Онлайн чтение книги Час дракона The Hour of the Dragon
Глава XVII. "Осквернитель веры"

Порт Кеми лежал между двумя протяженными, далеко входящими в море мысами. Конан обогнул южный причал, над которым нависали огромные черные башни крепостей, мрачно вглядывающиеся вдаль черными пустыми глазницами амбразур и бойниц, и уже в сумерках, когда света было еще достаточно, чтобы береговые наблюдатели распознали рыбацкие лодку и плащ, но уже не настолько, чтобы заподозрить вражескую хитрость, стал грести к берегу. Никем не окликаемый, он миновал ряд черных военных галер, что стояли у причала затемненные и тихие, и подплыл к опускающимся к воде широким каменным ступеням и, подобно многим другим рыбакам, привязал свою лодку к вмурованному в камень железному кольцу у самой воды. Здесь никто не приковывал лодки цепями, и в этом не было ничего необычного — только у рыбаков могли быть такие убогие челны, а такие люди друг у друга ничего не крали.

Поднявшись по длинной каменной лестнице, аккуратно обходя тут и там горевшие костры, чтобы избежать при их свете любопытные взгляды, он осмотрелся. Он выглядел, как обычный рыбак, вернувшийся с неудачного лова у побережья с пустыми руками. Но, если бы кто-нибудь присмотрелся к нему повнимательнее, он, вероятно, удивился бы, заметив, что походка у этого "рыбака" все-таки нездешняя. Но он шел быстро, а простонародье Стигии, в большинстве своем, не было склонно к бессмысленным раздумьям, в отличие от жителей менее экзотических стран.

Завернувшийся в плащ киммериец почти не отличался от представителей военной касты стигийцев, тоже высоких и мускулистых людей. Опаленный морским солнцем, он был чуть менее смуглым, чем они. К тому же сходство с ними придавала ему его черная, перехваченная над самыми бровями узким ремешком, длинная грива. Но вот отличала его от местных жителей иноземная походка, черты лица и светлые глаза.

Но на плечах его висел длинный плащ, и, кроме того, там, где это было возможно, он старался придерживаться тени и отворачивался от проходивших мимо прохожих.

Это была рискованная игра, и он знал, что долго оставаться неузнанным ему не удастся. Кеми не был северным портом, где в любое время можно встретить представителей самых разных рас. Единственными иноземцами здесь были чернокожие невольники, а киммериец напоминал их еще меньше, чем самих стигийцев. Чужестранцы не были в городах Стигии желанными гостями: здесь принимались только торговцы и получившие лицензии купцы, да и тем не позволялось ступать на эту землю после наступления темноты. А сейчас, к тому же, ни один иностранный корабль не стоял в порту. Какая-то атмосфера опасности окружала этот город, полный древних амбиций, но причина этой опасности была неясной. Конан чувствовал вокруг себя какое-то напряжение, о котором ему говорили его обострившиеся инстинкты.

Если его опознают, участь его будет ужасна. Как чужеземца его бы просто убили, но опознанный, как Амра, корсар, опустошавший это побережье огнем и мечом… — по плечам его пробежала невольная дрожь. Обычных смертных он не страшился. Но это был край мрачной магии и безымянной угрозы. И, как он слышал, в темных святилищах этого города, где происходили страшные и непонятные ритуалы, скрывался старый и древний род огромных змей, вывезенных когда-то из северных земель.

Он уже достаточно отдалился от берега и углубился в длинные и мрачные улицы центральной части города. Здесь не было такого привычного для городов севера блеска уличных фонарей, под которым обычно со смехом прогуливались ярко одетые прохожие, поглядывая на выставленные в лавках и магазинчиках многочисленные товары.

Лавки в Кеми закрывались с наступлением сумерек, и единственным освещением улиц было коптящее пламя факелов, стоящих друг от друга на достаточно большом расстоянии. Прохожих было мало — и с течением времени становилось все меньше и меньше. Они поспешно проходили мимо с плотно сжатыми губами. Мрачным и неприветливым представлялся Конану этот город — молчаливые люди, их поспешная походка, мощные каменные стены по обеим сторонам улиц. Была в архитектуре Стигии какая-то устрашающая величественность — угнетающая и подавляющая.

Где-то на крышах домов мерцали огоньки свечей. Конан знал, что большинство местных жителей спят ночью прямо под открытым небом, среди пальм, растущих во внутренних садах. Откуда-то доносились негромкие звуки незатейливой музыки. Мимо по брусчатке прогрохотала повозка, в которой мелькнула фигура ее высокого седока с орлиными чертами лица, завернувшегося в шерстяной плащ, чьи волосы украшал золотой обруч, покрытый изображениями змей. Горячими и дикими лошадьми, запряженными в повозку, резкими движениями ног управлял полуобнаженный возница.

Пешком по улицам ходили лишь бедняки, торговцы, лодочники и работники, но таких в этом месте было мало. Конан приближался к святилищам Сета, где он надеялся найти нужного ему жреца. Он полагал, что сумеет узнать Тутотмеса, хотя и видел-то его всего одно мгновение в полумраке мессантийской аллеи. В том, что убийцей Белосо был этот самый жрец, он давно не сомневался. Только служители культа самой высшей касты Черного Круга владели тайной Черной Руки, приносившей смерть одним лишь прикосновением, и только они осмелились бы выступить против Тот-Амона, который для всего запада был ужасным мифом.

Улица стала шире, и Конан догадался, что приближается к священному месту города. Огромные здания — странные, необъяснимо грозные в мерцающем свете факелов, возносили к бледным звездам свои черные громады. И вдруг где-то впереди, по другой стороне улицы, раздался истерический женский крик. Обнаженная куртизанка, с вплетенным в ее волосы гребнем из птичьих перьев, обозначающим ее профессию, прижалась к темной стене здания и с ужасом глядела на что-то, что Конан пока не видел. Услышав ее крики, на голос ее обернулась еще какая-то пара запоздалых прохожих, тоже застывших в оцепенении: в сумерках можно было различить, что по мостовой что-то ползет. Из-за угла, волна за волной, выползало чешуйчатое, темное тело, увенчанное отвратительной треугольной головой.

Конан вздрогнул — на память ему пришел слышанный от кого-то рассказ: змеи в Стигии были священными животными, поскольку бог Сет, как утверждалось, и сам был похож на змею. Эти твари жили в темноте святилищ и, когда становились голодными, им позволялось выползать на городские улицы, где они могли сожрать любого понравившегося им прохожего. Их ужасное пиршество считалось кровавым жертвоприношением кровожадному богу. Мужчины и женщины, которые сейчас находились в поле зрения Конана, падали на колени и покорно ожидали свою судьбу. Тот, кого выбирала огромная змея, раздавливался в кровавую кашу и пожирался, как мышь. Остальные оставались жить. Такова была воля богов.

Но это не была воля Конана. А питон уже полз в его сторону, скорее всего, обратив на него внимание потому, что он теперь был единственным, кто на этой улице не встал на колени. Сжав под плащом рукоять ножа, киммериец надеялся, что скользкая тварь все же минует его, но тот продолжал неумолимо приближаться: раздвоенный язык высовывался и вновь прятался, а глаза светились извечной холодной жестокостью змеиного рода. Он уже поднял изогнутую шею и угрожающе раскрыл пасть… когда молниеносный удар ножа рассек его треугольную голову и утонул в шее.

Конан выдернул клинок и отскочил в сторону, чтобы не попасть под удары огромного агонизирующего тела. И, пока он, как завороженный, следил за этим, на улице наступила неестественная изумленная тишина, нарушаемая лишь шипением и звуками агонии.

А потом шокированные этой картиной прихожане Сета заорали:

— Богохульник! Он убил святого сына нашего бога! Смерть ему! Смерть! Смерть!

В воздухе засвистели камни, а охваченные истерическим возбуждением и ненавистью стигийцы бросились в сторону Конана. Из раскрывшихся дверей домов выскочили другие и тоже подняли крик. Выругавшись, киммериец развернулся и стремглав рванулся к черным воротам какой-то незнакомой аллеи. Не разбирая дороги, он мчался вперед, слыша за спиной топот босых ног и отдающиеся эхом призывы к святой мести. Подбежав к воротам, он быстро нащупал засов и отбросил его в сторону, после чего, не теряя времени, метнулся в темноту. По обеим сторонам узкой аллеи тянулись грубые каменные стены, а высоко над головой мерцали безучастные звезды. Эти гигантские стены были, как он догадывался, стенами святилищ. Он услышал, что преследователи, увлеченные погоней, миновали малозаметный вход в скрывшую его аллею, и их крики стихли в отдалении. Они прозевали его маневр и побежали в темноту. Поразмыслив, он решил идти вперед, хотя мысль о возможной встрече в темноте с другими "святыми сыновьями бога" приводила его в дрожь.

Неожиданно где-то впереди появился движущийся ему навстречу огонек. Конан прижался к стене и сжал рукоять ножа. Через несколько мгновений стало ясно, что это: навстречу ему шел человек с факелом. Вскоре уже можно было различить силуэт темной ладони, сжимавшей факел, и едва видимый овал лица. Еще несколько шагов — и незнакомец заметит прячущегося в темноте человека… Конан сжался, как готовый к прыжку тигр… и вдруг приближавшийся остановился. Свет факела вырвал из темноты контуры дверей, перед которыми и остановился стигиец. А тот уже отворил створки и ступил внутрь. Свет исчез, и темнота вновь окутала все вокруг. Эта фигура, как инстинктивно ощутил Конан, таила в себе неосознанную враждебность — может быть, это был жрец, возвращавшийся с очередного богослужения?

Король Аквилонии осторожно подобрался к дверям. Уж коли один человек прошел здесь, могли появиться и другие. Возвращаться же туда, откуда он только что пришел, значило рисковать вновь встретиться с разыскивающей его толпой. В любое мгновение она может вернуться и обнаружить эту аллейку. Он чувствовал себя беззащитным перед этими мрачными стенами и решил бежать, даже если это бегство будет означать проникновение в чужое здание.

Тяжелые двери не были заперты и открылись от толчка рукой. Быстрый осмотр показал, что за дверями находится большая квадратная прихожая, выложенная из блоков черного камня. В нише горел факел, и комната эта была пуста. Конан переступил через порог и быстро прикрыл за собой двери.

Сандалии на его ногах не издавали ни звука, и он без опасений прокрался по мраморному полу к видневшимся в противоположной стене дверям из тикового дерева. За ними был широкий мрачный зал, освещаемый откуда-то сверху тусклым светом софитов, в стенах которого угадывались ряды высоких сводчатых дверей. Бронзовые лампы давали очень мало света, но все-таки в противоположном конце зала можно было разглядеть широкие, похожие на балюстраду, ступени из черного мрамора, самые высокие из которых терялись где-то в темноте и по обеим сторонам которых на манер глазниц тянулись входы окутанных мраком галерей.

По спине беглеца пробежала дрожь: он находился в святилище неизвестного стигийского божества, — если не самого Сета, то все равно, не менее страшного. И слава богу, что пока не было видно никого из хозяев. Посреди огромного зала возвышался черный каменный алтарь, грубый и неэстетичный, а на нем, поблескивая в тусклом свете чешуей, лежала свернувшаяся в кольца змея. Она не двигалась, и Конан припомнил рассказ, что здешние жрецы часто усыпляют своих подопечных. Киммериец сделал было несколько осторожных шагов, но неожиданно отступил в сторону и скрылся в прикрытой шелковой портьерой нише, услышав где-то поблизости тихие шаги.

В одном из проходов со сводчатым потолком появилась фигура высокого, хорошо сложенного человека в шерстяной тунике, сандалиях и свисающем с плеч широком белом плаще. Голову и лицо его скрывала большая маска, сочетающая в себе черты человека и чудовища, а на верхушке колыхался пучок страусиных перьев. Было известно, что некоторые свои церемонии жрецы проводили в масках.

Конан надеялся, что его присутствие не будет обнаружено, но что-то предостерегло стигийца — он свернул с дороги и направился прямо к нише, где спрятался беглец. Но едва он откинул портьеру, горло его мгновенно сжала сильная рука и, не успев даже вскрикнуть, он был втянут в темноту, где уже наготове ждал его нож.

Теперь следующий шаг стал для Конана очевиден. Он снял с убитого страшную маску и натянул ее на свою голову. Спрятанное в нише тело он прикрыл рыбацким плащом, а белую накидку жреца набросил себе на плечи. Судьба вновь поворачивалась к нему лицом — быть может, весь Кеми уже мечется в поисках богохульника, осмелившегося поднять оружие на священное животное, но кому придет в голову искать его под маской жреца?

Он смело вышел из алькова и направился к первым выбранным из всего ряда высоким сводчатым дверям, однако не успел пройти еще и полдюжины шагов, как вновь остановился, каждой частицей своего тела ощущая приближающуюся грозную опасность.

Через несколько мгновений причина его тревоги стала ясна: на самых верхних ступенях лестницы показалась странная процессия. Ее составляли люди, одетые совершенно так же, как и он. Он заколебался, но остался неподвижно стоять, надеясь на свою новую маскировку, хотя на лбу и на ладонях у него выступил холодный пот. Никто не произносил ни единого слова, и фигуры в масках, словно привидения, спустились в зал. Миновав неподвижно стоявшего киммерийца, они проследовали к черным дверям в противоположном конце святилища. Предводитель их держал в руках посох из черного дерева, увенчанный оскаленным серебряным черепом, и Конану стало ясно, что он является свидетелем одной из ритуальных, непонятных для непосвященного чужеземца процессий, игравших очень важную, а зачастую и зловещую роль в религиозных обрядах Стигии. Неожиданно последний участник шествия слегка обернулся к киммерийцу и слегка качнул головой в маске, словно приглашая его следовать за ними. Тот подумал было, что чем-то навлек на себя подозрения, но, приспособив свой шаг к мерной поступи процессии, замкнул ее строй.

Теперь они шли длинным, мрачным коридором со сводчатым потолком, освещаемым лишь, как он с дрожью отметил про себя, фосфоресцирующим сиянием неожиданно засветившегося черепа на посохе предводителя процессии. Конан едва сдержал приступ животного страха и желание выхватить нож, чтобы начать разить справа и слева обступившие его страшные фигуры и бежать, спасая свою голову, прочь из ужасного святилища. Но ему удалось взять себя в руки, в предчувствии чего-то важного, и Конан продолжил идти за демоническими привидениями, которыми казались ему его спутники, и вышел вслед за ними через предусмотрительно распахнутые перед ними служками широкие двустворчатые двери.

Над ними было усыпанное звездами ночное небо. Конан вновь заколебался — не попытаться ли бежать, скрывшись в какой-нибудь очередной темной аллее, но, как и в прошлый раз, не он решился и остался в хвосте процессии, двигавшейся теперь по темной неосвещенной улице. При виде их белых балахонов встречные прохожие резко разворачивались и бежали прочь, и на него, несомненно, обратили бы внимание, если бы он свернул куда-нибудь. И пока он соображал, что же ему делать, колонна жрецов минула низкие городские ворота и покинула пределы мрачного Кеми. По обеим сторонам показались низкие мазанки с плоскими крышами и плохо различимые в тусклом свете звезд пальмовые рощи. Вот оно — лучшее время для бегства!

И вдруг, словно по мановению руки, вся компания жрецов прервала молчание и стала оживленно переговариваться. Оставив мерный ритуальный шаг, предводитель процессии подхватил свой посох с набалдашником под мышку, и повел смешавшуюся группу жрецов дальше. И Конан последовал за ними, ибо слух его уловил из тихого бормотанья спутников одно слово, круто изменившее все его решения.

И слово это было: "Тутотмес"!