Онлайн чтение книги Отнять всё The Lie of You
Кэти

Май

Я на работе уже три недели. Устаю смертельно; такое впечатление, будто мир отгородился от меня какой-то оболочкой – мягкой и плотной, и мне никак ее не преодолеть. Я как-то читала статью про одну энергичную даму из Нью-Йорка, которая через две недели после рождения первенца вышла на работу и просто из кожи лезла, побивая все рекорды производительности. Неужели такое бывает?

Почему я вообще пошла на повышение? Потому что наш журнал – самое престижное в Британии издание об архитектуре, и потому что Филип Парр пригласил меня домой и дал понять, что если я согласна, должность практически за мной. Только, я уверена, он представлял меня той, прежней Кэти. Я тогда сказала себе – ты об этом столько лет мечтала, если не воспользуешься шансом, будешь потом жалеть. Я даже не подумала, как трудно работать на всю катушку, когда у тебя маленький ребенок.

Кое-как я протянула день в редакции. Вечером, когда Билли уснул, я клевала носом над супом и салатом, Маркус сказал:

– Иди ложись, ты еле живая. Я сам уберу.

Благодарная, я вытянулась на нашей огромной кровати, радуясь перспективе наконец отключиться… и проспала часов пять с половиной – самый долгий непрерывный сон за последние месяцы. Не знаю, почему я проснулась. Маркус лежал спиной ко мне и крепко спал. Я обняла его. Грудь у него поросла шелковистыми волосками, живот – совершенно плоский. Маркус пошевелился, но не проснулся. Электронные часы показывали два пятьдесят семь. Я встала и пошла проверить Билли. Несколько дней назад мы устроили его в отдельной комнате, и я все никак не привыкну. Комнатка уютная, самая светлая в квартире.

Мы живем неподалеку от Бейкер-стрит, в доме постройки тридцатых годов. Такой старомодный дом, с длинными коридорами на площадках, в комнатах полно лишних углов, и, хотя потолки довольно высокие, квартира не слишком светлая, кто-то, пожалуй, сказал бы – мрачная. Никак не соответствует представлениям современных архитекторов о жилище нового типа. Тетя Дженни, сестра моего отца, прожила здесь лет двадцать, а потом уехала в Корнуолл и передала мне аренду и бо́льшую часть мебели. Она мне этим очень помогла, можно сказать, вернула все на свои места. Мне негде было жить. Мы окончательно расстались с Эдди; он сделал очередную безрезультатную попытку бросить пить. Нужно было уносить от него ноги.

Пусть квартира и не очень, но я ее люблю, потому что мне здесь уютно и спокойно: толстые стены не пропускают уличных шумов.

Билли спал блаженным сном – на спине, раскинув ручки. У него славные толстые щечки – так и хочется зацеловать. Когда он родился, меня переполнила исцеляющая любовь, и я поняла: все наладится. Стоило взять его на руки, боязнь не справиться с ребенком сразу улетучилась.

* * *

С Маркусом мы познакомились на конференции архитекторов в Ньюкасле. Наша группа обсуждала реконструкцию зданий. Он четко и выразительно аргументировал свои взгляды. Ему явно не нравился руководитель нашей группы – именитый архитектор, за плечами которого была долгая и успешная реконструкция Ист-Энда. Он сколотил на этом целое состояние, и теперь у них с Маркусом разгорелся спор о социальной ответственности архитекторов. Маркус говорил, что цель архитектора – улучшить жизнь для возможно большего числа людей, а не только обеспеченных. Нельзя создавать гетто для бедных и гетто для богатых: сообщества должны быть смешанные. Он побеждал в споре, и большинство группы оказалось на его стороне. Председатель, видевший, как я строчу в блокноте, попросил меня подготовить отчет о дискуссии. Потом мы все пошли пить кофе – кроме Маркуса: он остался что-то писать. Через пятнадцать минут подошел ко мне и протянул листок, на котором с потрясающей ясностью и логикой изложил свои аргументы.

– Для вашего отчета, – пояснил он.

