и 9 июня произошли сильные сжатия; в особенности 9-го, когда корму судна подняло примерно на 2 м, так что колодец для руля оказался совсем без воды; нос «Фрама» поднялся на 0,7 м при крене в 4° на левый борт. 10 и 11 тоже было сильное сжатие, в особенности ночью с 11 ч 30 мин до 3–4 ч утра.

Наконец, 12 июня утром лед несколько развело, появилась надежда протащить судно немного вперед. Так как шуга[397]Шуга – перешедшее от поморов в научную литературу название сбитого в кучи под действием течений и волнений молодого льда различного вида – снежного сала, лепешек блинчатого льда, снежуры. была еще совсем густа, то решили, что без помощи машины не обойтись, и я велел развести пары.

Еще прежде чем были разведены пары, полынья несколько расширилась. Дав ход машине, мы прошли в более широкую полынью, где выбрали для корабля хорошую стоянку. Руль еще не был навешен, и для поворотов приходилось время от времени давать судну задний ход. Здесь простояли на месте до 14 июня, когда лед поредел и в направлении на ЮЮЗ, по которому мы собирались пойти, появилась полынья. Мы развели пары и, навесив руль, пошли полным ходом к узкому каналу, который вел в полынью. Несколько раз повторялись попытки вогнать судно в трещину, но тщетно – края льда ни на волосок не раздвигались. Тогда, направив корабль носом прямо в канал и развив полный ход, я стал командовать попеременно то «право руля», то «лево руля». Этот маневр тоже принес мало пользы, судно вошло в канал не далее фок-вантов. На том дело и кончилось. Расщелина среди льдов стала снова смыкаться. Пришлось вернуться и пришвартовать «Фрам» на прежнем месте. Это было тем досаднее, что длина ледяной перемычки не превышала трех четвертей длины судна.

Здесь мы оставались вплоть до вечера 27-го, когда лед снова раздался, и я решил предпринять новую попытку. Подняв пары, в 11 ч 30 мин стали форсировать лед. Он оказался тяжелым, и дело шло медленно; в 2 ч, пройдя две морские мили на ЮВтЮ, пришлось опять пришвартоваться. В этот раз попробовали использовать машину в качестве «компаунда», результат оказался хорошим. Машина делала 160 оборотов в минуту, но расход угля, конечно, сильно увеличился – примерно вдвое против обычного.

Целую неделю простояли почти на одном месте; наконец, 3 июля лед снова развело. На этот раз удалось пройти около 3 морских миль по полынье, которая тянулась в ЮЮЗ направлении. В ночь с 6-го на 7-е опять сделали попытку пробиться вперед, но, пройдя не более одной морской мили, вновь остановились.

При южном ветре, преобладавшем в то время, лед продолжал оставаться сплоченным и ни о каком-нибудь движении вперед не могло быть и речи. Зато с середины июня стало заметно существование приливо-отливных течений. Они как будто не имели определенного направления, и по временам линь, отмечавший направление, последовательно в течение суток обходил полный круг компаса. Сила течений бывала очень большой, льдины в полыньях кружило так, что страшно было смотреть.

Нередко судно получало от пляшущих льдин и глыб сильные толчки, плохо закрепленные предметы катались и падали, а все снасти дрожали.

Глубина моря не уменьшалась. Так, 6 июля мы не достали дна, опустив лот на глубину 3000 м; два дня спустя, находясь примерно под 83°02 северной широты, мы сделали еще один промер и нащупали дно на глубине 3400 м.

10 июля удалось в два-три приема продвинуть судно на небольшое расстояние. Дело шло туго. Лед был тяжелый, к тому же мешал встречный ветер. Но как бы медленно мы ни продвигались, я давал команду идти вперед всякий раз, как только представлялась возможность хоть немного продвинуться на юг.

Несмотря на все это, при наблюдении 13 июля выяснилось, что нас все же отнесло на порядочное расстояние назад – до 83°12 северной широты. При таких обстоятельствах движение вперед могло показаться бессмысленным, все же, как ни печальны были виды на будущее, мы старались не унывать и использовали для продвижения любую представлявшуюся нам возможность.

Поздно вечером 17 июля лед снова стало сильно разводить. Сразу приготовились пустить в ход машину. Потом лед сомкнулся, но судно стояло под парами. На этот раз мы не обманулись в своих ожиданиях: к часу ночи путь открылся, можно было идти вперед; сделали почти 3 морские мили в южном направлении. Утром преградило путь огромное ледяное поле, простиравшееся на много миль. Пришвартовавшись, простояли на месте весь следующий день. К полночи лед сильно развело, но густой туман не позволял разглядеть ничего вокруг. 19-го, наконец, прошли крупную дистанцию по сравнению с тем, к чему привыкли: под утро, когда туман поредел, с 12 ч 30 мин и до 8 ч, сделали примерно 10 миль. Такая удача привела всех в великолепное настроение, которое стало еще лучше на следующий день, когда мы, несмотря на туман и на то, что три раза вынуждены были останавливаться, подвинулись с 83°14 (утром) до 82°52 (в полдень) и до 82°39 (в полночь). Со 2-го по 27-е мы также хорошо шли вперед и около полуночи 27-го достигли 81°32 северной широты. С 27 июля по 2 августа, напротив, подвигались медленно, и 2 августа были всего лишь под 81°26 северной широты. Одновременно нас отнесло несколько восточнее, до 13°41 восточной долготы.

В понедельник, 3 августа, мы пробились примерно на 2 мили в юго-западном направлении. Затем простояли на якоре в непроходимых льдах до 8-го числа, когда лед вокруг судна снова развело и в 9 ч можно было возобновить плавание. Прошли 6 миль. На этот раз уперлись в длинный и узкий канал. Пробовали расширить его сначала пороховыми фугасами, затем пироксилиновыми шашками, несколько раз полным ходом форсировали загораживавшие вход мелкие льдины – все безрезультатно. Эти «мелкие» льдины вовсе не так малы и безобидны, как кажутся на первый взгляд. Часто это обломки раздробившихся на части старых и мощных торосов. Когда они свободно плавают, то погружаются глубоко в воду и мало выступают над поверхностью, тогда как подводная часть их имеет значительную мощность. Такие льдины и загородили нам проход. Лед был твердый, все попытки разбить его носом корабля ни к чему не приводили, хотя судно несколько раз наступало полным ходом. Явственно было видно, как этот крепкий старый лед гнулся и выгибался сводом при ударах, но не ломался. Взорвать такие льдины также оказалось делом немыслимым: большая мощность этих льдин не позволяла подвести под них фугас. Иногда, впрочем, взрыв удавался, хотя толку получалось мало. Полынья была слишком узка, чтобы можно было вывести обломки мимо судна за корму, а самые обломки слишком толсты и тяжелы, чтобы их можно было поджать под края окружающих ледяных полей.

Иногда в полынье или в канале, через который нам предстояло идти, внезапно всплывал, преграждая нам путь, мощный подводный лед[398]Замеченное О. Свердрупом образование подводного, глубинного льда хотя и редкое, но известное в науке явление. Такой лед, как отмечает океанограф Н. Н. Зубов, образуется при низких температурах воздуха и отсутствии ледяного покрова на поверхности. Эти ледяные образования благодаря своим небольшим размерам и малому отличию по плотности от воды могут длительное время находиться во взвешенном состоянии, до тех пор пока внешние воздействия не облегчат им всплытие на поверхность моря. Глубинный лед часто образуется на поверхности раздела между сильно охлажденной соленой морской водой и растекающейся по ее поверхности тоже холодной, но сильно распресненной водой. Особенно заметно это явление при тихой погоде, когда верхний и нижние слои, значительно отличающиеся друг от друга по плотности, почти не перемешиваются., однажды при таком всплытии «Фрам» получил сильнейший толчок и вряд ли какой-либо другой корабль остался бы невредимым. Другой раз, проходя по открытой полынье, я из бочки вдруг заметил огромную подводную льдину, выдававшуюся далеко вперед под краем надводного льда. Немедленно было приказано изменить курс, чтобы обойти ее. Но в тот самый момент, когда мы проходили мимо этой льдины, она вынырнула на поверхность с бешеной силой, столб брызг взметнулся высоко в воздух, а судно получило такой удар по правому борту около фок-ван-тов, что получило крен и уклонилось почти на 10 румбов от своего курса, пока не натолкнулось на несколько мелких льдин.

Вдобавок ледяное чудовище, вынырнув, подняло за собой огромную массу воды, которая шумным водопадом низвергнулась затем в полынью.

Нечто подобное случалось, когда мы иной раз задевали на ходу какой-нибудь дрейфующий торос, который, сильно подтаяв в подводной своей части, готов был вот-вот перевернуться. Малейшего прикосновения к нему было достаточно, чтобы торос опрокинулся с такой силой, что море вокруг вскипало, словно во время шторма.

9 августа работали целый день над расчисткой полыньи, но подвинулись вперед лишь на самую малость, 10-го работа продолжалась. Еще до полудня удалось немного проскользнуть вперед. «Фрам» продвигался к югу до 10 ч вечера, когда лед опять стал непроходимым и пришлось принайтоваться к ближайшей льдине. За день едва прошли две морские мили.

Туман не давал производить астрономические наблюдения до 9 августа, и в этот день определились на 81°48 северной широты. Это было последнее определение широты, сделанное нами среди плавучих льдов.

Во вторник, 11-го, в полдень пошли на юго-восток. Немалых трудов стоило раздвинуть торосистые глыбы и мелкие льдины, часто загромождавшие проход. В 7 ч 30 мин вечера остановились перед узкими воротами в очередную полынью, где и остались до глубокой ночи, когда, наконец, удалось убрать с пути препятствия и двинуться под парами в юго-западном направлении. Дело шло все же медленно, а под утро 12 августа путь снова (в который раз!) преградила отвратительная льдина. Мы попробовали взорвать ее, но, показанимались приготовлениями, лед сомкнулся, и судно защемило между двумя огромными полями. По прошествии нескольких часов лед в юго-западном направлении раздвинулся, и мы до 12 ч 30 мин дня шли вперед под парами по сравнительно большим полыньям. Потом на время преградила путь крупная льдина. В то утро мы за пять часов сделали примерно 91/2 морских миль. Теперь стал появляться более тонкий лед, а когда туман по временам редел, из бочки удавалось разглядеть и к востоку и к западу множество протянувшихся к югу полыней. Кроме того, все время встречалось множество птиц и тюленей, даже несколько морских зайцев – все служило признаком того, что теперь недалеко до чистой воды. Между 3 и 4 ч дня раздвинулись ледяные оковы. В 5 ч 20 мин пошли под парами в юго-восточном направлении. Ледовые условия стали заметно улучшаться, лед пошел более тонкий и рыхлый, отдельные небольшие льдины легко удалось форсировать. С 5 ч 30 мин до полуночи прошли 16 морских миль; машиной пользовались как компаундом.

После полуночи (13 августа) взяли курс сначала на юго-запад, затем на юг, потом на юго-восток, все время по битому и рассеянному льду, и вот, наконец, в 3 ч 13 августа впереди нас открылась совершенно темная вода на ЮЮВ. В 3 ч 30 мин, миновав последние льдины, «Фрам» вышел в открытое море.[399]На прохождение 180 морских миль при форсировании более или менее сплоченных льдов, потребовалось, следовательно, 28 дней.

Мы были свободны! За нами лежали три года упорного труда и лишений, бремя тяжелых дум, спутниц долгих ночей, впереди была жизнь, возвращение на родину, ко всему, что было дорого. Еще лишь несколько дней!..

…Самые разнообразные чувства боролись в каждом из нас, охватывали нас, всех и каждого. Первые минуты мы не могли поверить глазам; темно-синие волны впереди казались обманом зрения или сном. Ведь до 80-го градуса широты еще оставалось порядочное расстояние и только в особо благоприятные годы свободное ото льдов море простиралось летом так далеко к северу Быть может, мы просто вошли в широкую открытую полынью и впереди нам предстоит еще пробиваться сквозь мощный пояс льдов?

Нет, факт оставался фактом. Свободное, не скованное льдом море окружало нас со всех сторон, и мы с наслаждением следили за тем, как тихо покачивается «Фрам» на первых слабых волнах.

Мы отдали честь своему побежденному врагу послав ему на прощание громовой салют. Еще один долгий взгляд на последние неясные очертания торосов и льдин – и они потонули в сомкнувшемся позади нас тумане.

Курс был пока что взят на ЮЮВ по компасу туман стоял настолько густой, что невозможно было произвести наблюдения. Мы намеревались вначале пройти в Рёдебэй (Красную бухту)[400]Рёдебэй (Красная бухта) – один из фьордов Шпицбергена, вблизи его северо-западной оконечности. Название получил за особый красно-мясистый цвет береговых базальтовых скал., чтобы определиться по суше, а затем уже идти вдоль западного побережья Шпицбергена на юг, пока не найдем подходящей гавани, где можно было бы запастись водой, перегрузить уголь из трюма в бункера и вообще полностью подготовить «Фрам» к плаванию в родных водах.

В 7 ч утра сквозь небольшой просвет в тумане с левого берега мы увидали парусник и направились к нему, чтобы, окликнув его, расспросить о докторе Нансене и Йохансене. Добрый час прошел, пока мы подошли к нему бок о бок; он стоял к нам кормой и заметил лишь, когда мы подошли к нему вплотную. Штурман парусника сбежал вниз и крикнул своим, что в тумане на них идет какое-то чудовищное судно. Вскоре палуба кишела людьми, и, как раз когда высунулась голова шкипера парусника, «Фрам» проскользнул под самым бортом его судна с наветренной стороны, приветствуя его громовым салютом из нашей пушки на правом борту Затем мы обошли парусник с кормы и угостили его с подветренной стороны вторым салютом, после чего всякие враждебные действия прекратились. Пожалуй, с нашей стороны несколько демонстративно было таким образом дать знать о себе нашему соотечественнику, который мирно стоял в утреннем тумане и скорее грезил о тюленях и моржах, чем о встрече с «Фрамом». Но капитан Бутулфсен, надеюсь, простил нам такое проявление бурной радости при первой после трех лет перерыва встрече с людьми.

Парусник этот был шхуной «S6strene» («Сестры») из Тромсё. Первым вопросом, который мы задали, когда проходили вдоль его борта, было: «Вернулись ли Нансен и Йохансен?»

Мы надеялись услышать утвердительное «да!» и готовы были встретить его громовым «ура» и новым салютом. Но в ответ прозвучало короткое, печальное «нет!».

Капитан Бутулфсен и несколько человек из его команды поднялись к нам на борт и попали под перекрестный огонь всевозможных расспросов. Такому экзамену они, вероятно, никогда раньше не подвергались и, наверное, никогда не подвергнутся в будущем. Среди множества новостей, услышанных нами, мы узнали о том, что шведский воздухоплаватель инженер Андрэ прибыл на Датский остров, чтобы попытаться достигнуть Северного полюса на воздушном шаре. Бутулфсен, передав команду своему штурману, перешел пассажиром на «Фрам», чтобы отправиться с нами домой в Тромсё. И вот в полдень мы снова дали ход, продолжая держать курс на Рёдебэй, чтобы оттуда пройти к Датскому острову – приветствовать там Андрэ.

Около полуночи впереди показалась земля, которую мы признали за мыс, находящийся непосредственно к западу от Рёдебэй.

1041 день прошел с тех пор, как мы в последний раз видели землю.

Мы простояли некоторое время неподвижно в ожидании, пока туман поредеет настолько, чтобы можно было с точностью определиться по суше. Когда туман поднялся, мы тихонько отправились под парами на запад, производя непрерывно промеры, и скоро оказались, как и предполагали, в Норвежском проливе, прошли его и бросили в 9 ч 30 мин утра якорь у Голландского мыса. Туман теперь совсем разошелся, и вскоре мы разглядели в глубине залива экспедиционное судно Андрэ «Virgo» («Дева»), а на берегу ангар для воздушного шара.

В подзорную трубу видно было, что наше прибытие замечено. Вскоре к нашему борту причалил паровой баркас с Андрэ, остальными членами экспедиции и командиром «Вирго» капитаном Захау. О судьбе наших товарищей никто из них также не мог ничего сообщить. Настроение наше после этого совсем упало. Мы были ведь вполне уверены, что Нансен и Йохансен вернутся домой прежде нас, а теперь похоже было, что мы окажемся первыми.

Всерьез мы все-таки пока не тревожились, особенно после того, как узнали, что экспедиция Джексона провела на Земле Франца-Иосифа два года. Было весьма вероятно, что доктор Нансен и Йохансен рано или поздно встретились с этой экспедицией и теперь ждут лишь судна, чтобы вернуться на родину. Но если они не встретили Джексона, дело могло обернуться плохо; в таком случае они, пожалуй, нуждались в помощи и притом возможно скорее.

Мы быстро составили план действия. Было решено поспешить на родину в Тромсё, чтобы получить самые достоверные сведения, и в случае, если и там никто ничего не знает, пополнить запасы угля – в остальном мы не нуждались – и немедленно идти к Земле Франца-Иосифа на поиски, чтобы, как мы надеялись, иметь несказанное счастье доставить наших товарищей домой на родину на нашем верном «Фраме».

Пребывание на Датском острове было поэтому елико возможно сокращено; отдали визит «Вирго», осмотрели воздушный шар, готовый подняться, как только подует благоприятный ветер, и приняли ответные визиты наших любезных шведских друзей. Поздно ночью закончили перегрузку угля и запаслись водой; корабль был готов к отходу, и 15 августа в 3 ч утра «Фрам», разведя пары и подняв паруса, вышел в бухту Смееренбург, а оттуда в море.

Во все время нашего перехода погода стояла превосходная, дул попутный, часто свежий ветер, и корабль шел быстро, делая до 9 узлов, 19-го в 9 ч утра заметили первые синеватые хребты гор нашей родины; около полудня показался остров Лёгё, а в 8 ч вечера – северный мыс Лоппен; затем мы направились в фьорд Квенанген и 22 августа в 2 ч утра бросили якорь в Скьёрвё.

Как только якорь коснулся дна, я разбудил доктора и Скотт-Хансена, которые оба хотели съехать со мной на берег. Но они слишком долго возились со своим утренним туалетом, и я попросил Бентсена переправить меня на берег. Вскоре я уже стоял у телеграфной станции и барабанил кулаком то в одну, то в другую дверь, пытаясь разбудить людей – долгое время тщетно. Наконец, из окна второго этажа высунулась голова посмотреть, что это за ночные бродяги тут буянят. Это, как оказалось потом, был сам начальник станции. Он описал это ночное происшествие в статье, посланной в столичную газету, довольно юмористически.

