Онлайн чтение книги Проклятие мумии, или Камень Семи Звезд «The Jewel of Seven Stars» by Bram Stoker, Country United Kingdom Publisher Heinemann
ГЛАВА XIII. Пробуждение

Поначалу слова, которых не ожидаешь, повергают в смятение того, кто их услышал, но когда шок проходит, а мысли слушателя возвращаются на свои места, он вновь обретает возможность здраво судить о том, как эти слова были сказаны и что говорящий хотел сказать. Так же произошло и с нами. Придя в себя, я уже не сомневался в искренности Маргарет, когда она задала следующий вопрос:

— О чем это вы, мужчины, так долго разговаривали, мистер Росс? Наверное, мистер Корбек описывал вам свои приключения в поисках ламп. Надеюсь, когда-нибудь вы и мне расскажете о них, мистер Корбек, но не раньше, чем моему бедному отцу станет лучше. Я уверена, он и сам захочет про все это мне рассказать или же захочет присутствовать, когда будет рассказывать кто-нибудь другой. — Она внимательно посмотрела на нас, переводя взгляд с одного на другого. — Ах, вот о чем вы говорили, когда я вошла? Хорошо, я подожду. Надеюсь, мне не придется ждать слишком долго. Знаете, то, что состояние моего отца не улучшается так долго, просто убивает меня. Пару минут назад я подумала, что мои нервы больше этого не выдержат, и решила прогуляться по парку. Я уверена, это пойдет мне на пользу. Я бы хотела, чтобы вы, мистер Росс, если вы не против, побыли с отцом, пока меня не будет. Тогда я не буду волноваться.

Я с готовностью поднялся, обрадованный тем, что бедная девушка хоть на полчаса выйдет на прогулку. Она выглядела ужасно уставшей и измученной, а вид ее бледных щек причинял мне неимоверную боль. Я отправился в комнату больного и уселся на свое обычное место. Дежурила миссис Грант, и мы не считали необходимым одновременное дежурство двоих в комнате, так что она воспользовалась случаем и занялась некоторыми делами по дому. Жалюзи были подняты, но, поскольку окна выходили на север, солнечный свет не был слишком ярким.

Я долго сидел и размышлял обо всем, что мне поведал мистер Корбек, пытаясь соотнести его рассказ с теми странными событиями, которые произошли с тех пор, как я оказался в этом доме. Порой меня начинали охватывать сомнения. Я не знал, могу ли я доверять кому-либо или чему-либо, даже своим собственным пяти чувствам. Предупреждение детектива продолжало преследовать меня. Он считал мистера Корбека умным лжецом и доверенным лицом мисс Трелони. Маргарет! Вот что возвращало мне уверенность! Такое предположение само по себе избавляло меня от всех моих сомнений — они испарились за одну секунду. Каждый раз, когда ее образ, ее имя, самая незначительная мысль о ней приходили мне в голову, все теряло налет неопределенности и становилось реальностью. Я готов был отдать жизнь за то, чтобы сохранить веру в нее!

От своих размышлений, которые довольно скоро начали превращаться в сон влюбленного, я был оторван самым неожиданным образом. С кровати послышался глубокий, сильный, властный голос. Первый же звук прозвучал для меня как гром среди ясного неба. Больной был в сознании и говорил!

— Кто вы такой? Что вы здесь делаете?

Как бы мы ни представляли, каким будет пробуждение мистера Трелони, я абсолютно уверен, что никто из нас не ожидал, что он придет в себя так быстро и будет в таком прекрасном душевном состоянии. Я был так удивлен, что ответил на его вопрос почти механически:

— Моя фамилия Росс! Я дежурю у вас.

Какое-то время его лицо выражало удивление, но потом я заметил, как его привычка самостоятельно судить о людях взяла верх.

— Дежурите у меня? Что вы имеете в виду? А зачем это вам надо здесь дежурить? — Тут его взгляд упал на свою забинтованную руку. После этого тон его стал менее агрессивным, а голос более доброжелательным, как у человека, которому приходится мириться с обстоятельствами. — Вы врач?

Отвечая на его вопрос, я едва сдерживал улыбку: давало о себе знать чувство облегчения после столь долгих опасений за его жизнь.

— Нет, сэр!

— Тогда что же вы здесь делаете? Если вы не врач, то кто же вы? — его голос вновь приобрел грозные нотки.

Человеческая мысль быстра. Вся схема аргументации, на которой должен был основываться мой ответ, промелькнула у меня в голове, прежде чем слова слетели с уст. Маргарет! Мне нужно подумать о Маргарет! Это ее отец, и ему пока еще ничего не известно ни обо мне, ни даже о самом моем существовании. Он наверняка захочет узнать, даже будет требовать объяснений, почему именно я выбран в качестве друга его дочери, когда с ним случилась беда. Отцы всегда несколько ревнивы к выбору своих дочерей. Наши отношения с Маргарет пока еще оставались тайной, поэтому мне нельзя было говорить ничего такого, что могло бы поставить ее в неловкое положение.

— Я адвокат. Однако здесь я в другом качестве, как друг вашей дочери. Вероятно, она, подумав, что вас убили, решила обратиться ко мне в первую очередь, поскольку я юрист. Впоследствии она была столь добра, что стала относиться ко мне как к другу и позволила мне, в соответствии с высказанными вами пожеланиями, остаться дежурить в вашей комнате.

Мистер Трелони явно был человеком острой мысли и не склонен к многословности. Пока я говорил, он внимательно рассматривал меня, как будто мог читать мои мысли. Но, к моему счастью, он не стал далее углубляться в эту тему и сделал вид, что принял мои слова на веру. Наверняка на это у него имелись свои причины, о которых я мог догадываться. Его глаза блеснули, а рот непроизвольно искривился, но это была не судорога раздражения, а знак того, что мое объяснение его удовлетворило. У него в голове складывалась своя схема аргументации. Неожиданно он произнес:

— Так она подумала, что меня убили! Это случилось прошлой ночью?

— Нет! Четыре дня назад.

Казалось, он был удивлен. Сперва, начав говорить, он сидел в кровати, но сейчас сделал движение, будто собирался встать. Однако усилием воли сдержал себя. Откидываясь на подушки, он тихо попросил:

— Расскажите мне все, что произошло! Все, что вам известно! Подробно, ничего не пропуская! Подождите, сначала закройте дверь! Прежде чем разговаривать с другими, я точно хочу знать, как обстоят дела.

От его последних слов у меня екнуло сердце. «С другими»! Значит, принимая меня в качестве рассказчика, он делал для меня исключение. Учитывая мое отношение к его дочери, я обрадовался. Ликуя в душе, я направился к двери и тихо повернул ключ. Когда я вернулся, он уже снова сидел на кровати. Он сказал:

— Начинайте!

И я изложил ему все, что произошло с момента моего приезда в этот дом, даже мельчайшие детали, которые всплыли у меня в памяти. Разумеется, я умолчал о своих чувствах к Маргарет и рассказывал только о тех событиях, которые были связаны непосредственно с ним. Что касается мистера Корбека, то я просто упомянул, что он привез лампы, поиском которых занимался, а затем рассказал об их пропаже и о том, как их снова нашли в доме.

Он слушал меня с таким самообладанием, которое в данных обстоятельствах мне казалось едва ли не чудом. Он умел оставаться невозмутимым, лишь иногда его глаза загорались огнем, а сильные пальцы поврежденной руки сжимали одеяло, отчего по нему шли длинные складки. Сильнее всего это проявилось, когда я рассказывал о возвращении Корбека и о том, как лампы были найдены в будуаре. Иногда он вступал в разговор, но произносил лишь несколько слов, как будто в эмоциональном порыве. Загадочные события, больше всего озадачившие нас, казалось, не вызвали у него особого интереса — создалось такое впечатление, что он уже знал о них заранее. Сильнее всего на него подействовал мой рассказ о том, как Доу поднял стрельбу в комнате. Его недовольное шипение «Тупой осел!» и быстрый взгляд в другой конец комнаты на поврежденный шкаф показали всю меру его раздражения. Когда я поведал ему о мучительных тревогах его дочери, о том, какую заботу, безграничную преданность и любовь проявила она, он, похоже, был тронут. Он прошептал как будто удивленно:

— Ах, Маргарет, Маргарет!

Когда я закончил свой рассказ на том, что мисс Трелони отправилась на прогулку — в присутствии ее отца она снова стала для меня мисс Трелони, а не Маргарет, — он довольно долго не произносил ни слова. Молчание длилось две-три минуты, но мне это время показалось невыносимо долгим. Совершенно неожиданно он резко повернулся ко мне:

— А теперь расскажите о себе!

Меня его просьба совершенно обескуражила, я почувствовал, что покраснел до кончиков ушей. Мистер Трелони теперь не сводил с меня глаз. Его взгляд был спокойным и вопросительным, и, как и прежде, казалось, он заглядывал мне в самую душу. Лишь какая-то тень улыбки была заметна на его устах, что несколько успокоило меня, хотя и привело в еще большее замешательство. Я оказался в затруднительном положении, и на выручку мне пришел мой жизненный опыт. Глядя прямо ему в глаза, я сказал:

— Как я уже говорил, меня зовут Росс, Малькольм Росс. По профессии я адвокат. Я был произведен в королевские адвокаты в последний год правления Ее Величества королевы. В своей работе я добился некоторого успеха.

Я почувствовал себя намного спокойнее, когда услышал:

— Да, я знаю. И знаю только хорошее! А где и когда вы познакомились с Маргарет?

— Впервые я увидел ее на балу на Белгрейв-сквер, десять дней назад. Потом мы встретились на пикнике, который устраивала леди Стратконнелл на реке. Мы проплыли от Виндзора до Кукэма. Map… Мисс Трелони плыла в лодке со мной. Я немного занимаюсь греблей, и у меня есть своя лодка в Виндзоре. Мы много разговаривали… естественно.

— Естественно! — В том, как он согласился, было нечто сардоническое. Больше ничего не указывало на его настроение. Мне подумалось, что, поскольку я находился в обществе такого сильного человека, не помешает показать, что и я чего-то стою. Мои друзья, а порой и оппоненты говорят, что я сильный человек. В сложившихся сейчас обстоятельствах было бы слабостью пытаться недоговаривать или юлить. Поэтому я не стал отступать перед трудностями (ни на секунду не забывая, что мои слова могут навредить Маргарет). Я продолжил:

— За время беседы, проходившей в таком месте, в такое время, в окружении таком приятном и в таком уединении, которое невольно располагает к доверию, мне удалось приблизиться к ее внутреннему миру. Приблизиться настолько, насколько это возможно для мужчины моего возраста и положения по отношению к молодой девушке!

Лицо отца становилось все более мрачным, но он не проронил ни слова. Теперь мне приходилось придерживаться определенной линии в своем рассказе, поэтому я продолжил со всей доступной мне осторожностью. Этот разговор мог иметь самые серьезные последствия и для меня.

— Я не мог не заметить, что ее переполняет чувство одиночества, ставшее для нее привычным. Мне казалось, я понимаю ее, ведь я тоже рос единственным ребенком в семье. Я осмелился предложить ей быть со мной откровенной, и она, к моей радости, откликнулась. Между нами установилось некое доверие… — Что-то в лице отца заставило меня поспешно добавить: — С ее стороны, сэр, можете быть уверены, не было сказано ничего лишнего. Она просто очень эмоционально рассказала мне о том, что давно и тщательно прятала в себе: о страстном желании быть ближе к отцу, которого она любит, о желании большего взаимопонимания между ними. Она нуждалась в доверии отца, мечтала жить его интересами. Поверьте мне, сэр, в этом не было ничего дурного! Каждый отец может гордиться такой дочерью! То, что она рассказала все это мне, можно, пожалуй, объяснить лишь тем, что я был для нее абсолютно посторонним человеком и между нами не было преграды, возникающей между людьми с общим прошлым, опасающимися излишней откровенности.

Я ненадолго замолчал. Мне было трудно продолжать, я боялся, что своими излияниями окажу Маргарет медвежью услугу. Помощь пришла со стороны ее отца:

— А вы?

— Сэр, мисс Трелони очень мила и необыкновенно прекрасна! Она молода, но наделена ярким умом. Для меня счастье видеть ее расположение. Я не стар, и мои чувства еще не были отданы никому. Не были до сих пор. Надеюсь, что я могу говорить это в присутствии ее отца!

Я невольно опустил глаза. Когда я снова взглянул перед собой, то увидел, что мистер Трелони по-прежнему внимательно смотрел на меня. Вся доброта, которой он был наделен, в тот момент, кажется, отразилась в его улыбке, когда он протянул мне руку:

— Мистер Росс, о вас я всегда слышал только то, что вы мужественный и порядочный человек, настоящий джентльмен. Я рад, что у моей дочери такой друг! Продолжайте!

Сердце радостно забилось у меня в груди. Первый шаг к завоеванию доверия ее отца был сделан. Боюсь, что в своем дальнейшем рассказе и поведении я проявил некоторую несдержанность. Но по-другому я не мог:

— Взрослея, мы учимся лишь одному: рассудительно использовать опыт прожитых лет. У меня большой жизненный опыт, который накапливался в постоянной борьбе и работе, и мне казалось, что я вправе воспользоваться им. Я взял на себя смелость обратиться к мисс Трелони с просьбой считать меня своим другом и рассчитывать на мою помощь в случае необходимости. Она пообещала, что не забудет моего предложения. Я представить не мог, что шанс оказаться полезным ей выпадет так скоро и при таких обстоятельствах, но в ту же ночь с вами случилось несчастье. В безысходном отчаянии и страхе она обратилась ко мне!

Я немного помедлил. Он по-прежнему не сводил с меня глаз и молчал, и я продолжил:

— Когда было обнаружено ваше письмо с инструкциями, я предложил свои услуги. Мое предложение, как вам известно, было принято.

— А как прошли для вас эти дни?

Этот неожиданный вопрос озадачил меня. Что-то в том, как он прозвучал, было такое, что напомнило мне голос и характер самой Маргарет. Что-то неуловимое так сильно походило на Маргарет в минуты радости, что все мое мужское естество вскипело у меня внутри. Я начал ощущать себя более уверенно:

— Сэр, эти дни, несмотря на тревогу и всю ту боль, что за это время пришлось пережить несчастной девушке, которую с каждый часом я люблю все больше, были самыми счастливыми днями моей жизни!

После моих слов он надолго замолчал. Так надолго, что, пока я с замиранием сердца ждал его ответа, даже испугался: не был ли я слишком несдержан? Наконец он произнес:

— Жаль, что этих слов не слышит ее мать, они бы порадовали ее сердце! — Но тут тень пробежала по его лицу, и он поспешно продолжил: — А вы действительно уверены во всем этом?

— Я понимаю, что чувствует мое сердце, сэр! По крайней мере, считаю, что понимаю!

— Нет, нет! — возразил он. — Я имею в виду не вас. Тут все понятно. Вы говорили о том, что она любит меня… а она… А ведь она жила в моем доме… А вам говорила о своем одиночестве… о том, что ей тоскливо… Я ни разу… мне трудно это признавать, но это правда… ни разу за весь этот год не заметил и намека на такую любовь ко мне!..

От нелегких воспоминаний его голос задрожал.

— В таком случае, сэр, — сказал я, — мне посчастливилось за несколько дней узнать больше, чем вам за всю ее жизнь!

Мои слова как будто вернули его из задумчивости. Мне показалось, что теперь он говорил со смешанным чувством удовольствия и удивления:

— Я понятия об этом не имел. Мне казалось, что я ей безразличен. Я думал, она пыталась таким образом как-то отомстить мне за то, что я не уделял ей достаточно внимания, когда она была еще ребенком, что она бессердечна… Я счастлив узнать, что дочь моей жены тоже меня любит!

Охваченный переживаниями, он снова откинулся на подушки; воспоминания о прошлом нахлынули на него.

Как, должно быть, он любил ее мать! Ведь его тронула любовь не своего ребенка, а дочери жены. Мое сердце наполнилось чувством сострадания и доброты. Я начал понимать. Начал понимать душевный накал этих двух прекрасных, вынужденных скрывать свои чувства натур, которым пришлось загасить в себе огонь желания взаимной любви! Меня не удивило, когда с его уст слетели тихие слова:

— Маргарет! Моя девочка! Нежная, чуткая, сильная, искренняя и мужественная! Точно как ее мать! Как ее мать…

В ту секунду я несказанно обрадовался, что был с ним совершенно откровенен.

Некоторое время спустя мистер Трелони заговорил снова:

— Четыре дня! С шестнадцатого! Значит, сегодня двадцатое июля?

Я утвердительно кивнул головой. Он продолжил:

— Значит, я был в трансе четыре дня. Со мной это не впервые. Однажды, при довольно необычных обстоятельствах, мне довелось провести в состоянии транса три дня, хотя я об этом и не подозревал, пока мне не сказали. Как-нибудь я вам об этом расскажу, если вам будет любопытно.

Эти слова привели меня в глубокое волнение. То, что отец Маргарет оказывает мне такое доверие, делало возможным… Деловой, будничный тон, последовавший за этим, вернул меня с небес на землю.

— Пожалуй, мне пора встать. Когда придет Маргарет, скажите ей, что со мной все в порядке. Это позволит ей избежать шока. Еще скажите Корбеку, что я хочу встретиться с ним как можно скорее. Мне не терпится увидеть эти лампы и услышать его!

Его отношение ко мне наполнило меня радостью. Некоторый намек на родственные отношения добавил мне энтузиазма. Я поспешил к выходу, собираясь, не теряя времени, выполнить его поручения, но, когда моя рука была уже на ключе, его голос остановил меня:

— Мистер Росс!

Мне не понравилось, что он назвал меня «мистер». Узнав о моих отношениях с его дочерью, он стал называть меня Малькольм, и это возвращение к официальному обращению не только больно кольнуло меня, но и заставило напрячься от недобрых предчувствий. Наверное, дело в Маргарет. Теперь, когда у меня возникло опасение потерять ее, я снова в мыслях называл ее Маргарет, а не мисс Трелони. Сегодня я понимаю, что тогда творилось в моей душе: я был готов бороться за нее. Я вернулся, непроизвольно расправив плечи и выпрямив спину. Мистер Трелони, прекрасный знаток человеческих душ, как будто сумел прочитать мои мысли, и его лицо, омраченное новыми заботами, заметно посветлело, когда он заговорил:

— Присядьте на минуту. Будет лучше, если мы поговорим сейчас, а не позже. Мы — мужчины. Взрослые мужчины, имеющие жизненный опыт. Все, что я сейчас узнал о своей дочери, для меня очень неожиданно, и я хочу четко понимать, в каком положении нахожусь. Заметьте, я не имею ничего против, но как отец, я также имею обязанности, которые могут показаться неприятными. Я… я… — Кажется, он не знал, с чего начать, и это вселило в меня надежду. — Как я полагаю, судя по тому, что вы рассказали мне о своем отношении к моей дочери, вы собираетесь просить ее руки?

Мой ответ прозвучал тут же:

— Конечно! Без сомнения! В тот же вечер, который мы провели с ней на реке, я решил разыскать вас, разумеется, не сразу, а по прошествии положенного в подобных случаях времени, и просить вашего разрешения обратиться к ней с таким предложением. Однако события заставили нас с ней сблизиться быстрее, чем можно было ожидать. Но главная моя цель по-прежнему остается в моем сердце и с каждой прожитой минутой растет и крепнет.

Его лицо как будто осветилось добротой, когда он слушал меня. Воспоминания о своей молодости нахлынули на него. Помолчав некоторое время, он произнес:

— Полагаю, судя по всему, вы, Малькольм Росс, еще не обращались к моей дочери с официальным предложением? — Отказ от официальности заново наполнил мою душу ликованием.

— Словами — нет, сэр, — arriere pensee[12]Arriere pensee — задняя мысль, подтекст ( фр .). моей фразы задело меня не тем, что она сама по себе прозвучала комично, а тем, что на лице отца она вызвала невеселую, но добродушную улыбку. В его ответе послышались нотки сарказма:

— Словами — нет! Это опасно! Слова могли бы заставить ее усомниться или даже не поверить вам.

Покраснев до корней волос, я продолжил:

— Чувство деликатности, вызванное ее беззащитным положением, уважение к ее отцу (тогда я еще не был с вами знаком лично, сэр) сдерживало меня. Но даже если бы и не это, я не осмелился бы в момент печали и волнения обращаться к ней с подобным предложением. Мистер Трелони, я даю вам честное слово, что ваша дочь и я, пока остаемся только друзьями и ничем больше!

Он протянул ко мне руки, и мы обнялись. Затем он сказал:

— Я удовлетворен, Малькольм Росс. Разумеется, до тех пор, пока я ее не увижу и не дам вам разрешение, вы не будете делать моей дочери никаких предложений… словами, — со снисходительной улыбкой добавил он. Но затем его лицо снова сделалось строгим. — Время не терпит. Мне необходимо обдумать вещи, которые настолько неотложны и удивительны, что мне нельзя терять ни минуты. Я не был готов так скоро заняться обсуждением устройства жизни своей дочери и ее будущего счастья с человеком, который стал моим другом так недавно.

Эти слова были произнесены с достоинством и гордостью, которые произвели на меня большое впечатление.

— Я уважаю ваши желания, сэр! — сказал я и направился к выходу. Выйдя, я услышал, как он запер за мной дверь.

Когда я рассказал мистеру Корбеку, что мистер Трелони полностью пришел в себя, он пустился в безумный пляс. Но внезапно остановился и попросил меня быть осторожным и пока не строить никаких умозаключений по поводу обнаружения ламп или первого посещения гробницы. Это в том случае, если мистер Трелони заговорит со мной на эти темы, «а он обязательно это сделает» — добавил он, бросив на меня косой взгляд, который мог означать лишь одно: осведомленность в моих сердечных делах. Я согласился с ним, чувствуя, что так действительно будет лучше. Я не совсем понимал почему, но мне ведь было известно, что мистер Трелони необычный человек и при любых обстоятельствах разумнее оставаться немногословным и сдержанным. Сильные люди всегда уважают сдержанность.

Реакция остальных обитателей дома на известие о выздоровлении мистера Трелони была неоднозначной. Миссис Грант расплакалась от счастья, потом засуетилась, спрашивая, чем будет полезной, и спеша привести дом в порядок для «хозяина», как она всегда его называла. Сестра было огорчилась: она лишилась возможности наблюдать интересного больного. Но ее досада длилась недолго — она была рада, что беда миновала. Она выразила готовность отправиться к пациенту, как только возникнет необходимость в ее услугах, но пока занялась упаковкой своего чемодана.

Сержанта Доу я отвел в кабинет для того, чтобы мы остались одни, когда я сообщу ему новость. Даже его железная невозмутимость была поколеблена, когда я рассказал ему о пробуждении Трелони. Меня же, в свою очередь, удивили его первые слова:

— А как он объяснил первое нападение? Ведь во время второго он уже был без сознания.

До этого вопроса мысли о нападениях, которые-то и послужили причиной моего пребывания в этом доме, даже не приходили мне в голову, кроме того момента, когда я пересказывал мистеру Трелони ход событий. Детектива мой ответ, кажется, не удовлетворил:

— Знаете, я как-то не додумался спросить его!

Сильно развитый профессиональный инстинкт этого человека, похоже, вытеснил все остальные.

— Вот почему большинство преступлений остаются нераскрытыми, — сказал он, — если за дело не берутся люди из нашего департамента. Всякие частные детективы никогда не доводят дело до конца. А что касается остальных, то, как только все начинает идти на лад, их напряжение спадает и дальнейшее расследование уже никого не интересует. Это как морская болезнь, — философски добавил он, немного помолчав. — Как только сходишь на берег, ты о ней забываешь и бежишь в буфет, чтобы наесться! Что ж, мистер Росс, я рад, что дело закончено, поскольку считаю, что мои услуги больше не понадобятся. Мне кажется, что мистер Трелони — человек дела, и теперь, когда он снова здоров, он сам разберется в этой ситуации. А возможно, он и не станет ничего предпринимать. Ведь он ожидал, что должно было что-то случиться, но не стал обращаться за защитой к полиции. Насколько я понимаю, он не хотел, чтобы полиция искала виноватого. Вероятно, официально нам сообщат, что произошел несчастный случай (он ходил во сне или что-то в этом роде), чтобы совесть людей из отдела регистрации была чиста, и на этом все закончится. Что касается меня, сэр, скажу вам откровенно, теперь я смогу вздохнуть свободно, потому что от всего этого я уже начинаю сходить с ума. В этом деле возникло столько загадок (которых я терпеть не могу), что мне не удается с уверенностью обозначить ни факты, ни их причины. Теперь я смогу умыть руки и снова заняться обычными уголовными делами, в которых нет мистики и загадок. Конечно же, сэр, я буду весьма рад, если вы объясните мне, что тут произошло, и буду благодарен, если услышу от вас, что его вытащило из постели, когда его ранил кот, и кто орудовал ножом во второй раз. Не мог же сам Сильвио совершить все это! Знаете, я все еще думаю об этом. Мне надо во всем разобраться, иначе этот вопрос не даст мне покоя, когда мне придется заниматься уже другими делами!

Когда Маргарет вернулась с прогулки, я встретил ее в холле. Она по-прежнему была бледна и печальна, хотя я надеялся, что прогулка ее оживит. Как только она меня увидела, ее глаза вспыхнули и она пристально посмотрела на меня.

— У вас есть для меня хорошие новости? — спросила она. — Что, отцу стало лучше?

— Да, ему лучше. А почему вы так подумали?

— Я увидела это у вас на лице. Мне нужно сейчас же идти к нему. — Она бросилась к лестнице, но я остановил ее:

— Он сказал, что пошлет за вами, как только оденется.

— Он сказал, что пошлет за мной? — удивленно повторила она. — Значит, он пришел в себя? Я не думала, что ему стало настолько лучше! О Малькольм!

Она опустилась на ближайшее кресло и расплакалась. Я и сам еле сдерживался, чтобы не показать свои чувства. Ее счастливый вид и душевное волнение, упоминание моего имени в таком контексте и в такое время, неожиданно возникшие надежды — все это, свалившись на меня разом, всколыхнуло все мои чувства и затмило разум. Заметив, как я взволнован, Маргарет как будто поняла, что творилось в моей душе. Она протянула руку, которую я крепко сжал и поцеловал. Мгновения, подобные этим, когда влюбленным выпадает возможность показать друг другу свои чувства, случаются по воле богов! До этого, хоть я и знал, что люблю ее и что она будто бы отвечает мне взаимностью, во мне теплилась лишь надежда. Но сейчас протянутая мне рука и трепет, который я почувствовал в ответ на ее пожатие, вместе с полным любви взглядом ее восхитительных, бездонных, темных глаз, лучше любых слов свидетельствовали о том, чего может ожидать или требовать самый нетерпеливый возлюбленный.

Волшебство этой секунды не нарушили произнесенные вслух слова. Да слов и не требовалось. Если бы даже я и не был связан обещанием не говорить о своих чувствах, никакие слова в мире не смогли бы передать то, что мы ощущали в тот миг. Взявшись за руки, как дети, мы поднялись вверх по лестнице и остановились на лестничной площадке, ожидая, когда нас позовет мистер Трелони.

Я шепотом на ухо (что само по себе намного приятнее, чем говорить как обычно громко и на большем расстоянии) рассказал ей о том, как пришел в себя ее отец, что он говорил и о чем спрашивал меня. Разумеется, я не упомянул о том, что мы говорили о ней.

Наконец из комнаты послышался звонок колокольчика. Маргарет скользнула к двери, оглянулась и жестом, означающим просьбу хранить молчание, поднесла к губам палец. Оказавшись у двери, она тихо постучала. В ответ раздался громкий голос:

— Входите!

— Это я, отец! — Ее нежный голос дрожал в предвкушении встречи.

В комнате послышались быстрые шаги, в следующую секунду дверь распахнулась и Маргарет, которая подалась вперед, была заключена в крепкие объятия отца. Сказано было не много, лишь несколько коротких фраз:

— Отец! Дорогой, дорогой отец!

— Дитя мое! Маргарет! Девочка моя!

— О, отец! Наконец! Наконец!

Отец и дочь вместе вошли в комнату. Дверь за ними закрылась.