Онлайн чтение книги Мидвичские кукушки The Midwich Cuckoos
19. Беседа с ребенком

Начальник полиции Уиншира приехал в поместье Кайл на следующее утро, как раз к бисквиту и бокалу мадеры, которые он оценил по достоинству.

– Извините, что приходится вас беспокоить, Зеллаби. Страшная история – кошмар какой-то. Никто в вашем поселке не может ничего толком объяснить. Надеюсь, что, может быть, вы расскажете хоть что-нибудь.

Антея наклонилась вперед.

– Каковы официальные сообщения, сэр Джон? Мы еще ничего не слышали.

– Боюсь, что плохие. – Он покачал головой. – Одна женщина и трое мужчин погибли. Восемь мужчин и пять женщин в больнице. Еще несколько в таком состоянии, что им тоже следовало бы там быть. По всем признакам была обычная драка – все против всех. Но из-за чего? Этого я понять не могу. И никто не может сказать ничего вразумительного. – Он повернулся к Зеллаби. – Поскольку вы звонили в полицию и сообщили, что назревают беспорядки, хотелось бы знать, что заставило вас это сделать.

– Ну… – осторожно начал Зеллаби, но жена оборвала его на полуслове.

– Это миссис Брант, жена кузнеца. – Антея рассказала об уходе викария. – Я думаю, что мистер Либоди может рассказать об этом значительно больше, чем мы. Он был там, а мы нет.

– Он действительно был там и даже как-то добрался домой, но сейчас он в больнице в Трейне, – сказал начальник полиции.

– Бедный мистер Либоди. Он очень пострадал?

– Даже не знаю. Тамошний врач говорит, что его беспокоить пока нельзя. Итак, – он снова повернулся к Зеллаби, – вы сообщили полиции, что в направлении Фермы движется толпа с намерением поджечь ее. Откуда вам стало об этом известно?

Зеллаби удивленно посмотрел на него.

– Как откуда? От миссис Брант. Моя жена только что вам об этом сказала.

– И все? Вы сами не выходили на улицу посмотреть, что происходит?

– Нет, – ответил Зеллаби.

– Вы хотите сказать, что только на основании ничем не подтвержденных слов женщины, находившейся в состоянии, близком к истерике, вы срочно вызвали полицию и сообщили, что потребуется «скорая помощь»?

– На этом настояла я, – холодно сказала Антея. – И я оказалась совершенно права. «Скорая» действительно потребовалась.

– Но лишь со слов этой женщины…

– Я знаю миссис Брант много лет. Она вполне здравомыслящая женщина.

– Если бы миссис Зеллаби, – вмешался Бернард, – не отсоветовала нам идти туда, я почти уверен, что сейчас мы тоже были бы в больнице, если не хуже.

Начальник полиции с сомнением посмотрел на нас.

– Я здорово вымотался за эту ночь, – наконец сказал он. – Может быть, я чего-то не понимаю. По вашим словам получается, что миссис Брант пришла сюда и сказала, что местные жители – самые обычные английские мужчины и женщины, коренные уинширцы – собираются идти к школе, полной детей – их собственных детей в том числе, – и…

– Не совсем так, сэр Джон. Туда пошли мужчины и, может быть, некоторые женщины, но думаю, что большинство женщин были против, – заметила Антея.

– Очень хорошо. Итак, эти мужчины – обычные скромные фермеры – собирались поджечь школу, полную детей. Вы этого не оспариваете. Вы сразу же поверили такому невероятному заявлению. Вы даже не попытались проверить его или хотя бы своими глазами посмотреть, что же происходит на самом деле. Вы просто вызвали полицию – только потому, что миссис Брант здравомыслящая женщина?

– Да, – ледяным тоном сказала Антея.

– Сэр Джон, – столь же холодно сказал Зеллаби. – Я понимаю, что вы были заняты всю ночь, и я с уважением отношусь к вам как лицу официальному, но полагаю, что если допрос будет продолжен, его стоит перевести в другое русло.

Начальник полиции слегка покраснел и опустил глаза. Он яростно потер лоб большим кулаком и извинился, сначала перед Антеей, а потом перед Зеллаби. Потом он чуть ли не с отчаянием сказал:

– Но у меня же нет ни единой зацепки! Я задаю вопросы уже много часов, но до сих пор не могу ничего понять. Нет никаких доказательств, что люди пытались поджечь Ферму, – они до нее даже не дотронулись. Они просто избивали друг друга, мужчины и несколько женщин, но они занимались этим на территории Фермы. Почему? Не похоже, чтобы женщины пытались остановить мужчин или что некоторые мужчины пытались остановить остальных. Такое впечатление, что они все вместе вышли из «Косы и Камня» и направились к Ферме; и только пастор да несколько женщин хотели их задержать, но толпа не стала их слушать. И что все это значит? Очевидно, это как-то связано с детьми в школе, но из-за чего могло произойти такое побоище? Все это просто бессмысленно. – Он покачал головой и задумался. – Помню, мой предшественник, старик Боджер, говорил про Мидвич что-то чертовски странное. И, мой Бог, он оказался прав. Но что же все-таки произошло?

– По-моему, лучшее, что я могу посоветовать, – это обратиться к полковнику Уэсткотту, – сказал Зеллаби, показывая на Бернарда, и с мрачным видом добавил: – Его ведомство, по причинам, которые продолжают оставаться для меня тайной вот уже девять лет, сохраняет постоянный интерес к Мидвичу, так что он, вероятно, знает значительно больше, чем мы.