На него нельзя было не обратить внимания – широкое красивое лицо, выразительные синие глаза, тонкий прямой нос. Его записки, наверное, были некоей проверкой, которую, видимо, я прошла: после конференции он нашел меня и спросил:

– Можно я вам как-нибудь позвоню?

Первое свидание Маркус назначил в пабе под названием «Сын вдовы» – шумном и веселом местечке. Сам он жил неподалеку. Мы сидели в уголке у окна, и Маркус кивнул в сторону бара:

– Смотрите. Видите вон те булочки с крестом?[2]Булочки с изображением креста, которые едят в Великую пятницу и во время Великого поста.

С потолочной балки свисало множество булочек на разных стадиях свежести и окаменелости. Некоторые были пышные и блестящие, другие сморщились и усохли. Всего их там висело больше сотни.

– Каждый год добавляется одна булочка, – сказал Маркус.

– Как удивительно…

– Традиция. У первой владелицы паба, бедной вдовы, единственный сын ушел в море, и его ждали к Пасхе. Она оставила ему одну булочку, но его все не было. Вдова ждала, ждала, а он так и не вернулся. Она не смирилась с его гибелью, и каждый год пекла булочки и одну оставляла ему. Думала, пока она их печет, есть надежда, что сын вернется. Со временем их накопилось много.

– Трогательная история.

– Да. Когда вдова умерла, новые хозяева не стали нарушать обычай. Каждый год в Великую пятницу какой-нибудь моряк подвешивает очередную булочку.

– А они тут не плесневеют?

– Как ни странно, нет. Видимо, из-за специй – только темнеют и черствеют.

* * *

Во второй раз Маркус устроил мне экскурсию – показывал свои любимые здания в Ист-Энде. Ему нравятся промышленные постройки, те, которые возводят с конкретной целью: пакгаузы, типографии, зернохранилища. Теперь их превратили в дорогие жилые дома. Маркус с удовольствием разглядывал вместе со мной викторианскую кирпичную кладку, облицовочную плитку и замечательные трубы.

После трехчасовой прогулки и разговоров мы опять зашли в паб, уже другой. Меня покорила неподдельная любовь Маркуса к зданиям. И еще ему очень шли черная кожаная куртка и джинсы. В пабе мы сидели рядом, наши бедра соприкасались. В такую минуту – когда впервые касаешься человека, который тебе нравится, – всегда испытываешь волнение и смущение. И радуешься. Вечер пролетел быстро.

Маркус, видимо, проводил много времени в одиночестве, работал у себя в квартире – просторной и практически пустой, – или гулял вдоль канала. Он вырос в Хельсинки, и в Лондоне у него почти не было друзей. Думаю, я несколько скрашивала его существование. А сама я, после постоянных взлетов и падений с Эдди, с Маркусом чувствовала себя спокойно, и мы стали встречаться.

* * *

Через полгода после нашего знакомства я забеременела. Это в мои планы не входило, и я пребывала в шоке. Маркуса новость тоже ошеломила, причем настолько, что я провела еще один тест. В то субботнее утро он явился небритый и вообще выглядел так, словно всю ночь не спал. Я купила тест подороже, чтобы не сомневаться. Пока мы ждали результата, я приготовила кофе. Через десять минут позвала Маркуса в ванную и показала пробирку, на дне которой темнел красный круг – знак положительного результата. В ванной у меня прохладно; не оттого ли Маркус дрожал?

– И как теперь быть? – спросил он наконец.

– Нам нужно время, чтобы все обдумать. Сейчас мы оба растеряны.

– Но ты сама как к этому относишься?

– Ну… я рада, что вообще могу забеременеть, и немного испугана, потому что это случилось. А ты?

– Я сражен. Не ожидал…

Мы пошли на кухню и сели за стол. Меня охватило чувство вины.

– Еще кофе?

– Да, пожалуйста.

На кухне у меня уютно. Я бы там весь день просидела – за выскобленным добела старым деревянным столом.

Я ополоснула кофеварку, но тут Маркус поднялся.

– Я сам сделаю, – сказал он.

– Господи, да рано еще меня опекать!

