Онлайн чтение книги Ужас в музее The Horror in the Museum and Other Revisions
Говард Филлипс Лавкрафт, Хейзл Хилд. Каменный человек. (перевод М. Куренной)

Бен Хайден всегда отличался упрямством, и когда он услышал о диковинных статуях, найденных в горах Адирондак,[81] Адирондак — горный массив в системе Аппалачей, на севере штата Нью-Йорк. ничто не могло удержать его от поездки туда. Я многие годы водил с ним самую близкую дружбу, и в конечном счете мы стали неразлучны, как Дамон и Финтий.[82] Дамон и Финтий (IV в. до P. X.) — греческие философы-пифагорейцы из Сиракуз, чьи имена стали символом верной и преданной дружбы. Посему, когда Бен твердо решил ехать, мне оставалось только последовать за ним, точно верному псу.

— Джек, — сказал он, — ты ведь помнишь Генри Джексона? Ну, который еще перебрался жить в какую-то лачугу за Лейк-Плэсидом, когда у него в легком обнаружили то поганое пятно? Так вот, на днях он вернулся почти здоровым и много всего рассказал о чертовски странной находке. Он наткнулся на нее совершенно случайно и толком не знает, причуда ли это неведомого скульптора или нечто большее. Но в любом случае, у него осталось самое тревожное впечатление.

В общем, однажды он отправился на охоту и ненароком набрел на пещеру, у входа в которую стояла собака. Генри ожидал, что она залает, а потом пригляделся и увидел: собака-то не живая, а каменная — но все в ней, до последней шерстинки, настолько натурально, что и не понять, изваяние ли это, выполненное с невероятным мастерством, или же окаменелое животное. Он даже боялся до нее дотронуться, а когда все-таки потрогал, удостоверился: собака каменная.

Немного погодя Генри собрался с духом и вошел в пещеру — и там испытал еще сильнейшее потрясение. Неподалеку от входа он увидел вторую каменную фигуру (во всяком случае, на вид она казалась таковой), только теперь человеческую. Каменный мужчина, в одежде, лежал на боку, со странной улыбкой на лице. На сей раз Генри не стал ничего проверять на ощупь, но круто развернулся и стремглав помчался в ближайшую деревню, Маунтин-Топ. Разумеется, он расспрашивал местных, но все без толку. Он понял, что затрагивает запретную тему, ибо деревенские жители лишь испуганно мотали головой, суеверно скрещивали пальцы да невнятно бормотали про какого-то Полоумного Дэна.

Нервы у Джексона не выдержали, и он вернулся домой на несколько недель раньше намеченного срока. Зная мою слабость ко всему необычному, он поведал мне об этом случае — а я, как ни странно, выудил из памяти историю, которая вполне увязывается с рассказом Генри. Ты помнишь Артура Уилера? Скульптора, чьи работы за реализм называли трехмерными фотографиями? Вроде ты водил с ним шапочное знакомство. Так вот, он сам сгинул в той части Адирондака. Всегда проводил там много времени, а потом и вовсе как в воду канул. С тех пор о нем ни слуху ни духу. И если теперь там обнаруживаются каменные изваяния, в точности похожие на живых собак и людей, думается мне, это вполне могут быть работы Уилера — что бы о них ни говорили или, точнее, что бы ни отказывались говорить местные жители. Разумеется, слабонервный малый вроде Джексона легко мог потерять душевное равновесие и впасть в смятение при виде подобных скульптур, но я бы на его месте разобрался в деле, прежде чем ударяться в бегство.

Одним словом, Джек, я безотлагательно отправляюсь в Адирондак, чтобы выяснить все на месте, и ты едешь со мной. Было бы здорово найти Уилера или какие-нибудь его работы. Но в любом случае горный воздух взбодрит нас обоих.

И вот, спустя неполную неделю, после долгого путешествия железной дорогой и поездки на тряском автобусе по живописнейшей горной местности, золотым июньским вечером мы прибыли в Маунтин-Топ. Деревушка состояла всего из нескольких домишек, гостиницы да сельской лавки, возле которой и остановился автобус. Но мы с уверенностью предполагали, что именно лавка окажется средоточием всех интересующих нас слухов. Действительно, у крыльца там ошивались обычные деревенские праздношатайки, и когда мы представились туристами, прибывшими сюда для поправки здоровья и желающими снять жилье, нас просто засыпали различными рекомендациями.

Мы планировали приступить к расследованию только на следующий день, но Бен, обративший внимание на старческую словоохотливость одного из досужих оборванцев, не удержался и принялся осторожно, исподволь задавать вопросы. Учитывая предыдущий опыт Джексона, он понимал, что начинать разговор с упоминания о странных статуях бесполезно, но решил обмолвиться о нашем былом знакомстве с Уилером, которое, соответственно, дает нам право интересоваться его судьбой.

Собравшиеся явно забеспокоились, когда Сэм перестал обстругивать ветку и заговорил, но особого повода для тревоги у них не было. Даже этот босоногий древний селянин заметно насторожился, услышав имя Уилера, и Бену стоило немалых трудов вытянуть из него что-нибудь внятное.

— Уилер? — наконец одышливо просипел он. — А, ну да… тот малый, что постоянно взрывал скалы да вытесывал из обломков статуи. Так вы, значится, евонные знакомцы? Дак ведь нам сказать о нем особо нечего, а что есть — пожалуй, и говорить-то не след. Он жил в хижине Полоумного Дэна в горах, но недолго. Стал там нежеланным гостем… в смысле, для Дэна. Угодливый такой, обходительный, все увивался за Дэновой женой, покуда старый чертяка не заприметил. Видать, втрескался в нее по уши. А потом вдруг свалил невесть куда, и с тех пор о нем ни слуху ни духу. По всему, Дэн поговорил с ним напрямоту — с ним ведь шутки плохи, с Дэном-то! Вы лучше держитесь оттуда подальше, ребята, в тех местах нет ничего хорошего. Дэн после того случая ходил мрачнее тучи, а в последнее время так и вовсе запропал. И женка евонная тоже. Верно, он посадил ее под замок, чтобы никто больше на нее не заглядывался!

Высказав еще несколько соображений подобного толка, старик вновь принялся обстругивать палочку, а мы с Беном переглянулись. Вот новая ниточка, за которую, безусловно, стоит потянуть. Мы решили поселиться в гостинице и, быстро устроившись на новом месте, постановили выдвинуться в дикую горную местность с утра пораньше.

Мы тронулись в путь на рассвете, взяв с собой по рюкзаку, нагруженному провизией и различными предметами снаряжения, могущими нам понадобиться. Нас бодрило радостное предвкушение, лишь слегка омраченное смутной тревогой. Почти сразу неровная горная тропа круто пошла вверх и стала петлять, так что ноги у нас скоро заныли от усталости.

Через две мили мы свернули с тропы направо, перевалили через невысокую скалистую гряду в месте, где рос огромный вяз, и двинулись наискось к склону покруче, руководствуясь нарисованной от руки картой с пояснениями, которую вручил нам Джексон. Восхождение было трудным, но мы знали, что пещера находится где-то поблизости. Наконец мы, совершенно неожиданно, вышли к заросшей кустарником черной расселине в почти отвесном склоне. Перед ней, рядом с мелким чашеобразным углублением, совершенно неподвижно — словно соперничая своей сверхъестественной неподвижностью с камнем — стояла маленькая четвероногая фигура.

Это была серая собака — или статуя собаки, — и мы с Беном разом ахнули от изумления, не зная, что и думать. Джексон нисколько не преувеличил, и нам просто не верилось, что на свете найдется скульптор, способный сотворить произведение столь совершенное. Каждый волосок великолепной шкуры животного был явственно различим, а шерсть на загривке щетинилась, словно пса застигла врасплох некая неведомая угроза. Наконец Бен, почти любовно проведя ладонью по дивному каменному меху, восхищенно воскликнул:

— Бог мой, Джек, да никакая это не статуя! Ты только посмотри: все до наимельчайших деталей на месте — и как лежит шерсть! Нет, мастерство Уиллера здесь ни при чем! Это настоящая собака — хотя одному богу ведомо, что с ней произошло такое. На ощупь — настоящий камень, да ты сам потрогай! Может, из недр пещеры время от времени вырывается какой-нибудь странный газ, действующий на живые организмы таким образом? Нам следовало хорошенько изучить местные легенды. А если собака настоящая — то есть была таковой в прошлом, — значит, и человек в пещере тоже настоящий.

Исполненные неподдельной серьезности, даже страха, мы наконец проползли на четвереньках в расселину — Бен первый, я следом. Узкий лаз тянулся фута на три, не больше, а затем резко расширялся, образуя подобие сырого сумрачного зала с песчаным полом, усыпанным битым камнем. Поначалу мы почти ничего не видели, но, когда поднялись на ноги и напрягли зрение, постепенно различили в сгущавшемся впереди мраке очертания лежащей фигуры. Бен зажег фонарь, но помедлил в нерешительности несколько секунд, прежде чем направить на нее луч света. Мы нисколько не сомневались, что каменная статуя в прошлом была живым человеком, и эта мысль здорово нервировала нас обоих.

Когда Бен наконец посветил вперед фонариком, мы увидели, что фигура лежит на боку, спиной к нам. Она явно состояла из той же минеральной субстанции, что и собака снаружи, но была одета в неокаменелый походный костюм из грубой ткани, изрядно тронутый тлением. Подготовленные рассказом Джексона к подобному зрелищу, мы довольно спокойно приблизились к ней с намерением хорошенько все рассмотреть, и Бен обошел статую, чтобы взглянуть на лицо. Но ни один из нас не был готов увидеть то, что явилось взору Бена, когда он направил луч света на каменные черты. По вполне понятной причине он испустил короткий вопль, и я также невольно вскрикнул, когда одним прыжком подскочил к нему и увидел то же, что и он. Нет, мы не узрели ничего поистине ужасного или омерзительного, а заорали потому лишь, что безошибочно опознали в сей холодной каменной фигуре с застывшим на лице полуиспуганным-полуожесточенным выражением нашего давнего знакомого Артура Уилера.

Движимые безотчетным инстинктом, мы на ватных ногах бросились прочь, лихорадочно выползли из пещеры и неслись сломя голову вниз по густо заросшему склону, покуда зловещая каменная собака позади не скрылась из виду. Мы не знали, что и думать, ибо в уме у нас теснились всевозможные дикие догадки и предположения. Бен, хорошо знавший Уилера, расстроился чуть не до слез и, похоже, увязывал в единое целое какие-то факты, ускользнувшие от моего внимания.

Пока мы переводили дух на зеленом склоне, мой друг восклицал снова и снова: «Бедный Артур! Бедный Артур!» — но только когда он пробормотал имя Полоумного Дэна, я вспомнил про неприятную историю, в которую, по словам старого Сэма Пула, влип Уилер перед самым своим исчезновением. Полоумный Дэн, предположил Бен, премного обрадовался бы, узнав о случившемся. Нам обоим внезапно пришло на ум, что, вполне возможно, скульптор оказался в страшной пещере по милости ревнивого мужа, но мысль эта исчезла так же быстро, как появилась.

Сильнее всего нас озадачил сам феномен окаменения. Мы совершенно не представляли, какого рода природные газы или минеральные испарения могли вызвать подобную метаморфозу за сравнительно короткое время. Обычное окаменение, знали мы, является медленным процессом химического преобразования, длящимся многие века; однако налицо имелись две каменные фигуры, которые всего несколько недель назад были живыми существами — во всяком случае, Уилер. Строить догадки было бесполезно. Представлялось очевидным, что нам остается только поставить в известность власти, чтобы они и разбирались в деле, но все же у Бена из головы не выходила мысль о Полоумном Дэне. Мы продрались сквозь кустарник обратно к дороге, однако Бен не повернул к деревне, а посмотрел в сторону, где, по словам старого Сэма, находилась хижина Дэна. Сей древний ленивец доложил нам, что это второй по счету дом от деревни и стоит он слева от дороги, в густых зарослях низких дубков. Не успел я опомниться, как Бен уже тащил меня за руку по песчаной дороге мимо запущенной фермы, за которой начиналась довольно дикая местность.

Мне и в голову не пришло упираться, но, по мере того как вокруг постепенно пропадали знакомые признаки сельскохозяйственной деятельности и цивилизации, в моей душе нарастала смутная тревога. Наконец мы увидели слева заброшенную узкую тропу, а над чахлыми полусухими деревьями показалась остроконечная крыша убогого некрашеного домишки. Я понял, что это и есть хижина Полоумного Дэна, и невольно задался вопросом, с какой стати Уилер поселился в столь неприглядном месте. Я страшился сворачивать на заросшую бурьяном тропку, но обреченно потащился за Беном, который решительно прошагал к лачуге и громко постучал в хлипкую, пахнущую плесенью дверь.

На стук никто не отозвался, и гулкие отзвуки ударов ввергли меня в дрожь. Однако Бен даже бровью не повел и тотчас же двинулся вокруг дома в поисках незапертого окна. Третье по счету — в задней стене унылой хижины — отворилось от крепкого толчка, и Бен проворно перемахнул через подоконник, а затем помог забраться внутрь и мне.

Мы оказались в комнате, заваленной глыбами известняка и гранита, инструментом для каменных работ, глиняными скульптурными эскизами, и моментально поняли, что здесь находилась мастерская Уилера. Мы не замечали никаких признаков человеческого присутствия, и в воздухе висел зловещий застарелый запах пыли. Открытая дверь слева от нас, очевидно, вела в кухню (ибо дымовая труба торчала над крышей с той стороны дома), и Бен стремительно направился к ней, исполненный решимости тщательнейшим образом обследовать последнее место проживания своего друга. Я значительно отстал от него и потому не сразу понял, с чего вдруг он резко остановился на пороге и сдавленно вскрикнул от ужаса.

Уже через несколько мгновений, однако, я заглянул в кухню — и тоже невольно вскрикнул, как недавно в пещере. Ибо здесь — в хижине, расположенной вдали от любых подземных полостей, из которых могли бы вырываться странные газы, вызывающие странные преобразования живых тканей, — находились две каменные фигуры, явно не сработанные резцом Артура Уилера. Возле очага, в грубо сколоченном кресле, привязанный к спинке длинным сыромятным кнутом, сидел каменный человек — неопрятного вида пожилой мужчина, с искаженной от дикого ужаса злобной физиономией.

На полу рядом лежала каменная женщина — стройная, изящная, с молодым красивым лицом, на котором застыло чудное выражение, одновременно язвительное и удовлетворенное. Возле откинутой в сторону правой руки валялось жестяное ведерко с темным осадком на дне и стенках.

Мы не стали приближаться к этим невесть почему окаменевшим телам и обменялись лишь самыми очевидными предположениями. Вне всяких сомнений, мы видели перед собой Полоумного Дэна и его жену, а по какой причине они обратились в камень — это уже другой вопрос. В ужасе оглядевшись по сторонам, мы поняли, что заключительное страшное событие произошло совершенно неожиданно: хотя все вокруг и покрывал толстый слой пыли, на кухне царил рабочий беспорядок, свидетельствующий об обычной возне по хозяйству, внезапно прерванной.

Единственное исключение из общего беспорядка составлял предмет, будто нарочно положенный на самом виду посреди расчищенного кухонного стола: потрепанная конторская книга, придавленная большой жестяной воронкой. Подойдя к столу и открыв журнал, Бен увидел, что это своего рода дневник — собрание датированных заметок, — написанный неразборчивым и весьма корявым почерком. Первые же слова текста привлекли внимание моего друга, и уже через десять секунд он, затаив дыхание, глотал прыгающие строки одну за другой, и я тоже жадно читал, заглядывая Бену через плечо. В процессе чтения (а продолжали мы читать в менее отвратительной обстановке соседней комнаты, куда переместились по ходу дела) многие загадочные обстоятельства прояснились, вызывая в нас дрожь от смешанных эмоций.

Ниже приводится текст, который прочитали мы, а впоследствии и коронер. Общественность видела в бульварных газетах сильно искаженную и приукрашенную для пущей сенсационности версию, но даже она вызывает ничуть не больше неподдельного ужаса, чем испытывали мы, когда с трудом разбирали каракули незамысловатого оригинала, — одни, в затхлой хижине среди диких гор, в непосредственной близости от двух противоестественных каменных образований, затаившихся в гробовой тишине соседней комнаты. Когда мы дочитали до конца, Бен почти с отвращением сунул журнал в карман и сказал лишь одно: «Пойдем отсюда!»

Охваченные нервной дрожью, мы шаткой поступью молча прошли к выходу, отомкнули дверь и пустились в долгий обратный путь к деревне. В последующие дни нам пришлось дать множество показаний и ответить на множество вопросов, и мне кажется, ни я, ни Бен никогда полностью не оправимся от пережитого потрясения. Как и некоторые представители местной власти и городские репортеры, живо съехавшиеся в деревню, — хотя позже полномочные лица сожгли некий дневник и все бумаги, найденные в ящиках на чердаке, а также уничтожили изрядных размеров аппарат, обнаруженный в самой глубине жуткой пещеры. Итак, вот эти записи.

« 5 нояб. Меня зовут Дэниел Моррис. В округе меня кличут "Полоумный Дэн", потому как я верю в силы, в которые нынче никто больше не верит. Когда я поднимаюсь на Громовую гору, чтобы отмечать праздник Лис, все называют меня сумасшедшим — все, кроме жителей глухомани, они меня боятся. Местные всячески мешают мне приносить жертвы Черному Козлу в канун Дня Всех Святых и не дают совершить Великий Обряд, открывающий врата в иной мир. Им надо бы соображать получше — знают ведь, что по материнской линии я принадлежу к роду Ван Кауранов, а по эту сторону Гудзона любой скажет вам, что передавали Ван Каураны из поколения в поколение. Род наш берет свое начало от Николаса Ван Каурана, колдуна, повешенного в Вийтгаарте в 1578 году, и всем известно, что в свое время он заключил сделку с дьяволом.

Солдаты, получившие приказ сжечь дом Николаса, так и не нашли Книгу Эйбона. Его внук, Уильям Ван Кауран, хранил книгу у себя, когда поселился в Ренсселервике, а позже перебрался в Эсопус, за реку. Спросите любого в Кингстоне или Хартли, как потомки Уильяма Ван Каурана поступали с теми, кто вставал у них на пути. Полюбопытствуйте заодно, удалось ли моему дяде Хендрику удержать Книгу Эйбона в своем владении, когда его изгнали из города и он с семьей поднялся вверх по реке, чтобы обосноваться в здешних краях.

Я пишу это — и собираюсь писать дальше, — поскольку хочу, чтобы люди узнали правду, когда меня не станет. Вдобавок я боюсь, что и впрямь сойду с ума, коли не изложу все черным по белому. Все складывается против меня — если так пойдет и дальше, мне придется воспользоваться тайными знаниями из Книги и призвать на помощь известные Силы. Три месяца назад в Маунтин-Топ заявился этот скульптор, Артур Уилер, и его направили ко мне, потому как я единственный в округе, кто сведущ не только в пахотном деле, охоте да приемах вытягивания денег из летних постояльцев. Казалось, парня заинтересовали мои разговоры, и он условился со мной о найме жилья за 13 долларов в неделю, с кормежкой. Я отвел жильцу заднюю комнату рядом с кухней, чтобы он хранил там свои каменные глыбы да тесал статуи, и договорился с Нейтом Уильямсом, что он станет подрывать для него скалы и перевозить громадные обломки на волокуше, запряженной парой волов.

С тех пор прошло три месяца. Теперь я понял, почему мой дом сразу же приглянулся чертовому поганцу. Не болтовня моя заинтересовала его, а милое личико моей жены Розы — старшей дочери Осборна Чендлера. Она на шестнадцать лет младше меня и постоянно строит глазки молодым деревенским парням. Но мы с ней всегда славно ладили, покуда не появился этот подлый тип, пусть она порой и артачилась, отказываясь отправлять со мной обряды на майский сочельник или в канун Дня Всех Святых. Теперь я вижу, как Уилер обхаживает Розу, завлекает, влюбляет в себя все сильнее — на меня она уже и не смотрит, — и думаю, рано или поздно он попытается сбежать с ней.

Но малый действует медленно, исподволь, как все хитрые лощеные шельмецы, и у меня еще полно времени, чтобы придумать, как поступить. Ни один из них не догадывается, что мне все известно, но скоро оба они поймут: нельзя безнаказанно разрушать семейный очаг Ван Кауранов. Ручаюсь, я доставлю им массу новых впечатлений.

25 нояб. Нынче День благодарения! Забавно, право слово! Но у меня, собственно, будет кого и за что благодарить, когда я завершу начатое дело. Не осталось ни тени сомнения: Уилер пытается увести мою жену. Однако покамест пускай он чувствует себя чуть ли не хозяином в моем доме. На прошлой неделе я достал Книгу Эйбона из старого дядиного сундука, что стоит на чердаке, и теперь выискиваю в ней что-нибудь дельное, не требующее жертвоприношений, совершить которые здесь у меня нет возможности. Мне нужно найти способ расправиться с двумя подлыми предателями, но такой, чтобы самому не влипнуть в неприятности. Хотелось бы чего-нибудь поэффектнее. Поначалу я думал призвать эманацию Йота, но для этого необходима кровь невинного младенца, а мне надо быть поосторожнее с местными. Зеленая Гниль — стоящая вещь, но в этом случае не только им придется худо, но и мне будет малость неприятно. Я на дух не выношу некоторые запахи и зрелища.

10 дек. Эврика! Наконец-то я нашел то, что нужно! Месть сладка — и лучшей развязки не придумать! Уилер, скульптор… вот удача-то! Да уж, воистину, этому чертову подлецу предстоит сотворить статую, которая продастся быстрее любой другой, вытесанной им за последние недели. Реалист, значит, да? Что ж, новая скульптура будет в высшей степени реалистичной! Я нашел рецепт на рукописном листочке, вложенном в Книгу на странице 679. Судя по почерку, писал мой прадед, Бареут Пиктерс Ван Кауран — тот самый, что бесследно исчез из Нью-Палца в 1839 году. Йа! Шуб-Ниггурат! Козел с Легионом Младых!

Одним словом, я нашел способ превратить этих гнусных крыс в каменные статуи. Все до смешного просто, и прибегнуть придется скорее к самой обыкновенной химии, нежели к Потусторонним Силам. Если мне удастся раздобыть нужные компоненты, я сварю напиток, который легко сойдет за домашнее вино, и один-единственный глоток мигом умертвит любое живое существо, кроме, разве только, слона. Дело сводится к процессу окаменения, в миллионы раз ускоренному. Соли кальция и бария моментально забивают организм до отказа, и минеральные вещества замещают живые клетки столь стремительно, что остановить процесс невозможно никакими силами. Видимо, этот секрет среди всех прочих мой прадед узнал в ходе Великого Шабаша на горе Сахарная Голова в Катскиллах.[83] Катскиллы — один из отрогов системы Аппалачей, к западу от реки Гудзон, в центральной части штата Нью-Йорк. Там всегда творились странные дела. Помнится, я слышал про одного человека в Нью-Палце — мирового судью Хасбрука, который обратился в камень или что-то вроде того в 1834 году. Он враждовал с Ван Кауранами. Теперь перво-наперво мне надобно заказать в Олбани и Монреале пять необходимых химических реактивов. Потом у меня будет полно времени для экспериментов. Когда все закончится, я соберу все статуи и продам, выдав за работы Уилера, чтобы возместить все причиненные мне убытки! Уилер всегда был реалистом и эгоистом — так не естественно ли для него обратиться в каменный автопортрет и задействовать мою жену в качестве второй модели (что он, собственно говоря, и делал последние две недели)? Полагаю, тупоумная публика даже не задастся вопросом, в какой каменоломне добыт столь диковинный материал.

25 дек. Рождество. Да будет мир на всей земле, и все такое прочее! Эти две свиньи таращатся друг на друга так, словно меня вообще не существует на свете. Судя по всему, они считают меня слепоглухонемым! Ну ладно, в прошлый четверг из Олбани пришла посылка с сульфатом бария и хлоридом кальция, а кислоты, катализаторы и все необходимые приборы со дня на день пришлют из Монреаля. Жернова судьбы мелют медленно, но верно! Я буду работать в пещере Аллена, что близ нижнего лесного пояса, и одновременно без утайки делать вино здесь в погребе. Еще надобно найти повод угостить любовничков новым напитком — хотя мне не составит особого труда одурачить этих жалких простофиль. Вот только заставить Розу выпить будет сложновато, ведь она прикидывается заядлой трезвенницей. Все эксперименты на животных я буду проводить в пещере, зимой туда никто не наведывается. Чтобы объяснить свои отлучки, я заранее нарублю в лесу дров. Буду каждый раз приносить домой по вязанке-другой, тогда они ничего не заподозрят.

20 янв. Дело оказалось труднее, чем я думал. Многое зависит от точности соотношения компонентов. Посылку из Монреаля я получил, но пришлось заказать еще ацетиленовую лампу и весы поточнее. Деревенские уже начинают поглядывать на меня с любопытством. Плохо, что почтовая контора размещается в лавке Стинвика. Испытываю смеси разных составов на воробьях, которые пьют и купаются в ямке перед пещерой, когда там снег подтаивает. Я определенно пропустил какую-то важную химическую реакцию. Полагаю, Роза и этот наглец пользуются моими отлучками на всю катушку — но я ничего не имею против. Я абсолютно уверен, что добьюсь успеха в конечном счете.

11 фев. Получилось наконец-то! Вылил свежую порцию в ямку — сегодня снег там хорошо подтаял, — и первый же попивший оттуда воробей упал наземь как подстреленный. Я тотчас же подобрал птицу — вся сплошной камень, до мельчайшего коготка и перышка. Она застыла в той позе, в какой пила, — значит, погибла сразу, как только ничтожная доля смертельного препарата попала в желудок. Столь быстрого окаменения я не ожидал. Но опыт с воробьем еще не дает представления о том, как подействует напиток на живое существо изрядных размеров. Надо проверить состав на экземпляре покрупнее, чтобы не промахнуться с дозой, когда дело дойдет до этих свиней. Пожалуй, для эксперимента сгодится Рекс, любимая собака Розы. В следующий раз возьму пса с собой и скажу потом, что его задрал волк. Жена сильно привязана к Рексу, и я с удовольствием предоставлю ей повод похлюпать носом перед часом великой расплаты. А дневник нужно прятать понадежнее. Роза иногда шарит по самым немыслимым углам.

15 фев . Я на верном пути! Опробовал препарат на собаке: эффект поистине чудодейственный, хотя я увеличил дозу всего вдвое. Развел состав в ямке с талой водой и заставил Рекса попить. Похоже, он испытал некие незнакомые, крайне неприятные ощущения, ибо ощетинился, зарычал, но не успел и головы повернуть, как обратился в камень. Раствор следовало сделать покрепче, а для человека он должен быть гораздо крепче. Думаю, теперь я разобрался с дозировкой и вполне готов взяться за мерзавца Уилера. Жидкость вроде безвкусная, но для пущей надежности я разбавлю ее душистым молодым вином, которое изготавливаю дома. Будь я твердо уверен, что она не имеет вкуса, так развел бы ее в воде, чтобы не уговаривать Розу попробовать вина. Я расправлюсь с ними поодиночке: с Уиллером — здесь, с женой — дома. Только что приготовил крепкий раствор и убрал все странные предметы от входа в пещеру. Когда я сказал, что Рекса задрал волк, Роза заскулила, как жалкий щенок, а Уилер еще долго кудахтал, рассыпаясь в соболезнованиях.

1 марта . Йа Р'льех! Хвала великому Цатхоггуа! Наконец-то я разделался с чертовым гаденышем! Сказал, что нашел здесь новый пласт рыхлого известняка, и он побежал за мной, точно безмозглая дворняжка! В походной фляге у меня был мой препарат, разбавленный вином, и Уилер охотно согласился приложиться к ней, когда мы добрались досюда. Отхлебнул здоровенный глоток, не поморщившись, и рухнул замертво, не прошло и трех секунд. Но он понял, что я за все отомстил, ибо я скорчил такую рожу, что и самый тупой догадался бы. Я видел, как на лице у него проступило понимание, пока он падал. Через пару минут он весь обратился в камень.

Я отволок Уилера в пещеру, а каменного Рекса снова поставил у входа. Фигура ощетинившейся собаки будет отпугивать народ. С наступлением весны здесь начнут шастать охотники, да вдобавок этот чертов легочник, Джексон, живущий в хижине за перевалом, постоянно таскается по заснеженным горам, все что-то вынюхивает да высматривает. Мне не хотелось бы, чтобы мою лабораторию и кладовую нашли в ближайшем будущем! По возвращении я сказал Розе, что в деревне Уилеру вручили телеграмму со срочным вызовом домой. Не знаю, поверила она или нет, но это и неважно. Для проформы я собрал вещи Уилера и сказал, что отнесу в деревню да отправлю за ним следом, а сам бросил все в сухой колодец на заброшенной ферме Рэйпли. Теперь возьмусь за Розу!

3 марта . Никак не уговорить жену выпить хотя бы глоток вина. Надеюсь, препарат достаточно безвкусен, чтобы остаться незамеченным при разведении в воде. Пробовал подливать в чай и кофе, но образуется сильный осадок, а значит, такой способ отпадает. Если все-таки прибегнуть к варианту с водой, придется сократить дозу и надеяться, что она подействует должным образом, только медленнее. Нынче днем к нам наведались мистер и миссис Хуги, и мне стоило немалых трудов уводить разговор в сторону от внезапного отъезда Уилера. Будет скверно, если по деревне пойдет слух, что мы с Розой говорим, будто нашего постояльца срочно вызвали в Нью-Йорк, — ведь там все до единого знают, что он не получал никакой телеграммы и не садился на автобус. Роза ведет себя чертовски странно. Придется затеять с ней ссору, а потом запереть на чердаке. Хорошо бы, конечно, все-таки уговорить ее выпить разбавленного вина — если она согласится по доброй воле, тем лучше для нее.

7 марта . Взялся за Розу вплотную. Мерзавка категорически отказывается пить вино, а потому я отстегал ее кнутом и загнал на чердак. Живой она оттуда уже не выйдет. Два раза в день отношу наверх тарелку с соленым хлебом и солониной, а также ведерко с водой, слегка разбавленной препаратом. Соленая пища вызывает жажду — значит, Роза наверняка много пьет, а следовательно, очень скоро смертельное средство начнет действовать. Мне тошно слушать, как она орет что-то про Уилера всякий раз, когда я подхожу к двери. Но все остальное время она молчит как рыба.

9 марта . Чертовски странно, что препарат так медленно на нее действует. Придется сделать раствор покрепче — скорее всего, она не почувствует никакого привкуса после того, как я скормил ей столько соли. Ладно, если мое зелье ее не проймет, у меня еще останется множество других верных способов расправиться с изменницей. Хотя, конечно, хотелось бы все-таки довести до конца славную задумку со статуями! Утром наведывался в пещеру, там все в порядке. Иногда я слышу шаги Розы наверху, и мне кажется, она все сильнее подволакивает ноги. Препарат, безусловно, действует, но слишком уж медленно. Раствор недостаточно крепок. С сегодняшнего дня начну резко увеличивать дозу.

11 марта . Ничего не понимаю, хоть убей. Роза все еще жива и не утратила двигательных способностей. Во вторник ночью услыхал, как она возится с окном: пришлось подняться наверх и отходить негодницу кнутом. Вид у нее скорее угрюмый и строптивый, нежели испуганный, а глаза — опухшие от слез. Но с такой высоты ей не спрыгнуть, а спуститься по стене невозможно — там нет ни единого выступа, чтобы зацепиться. Мне всю ночь снились дурные сны, ибо медленные шаркающие шаги на чердаке страшно действуют на нервы. Иногда мне кажется, будто она ковыряется в дверном замке.

15 марта . Все еще жива, хотя я сильно увеличил дозу. Странно, очень странно. Теперь она передвигается ползком, а ходит крайне редко. Но звук волочащегося по полу тела поистине ужасен. Вдобавок она то и дело гремит оконными рамами или возится с дверью. Коли так будет продолжаться и дальше, мне придется забить ее насмерть кнутом. У меня слипаются глаза. Может, Роза каким-то образом догадалась и теперь остерегается есть и пить? Но нет, она наверняка пьет раствор. Меня одолевает сонливость — видимо, сказывается нервное напряжение. Я засыпаю…»

(Далее неразборчивый корявый почерк переходит в совсем уже невнятные каракули, и запись обрывается, а ниже следует другая, написанная более твердым и явно женским почерком, свидетельствующим о сильном душевном волнении.)

« 16 марта, 4 часа утра . Дальше пишет Роза К. Моррис, находящаяся при смерти. Пожалуйста, сообщите моему отцу, Осборну Э. Чендлеру, проживающему по адресу: 2-й проезд, Маунтин-Топ, штат Нью-Йорк. Только что прочла записи мерзкого скота. Я сразу догадалась, что он убил Артура Уилера, только не знала, каким образом, покуда не прочитала этот ужасный дневник. Теперь я знаю, какой участи избегла. Я тотчас почувствовала странный привкус в воде и потому после первого глотка уже ни капли не выпила, выливала все в окно. От того одного глотка меня наполовину парализовало, но я все еще в состоянии двигаться. Меня мучила ужасная жажда, но я почти не притрагивалась к соленой пище и умудрилась собрать немного воды, подставив под протечки в крыше старые кастрюли и миски, что хранились на чердаке.