Сэр Джон повернулся к Бернарду.

– А вы из какого ведомства, сэр?

Услышав ответ Бернарда, он выпучил глаза.

– Вы сказали – военная разведка? – тупо переспросил он.

– Да, сэр, – сказал Бернард.

– Сдаюсь, – покачал головой начальник полиции, которого это заявление окончательно добило, и снова посмотрел на Зеллаби. – Еще и военная разведка… – пробормотал он.

Примерно в то же самое время, когда начальник полиции приехал в поместье Кайл, один из Детей – мальчик – не спеша спускался по тропинке, ведущей от Фермы. Двое полицейских, беседовавших у ворот, прервали свой разговор, и один из них направился мальчику навстречу.

– Куда это ты собрался, сынок? – довольно дружелюбно спросил он.

Мальчик спокойно посмотрел на полицейского, но в его удивительных золотых глазах чувствовалась настороженность.

– В поселок, – сказал он.

– Лучше не стоит, – посоветовал полицейский. – Там не питают особо теплых чувств к таким, как ты, особенно после вчерашнего вечера.

Мальчик, однако, ничего не ответил и даже не сбавил шаг. Он просто продолжал идти дальше. Полицейский повернулся и пошел обратно к воротам. Его напарник удивился.

– Замечательно, – сказал он. – Ты, похоже, не очень-то стараешься. Мы ведь должны убедить их не нарываться на новые неприятности.

Первый полицейский с озадаченным видом посмотрел вслед мальчику, который уже подходил к дороге, и покачал головой.

– Занятно, – неуверенно сказал он. – Ничего не понимаю. Если появится еще один, попробуй ты, Берт.

Через пару минут на тропинке, шагая столь же уверенно, появилась одна из девочек.

– Ладно, – сказал второй полицейский. – Поговорим с ней по-отечески.

И двинулся навстречу.

Сделав только четыре шага, он развернулся и пошел назад. Стоя рядом, оба полицейских смотрели, как девочка идет мимо них в сторону дороги. В их сторону она даже не взглянула.

– Какого черта?.. – сдавленным голосом спросил второй полицейский.

– Ну и как? – сказал первый. – Ты собираешься сделать что-то одно, а потом вдруг делаешь совсем другое. Не сказал бы, что мне это очень нравится. Эй! – крикнул он вслед девочке. – Эй, мисс!

Девочка даже не обернулась. Полицейский двинулся следом, прошел полдюжины ярдов и застыл на месте. И только когда девочка скрылась за поворотом, полицейский снова обрел способность двигаться. Он повернулся и пошел назад, тяжело дыша.

– Не нравится мне все это, – с несчастным видом сказал он. – Странные дела здесь творятся…

Автобус из Оппли, следующий через Стоуч в Трейн, остановился в Мидвиче, напротив магазина миссис Вельт. Ожидавшие на остановке десять или двенадцать женщин пропустили двух выходящих пассажиров и неровной колонной двинулись вперед. Мисс Латтерли была первой. Она взялась за поручень и уже собралась шагнуть внутрь – но ей это не удалось, обе ноги, казалось, приросли к земле.

– Побыстрее, пожалуйста, – поторопил ее кондуктор.

Мисс Латтерли еще раз попыталась войти в автобус, но с тем же успехом. Она беспомощно посмотрела на кондуктора.

– Отойдите в сторонку и дайте войти остальным, мэм. Я сейчас подам вам руку, – посоветовал он ей.

С недоуменным видом мисс Латтерли последовала его совету. Вперед шагнула миссис Дорри и взялась за поручень. Ей тоже не удалось сделать больше одного шага. Кондуктор взял ее за руку и потянул вверх, но ноги ее не могли оторваться от земли. Она отошла в сторону к мисс Латтерли, и обе стали смотреть, как остальные женщины столь же безуспешно пытаются войти в автобус.

– В чем дело? Что за шутки? – спросил кондуктор. Но тут он увидел выражение их лиц. – Извините, леди. Я не хотел вас обидеть. Но что случилось?

Мисс Латтерли посмотрела, как очередная женщина тщетно пытается войти в автобус, потом отвела взгляд и заметила одного из Детей. Мальчик сидел в небрежной позе на каменной глыбе напротив «Косы и Камня» лицом к ним и лениво покачивал ногой. Миссис Латтерли направилась к нему, внимательно его рассматривая.

– Ты ведь не Джозеф? – неуверенно спросила она.

Мальчик покачал головой.

– Я хочу поехать в Трейн, – сказала она, – навестить мисс Форшэм, мать Джозефа. Ее ранили прошлой ночью. Она в больнице.

Мальчик продолжал смотреть на нее, едва заметно качая головой. На глазах мисс Латтерли выступили слезы отчаяния.

– Вам мало того, что вы сделали? Вы чудовища. Мы же только хотим навестить наших друзей, которые пострадали – пострадали из-за вас.

Мальчик ничего не ответил. Мисс Латтерли инстинктивно сделала полшага в его сторону, но вовремя остановилась.

– Ты что, не понимаешь? Есть в тебе хоть что-нибудь человеческое? – дрожащим голосом сказала она.

Позади нее кондуктор наполовину озадаченным, наполовину веселым голосом сказал:

– Ну давайте, леди. Решайтесь. Вы же знаете, что этот старый автобус не кусается. Мы не можем ждать весь день.

Женщины нерешительно стояли на месте, некоторые были явно испуганы. Миссис Дорри еще раз безуспешно попыталась войти в автобус. Две женщины, обернувшись, злобно посмотрели на мальчика, который смотрел на них, не двигаясь с места.

Мисс Латтерли беспомощно повернулась и пошла прочь. Терпение кондуктора лопнуло.

– Ну что ж, если вы не едете, мы отправляемся. У нас, как вы знаете, расписание.

Женщины не пошевелились. Кондуктор решительно нажал на сигнал, и автобус тронулся. Взглянув в окно на группу женщин, кондуктор покачал головой и, проходя вперед, чтобы обменяться замечаниями с водителем, пробормотал себе под нос местную поговорку:

– В Оппли хитрецы, в Стоуче льстецы, а в Мидвиче просто глупцы…

Полли Раштон, незаменимая помощница своего дяди, везла миссис Либоди в Трейн, чтобы навестить викария. По телефону из больницы обнадежили: повреждения, которые мистер Либоди получил в драке у Фермы, болезненны, но не опасны – перелом левой руки и много ушибов. Он нуждался в покое и отдыхе, но очень радовался предстоящему визиту, собираясь сделать кое-какие распоряжения на время своего отсутствия.

Однако, отъехав от Мидвича двести ярдов, Полли вдруг резко затормозила и стала разворачивать машину.

– Мы что-нибудь забыли? – удивленно спросила миссис Либоди.

– Ничего, – сказала Полли. – Я просто не могу ехать дальше, и все.

– Не можешь? – переспросила миссис Либоди.

– Не могу, – сказала Полли.

– Ну что ты, в самом деле, – сказала миссис Либоди. – В такой момент…

– Тетя Дора, я сказала «не могу», а не «не хочу».

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – сказала миссис Либоди.

– Ну хорошо, – сказала Полли. Она проехала назад несколько ярдов и снова развернула машину в сторону от поселка. – Давай поменяемся местами, и попробуй сама.

Миссис Либоди неохотно пересела на место водителя. Она не любила водить машину, но вызов приняла. Они снова двинулись вперед, и… миссис Либоди затормозила на том же месте, где уже останавливалась Полли. Сзади раздался сигнал, и мимо пронесся торговый фургон с трейнским номером. Они смотрели ему вслед, пока он не скрылся за поворотом. Миссис Либоди попыталась нажать на акселератор, но ее нога остановилась в дюйме от педали. Она попробовала еще раз – безуспешно.

Оглянувшись, Полли увидела одного из Детей – девочку, которая следила за ними из-за изгороди. Полли внимательно пригляделась к ней, пытаясь точно определить, кто это.

– Джуди, – сказала Полли, с предчувствием беды, – это твоя работа?

Девочка едва заметно кивнула.

– Но ты не должна этого делать, – запротестовала Полли. – Мы едем в Трейн навестить дядю Хьюберта. Он в больнице.

– Вам нельзя ехать, – сказала девочка, как бы извиняясь.

– Но, Джуди, он должен дать нам множество поручений на то время, пока его нет.

Девочка медленно покачала головой. Полли почувствовала, что теряет терпение. Она набрала в грудь воздуха, но миссис Либоди нервно оборвала ее:

– Не раздражай ее, Полли. Разве вчерашний вечер – не достаточный урок для нас?

Совет пришелся к месту. Полли не стала ничего говорить. Она просто сидела, разглядывая девочку у изгороди, и от обиды на глазах у нее выступили слезы.

Миссис Либоди удалось перевести рычаг на задний ход. Она осторожно подвинула вперед правую ногу и обнаружила, что теперь без труда может нажать на акселератор. Проехав задним ходом несколько ярдов, они снова поменялись местами. Весь обратный путь Полли молчала.

В поместье Кайл мы все еще пытались объясниться с начальником полиции.

– Но, – протестовал он, наморщив лоб, – наша информация подтверждает ваше заявление, что жители поселка шли к Ферме с целью ее поджечь.

– Именно так, – кивнул Зеллаби.

– Но вы также утверждаете, и полковник Уэсткотт с этим согласен, что настоящие преступники – дети с Фермы, что они спровоцировали это.

– Совершенно верно, – сказал Бернард. – Но я боюсь, что нам ничего не удастся с этим сделать.

– Вы имеете в виду отсутствие доказательств? Ну что ж, находить доказательства – это наша работа.

– Я имел в виду не отсутствие доказательств. Я имею в виду, что их невозможно привлечь к ответственности по закону.

– Послушайте, – терпеливо сказал начальник полиции. – Четыре человека убиты – я повторяю, убиты; тринадцать в больнице, очень многие сильно пострадали. Мы не можем ограничиться заявлением типа «как это печально…». Мы должны вскрыть все факты, точно определить ответственность каждого и сформулировать обвинительное заключение. Вы должны понимать это.

– Это очень необычные дети… – начал Бернард.

– Знаю, знаю. Старик Боджер предупреждал меня, когда я принимал у него дела. Незаконнорожденные, не все шарики на месте – поэтому специальная школа и прочее.

Бернард вздохнул.

– Сэр Джон, дело в том, что они не умственно отсталые. Специальную школу открыли для них потому, что они не такие, как все. Да, они несут моральную ответственность за события вчерашнего вечера, но это вовсе не означает ответственности по закону. Вы не сможете их ни в чем обвинить – а мое ведомство не желает, чтобы это дело получило огласку.

– Глупости, – возразил начальник полиции. – Слышал я об этих школах. Дети не должны испытывать – как это у вас называется? – фрустрацию. Самовыражение, совместное обучение, хлеб из грубой муки и тому подобное. Чепуха это все. Они вполне могут отвечать за свои действия – либо кто-то должен нести за них ответственность.

Зеллаби и Бернард безнадежно посмотрели друг на друга. Бернард решил попытаться еще раз.

– Эти дети, сэр Джон, обладают высокой способностью к внушению. Их воздействие на человека можно рассматривать как одну из форм принуждения. Но, с точки зрения закона, вам вообще ничего не удастся доказать. Более того, если вы и сумеете найти формулировку, по которой их можно было бы привлечь к суду, это ничего вам не даст. С тем же принуждением столкнутся и ваши подчиненные. Даже если вы попытаетесь, вам не удастся ни арестовать, ни задержать их.

– Оставим эти тонкости юристам – в конце концов, это их работа. Все, что нам сейчас нужно – доказательства, достаточные для принятия соответствующих санкций, – заверил его начальник полиции. – Этот директор школы на Ферме – как его, Торренс? Если кто-то и должен официально нести ответственность за этих детей, то это он. Я видел его вчера вечером. Меня удивило, что он ничего не захотел сказать. Впрочем, здесь никто ничего не хочет говорить.

Зеллаби с невинным видом созерцал угол потолка. Бернард выглядел слегка отрешенно, как будто не торопясь считал до десяти. У меня же обнаружился легкий кашель.

– Доктор Торренс – скорее выдающийся психиатр, чем директор школы, – пояснил Бернард. – Ему приходится очень тщательно обдумывать линию поведения в этой ситуации, прежде чем высказывать какие-либо суждения.

– Не понимаю, о чем тут можно было думать. Все, что от него требовалось, – рассказать правду. Зачем думать над правдой?

– Не все так просто, – терпеливо сказал Бернард. – Возможно, он не чувствовал себя вправе раскрыть какие-то аспекты своей работы. При следующей встрече, если вы позволите мне пойти вместе с вами, он может оказаться более разговорчивым и объяснит случившееся значительно лучше, чем я.

С этими словами он встал. Мы тоже поднялись. Начальник полиции сухо попрощался и направился к выходу. Бернард, едва заметно подмигнув нам, тоже попрощался и вышел следом.

Зеллаби опустился в кресло и, тяжело вздохнув, принялся рассеянно искать портсигар.

– Я не знаком с доктором Торренсом, – сказал я, – но весьма ему сочувствую.

– Не стоит, – сказал Зеллаби. – Осторожность полковника Уэсткотта раздражает, но она пассивна. Осторожность же Торренса всегда отличалась агрессивностью. Если сейчас ситуация станет достаточно ясной для сэра Джон с помощью Торренса, это будет лишь воздаянием. Но сейчас меня больше интересует позиция вашего полковника Уэсткотта. Можно сказать, что барьер стал чуть ниже. Если уж он нашел общий язык с сэром Джоном, надеюсь, что он и нам сможет кое-что рассказать. Интересно, почему? Ведь это как раз та ситуация, которой он всячески старался избежать. Мидвичский мешок становится слишком маленьким для такого кота. Так почему же полковника это совершенно не волнует? – Слегка постукивая по подлокотнику кресла, Зеллаби погрузился в размышления.

Вскоре вернулась Антея, покинувшая нас, когда сэр Джон подкреплялся вторым бокалом мадеры. Зеллаби заметил ее не сразу, и прошло несколько мгновений, пока он вернулся к реальности и сообразил, какое выражение у нее на лице.

– Что случилось, дорогая? – спросил он и тут же добавил, вспомнив: – Я думал, что ты отправилась в Трейнскую больницу с рогом изобилия.

– Я и поехала, – сказала она. – А теперь вернулась. Кажется, нам не разрешают покидать поселок.

Зеллаби выпрямился в кресле.

– Это абсурд. Старый дурак не мог наложить арест на весь поселок. Как мировой судья… – возмущенно начал он.

– Сэр Джон здесь ни при чем. Это Дети. Они выставили посты на всех дорогах и не выпускают нас.

– Не может быть! – воскликнул Зеллаби. – Очень любопытно. Хотел бы я знать…

– К черту любопытство! – оборвала его жена. – Это очень неприятно и просто оскорбительно. И опасно, – добавила она, – поскольку мы не знаем, чего еще нам ждать.

Зеллаби спросил, как это выглядело. Антея объяснила, а в конце добавила:

– Но это касается только нас – я имею в виду жителей поселка. Остальным они позволяют спокойно приходить и уходить, когда заблагорассудится.

– Вероятно, у них есть на то причина, – произнес Зеллаби.

Антея возмущенно посмотрела на него.

– Не сомневаюсь. Возможно, это даже представляет большой социологический интерес, но сейчас мне хотелось бы знать другое – что с этим делать?

– Дорогая моя, – успокаивающе сказал Зеллаби, – я разделяю твои чувства, но ведь мы знали, что, если Дети захотят вмешаться в нашу жизнь, остановить их нам не удастся. Ну а теперь, по каким-то причинам, которые, признаюсь, мне не ясны, им, очевидно, это потребовалось.

– Но, Гордон, ведь в Трейнской больнице находятся серьезно пострадавшие люди. Родственники хотят их навестить.

– Дорогая, я не вижу, что тут можно сделать, кроме как найти одного из Детей и объяснить это ему по-человечески. Они могут это понять, но на самом деле все зависит от причин, по которым они так поступают, ты со мной согласна?

Антея недовольно нахмурилась. Она начала было что-то говорить, но потом передумала, укоризненно взглянула на него и вышла. Когда дверь за ней закрылась, Зеллаби покачал головой.

– Самоуверенность мужчин – лишь поза, самоуверенность женщин – один из краеугольных камней ее Я. Мы иногда размышляем об участи господствовавших когда-то динозавров и о том, когда и как завершится наш собственный недолгий век. Женщина же – о, нет. Ее вечность – догмат ее веры. Великие войны и бедствия приходят и уходят, народы возникают и исчезают, империи распадаются среди страданий и смерти, но все это преходяще: она же, женщина, – нечто вечное, она – суть бытия; она пребудет вовеки. Она не верит в динозавров, она, собственно, не верит, что мир существовал и до ее появления. Мужчины могут строить и разрушать, и играть в свои игрушки, они лишь создают ненужные помехи, эфемерные блага, в то время как женщина, связанная таинственной пуповиной с самим Великим Древом Жизни, знает о своей необходимости. Интересно, пребывала ли в свое время в подобной уверенности самка динозавра?

Он замолчал, столь явно ожидая моей реплики, что я спросил:

– А как это относится к нынешней ситуации?

– Если мужчина считает мысль о своей неполноценности отвратительной, то у женщины такая мысль не может даже возникнуть. А раз она не в состоянии представить это, то она сочтет подобное заявление просто глупостью.

Казалось, Зеллаби снова ждал моей реакции.

– Если вы имеете в виду, что мы видим нечто, чего миссис Зеллаби видеть не может…

– Друг мой, если вы не ослеплены чувством собственного превосходства, вы должны понимать, что мы – люди, – как и все наши предшественники, когда-то должны будем уступить свое место другим. Для этого есть два пути: либо мы уничтожим себя сами, либо не сможем противостоять вторжению каких-то других существ. Сейчас мы оказались лицом к лицу с высшими волей и разумом. И что же мы можем этому противопоставить?

– Это звучит уж слишком безнадежно, – сказал я. – Если вы говорите всерьез, то не слишком ли это «крупный» вывод из достаточно мелкого случая?

– То же самое говорила и моя жена, когда этот случай был существенно меньше и младше, – заметил Зеллаби. – Она не могла примириться с мыслью, что столь невероятное событие могло произойти здесь, в обычной английской деревне. Напрасно я пытался убедить ее, что такое событие одинаково невероятно где бы то ни было. Ей казалось, что такие вещи должны происходить в более экзотических местах – например, на острове Бали или в Мексике; ведь такие происшествия всегда случаются с кем-то другим. К несчастью, это произошло именно здесь, и происходящее оснований для оптимизма не дает…

– Меня больше беспокоит не это, а ваши предположения, – сказал я. – В особенности ваше утверждение, что Дети могут делать все, что считают нужным, и остановить их невозможно.

– Глупо понимать это столь буквально. Возможно, и сумеем, но это будет нелегко. Мы – жалкие, физически слабые существа по сравнению со многими животными, но мы превосходим их, потому что обладаем более развитым мозгом. Победить нас может лишь Некто с еще более развитым мозгом. Нам это вроде бы и не угрожало: во-первых, появление подобного существа казалось невероятным, а во-вторых, казалось еще менее вероятным, что мы позволили бы этому существу дожить до момента, когда оно станет для нас опасным. Однако вот она – очередная штучка из бездонного ящика Пандоры эволюции: разум-мозаика, вернее, две мозаики – одна из тридцати, другая из двадцати восьми камешков. Что мы, с нашими индивидуальными мозгами, крайне неуклюже общающимися друг с другом, можем противопоставить тридцати разумам, которые работают как один?

Я возразил, что Дети всего за девять лет вряд ли смогли накопить достаточно знаний, чтобы успешно противостоять объему знаний всего человечества, но Зеллаби покачал головой.

– Правительство, с неизвестной нам целью, предоставило Детям превосходных преподавателей, так что сумма их знаний должна быть весьма велика, – поскольку я иногда сам читаю им лекции, то просто вижу – и это уже существенно, но источник угрозы в другом. Бэкон[8] Francis Bacon , 1561-1626 – знаменитый английский философ и историк, автор «Нового органона» писал: nom et ipsa scientia postas est – знание само по себе сила – и остается только сожалеть, что столь выдающийся философ, случалось, бывал не прав. Всем известны люди, которые, обладая феноменальной памятью на факты, не умеют ими пользоваться; вычислительный агрегат может вывалить целую гору результатов, но требуется еще и понимание, иначе от этой горы нет никакой пользы. Знания – это своего рода топливо; чтобы преобразовать их в силу, требуется соответствующий двигатель – понимание.

Меня беспокоит, даже пугает та сила, которой может обладать разум, получающий даже небольшое количество информации, но эффективность ее обработки в тридцать раз превышает нашу – если, конечно, объединение этих разумов представляет собой всего лишь арифметическую их сумму, в чем я сомневаюсь. Это поражает мое воображение даже сейчас. Что будет, когда Дети вырастут, я даже представить не могу.

Я нахмурился. Я, как обычно, не мог поверить Зеллаби.

– Вы всерьез утверждаете, что у нас нет средств помешать группе из пятидесяти восьми Детей делать все, что им вздумается? – спросил я.

– Да, утверждаю, – кивнул он. – А что, по-вашему, мы можем сделать? Надеюсь, вы не забыли, что случилось с толпой вчера вечером: люди собирались напасть на Детей – их вынудили избивать друг друга. Пошлите туда полицию – будет то же самое. Пошлите солдат, и их просто заставят перестрелять своих же товарищей.

– Возможно, – согласился я. – Но ведь должны быть и другие способы справиться с ними. И тогда вопрос в том, чтобы узнать о них как можно больше. Например, на каком расстоянии начинает действовать эта способность к принуждению, как ее назвал Бернард? Должен же быть какой-то предел. Предел видимости, предел слышимости или вообще никакого? Уменьшается ли воздействие в зависимости от расстояния? Насколько одни люди более подвержены ему, чем другие? Вопросов много. Сейчас самое главное – получить больше данных, и тогда мы действительно будем знать, с чем мы столкнулись и каковы его границы. Судя по тому, что вы мне говорили о Детях, никто ничего толком не знает. По-видимому, они очень рано утратили эмоциональную связь с приемными матерями – если такая связь вообще существовала. Большинство согласились жить отдельно сразу же, как только им это предложили. В результате в поселке о них знают крайне мало. Видимо, достаточно скоро многие жители поселка вообще перестали относиться к ним как к отдельным личностям. У них вошло в привычку считать Детей чем-то единым, из-за чего они постепенно превратились в какие-то двухмерные фигуры, почти лишенные реальных черт.

– Вы совершенно правы, друг мой, – согласился Зеллаби. – Каких-либо нормальных контактов и взаимоотношений с Детьми практически нет. Но вина здесь не только наша. Я сам пытался сблизиться с ними настолько, насколько это возможно, но между нами все равно продолжает сохраняться некоторая дистанция. Несмотря на все мои усилия, я до сих пор вижу их, как вы точно подметили, двухмерными фигурами. И у меня есть сильное подозрение, что и людям с Фермы не удалось добиться большего.

– Тогда вопрос остается в силе, – сказал я. – Каким образом мы можем получить?

Некоторое время мы размышляли над этим, пока Зеллаби вдруг не сказал:

– А вы не задумывались, каков здесь ваш собственный статус, друг мой? Ведь если вы собираетесь сегодня уехать, то может вполне оказаться, что Дети считают вас одним из нас. Или нет?

Об этом я действительно не задумывался и, немного забеспокоившись, решил сразу же проверить.

Бернард, видимо, уехал вместе с начальником полиции, поэтому я воспользовался его автомобилем.

Проехав немного по дороге на Оппли, я получил ответ на свой вопрос. Ощущение было очень странным. Мои рука и нога остановили машину сами, без моего желания. На обочине сидела девочка, покусывая травинку и глядя на меня своими золотыми глазами без всякого выражения. Я попытался снова взяться за рычаг. Моя рука не желала этого делать. Не смог я и поставить ногу на педаль сцепления. Посмотрев на девочку, я сказал, что не живу в Мидвиче и хотел бы уехать домой, но она лишь покачала головой. Я вновь попытался переключить скорость и обнаружил, что могу сделать только одно – включить задний ход.

– Гм, – сказал Зеллаби, когда я вернулся. – Выходит, вы почетный житель Мидвича? Я, в общем, так и думал. Напомните мне только, чтобы я попросил Антею сказать насчет вас кухарке.

В то же самое время, когда мы с Зеллаби беседовали в поместье Кайл, другая беседа, похожая по содержанию, но иная по форме, проходила на Ферме. Доктор Торренс, чувствуя поддержку полковника Уэсткотта, старался отвечать на вопросы начальника полиции более откровенно, чем раньше. Разговор, однако, вскоре достиг той стадии, когда скрыть полное отсутствие взаимопонимания между его участниками стало уже невозможно, и в ответ на очередной, явно не относящийся к делу, вопрос доктор уныло сказал:

– Боюсь, я не в состоянии что-либо объяснить вам, сэр Джон.

– Все кругом только это мне и говорят, – неторопливо проворчал начальник полиции. – Ладно, я не возражаю; похоже, здесь никто не в состоянии хоть что-нибудь объяснить. Кроме того, все уверяют меня – не приводя при этом вразумительных доказательств, – что эти дьявольские детишки каким-то образом ответственны за события прошлой ночи. Даже вы – человек, который, как я понял, отвечает за них. Я согласен, что не понимаю, каким образом детям позволили настолько выйти из повиновения, что они смогли спровоцировать ссору, перешедшую в драку. И почему вы считаете, что мне должно быть это понятно? Как полицейский, я лишь хочу увидеть одного из зачинщиков и послушать, что он по этому поводу скажет.

– Но, сэр Джон, я уже объяснял вам, что здесь нет зачинщиков.

– Знаю, знаю, слышал. Здесь все равны, и все такое. В теории это замечательно, но мы с вами прекрасно знаем, что в любой группе есть одна или две сильных личности. Именно таких вы и должны держать в руках. Совладайте с ними, и вы справитесь с остальными. – Он выжидающе замолчал.

Доктор Торренс беспомощно посмотрел на полковника Уэсткотта. Бернард слегка пожал плечами и кивнул. Доктор Торренс сказал с еще более несчастным видом:

– Ну хорошо, сэр Джон. Поскольку, в сущности, это распоряжение полиции, у меня нет выбора, но я прошу вас быть очень осторожным со словами. Дети очень восприимчивы.

Последнее слово доктор выбрал неудачно. Для него это был лишь некий специальный термин, но для начальника полиции это было то самое слово, которое употребляют любящие матери в отношении избалованных сыновей, и оно отнюдь не настроило сэра Джона к Детям более дружелюбно. Он что-то неодобрительно проворчал, а доктор Торренс тем временем встал и вышел из комнаты. Бернард открыл было рот, чтобы еще раз обратить внимание на предупреждение доктора, но потом решил, что это лишь увеличит раздражение начальника полиции и принесет больше вреда, чем пользы. Трудность в общении с человеком типа сэра Джона заключалась в том, что, имея перед собой полную картину событий, он отверг бы ее как полный бред; но если перед ним оказывались только те фрагменты, которые были доступны его пониманию, картина становилась для него менее противоречивой и поэтому более понятной. Так что они оба сидели молча, пока доктор не вернулся с одним из мальчиков.

– Это Эрик, – сказал он и добавил, обращаясь к мальчику: – Сэр Джон Тенби хотел бы задать тебе несколько вопросов. Как начальник полиции, он должен составить рапорт о вчерашнем происшествии.

Мальчик кивнул и повернулся к сэру Джону. Доктор Торренс вернулся за свой стол и стал с тревогой наблюдать за ними.

Взгляд мальчика был твердым, внимательным, но почти нейтральным; никаких чувств он не выражал. Сэр Джон посмотрел ему в глаза столь же твердо. Вполне здоровый мальчик, подумал он. Немного худой – но не тощий, а скорее хрупкий. Внешность говорила мало; лицо мальчика было привлекательным, но без той слабости, которая часто свойственна миловидным юношам. С другой стороны, и сила в нем не чувствовалась; рот, действительно, немного маловат, но не придавал лицу дерзкого выражения. Глаза, однако, оказались еще более удивительными, чем он ожидал. Ему говорили о странном золотистом оттенке радужной оболочки, но никто не сумел передать их странное мягкое сияние, казалось, исходящее откуда-то изнутри. На какое-то мгновение сэр Джон встревожился, но быстро взял себя в руки, вспомнив, что имеет дело с явлением не вполне нормальным: мальчику всего девять лет, а выглядит он на все шестнадцать, и к тому же воспитан по одной из этих глупых теорий самовыражения, вседозволенности и так далее. Решив относиться к мальчику так, будто ему столько лет, на сколько он выглядит, сэр Джон сказал:

– То, что произошло прошлой ночью, очень серьезно. Наша задача – выяснить, что случилось на самом деле и кто несет за это ответственность. Люди говорят, что виновны в этом ты и другие дети. Что ты на это скажешь?

– Нет, – быстро ответил мальчик.

Начальник полиции кивнул. В любом случае вряд ли стоило ожидать немедленного признания.

– Так что же там случилось? – спросил он.

– Жители поселка пришли сюда, чтобы сжечь Ферму, – сказал мальчик.

– Ты в этом уверен?

– Они так говорили, да и не было других поводов идти сюда в такое время, – сказал мальчик.

– Ладно, не будем пока вдаваться в подробности. Пусть будет так. Ты говоришь, что некоторые из них намеревались поджечь Ферму. Тогда, я полагаю, другие попытались их остановить, и началась драка?

– Да, – согласился мальчик, но не столь уверенно.

– В таком случае ты и твои друзья фактически не имеют к этому отношения. Вы просто смотрели?

– Нет, – сказал мальчик. – Нам пришлось защищаться. Это было необходимо, иначе они сожгли бы наш дом.

– Ты имеешь в виду, что вы кричали кому-то, чтобы они остановили остальных, или что-то в этом роде?

– Нет, – терпеливо сказал мальчик. – Мы заставили их драться друг с другом. Мы могли заставить их просто уйти, но тогда они, наверное, вернулись бы еще раз. Теперь они не вернутся; они поняли, что лучше оставить нас в покое.

Начальник полиции был в некотором замешательстве.

– Ты говоришь, что вы «заставили» их драться друг с другом. Как вы это сделали?

– Это слишком трудно объяснить. И вы не поймете, – бесстрастно сказал мальчик.

Сэр Джон слегка покраснел. С трудом сдерживаясь, он произнес:

– Тем не менее я хотел бы это услышать.

– От этого не будет никакой пользы, – сказал мальчик. Он говорил спокойно, без эмоций, просто констатируя факт.

Сэр Джон покраснел еще больше. В дело поспешно вмешался доктор Торренс:

– Это очень сложная проблема, сэр Джон, и мы уже несколько лет без особого успеха пытаемся разобраться в ней. И самое большее, что можно сказать, – что дети «внушили» людям в толпе, чтобы те начали избивать друг друга.

Сэр Джон медленно посмотрел сначала на него, а потом на мальчика. Два или три раза глубоко вздохнув, он снова обратился к мальчику, но на этот раз довольно высокомерно:

– Как бы то ни было, но мы еще вернемся к этому позже, – ты признаешь, что за происшедшее ответственны вы?

– Мы ответственны за то, что защищали себя, – сказал мальчик.

– Ценой четырех убитых и тринадцати серьезно раненых – и это в то время, когда, как ты говоришь, вы могли просто заставить их уйти?

– Они хотели убить нас, – с безразличным видом сказал мальчик.

Начальник полиции задумчиво посмотрел на него.

– Я не понимаю, как вы это сделали, но ловлю тебя на слове: ты сказал, что вы сделали это и что необходимости в этом не было.

– Они могли прийти снова. Тогда это стало бы необходимостью, – ответил мальчик.

– Ты не можешь быть в этом уверен. И вообще, твое отношение к происшедшему просто чудовищно. Неужели тебе совсем не жалко этих несчастных?

– Нет, – сказал мальчик. – А за что их жалеть? Вчера днем один из них стрелял в одного из нас. Теперь мы должны защищаться.

– Но не мстить. Вас защищает закон, так же как и всех прочих.

– Закон не защитил Уилфреда от того, кто в него стрелял; он не защитил бы нас и прошлой ночью. Закон наказывает преступника после того, как тот совершит преступление; для нас это бесполезно, мы хотим остаться в живых.

– Но ты отрицаешь, что вы ответственны за смерть других людей?

– Так и будем ходить по кругу? – со скучающим видом спросил мальчик. – Я отвечал на ваши вопросы, потому что мы думали, что лучше будет, если вы поймете ситуацию. Поскольку вы, похоже, так и не поняли, я попробую объяснить проще. Если кто-то станет мешать или досаждать нам, мы будем защищаться. Мы продемонстрировали свои возможности, и надеемся, что этого предупреждения достаточно, чтобы избежать дальнейших неприятностей.

Сэр Джон вперился взглядом в мальчишку. Костяшки его пальцев побелели, лицо налилось кровью. Он привстал в кресле, словно собираясь наброситься на мальчика, но сдержался и сел обратно. Лишь несколько секунд спустя он снова был в состоянии говорить. Сдавленным голосом он обратился к Эрику, который смотрел на него с каким-то отвлеченным интересом.

– Ты, чертов маленький мерзавец! Несносный поросенок! Да как ты смеешь так со мной разговаривать! Ты понимаешь, что я представляю полицию этого графства? Если не понимаешь, так пора тебе это узнать, и я уж постараюсь, чтобы ты хорошенько это усвоил! Как ты разговариваешь со старшими, ты, маленький выскочка?! Значит, вы не хотите, чтобы вам «досаждали», вы будете защищаться! Ничего себе! Где ты, по-твоему, находишься? Тебе еще многому предстоит научиться, мальчишка, пока…

Внезапно он замолчал и уставился на мальчика.

Доктор Торренс, сидевший за столом, наклонился вперед.

– Эрик… – протестующе начал он, но даже не пошевелился, чтобы вмешаться.

Бернард Уэсткотт продолжал сидеть в кресле, внимательно наблюдая за происходящим.

Рот начальника полиции открылся, глаза расширились, чуть ли не вылезая из орбит, волосы встали дыбом. На лбу и висках выступил пот, капли его потекли по лицу, перемешиваясь со слезами, из горла вырвались рыдания. Сэр Джон задрожал, потом, через несколько долгих секунд, вдруг поднял трясущиеся руки, прижал их к лицу и, не переставая всхлипывать, соскользнул с кресла на пол и упал ничком. Тело его сотрясала крупная дрожь, он хныкал, как ребенок, и царапал ковер, словно пытаясь в него зарыться. Внезапно его вырвало.

Мальчик обвел их взглядом и, как будто отвечая на незаданный вопрос, сказал, обращаясь к доктору:

– Ничего страшного. Он хотел нас напугать, и мы просто показали ему, что такое настоящий страх. Теперь он поймет это лучше. Скоро он придет в себя.

Мальчик повернулся и вышел, а они остались сидеть, уставившись друг на друга.

Бернард достал платок и вытер со лба крупные капли пота. Доктор Торренс с посеревшим лицом сидел неподвижно. Они посмотрели на начальника полиции. Сэр Джон лежал лицом вниз, видимо, без сознания, тяжело дыша и изредка вздрагивая.

– О Господи! – воскликнул Бернард, снова посмотрев на Торренса. – И вы здесь живете три года!

– Такого здесь никогда еще не было, – сказал доктор. – Они знают, что мы здесь для того, чтобы учить и пытаться понять их. Между нами никогда не было вражды – слава Богу!

– Да, могло быть и хуже, – сказал Бернард и снова посмотрел на сэра Джона.

– Его нужно унести отсюда прежде, чем он придет в себя. Нам тоже лучше уйти; это одна из тех ситуаций, когда свидетелей не забывают. Вызовите сюда его людей, пусть его заберут они. Скажете, что у него был какой-то приступ…

Спустя пять минут они стояли на лестнице и наблюдали, как увозят начальника полиции, который все еще был без сознания.

– «Он скоро придет в себя»… Надо же! – пробормотал Бернард. – Может, они и разбираются в физиологии, но уж никак не в психологии. Они сломали этого человека, сломали на всю жизнь.