Онлайн чтение книги Маньчжурский кандидат The Manchurian Candidate
XII

После нескольких дней сладкого сна без сновидений, в мягкой постели, на груди мисс Чейни, Марко позвонил в «Дейли пресс» и узнал, что Реймонд в Вашингтоне. Он почти сразу дозвонился ему в Вашингтон. Сказал, что очень хочет увидеться, и Реймонд пригласил Марко на обед в Нью-Йорке этим же вечером; в частности, чтобы друг помог ему оценить нового повара. И только тут сообщил самое интересное.

— Я только что вспомнил. Это же твой ординарец! Точно. Помнишь своего ординарца в Корее, маленького такого? Он еще был переводчиком в патруле… Как его? Чанджин? Это и есть мой новый повар! Ха! Ну до чего же тесен мир.

Марко согласился и спросил, когда Реймонд должен прибыть из Вашингтона.

— Учитывая время пути от вокзала до дома… я приеду… ну, скажем… в шесть двадцать две.

— Да уж, постарайся, чтобы не позже, а то мне придется ждать тебя на углу.

— Может, позвонишь Чанджину и скажешь, что за обедом у нас будет гость? Ты, вероятно, умираешь от желания поболтать с ним. Знаю я вас, старых армейских приятелей.

— Я обо всем позабочусь, Реймонд, — сказал Марко, и на этом разговор закончился.

* * *

Реймонд открыл дверь.

— Чанджина нет дома, — заявил он. — И, следовательно, обедом я тебя угостить не могу.

— Да и сам останешься без него.

— Я нашел записку от Чанджина. Там говорится, что ты избил его и что он сейчас в больнице Святого Луки.

— Одно не вызывает сомнений, — ответил Марко. — Здесь поблизости великолепные магазины.

— В самом деле, это прекрасная идея! — воодушевился Реймонд. Он отошел от двери, предоставив Марко самому решать, закрывать ее или нет, и принялся листать телефонную книгу. — Мне это как-то в голову не приходило, а ведь так все просто. Копченая говядина и всякие соленья, и этот сногсшибательный ржаной хлеб с такими вкусными зернами, и, может, немного сельди под маринадом, и копченая семга, и эта неудобоваримая кислая капуста, которую, похоже, делают из нитей накаливания для лампочек, и вареное мясо. — Он начал набирать номер. — Отличная идея! Она бы никогда не зародилась, если бы ты не убрал с дороги Чанджина, поэтому я в высшей степени благодарен тебе.

— Да не за что, — отозвался Марко. — Всегда рад.

— Лифтер, кстати, жаловался, ну, я и дал ему пятерку.

— Он, должно быть, знает какой-то секрет. Он и меня разжалобил, и я тоже дал ему пятерку.

— За что ты его-то ударил?

— Он решил разыграть роль миротворца.

— А Чанджина ты за что отделал?

— Как раз это я и собираюсь с тобой обсудить.

— Алло… Гитлиц? Это Шоу. Правильно. Примите заказ…

Реймонд заказал еды на десятерых, как обычно поступают те, кто звонят в гастроном где-нибудь на Бродвее, и объяснил, куда ее доставить.

— За последние два года я дважды лежал в больнице.

— В больнице? Что с тобой?

Реймонд открыл пиво. Усилиями Чанджина комната благоухала жидкостью для полировки мебели. Марко заметно похудел, но в остальном выглядел нормально. Душевный массаж по методу Чейни оказался весьма и весьма действенным. Марко был в штатском, на лице его застыло сдержанное, отстраненное выражение, как у человека, который в полном одиночестве заперся в комнате отеля, готовясь произнести на банкете речь. Юджина Рози до самых жабр накачала майора транквилизаторами.

«Писать, и успешно, ежедневную колонку по вопросам национальной политики — это тебе не хухры-мухры», — подумал Марко. Возросший авторитет придал Реймонду заметную значительность; он даже стал казаться более рослым и крупным. Ему уже исполнился тридцать один год. Подняться еще выше с точки зрения своего портного он не мог, потому что всегда одевался безупречно. Белее, чем у него, белья просто не существовало. Ухоженные ногти сияли, ботинки сверкали, румяные щеки блестели, зубы искрились. Картину этого круговорота блеска портили лишь глаза. Может, Реймонд и считал, что глаза у него светятся, но, к несчастью, они светились лишь в пределах его способности имитировать эмоции. Реймонд не испытывал никаких эмоций, и это не поддавалось изменению. Когда он был доволен, то пытался вспомнить, как другие люди выглядят, когда излучают ощущение счастья или удовлетворения, и старался придать себе тот же вид. Получалось плохо. Способность Реймонда испытывать что-то вроде сочувствия или симпатии сводилась к минимуму, и с этим тоже ничего поделать было невозможно.

Со всем вниманием слушая рассказ Марко, он понял лишь, что против его друга была совершена какая-то диверсия, которая почти разрушила его. Предполагалось, что Реймонд будет огорчен, когда речь зашла об этой паршивой медали, которая всегда была для него пустым звуком, жестяной игрушкой, способной доставить радость разве что какому-нибудь желторотому юнцу. Он никогда не просил награждать его, никогда не мечтал об этой награде, и если бы существовал хоть какой-то способ сделать так, чтобы медаль позволила его другу оставаться в армии и выздороветь, он бы немедленно выяснил, что это за способ. И если ради благополучия и безопасности Бена понадобилось бы даже позвонить Джонни Айзелину, бога ради, Реймонд сделал бы это. Однако Марко этих своих мыслей он высказывать не стал, полностью сосредоточившись на том, чтобы убедительно изобразить ту реакцию, которая, по всей видимости, от него ожидалась.

— Если то, что тебе снится, происходило на самом деле, Бен, — медленно произнес Реймонд, — то это происходило и со мной, и со всеми остальными патрульными.

— И с Чанджином, — ответил Марко.

— Как насчет того, чтобы провести небольшое расследование? — спросил Реймонд. — Это должно помочь нам разобраться.

— Разобраться в чем?

— Выяснить, что же такое произошло, заставляющее тебя видеть этот сон.

— Какого типа расследование?

— Ну, Джонни Айзелин в своей сенатской комиссии занимается расследованиями, и моя мать…

— Джонни Айзелин? — Марко пришел в ужас. — Но я же боевой офицер !

— При чем тут…

— Ладно, Реймонд. Я, наверное, плохо тебе объяснил. То, чем оказались набиты моя голова и голова Мелвина, лучшие доктора страны не смогли вытрясти обратно. Более того, они даже на шаг не приблизились к пониманию того, чем это вызвано. Что может сделать какая-то сенатская комиссия? И Айзелин ! О господи, Реймонд, давай условимся никогда больше не упоминать имя этого сукина сына.

— Ну, это просто первое, что мне пришло в голову. Так сказать, для начала. Я лучше тебя знаю, что Джонни — свинья.

— Тогда с какой стати заводить об этом разговор?

— Потому что тут нужны специалисты. Какого черта, Бен? Ты же сам сказал — армия оказалась бессильна. Знаешь, что нам требуется? Большое, полномасштабное расследование. Понимаешь… кто-то должен заставить людей разговориться.

— Каких людей?

— Ну… Уф… Я…

— Давай, давай.

— Ну, патрульных. Если моя Почетная медаль получена незаконно, и, поверь, я и сам к этому склоняюсь, тогда кто-нибудь может вспомнить правду, и кто-то посторонний должен заставить всех остальных парней вспомнить, что никакой я не герой, не стоял под градом пуль и, главное, что же в действительности все мы делали. Вот и все. Что мы делали? Если ты не хочешь обращаться к Джонни Айзелину, я не осуждаю тебя за это, но тогда просто потребуй отдать себя под трибунал.

— Но причем здесь трибунал?

Марко, казалось, никак не мог взять в толк, что именно предлагает ему Реймонд.

— Ты должен обвинить себя в том, что фальсифицировал рапорт, на основании которого я получил Почетную медаль, и потребовать расследования, чтобы установить, было это сделано в сговоре с остальными патрульными или нет. Вот и все.

— В армии этого не поймут. Почетная медаль… Ну. Почетная медаль для военных — дело святое, Реймонд. В смысле… О господи, да в Пентагоне у всех просто поедет крыша!

— Конечно! Я к тому и веду! Пусть все узнают! Если в армии этого не поймут, то, черт побери, Айзелин поймет, поверь мне. И спустит с цепи всех собак.

— Нет. Нет, никогда.

— Нужно раструбить об этом как можно шире, хотя бы ради того, чтобы в армии не повторилось подобной ошибки, в результате которой с тобой приключилось непонятное. Это должно их волновать, как, по-твоему? Тебя, значит, можно не щадить, не то что меня, из которого сделали героя? Нельзя допустить, чтобы такие серьезные ошибки повторялись.

— Реймонд, послушай. Армия есть армия. Пусть меня не щадят, я не против, но не ради советских генералов и китайцев из моего сна.

— Ладно. Делай как знаешь.

— Но поскольку существует шанс, совсем крошечный шанс, что, возможно, тут действительно есть угроза безопасности США, я должен заставить их разобраться во всем этом. Ты прав, Реймонд. Я должен. Должен.

— Зачем кому-то понадобилось, чтобы я получил Почетную медаль? Я даже толком не помню, как участвовал в той операции. Помню только некоторые факты касательно нее, но самой операции не помню.

— Расскажи-ка. Продолжай говорить об этом. Пожалуйста.

— Ну, слушай. Давай попробуем восстановить факты. Итак, мы в патруле. Ты в центре цепочки, я на правом фланге. Помнишь? Там будет темно. Я крикну тебе: «Капитан! Капитан Марко! Дай-ка мне света, сюда, вперед!» А ты крикнешь в ответ: «Сейчас сделаем, парень!», и вскоре вспыхнет осветительный патрон, и я продольным огнем обстреляю вражескую колонну, а я, как известно всем, даже читателям комиксов, прекрасный стрелок. Я начну двигаться в сторону врагов, подберу один из их собственных автоматов и закидаю их же собственными гранатами, восемь штук там будет этих гранат.

— Да, правильно, — сказал Марко. — Но ты не помнишь, как делал все это.

— Что я и пытаюсь тебе объяснить, — раздраженно ответил Реймонд. — Каждый раз, думая об этой операции, я всегда точно знаю, что произойдет , но никогда не могу представить себе, что это реально происходило.

— Ты что-нибудь помнишь о классной доске? О китайских инструкторах?

— Нет.

— Неужели ложные воспоминания? А о кинозале, мультипликационной картинке, звуковой дорожке на английском языке и стоящих вокруг китайцах тоже ничего не помнишь?

— Нет.

— Тебе, наверно, мозги промыли лучше, чем мне. Или Мелвину.

— Промыли мозги?

Это замечание Реймонду явно не понравилось. Ему была невыносима мысль, что кто-то подделал его личность, и он отверг эту идею сразу, окончательно и бесповоротно. Другой, услышав подобные предположения, возможно, загорелся бы жаждой действий или воспринял сказанное как вызов. Но только не Реймонд. Отвращение — вот какое чувство охватило его и, действуя точно багор, оно отталкивало Реймонда от твердого берега, туда, где ни о каком насильственном вмешательстве подобного рода не могло быть и речи, где он полностью зависел только от самого себя. Это вовсе не означало, что проблемы Марко мгновенно перестали для него существовать. Он по-прежнему страстно желал помочь другу восстановить сломанный внутренний механизм, вернуть себе сон, покой и здоровье. Однако если вначале Реймонд горел желанием принять участие в том, что представлялось ему пламенно-патриотическим крестовым походом, то теперь вульгарность самой идеи промывки мозгов заставила его буквально потерять дар речи.