– Я просто хотел приготовить покрепче…

Увидев пакет с покупным молотым кофе, он нахмурился и стал ложкой насыпать его в кофеварку и утрамбовывать.

– Значит, ты намерена рожать? – спокойно спросил он.

– Почему ты так решил?

– Ну, это твое замечание, что тебя еще рано опекать…

– А.

Когда он ушел, я медленно бродила по комнатам и смотрела на все совершенно новыми глазами.

Удивительно все обернулось. Эта квартира была лишь моим убежищем, моей тихой гаванью, а теперь станет отличным домом для моего малыша – просторная, старомодная, уютная. Я вдруг поняла: хочу ребенка. Родителям сразу говорить ни к чему, буду несколько недель тихо лелеять эту мысль, пока не свыкнусь.

У Маркуса есть какая-то пуританская жилка, он старается обходиться лишь самым необходимым. Вообще, хороший кофе – чуть ли не единственная роскошь, которую он себе позволяет. Через пару месяцев после того, как мы решили оставить ребенка, он переехал ко мне, и я увидела, как мало у него вещей. Там, в Ист-Энде, он, наверное, жил как монах в келье. Вот его имущество: древний «Сааб», хороший чертежный стол, тумба для чертежей, множество коробок с книгами, снаряжение для дайвинга и несколько рубашек – прекрасного качества, но отнюдь не новых.

Во время моей беременности мы отлично ладили. Мало куда ходили. Маркус работал над проектом и говорил, что нам нужен покой, а я радовалась обретенной семейной идиллии. Эдди, если сидел дома два вечера подряд, начинал мучиться от клаустрофобии Тащил меня куда-нибудь, где собираются его приятели и где он станет душой общества. Слишком часто мы возвращались домой поздно и навеселе. Теперь моя жизнь совершенно изменилась. Во время беременности я алкоголя в рот не брала, научилась готовить здоровую пищу и радовалась.

* * *

Когда я была на шестом месяце, мы с Маркусом отправились отдохнуть на мыс Портленд, в Дорсете. Наверное, это были самые счастливые наши дни, хотя и провели мы их в унылом, продуваемом насквозь месте. Я заметила, что Маркус вообще любит суровые прибрежные ландшафты – мыс Портленд, Спурн, Селси… Он не терпит ничего слишком живописного, приторного. И вот он возил меня, уроженку Англии, по таким местам, куда мне и в голову не пришло бы поехать. Мы остановились в деревне Саутвелл, ночевали и завтракали в гостинице, а в первый день пошли вдоль берега к мысу Портленд. Было прекрасное июньское утро, дул легкий бриз; я чувствовала себя отлично, беременность протекала хорошо. По дороге нам попалась кондитерская лавочка. На витрине рядами выстроились стеклянные банки под старину, наполненные конфетами.

– Давай купим, – предложила я.

– Противные какие.

– А на вкус – жидкость для снятия лака.

Маркус рассмеялся и попросил у продавщицы разноцветных леденцов, которые она и насыпала в маленький бумажный пакетик.

– Ваша жена легко родит, – сказала она вдруг.

– Правда?

– Я раньше была акушеркой. У вашей жены большие стопы, а такие женщины всегда легко рожают.

– Спасибо.

Этот комплимент нас развеселил. Мы шли вдоль берега к маяку – сверкающей белой башне, опоясанной посередине красной полосой. Кругом обнаженные слои известняка, которые летом украшают трава и розовые цветы. Деревья почти не попадались. Мы сели на траву, и я принялась за леденцы.

– Как хорошо… – произнес Маркус.

– Сейчас, когда солнышко, здесь отлично, а зимой будет ужасно мрачно. Хоть бы одно деревце.

– Что мне нравится – здесь только небо и море, и почти никаких следов человека, если не считать каменоломен. – Он указал на выступающий из моря искусственный утес. – Вот тоже результат добычи камня. На нем выбиты ступени, и можно взобраться на вершину. Местные ребятишки прыгают с него в воду.

– Такая высота! А как ты нашел это место?

– Через клуб дайвинга. Здесь отличные места для ныряния – морские пещеры. Если ты не устала, можем дойти и посмотреть.

– Я полна сил!