«С какими угодно, только не с нежными чувствами и любезными намерениями вылез я в 2 ч 30 мин ночи из постели, чтобы посмотреть, какая это каналья подняла такой яростный безобразный шум у входной двери. Накинув на себя что попало под руку, я высунул из окна голову и крикнул: «Эй! Что там еще? Какой дьявол подымает такой шум среди ночи?» Тогда выступил вперед одетый в серый костюм человек с огромной бородой. Во всей его внешности было что-то такое, что заставило меня невольно подумать, не был ли я слишком тороплив, выражая свое недовольство. Мне стало совсем неловко, когда он очень спокойно заметил: «Да, вы правы, но не будете ли вы так любезны впустить меня; я с «Фрама». Я сразу понял, что этот человек не кто иной, как Свердруп. Крикнув вниз: «Минутку, капитан!» – я поскорее накинул самое необходимое платье, сбежал вниз и открыл ему дверь. Он ничуть не рассердился на то, что так долго и безрезультатно стучал, и на малолюбезные слова, которыми его встретили, едва он ступил ногою на родной берег после долгого и тяжелого путешествия. Он был чрезвычайно мил и любезен, когда я попросил его простить мне не слишком нежную встречу. В глубине души я приносил ему более сердечные извинения, нежели те, которые в замешательстве сумел пролепетать в первый момент.

Я пригласил Свердрупа сесть, и первым моим вопросом, естественно, был: откуда он прибыл? Да прямо со Шпицбергена. 13-го они вышли в свободное ото льдов море, где почти сразу же встретили шкипера Бутулфсена из Тромсё, стоявшего там с промысловым судном, взяли его к себе на борт, после этого навестили собиравшегося вернуться Андрэ и оттуда пришли прямо сюда. Сперва от Бутулфсена, а потом от Андрэ, у которого должны ведь были быть свежие газеты из Норвегии, они услыхали, что о Нансене, который должен уже был, как они рассчитывали, вернуться на родину, ничего неизвестно. Это омрачает ту радость, которую они чувствовали при мысли о скором и благополучном прибытии на родину.

– Ну, тогда я могу сообщить вам кое-что о Нансене. Он прибыл 13 августа в Вардё и сейчас находится в Хаммерфесте, откуда, кажется сегодня, собирается выйти на английской яхте в Тромсё.

– Значит, Нансен вернулся!

Бородатый человек вскочил, словно мяч со стула, обуреваемый чувствами, которые, видимо, редко обнаруживаются у этого человека, и со словами: «Я должен немедленно сообщить об этом остальным!» – исчез за дверью.

Минуту спустя он вернулся в сопровождении Скотт-Хансена, Блессинга, Мугста и Бентсена. Все они обезумели от радости, мое сообщение венчало все и позволяло им в полной мере наслаждаться радостью, которую они испытали, вернувшись домой из долгой и трудной экспедиции, но ничего не зная о судьбе их начальника и его товарища. Вот это была радость!

– Неужели правда это, правда, что Нансен вернулся? – спрашивали они все наперебой. – Вот так счастливый день!

Вот так радость! И какое удивительное совпадение, что Нансен вернулся домой в тот же самый день, когда мы освободились изо льдов и могли взять курс на родину!

Они поздравляли друг друга, обнимались и пожимали один другому руки, эти взволнованные и растроганные, закаленные ребята.

В тихий утренний час внезапно раздались два громовых выстрела с «Фрама», сопровождавшиеся громким «ура» в честь двух отсутствующих товарищей. Жители города, еще объятые сном, в смятении вскочили с постелей. Мало-помалу сообразив, что это удивительное судно может быть только «Фрамом», они не замедлили сбежаться, чтобы взглянуть на него.

Когда команда «Фрама», стоявшего на якоре, почувствовала доносившийся с берега запах свежескошенного сена, он поразил их, как чудо из чудес. Зеленые равнины с простыми цветами и согнутые, надломленные безжалостными ветрами и непогодою хилые деревья, разбросанные повсюду, показались им такими прелестными, что наш довольно бесплодный остров представился им настоящим раем! Да, сегодня они поваляются на свежей траве наших пригорков.

Впрочем, природа была в радостном, праздничном уборе, насколько она вообще может быть нарядной в это позднее время года на нашем Севере; фьорд расстилался гладким зеркалом, словно боялся малейшим волнением нарушить покой видавшего виды и потрепанного бурями боевого корабля; фьорд легко покачивал его сейчас на своей сверкающей глади.