— Это точно было промывание мозгов, — продолжал между тем Марко. — В моем случае что-то прохудилось. В случае с Мелвином — тоже. Да, это единственное возможное объяснение, Реймонд. Других просто нет.

— Но зачем? — холодно спросил Реймонд. — Зачем коммунистам понадобилось, чтобы я получил Почетную медаль?

— Не знаю. Но мы должны выяснить это. — Марко встал. — Прежде чем я сделаю первый шаг, прежде чем уйду отсюда, я хочу услышать, что ты понимаешь, что я затеваю всю эту историю с трибуналом не ради того… не чтобы избавиться от этих снов…

— Черт возьми, Бен! Чья это была идея?

— Позволь мне закончить. Это официальное заявление, потому что, парень, я знаю, что говорю, уж поверь. Если я добьюсь трибунала — трибунала надо мной! — это может здорово ударить по нам обоим. — Марко закатил глаза. — Что бы сказал мой отец… слава господу, он уже в могиле и не увидит, как его сын поднимает бум из-за человека, удостоенного Почетной медали. Дерьмо! Но я должен сделать это. «Безопасность» — вот ключевое слово. Я смотрю в лицо ужасной опасности, которая угрожает погубить мою страну, и единственное, что можно противопоставить этой опасности, обозначается словом, имеющим прямо противоположный смысл. Безопасность. Ну, если на кону такие ставки, я согласен, пусть меня не щадят, как ты выразился. Пусть меня пустят в расход. Но к тебе это тоже относится, Реймонд. Имей в виду.

— Теперь ты закончил? Чья это была идея? Моя. Кто, можно сказать, заставил тебя затеять все это? Я. Однако ты можешь засунуть себе в зад весь этот патриотический треп о нашей великой стране. Я просто хочу знать, зачем шайке грязных коммунистов и деградировавших китайских кули понадобилось, чтобы я получил Почетную медаль.

— Реймонд, можно тебя попросить? Расскажи снова об операции. Пожалуйста.

— О какой операции?

— Ну, пожалуйста!

— В смысле, с того места, на котором я остановился?

— Да, да.

— Ну… потом ты подбросишь второй осветительный патрон, примерно на двадцать ярдов передо мной, примерно над серединой цепочки, потому что решишь, что я буду подниматься к гребню, и…

— Да, парень, это что-то!

— О чем ты?

— Каждый раз, когда ты рассказываешь об этой операции, ты рассказываешь это, как будто она пока не произошла, как будто она только еще будет.

— Я об этом и говорю! Именно так я всегда о ней и думаю! В смысле, когда на каком-нибудь банкете присутствует патриот из числа важных шишек, а газета заставляет меня тоже идти туда, и он начинает расспрашивать, как все было. Давай, Бен. Ты на правильном пути. — Марко пробежал пальцами по густым волосам, упер локти в колени и спрятал лицо в ладонях. Реймонд почти с нежностью смотрел на него. — Не смущайся, если тебе хочется плакать, — мягко сказал он другу.

Марко покачал головой. Реймонд открыл еще одну банку пива.

— Клянусь добрым, милым Богом, мне кажется, теперь я смогу спать, — сказал Марко. — Я просто чувствую это. Больше меня не пугают ни безумные голоса, ни быстро сменяющиеся, расплывчатые картинки, ни жуткие глаза тех, кто там сидел.

Он убрал ладони от лица, машинально протянул руку и взял у Реймонда банку с пивом. Тот начал открывать следующую. Так, сидя, Марко и уснул. Реймонд уложил его на софу, накрыл одеялом, выключил свет и пошел в свой кабинет, слушать завывания речного ветра и читать книгу с совершенно невероятным названием «Спиртное — слуга человечества».

* * *

Когда на следующее утро Реймонд уходил. Марко все еще спал. Вскоре после того, как он прибыл к себе в офис, позвонила Юджина Роуз Чейни. Она спросила, спокойно ли Марко спал. Реймонд ответил «да».

— Ох, мистер Шоу, это просто замечательно! — воскликнула она и повесила трубку.