Проливной дождь шел дважды. Я думала, злодей хочет меня отравить, но не знала, каким именно ядом. Все, что он написал о нас с ним, — ложь. Мы никогда не были счастливы вместе, и я вышла за него, наверное, только под воздействием чар, какие он умел напускать на людей. Верно, он загипнотизировал не только меня, но и моего отца, недаром же его все ненавидели, боялись и подозревали в тайных сношениях с дьяволом. Отец как-то назвал его "дьяволовым родичем" и попал в самую точку.

Никто никогда узнает, сколько всего я натерпелась за годы жизни с ним. Дело не только в обычной жестокости — хотя, видит бог, он был очень жесток и частенько порол меня сыромятным кнутом. Были вещи и пострашнее — вещи, недоступные человеческому разумению в наши дни. Он был настоящим чудовищем и отправлял разные сатанинские обряды, которые передавались из поколения в поколение в его роду по материнской линии. Он пытался и меня привлечь к своим нечестивым ритуалам — я не смею даже намекнуть, в чем они заключались. Я отказывалась, и он избивал меня. Сказать, к чему он хотел меня принудить, равносильно богохульству. Он и тогда уже был убийцей: я знаю, какую жертву он принес однажды ночью на Громовой горе. Вот уж воистину родич дьявола. Четырежды я пыталась сбежать от него, но он каждый раз силком возвращал меня домой и зверски избивал. Вдобавок он подчинил себе мою волю и даже волю моего отца.

Что же касается до Артура Уилера, здесь мне нечего стыдиться. Да, мы полюбили друг друга, но безгрешной любовью. За годы, минувшие с тех пор, как я покинула отцовский дом, он первый отнесся ко мне по-доброму и хотел помочь мне вырваться из лап этого чудовища. Артур несколько раз разговаривал с моим отцом и собирался увезти меня на запад страны. После моего развода мы поженились бы.

Как только изверг запер меня на чердаке, я сразу замыслила выбраться оттуда и убить его. Я всегда на ночь приберегала яд в надежде, что мне все-таки удастся вырваться из заточения, застать мерзавца спящим и отравить. Поначалу он мигом просыпался, едва я начинала ковыряться в дверном замке или греметь оконными рамами, но со временем стал больше уставать и спать крепче. По храпу я всегда узнавала, что он заснул.

Нынче ночью он спал так крепко, что не пробудился, когда я взломала замок. Спуститься по лестнице с моим частичным параличом было очень трудно, но я сумела. Он заснул при горящей лампе, прямо за кухонным столом, где писал свой дневник. В углу висел длинный сыромятный кнут, которым он частенько меня порол. Я потуже привязала негодяя кнутом к креслу, чтобы он и шевельнуться не смог, а шею плотно притянула к спинке, чтобы он не особо дергался и вертел головой, когда я стану вливать яд в глотку.

Он проснулся, когда я уже заканчивала, и сразу понял, что погиб. Он бесновался, изрыгал жуткие проклятия и пытался завывать магические заклинания, но я живо заткнула ему рот кухонным полотенцем, что валялось подле раковины. Потом я заметила конторскую книгу, в которой он писал, и стала читать. Я вся обомлела от ужаса и несколько раз едва не лишилась чувств. Ум мой отказывался воспринимать такие дикости. После того я два или три часа кряду разговаривала с гнусным злодеем: высказала все, что наболело в душе за годы моего рабства, и все, что я думаю о чудовищных мерзостях, описанных в дневнике.

К моменту, когда я наконец умолкла, он страшно побагровел лицом и, по-моему, малость повредился рассудком. Затем я взяла из буфета воронку и затолкала ему в рот, предварительно вытащив кляп. Он сразу разгадал мои намерения, но ничего не мог поделать. Без всяких колебаний я вылила в воронку добрую половину отравленной воды из ведерка, что принесла с собой с чердака.

Видимо, доза оказалась очень большой, ибо уже через считаные секунды негодяй начал застывать и кожа у него приобрела тусклый серый оттенок. А десять минут спустя он весь обратился в камень. Мне не хватило духу дотронуться до него, но жестяная воронка тошнотворно звякнула, когда я вытаскивала ее изо рта. Хотелось бы, конечно, чтобы дьяволов родич помучился посильнее и подольше, но, безусловно, такая смерть для него самая подходящая.

Мне осталось добавить лишь несколько слов. Я наполовину парализована, и после гибели Артура мне незачем жить. Чтобы довести историю до конца, я выпью оставшийся яд, когда положу дневник на видное место. Через четверть часа я превращусь в каменную статую. Я прошу лишь об одном: чтобы меня похоронили рядом со статуей Артура — когда она будет найдена в пещере, где ее спрятал проклятый душегуб. Бедный доверчивый Рекс пусть покоится у нас в ногах. Мне все равно, что станется с каменным дьяволом, привязанным к креслу…»