О «Фраме» все они отзывались с восторгом; по-моему, нет ни одного человека на борту, который не любил бы своего корабля. «Более крепкого, более великолепного судна, – заявил Свердруп, – не построил еще никто; равного ему нет в мире…»

По пути к гавани я встретил пятерых товарищей. Нурдал тотчас помчался с радостным сообщением к тем, кто ждал на борту, а мы, остальные, расположились у начальника телеграфной станции пить горячий, бесподобно вкусный кофе – лучшее, чем могла угостить нас родина.

Но дело не ограничилось одним кофе, и не только начальник телеграфной станции угощал нас. Вскоре захлопали пробки от шампанского сначала в доме у местного коммерсанта, потом у ленсмана, а начальник телеграфной станции в это время отправлял одну телеграмму за другой о нашем прибытии – Нансену, королю, правительству, родным и друзьям.

В 10 ч утра мы подняли якорь, чтобы идти навстречу Нансену и Йохансену в Тромсё; обогнули с севера Скьёрвё и пошли на юг. Около Ульфстиндена встретили «Конунга Халфдана», который с 600 пассажирами вышел нам навстречу из Тромсё. Мы приняли предложение взять нас на буксир, и в 8 ч 30 мин часов вечера «Фрам» в сопровождении сотен украшенных флагами лодок, приветствуемый ликующими криками и возгласами «Добро пожаловать!», – вошел в гавань Тромсё.

На следующий день, 23 августа, в 4 ч пополудни пришла паровая яхта сэра Джорджа Баден-Поуэла «Отария», на борту которой находились доктор Нансен и Йохансен. После 17-месячной разлуки ряды наши снова сомкнулись, вся Норвежская полярная экспедиция была снова в полном составе.

Фритьоф Нансен


Читать далее

Жизнь – во имя науки, на благо людей 07.04.13
Предисловие автора к первому норвежскому изданию 07.04.13
Часть I
Вступление 07.04.13
Глава первая. Подготовка и снаряжение 07.04.13
Глава вторая. Отъезд 07.04.13
Глава третья. Прощание с Норвегией 07.04.13
Глава четвертая. По Карскому морю 07.04.13
Глава пятая. Вокруг северной оконечности Старого Света 07.04.13
Глава шестая. Полярная ночь 07.04.13
Глава седьмая. Первое Рождество и Новый год на «Фраме» 07.04.13
Глава восьмая. Весна и лето 1894 г 07.04.13
Глава девятая. Вторая осень во льдах 07.04.13
Глава десятая. Второй Новый год 07.04.13
Часть II
Глава первая. Неудачное выступление в путь. Снаряжение 07.04.13
Глава вторая. На Север! 07.04.13
Глава третья. В обратный путь 07.04.13
Глава четвертая. Упорная борьба 07.04.13
Глава пятая. Полыньи и терпение 07.04.13
Глава шестая. В «Лагере томления» 07.04.13
Глава седьмая. Земля видна! 07.04.13
Глава восьмая. По земле 07.04.13
Глава девятая. Мы готовимся к зиме 07.04.13
Глава десятая. В зимнем логове 07.04.13
Глава одиннадцатая. Весна и солнце 07.04.13
Глава двенадцатая. Путешествие на юг 07.04.13
Глава тринадцатая. Встреча 07.04.13
Глава четырнадцатая. Домой! 07.04.13
Отчет капитана Отто Свердрупа о плавании «Фрама» после 14 марта 1895 г.
1. С 15 марта по 22 июня 1895 г. 07.04.13
2. С 22 июня по 15 августа 1895 г. 07.04.13
3. С 15 августа по 31 декабря 1895 г. 07.04.13
4. С 1 января по 17 мая 1896 г. 07.04.13
5. С 17 мая по 21 августа 1896 г. 07.04.13
Заключительное слово Фритьофа Нансена 07.04.13
Комментарии 07.04.13
5. С 17 мая по 21 августа 1896 г.

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть