Глава шестая

Онлайн чтение книги Милые кости The Lovely Bones
Глава шестая

За две недели до гибели я замешкалась перед выходом из дому и, добравшись до школы, увидела, что стоянка автобусов уже опустела.

Дежурный учитель из дисциплинарной комиссии записывал фамилии опоздавших, которые пытались проскользнуть через главный вход после первого звонка. Мне совершенно не улыбалось, чтобы меня потом сдернули с урока и посадили на скамью возле кабинета мистера Питерфорда, который – это все знали – пригибал провинившемуся голову и охаживал по заднице деревянной линейкой. Учитель труда по его просьбе просверлил в этой линейке отверстия для уменьшения сопротивления при замахе, чтобы сподручнее было лупить по джинсам.

За мной не водилось значительных опозданий или других проступков, которые наказывались линейкой, но я, как и все ученики, настолько живо представляла себе эту экзекуцию, что у меня заранее начинали ныть ягодицы. Кларисса говорила, что «торчки», как называли у нас в школе наркоманов, пробираются за кулисы актового зала через дверь черного хода, которая никогда не запирается – по недосмотру сторожа-уборщика Клео, не осилившего, по причине своей постоянной обдолбанности, даже среднюю школу.

Так вот, в тот день я пробиралась на цыпочках через черный ход, стараясь не споткнуться о кабели и провода. Остановилась у каких-то высоких подмостков и опустила на пол сумку, чтобы расчесать волосы. Каждое утро я покорно натягивала связанный мамой шутовской колпак с бубенчиками, но стоило мне скрыться за домом О’Дуайеров – и у меня на голове оказывалась черная фуражка, которую прежде носил отец. От этого маскарада волосы жутко электризовались, поэтому я первым делом шла в туалет, где можно было нормально причесаться.

– Сюзи Сэлмон, ты красивая, – неведомо откуда прозвучал чей-то голос.

Я стала озираться.

– Посмотри сюда, – позвал все тот же голос.

Задрав голову, я увидела Рэя Сингха, который, свесившись вниз, смотрел на меня с верхнего яруса.

– Привет, – сказала я.

Рэй Сингх – я это знала – был ко мне неравнодушен. Раньше их семья жила в Англии, хотя Кларисса говорила, он родом из Индии. У меня не укладывалось в голове, что внешность можно взять у одной страны, говор – у другой, а потом переселиться в третью. Такое сочетание сразу меня зацепило. Плюс ко всему, он был в сотни раз умнее других и притом запал не на кого-нибудь, а на меня. Время шло, и мне стало ясно, что он выделывается: то придет на уроки в смокинге, то принесет какие-то экзотические сигареты (стыренные у матери), но поначалу я принимала это за изысканные манеры. Он знал и подмечал больше остальных. В то утро от звука его голоса у меня захолонуло сердце.

– Звонка еще не было? – спросила я.

– У нас классный час, сегодня мистер Мортон ведет.

Тут все стало ясно. Мистер Мортон вечно приходил с похмелья и на первом уроке просто отдавал концы. Он никогда не устраивал перекличку.

– С чего это тебя наверх понесло?

– Забирайся – посмотришь. – Он выпрямился; голова и плечи скрылись из виду.

На это еще надо было решиться.

– Залезай, Сюзи.

Меня потянуло на подвиги; вернее, я сделала вид, будто мне все нипочем. Поставила ногу на нижнюю ступеньку лесов и ухватилась за перекладину.

– Вещи не оставляй, – посоветовал Рэй.

Прихватив сумку, я стала неловко карабкаться наверх.

– Давай помогу. – Он подхватил меня под мышки, и я смутилась, хотя на мне была теплая куртка. Свесив ноги вниз, я осталась сидеть на краешке верхнего яруса.

– Так не пойдет, – сказал он. – Еще увидит кто-нибудь.

Я поджала ноги под себя, как он сказал, и только тогда посмотрела ему в глаза. И почувствовала себя полной идиоткой – зачем я туда полезла?

– Долго собираешься тут сидеть? – спросила я.

– Пока английский не кончится.

– Мотаешь английский! – возмутилась я, как будто он, по меньшей мере, ограбил банк.

– Я ходил в Королевский Шекспировский театр на все спектакли, – сказал Рэй. – Чему эта овца может меня научить?

Мне стало обидно за миссис Дьюитт. Если обзывать ее овцой – тоже подвиг, то это без меня.

– «Отелло» мне понравился, – неуверенно сказала я.

– Да что она смыслит? Разглагольствует с умным видом, вот и все. У нее что мавр, что «Чернокожий, как я»[4]Выпущенная в 1964 г. Карлом Лернером экранизация автобиографической книги Джона Говарда Гриффина о путешествии белого человека по американскому югу в негритянском гриме. – никакой разницы.

Рэй был умный. Да к тому же индус, а приехал из Англии; по меркам Норристауна – настоящий инопланетянин.

– Тот чудак, который его играл в кино, прикольно смотрелся в черном гриме, – вспомнила я.

– Сэр Лоренс Оливье[5]Речь идет об экранизации «Отелло», выпущенной Стюартом Бёрджем в 1965 г. с Лоренсом Оливье и Мэгги Смит в главных ролях..

Мы помолчали. Звонок возвестил окончание классного часа, а через пять минут прозвенел второй звонок, и это значило, что мы должны быть на первом этаже, в классе миссис Дьюитт. С каждой секундой, которая отдаляла нас от этого звонка, меня все сильнее охватывал жар, а Рэй все дольше задерживал на мне свой взгляд, от которого не укрылись синяя куртка с капюшоном, болотного цвета мини-юбка и теплые колготки в тон. Приличная сменная обувь лежала у меня в сумке, а на ногах были сапоги под замшу, отороченные по верхнему краю и боковым швам требухой грязного искусственного меха. Знать бы, что мне предстоит главное романтическое свидание в моей жизни, я бы подготовилась – хотя бы мазнула губы землянично-банановым бальзамом для поцелуев.

Я почувствовала, как Рэй подался ко мне, и от этого движения под нами скрипнули доски. «Он из Англии», – вертелось у меня в голове. Его губы оказались совсем близко, и доски застонали. У меня все поплыло перед глазами в ожидании первого поцелуя, и вдруг до нашего слуха донесся какой-то шум. Мы так и похолодели.

Как по команде рухнув навзничь, мы с Рэем уставились в хитросплетение проводов и арматуры. Дверь распахнулась, и за кулисы вошел мистер Питерфорд в компании с учительницей рисования – мы узнали обоих по голосам. С ними был кто-то третий.

– На первый раз мы не будем применять дисциплинарные меры, но впредь спускать не намерены, – говорил мистер Питерфорд. – Мисс Райан, вы принесли материалы?

– Принесла.

Мисс Райан прежде работала в католической школе; ей предложили у нас в «Кеннете» должность методиста по художественному воспитанию после того, как у ее предшественников, парочки бывших хиппи, взорвалась печь для обжига керамики. У нее на уроках мы сначала делали какие-то идиотские опыты с расплавленным металлом и комьями глины, а потом без конца рисовали с натуры деревянные фигурки в неестественных позах, которые она расставляла в классе перед началом занятий.

– Что задавали, то я и делала, – проговорила Рут Коннорс.

Я узнала ее по голосу, и Рэй тоже. Нам всем сейчас полагалось быть на уроке английского у миссис Дьюитт.

– Вот этого, – произнес мистер Питерфорд, – вам не задавали.

Рэй, протянув руку, стиснул мои пальцы. Мы оба поняли, о чем речь. На днях в библиотеке ходила по рукам ксерокопия ее рисунка, и когда она попала к мальчишке, стоявшему перед каталогом, библиотекарша выхватила у него листок.

– Если мне не изменяет память, – процедила мисс Райан, – у наших анатомических моделей груди отсутствуют.

Изображенная на рисунке женщина лежала на спине, закинув ногу на ногу. Она ничем не напоминала деревянную фигурку с конечностями на шарнирах. Это была настоящая женщина, и ее прорисованные углем глаза – то ли по замыслу, то ли по случайности – горели таким вожделением, что кому-то из ребят становилось стыдно, а кому-то в кайф, только давай.

– Нос и рот тоже отсутствуют, – сказала Рут, – но вы сами сказали: проработать лицо.

Рэй опять сжал мне руку.

– Не умничай, – отрезал мистер Питерфорд. – У фигуры такая поза, что Нельсон сразу потащил этот рисунок на ксерокс.

– А я-то при чем?

– Из-за твоего рисунка начались неприятности.

– Но при чем тут я?

– Это бросает тень на всю школу. Впредь будешь рисовать только то, что задает мисс Райан, и без всяких вольностей.

– Леонардо да Винчи вообще рисовал трупы, – тихо сказала Рут.

– Ты все поняла?

– Да, все, – сдалась Рут.

Дверь за кулисы отворилась и захлопнулась, а через мгновение до нас с Рэем донесся плач Рут Коннорс. Рэй одними губами произнес: «Пошли», я подползла к краю настила и свесила ноги вниз, ища какую-нибудь опору.

Через пару дней Рэй поцеловал меня в коридоре, возле шкафчиков. На дощатых подмостках, где он собирался это сделать, нам было не до того. Наш единственный поцелуй остался, можно сказать, случайным, как радужное пятнышко бензина.

Я спускалась спиной к Рут. Она не стала прятаться или убегать, когда я обернулась к ней лицом, а просто осталась сидеть на каком-то деревянном ящике. Слева от нее болтался выцветший занавес. Она следила за мной взглядом, не скрывая слез.