Маркус помог мне подняться, и мы пошли смотреть на пещеры среди утесов. Он заботливо поддерживал меня за руку: дорога была не слишком ровная.

Пещеры оказались огромные, гулкие. В воде колыхались зеленые массы водорослей, от них исходил явственный запах гниения. Мы сели перед пещерами, и Маркус, совершенно счастливый, стал кидать в воду голыши.

– Мечтаю когда-нибудь построить дом у моря, – поделился мыслями он.

Ночью я сказала, что у больших стоп есть, как выясняется, и плюсы. И мы смеялись, лежа в комковатой гостиничной постели; я прижималась к Маркусу животом и грела о него свои большие стопы.

* * *

На следующее утро я проснулась в половине седьмого. Маркус, голый, стоял у окна, выходящего на море. Я лежала расслабленная и счастливая, любовалась его широкими плечами и стройными бедрами. Он смотрел в окно, и лицо у него было словно у ребенка, захваченного чем-то необычайным. Мне захотелось снова заняться любовью. Тут он обернулся и поймал мой взгляд.

– Не хотел тебя будить…

– Ты и не разбудил.

Я похлопала рядом с собой по постели, и Маркус, присев, стал ласково гладить мой живот.

– Тебе нужно больше спать. Я пойду прогуляюсь.

– А я любовалась твоей попкой.

Маркус рассмеялся.

– Держу пари, от женщин у тебя отбоя нет.

Он нагнулся и нежно меня поцеловал.

– Я однолюб. Отдыхай, я вернусь к завтраку.

Пока он торопливо одевался, я думала, что даже теперь, когда мы совершенно счастливы и спокойны, Маркус не желает говорить о прошлом, о том, кто у него был. И я понимала: лучше не давить.

Позже, за завтраком, я набралась смелости и предложила Маркусу переехать ко мне. И он согласился.

* * *

Женщина из кондитерской лавки ошиблась. Рожала я тридцать шесть часов – схватки были слабые. Наконец, чтобы не подвергать опасности ребенка, доктор сделал мне какой-то укол для стимуляции родовой деятельности. Головка у Билли была большая, я сильно порвалась, пришлось накладывать швы.

После рождения ребенка мой характер изменился, причем настолько, что я сама себя не узнавала. Раньше для меня на первом месте стояла карьера, я была очень честолюбива. Хотела непременно стать главным редактором, а в один прекрасный день, может, даже издавать собственный журнал. А после родов что-то ушло. Да, ушла моя решимость добиваться успеха, зато мне открылся новый мир – мир любви к моему ненаглядному сыночку.

Билли родился в октябре. Перед Новым годом Маркус предложил вместе посмотреть новогодний фейерверк. Билли не исполнилось и трех месяцев, и я так уставала, что вряд ли дождалась бы полуночи. Однако, по его мнению, это было важно – ведь мы впервые встречали Новый год вместе как семья. Я надела на Билли пушистую шапочку и теплый костюмчик и усадила его в детскую переноску, которую Маркус надел на себя. Мы пошли на автобусную остановку на Бейкер-стрит, чтобы поехать в Кларкенуэлл. Там устраивали большой фейерверк.

Пока мы ждали автобус, какой-то старичок на остановке уронил пакет. Внутри что-то разбилось, на тротуар высыпались продукты. Я присела, начала собирать. В пакете оказалась маленькая бутылочка виски – она-то и разбилась. Когда старик это увидел, у него на глазах выступили слезы. Наверное, он приготовил ее для праздничного стола. Я отдала ему пакет, а разбитую бутылку выбросила в урну.

Маркус, видя, в каком состоянии старик, как бы невзначай вынул из кармана двадцатифунтовую купюру и протянул ему со словами: «Позвольте вас угостить по случаю Нового года».

Старичок ужасно обрадовался, принялся благодарить, и тут подошел автобус. Я сидела рядом с мужем и сыном, довольная, что Маркус так поступил – это был прекрасный поступок. Иногда нужно напоминать себе, с каким замечательным человеком свела меня судьба. Мне казалось, я просто счастливица: мне так повезло в жизни…