Онлайн чтение книги Логика научного исследования The Logic of Scientific Discovery
Новые приложения

Приложение *I

Два замечания об индукции и демаркации, 1933–1934

Первое из воспроизводимых здесь замечаний — это письмо к издателю журнала «Erkenntnis». Второе — является моим выступлением в дискуссии на философской конференции в Праге в 1934 г. Оно было опубликовано в журнале «Erkenntnis» в 1935 г. как часть моего доклада на этой конференции.

1

Впервые это письмо к издателю было опубликовано в 1933 г. в журнале «Erkenntnis», v. 3 (т.е. «Annalen der Philosophie», II), N 4–6, p. 426. Для облегчения чтения я разбил некоторые абзацы на более мелкие.

Причиной этого письма явилось следующее обстоятельство. В то время как мои идеи широко обсуждались членами Венского кружка, причем даже в печати (см. прим. 3), ни одна из моих рукописей (которые были прочитаны некоторыми членами кружка) еще не была опубликована, отчасти из-за большого объема. Чтобы сделать приемлемой для публикации мою книгу «Logik der Forschung», ее пришлось значительно сократить. Выдвижение на первый план в письме различия между проблемой критерия демаркации и псевдопроблемой критерия значения (и противоположности между моими идеями и воззрениями Шлика и Витгенштейна) было обусловлено тем, что даже в те дни члены кружка обсуждали мои идеи, руководствуясь ошибочным впечатлением, будто я защищаю замену верификационного критерия значения фальсификационным критерием, в то время как на самом деле меня интересовала не проблема значения, а проблема демаркации. Как показывает мое письмо, я пытался исправить ошибочную интерпретацию моих идей еще в 1933 г. То же самое я пытался делать в моей «Логике научного исследования» и с тех пор занимаюсь этим постоянно. Однако мои друзья-позитивисты, по-видимому, до сих пор так и не могут увидеть между нами разницы. Это недоразумение заставило меня в письме подробно остановиться на противоположности между моими воззрениями и воззрениями Венского кружка, а также тех, кто ошибочно считал, будто свои идеи я первоначально разработал в процессе критики Витгенштейна. На самом деле я сформулировал проблему демаркации и критерий фальсифицируемости, или проверяемости, еще осенью 1919 г. за несколько лет до того, как идеи Витгенштейна стали предметом обсуждения в Вене. (Ср. с моей статьей «Philosophy of Science: Personal Report», опубликованной теперь в книге «Conjectures and Refutations».) Именно поэтому как только я услышал о новом верификационном критерии значения, я (285:) противопоставил ему мой фальсификационный критерий — критерий демаркации, предназначенный для разграничения систем научных высказываний и вполне осмысленных систем метафизических высказываний. (Я не претендую на то, что мой критерий применим к лишенной значения бессмыслице.) Вот письмо 1933 года.

Критерий эмпирического характера теоретических систем

(1) Предварительный вопрос. Юмовская проблема индукции, то есть вопрос о достоверности законов природы, возникает из явного противоречия между принципом эмпиризма (согласно которому только «опыт» позволяет судить об истинности или ложности фактуального высказывания) и осознанием того обстоятельства, что индуктивные (или обобщающие) рассуждения недостоверны.

Под влиянием Витгенштейна Шлик1 высказал мнение о том, что данное противоречие можно устранить, приняв допущение, что законы природы представляют собой «не подлинные высказывания», а «правила преобразования высказываний»*1, то есть разновидность «псевдовысказываний»

Эту попытку решить проблему индукции (решение Шлика представляется мне чисто словесным) объединяет со всеми более ранними аналогичными попытками, а именно априоризмом, конвенционализмом и т. п., необоснованное допущение о том, что все подлинные высказывания в принципе должны быть полностью разрешимы, то есть верифицируемы или фальсифицируемы. Эту мысль можно выразить более точно: для всякого подлинного высказывания должна существовать логическая возможность как его (окончательной) эмпирической верификации, так и его (окончательной) эмпирической фальсификации.

Если отказаться от этого допущения, то становится возможным простое разрешение того противоречия, которое образует проблему индукции. Мы можем вполне последовательно интерпретировать законы природы и теории как подлинные высказывания, которые частично разрешимы, то есть они — по логическим основаниям — неверифицируемы, но асимметричным образом только фальсифицируемы: это высказывания, проверяемые путем систематических попыток фальсифицировать их.

Предлагаемое решение имеет то преимущество, что оно открывает путь также для решения второй, еще более фундаментальной проблемы теории познания (или теории эмпирического метода). Я имею в виду следующее.

(2) Главная проблема — это проблема демаркации (кантовская проблема границ научного познания), которую можно определить как проблему нахождения критерия, который позволил бы провести различие между утверждениями (высказываниями, системами высказываний), принадлежащими к эмпирической науке, и утверждениями, которые можно назвать «метафизическими».

1 Schlick M. Die Kausalitt in gegenwrtigen Physik // Die Naturwissenschaften, 1931, Bd. 19, N 7, S. 156.

*l Для более адекватной передачи мысли Шлика лучше, может быть, сказать: «Правила образования и преобразования высказываний» По-немецки это звучит так «Anweisungen zur Bildung von Aussagen» («указания для образования высказываний»). Здесь слово «Anweisungen» («указания»), очевидно, можно перевести как «правила», однако слово «Bildung» («образование») в то время вряд ли еще обладало теми добавочными техническими смысловыми оттенками, которые впоследствии привели к четкому различению между понятиями «образование» и «преобразование» высказываний. (286:)

Согласно решению этой проблемы, предложенному Витгенштейном2, такое разделение достигается с помощью использования понятий «значение» или «смысл»: каждое осмысленное, или имеющее значение, предложение должно быть функцией истинности «атомарных» предложений, то есть должно быть полностью логически сводимо к сингулярным высказываниям наблюдения или выводимо из них. Если некоторое утверждение, претендующее на роль научного высказывания, не поддается такому сведению, то оно «не имеет значения», «бессмысленно», является «метафизическим» или просто «псевдопредложением». В итоге метафизика оказывается бессмысленной чепухой.

Может показаться, что, проведя такую линию демаркации, позитивисты достигли большего успеха в уничтожении метафизики, чем все предшествующие антиметафизики. Однако этот метод приводит к уничтожению не только метафизики, но также и самого естествознания, ибо законы природы так же несводимы к высказываниям наблюдения, как и рассуждения метафизиков. (Вспомним проблему индукции!) Если последовательно применять критерий значения Витгенштейна, то законы природы окажутся «бессмысленными псевдопредложениями», следовательно, «метафизическими» высказываниями. Поэтому данная попытка провести линию демаркации терпит крах.

Догму значения или смысла и порождаемые ею псевдопроблемы можно устранить, если в качестве критерия демаркации принять критерий фальсифицируемости, то есть (по крайней мере) асимметричной или односторонней разрешимости. Согласно этому критерию, высказывания или системы высказываний содержат информацию об эмпирическом мире только в том случае, если они обладают способностью прийти в столкновение с опытом или, более точно, если их можно систематически проверять, то есть подвергнуть (в соответствии с некоторым «методологическим решением») проверкам, результатом которых может быть их опровержение3.

Таким образом, признание односторонне разрешимых высказываний позволяет решить не только проблему индукции (заметим, что существует лишь один тип умозаключения, осуществляемого в индуктивном направлении, а именно — дедуктивный modus tollens), но также более фундаментальную проблему демаркации — ту проблему, которая породила почти все другие проблемы эпистемологии. Наш критерий фальсифицируемости с достаточной точностью отличает теоретические системы эмпирических наук от систем метафизики (а также от конвенционалистских и тавтологических систем), не утверждая при этом бессмысленности метафизики (в которой с исторической точки зрения можно усмотреть источник, породивший теории эмпирических наук).

2 Wittgenstein L. Tractatus Logico-Philosophicus. London, Routledge and Kegan Paul [русский перевод: Витгенштейн Л. Логико-философский трактат. М., ИЛ, 1958; новое издание — в книге: Витгенштейн Л. Философские работы. Часть I. М., Гнозис, 1994. С. 1–73].

3 Эта процедура проверки была названа Карнапом ( Carnap R. Ueber Protokollsaetze // Erkenntnis, 1932/33, Bd. 3, S. 223) «процедурой В». См. также книгу Дубислава ( Dubislav W. Die Definition. 3. Ausgabe. Leipzig, 1931, S. 100. *Добавление 1957 г.). В той ссылке имеется в виду не работа Карнапа, а моя работа, о которой говорится в названной статье Карнапа и которая принимается им. Карнап сам признает, что именно я был автором того, что он описал как «процедуру В» («Verfahren В»). (287:)

Поэтому, перефразировав и обобщив хорошо известное замечание Эйнштейна4, эмпирическую науку можно охарактеризовать следующим образом: в той степени, в какой научное высказывание говорит о реальности, оно должно быть фальсифицируемо, а в той степени, в какой оно нефальсифицируемо, оно не говорит о реальности.

Логический анализ может показать, что роль (односторонней) фальсифицируемости как критерия эмпирической науки с формальной точки зрения аналогична той роли, которую для науки в целом играет непротиворечивость. Противоречивая система не выделяет никакого собственного подмножества из множества всех возможных высказываний. Аналогичным образом нефальсифицируемая система не в состоянии выделить никакого собственного подмножества из множества всех возможных «эмпирических» высказываний (всех сингулярных синтетических высказываний)5.

2

Второе замечание состоит из некоторых соображений, высказанных мной при обсуждении статьи, прочитанной Рейхенбахом на философской конференции в Праге летом 1934 г. (когда моя книга находилась в наборе). Отчет о конференции позднее был опубликован в журнале «Erkenntnis», и мое выступление, публикуемое здесь в переводе на английский язык, было напечатано в журнале «Erkenntnis», 1935, Bd. 5, S. 170 и далее.

О так называемой «логике индукции» и «вероятности гипотез»

Я не верю, что можно создать удовлетворительную теорию того, что традиционно и, в частности, Рейхенбахом называется «индукцией». Напротив, я убежден в том, что любая такая теория — независимо от того, использует ли она классическую или вероятностную логику, — по чисто логическим причинам должна либо вести к регрессу в бесконечность, либо принимать априорный принцип индукции — синтетический принцип, который нельзя проверить эмпирически.

Если вместе с Рейхенбахом мы проводим различие между «процедурой нахождения» и «процедурой оправдания» некоторой гипотезы, то мы должны сказать, что первую — процедуру нахождения гипотезы — невозможно реконструировать рационально. Однако анализ процедуры оправдания гипотез не ведет, по моему мнению, к чему-то, что можно было бы считать относящимся к индуктивной логике.

Теория индукции является излишней. Индукция не участвует в логике науки.

Научные теории никогда не могут быть «оправданы» или верифицированы. Однако, несмотря на это, гипотеза А при определенных (288:) обстоятельствах может достигнуть большего, чем гипотеза В, может быть, потому, что В противоречит определенным результатам наблюдения и, следовательно, «фальсифицируется» ими, а может быть, потому, что с помощью А можно вывести большее число предсказаний, чем с помощью В. В лучшем случае о некоторой гипотезе можно сказать, что до сих пор она была способна доказывать свою ценность, что она была более успешной, чем другие гипотезы, хотя она никогда в принципе не может быть оправдана, верифицирована или хотя бы вероятна. Оценка гипотезы опирается исключительно на дедуктивные следствия (предсказания), которые из нее можно вывести, и нет необходимости даже упоминать об «индукции».

4 Einstein А. Geometrie und Erfahrung // Sitzungsberichte der Preussischen Akademie der Wissenschaften, 1921, Bd. 1, S. 123–130 [русский перевод: Эйнштейн А. Геометрия и опыт // Собрание научных трудов. М.: Наука, 1966. Т. 2. С. 83. *Добавление 1957 г.]. Эйнштейн говорил: «Если теоремы математики прилагаются к отражению реального мира, они не точны; они точны до тех пор, пока они не ссылаются на действительность».

5 Более полное изложение представленной здесь концепции вскоре будет опубликовано в виде книги. *Добавление 1957 г. Это ссылка на мою книгу «Логика научного исследования» ( Popper К. R. Logik der Forschung. Wien, 1935), которая в то время находилась в печати. (Она была опубликована в 1934 г , но в выходных сведениях указан 1935 г., поэтому я и сам часто цитировал ее со ссылкой именно на этот год издания.) (288:)

Ошибку, обычно совершаемую здесь, можно объяснить исторически: наука рассматривалась как система знания — знания как можно более достоверного. Предполагалось, что «индукция» гарантирует истинность этого знания. Позднее стало ясно, что абсолютно достоверная истина недостижима. Тогда вместо этого попытались получить хотя бы некоторую ослабленную достоверность или истинность, т. е. «вероятность».

Однако замена «истины» «вероятностью» не помогает нам избежать ловушки регресса в бесконечность либо априоризма 1 .

С этой точки зрения представляется бесполезным и ошибочным использовать понятие вероятности в связи с научными гипотезами.

В физике и теории азартных игр понятие вероятности используется достаточно точным образом, который может быть удовлетворительно определен с помощью понятия относительной частоты (следуя фон Мизесу)2. Попытка Рейхенбаха расширить содержание этого понятия так, чтобы оно включило в себя так называемую «индуктивную вероятность» или «вероятность гипотез», на мой взгляд, обречена на провал, хотя у меня нет никаких возражений против идеи «частоты истинности» в последовательности высказываний3, которую он пытается привлечь.

Гипотезы нельзя удовлетворительно интерпретировать как последовательности высказываний4. Тот, кто принимает такую интерпретацию, ничего не выигрывает — она лишь приводит к различным и в высшей степени неудовлетворительным определениям вероятности гипотез. Например, она ведет к определению, которое вместо 0 приписывает вероятность гипотезе, фальсифицированной тысячу раз; именно так должно обстоять дело, если гипотеза фальсифицируется каждым вторым результатом ее проверки. Можно было бы рассмотреть возможность интерпретации гипотезы не как последовательности высказываний, а как некоторый элемент последовательности гипотез5 и приписывать ей определенную вероятностную оценку именно как элементу такой последовательности (хотя не на основе «частоты истинности» в этой последовательности, а, скорее, на основе «частоты ложности»).

1 Ср.: Popper K.R Logik der Forschung, Wien, 1935, например, S. 188 и 195 первого издания, т. е. разделы 80 и 81.

2 Цит. соч , с 94 и следующие (т.е. разделы 47–51)

3 Это понятие восходит к Уайтхеду.

4 В своей работе «Wahrscheinlichkeitslogik», р. 15 Рейхенбах интерпретирует «утверждение естественных наук» как последовательность высказываний (Sitzungsberichte der Preussischen Akademie der Wissenschaften, phys.-math. Klasse, 29, 1932, S 488).

5 Это соответствовало бы точке зрения, которой придерживается в нашей дискуссии Греллинг; ср. Erkenntnis, Bd. 5, S. 168. (289:)

Однако такая попытка тоже совершенно неудовлетворительна. Простое рассуждение показывает, что на этом пути нельзя получить понятие вероятности, которое удовлетворяло бы хотя бы самому скромному требованию, а именно: фальсифицирующее наблюдение должно заметно понижать вероятность гипотезы.

Я думаю, мы должны привыкнуть к мысли о том, что на науку следует смотреть не как на «корпус знания», а как на систему гипотез, т.е. как на систему догадок или предвосхищений, которые в принципе не могут быть оправданы и которыми мы пользуемся до тех пор, пока они выдерживают проверки. Мы никогда не имеем права сказать, будто знаем, что они «истинны», «более или менее достоверны» или хотя бы «вероятны».