– Сюзи Сэлмон, – только и сказала она, давая знать, что меня заметила.

Мысль о том, что я способна промотать урок, спрятавшись за сценой, была так же невообразима, как вид первой ученицы, которая получает выволочку от дисциплинарной комиссии.

Остановившись перед ней, я комкала в руках шапку.

– Шапка – полный отстой, – сказала Рут.

Я увидела со стороны этот колпак с бубенчиками.

– Сама знаю. Мама связала.

– Ты все слышала?

– Дай-ка поглядеть.

Рут расправила мятую ксерокопию.

Синей шариковой ручкой Брайан Нельсон пририсовал женщине похабную дырку между ног. Я отшатнулась под взглядом Рут. В ее глазах промелькнуло что-то потаенное, какой-то личный интерес, и она, порывшись в своем рюкзаке, вытащила альбом для эскизов, в черной кожаной обложке.

Рисунки оказались бесподобными. В основном женщины, изредка животные и мужчины. Раньше я ничего похожего не видела. Каждая страница была заполнена рисунками. До меня дошло, что Рут – это бомба замедленного действия, но не потому, что на ее рисунках красовалась обнаженная натура, над которой могли поглумиться одноклассники, а потому, что своим талантом она превосходила всех учителей. Тихая бунтарка. И притом беззащитная.

– Да у тебя талант, Рут, – сказала я.

– Ну, спасибо.

Не отрываясь, я перелистывала альбом и впитывала каждый штрих. Меня и пугало, и влекло то, что было изображено ниже пупка – «детородные органы», как выражалась моя мама.

Когда-то я объявила Линдси, что не собираюсь заводить детей, и в возрасте десяти лет полгода рассказывала всем взрослым, если, конечно, те не отказывались слушать, как пойду к врачу, чтобы мне перевязали трубы. Я очень смутно представляла такую операцию, но внушила себе, что это суровая необходимость. Папа от души хохотал.

До того дня Рут казалась мне какой-то пришибленной, а теперь стала необыкновенной. Рисунки так меня захватили, что я позабыла все правила школьного распорядка, все звонки-свистки, которым полагалось подчиняться.


После того как кукурузное поле обнесли веревочным заграждением, прочесали и забыли, Рут стала ходить туда гулять. Заворачивалась в бабкину шерстяную шаль, сверху надевала видавший виды отцовский бушлат. Очень скоро она поняла, что ее прогулы всем учителям (кроме, разве что, физкультурника) просто-напросто по барабану. Им было даже на руку, что она отсутствует: слишком умная, проблем добавляет. Из-за таких не расслабишься, да и план урока идет насмарку.

Чтобы не садиться в школьный автобус, она стала выезжать из дому со своим отцом. Тот отправлялся на работу затемно и всегда прихватывал с собой металлическую коробку для бутербродов. В детстве Рут клянчила у него этот красный сундучок со скошенной крышкой и устраивала в нем кукольный дом для Барби, а теперь ее отец прятал там бурбон. На пустой стоянке он не спешил выключать обогреватель и, прежде чем высадить дочку, каждый раз говорил одно и то же:

– Все путем?

Рут согласно кивала.

– На посошок?

Тогда она, даже не кивнув, молча протягивала ему коробку для ленча. Он извлекал оттуда бурбон, откупоривал и вливал в себя щедрую порцию горячительного, а потом передавал бутылку дочери. Та, картинно откинув голову, затыкала горлышко языком, чтобы как можно меньше жидкости попало в рот, а если отец смотрел в упор, делала крошечный, обжигающий глоток.

После этого она соскальзывала с высокой подножки грузовика. До восхода солнца на улице стоял холод, жуткий колотун. Ей вспоминалось правило, которое мы затвердили на уроке: в движении человек согревается, без движения замерзает. Она быстрым шагом направлялась в сторону кукурузного поля. По пути разговаривала сама с собой, а иногда вспоминала меня. Нередко останавливалась у цепного заграждения, отделявшего футбольную площадку от беговых дорожек, и смотрела, как пробуждается мир.

Так и получилось, что в первые месяцы мы с ней встречались каждое утро. Над кукурузным полем занимался рассвет, и тогда Холидей, которого мой отец спускал с поводка, начинал гоняться за кроликами, то ныряя в мертвые заросли кукурузы, то выскакивая на обочину. Кролики облюбовали подстриженную травку легкоатлетического стадиона, и на глазах у Рут вдоль белой разделительной полосы выстраивались темные тушки, будто готовые к забегу. Ей нравилось воображать кроличьи бега, и мне тоже. Она верила, что чучела животных могут бродить по ночам, когда люди спят. Ее все еще преследовало видение, будто в красной отцовской коробке пасутся махонькие телята и овечки, подкрепляясь бурбоном и враньем.


Читать далее

Фрагмент для ознакомления предоставлен магазином LitRes.ru Купить полную версию
Глава шестая

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть