Онлайн чтение книги Ньюкомы The Newcomes
Глава XXIX, в которой Барнс предстает в роли жениха

Этель с самого начала знала, что вакации ее недолги и что, когда появятся папенька с Барнсом, не будет больше ни смеха, ни шуток, ни рисования, ни прогулок с Клайвом; а посему она радовалась солнцу, покуда оно светило, и укреплялась сердцем, чтобы встретить ненастье.

Сэр Брайен Ньюком и его первенец прибыли в Баден-Баден вечером того самого дня, когда Джек Белсайз дебютировал на гулянье; разумеется, надо было уведомить жениха обо всем случившемся. Наши читатели, уже успевшие узнать его характер и познакомиться с особенностями его красноречия, могут легко представить себе, в какое он пришел бешенство и в каких выражениях излил его; то был поистине fe d'artifice [113]Фейерверк (франц.). всевозможных проклятий. Мистер Барнс Ньюком прибегал к такой канонаде, только когда сильно гневался, но вся беда в том, что гневался он необыкновенно часто.

Что до обморока леди Клары, то Барнс не склонен был придавать ему большого значения.

— Ну да, да, бедная Клара, — говорил он, — она так подвержена обморокам. Не удивительно, что вид этого негодяя взволновал ее: он ведь так подло с ней обошелся. Будь я там (залп проклятий по всей линии), — я задушил бы мерзавца. Я убил бы его.

— Помилосердствуй, Барнс! — восклицает леди Анна.

— Просто счастье, что там не было Барнса, — с серьезным видом говорит Этель, — а то у них началась бы такая драка — страх!

— Я никого не боюсь, Этель! — огрызается Барнс и отпускает еще одно проклятие.

— Все задираешься, Барнс! — говорит мисс Этель, которая переняла у своих братьев-школьников кое-какие выражения и очень к месту их употребляла. — За капитана Белсайза ведь некому заступиться.

Поскольку Джек Бедсайз ростом и силой годился не только в офицеры, но даже и в солдаты того славного полка, где прежде служил, а братец Барнс был джентльмен весьма субтильный, мысль о стычке между ними представлялась довольно комичной. По-видимому, нечто в этом роде промелькнуло в мозгу сэра Брайена, потому что он с обычной своей торжественностью объявил:

— Все зависит от обстоятельств, милая Этель. Обстоятельства придают человеку силу. И в том случае, когда приходится защищать прекрасное юное создание от обидчика, каждый будет силен, каждый.

— Со времени последнего приступа, — частенько говорил теперь Барнс, — папаша совсем сдал. Очень нетверд в мыслях.

Так оно и было. Барнс уже распоряжался в банке и в поместье и с отменным хладнокровием дожидался события, которое позволит ему перенести семейный герб с кровоточащей дланью на дверцы своего экипажа.

Окинув комнату взглядом, Барнс увидел кипу рисунков работы хорошо знакомого ему и ненавистного художника. С полдюжины видов Баден-Бадена; опять Этель верхом на лошади, собаки и дети, — словом все те же излюбленные сюжеты.

— Черт побери, он здесь?! — взвизгивает Барнс. — Он здесь, этот мерзавец и забулдыга? И как это Кью еще не свернул ему шею? Вы слышите, сэр? — кричит он отцу. — Здесь Клайв Ньюком. Сын полковника. Бьюсь об заклад, они нарочно…

— Нарочно что, Барнс?.. — переспрашивает его Этель.

— Так, значит, Клайв здесь? — говорит баронет. — Рисует свои карикатурки, да? А вы ничего не писали мне об этом, леди Анна. Да, видно, последний приступ изрядно сказался на сэре Брайене.

Этель зарделась; да, как ни странно, в письмах жены и дочери к сэру Брайену не было ни слова о Клайве.

— Мы встретили его совсем случайно, в Бонне, душа моя. Он путешествует с одним своим приятелем. Он немножко объясняется по-немецки, а это нам было большой помощью, да к тому же он всю дорогу вез кого-нибудь из мальчиков в своей бричке.

— Да, в экипаже всегда слишком тесно от мальчишек, — соглашается сэр Брайен, — лягаются, вечно суются под ноги. Помню, когда мальчишками мы ездили в карете из Клецема, я не упускал случая лягнуть братца Тома, а бедный Том тогда был вспыльчив, как черт. Вы не помните Тома, леди Анна?

Воспоминания сэра Брайена были прерваны приходом лорда Кью.

— А, Кью! — восклицает Барнс. — Ну как там Клара?

Но Кью подходит к сэру Брайену, почтительно пожимает ему руку и говорит: "Рад видеть вас в добром здравии, сэр", — а на Барнса и не смотрит. Для наших читателей давно не секрет, что мистер Барнс Ньюком отнюдь не был всеобщим любимцем.

— Вы так и не ответили мне про Клару, дружище, — настаивает Барнс. — Я слышал об ее встрече с этим мерзавцем Джеком Белсайзом.

— Не надо браниться, милейший, — отвечает лорд Кью. — По-моему, вы не настолько близки с Белсайзом, чтобы звать его Джеком иль еще как-нибудь фамильярничать. А леди Клара, насколько мне известно, всерьез занемогла.

— Как посмел он сюда явиться, черт его побери?! — негодует Барнс, немного смущенный встреченным отпором.

— "Посмел" тоже грубо. Советовал бы в таком тоне с ним самим не разговаривать.

— Что вы хотите этим сказать?! — вскинулся Барнс, и лицо его сразу вытянулось.

— Спокойней, мой друг. Не так громко. Видите ли, Этель, сегодня Джек — я его близкий друг, Барнс, а посему могу величать его, как захочу, — обедал с кузеном Клайвом. Еще там был мосье де Флорак. И вот они пошли вместе с Джеком пройтись, нисколько не догадываясь о его личных делах и не подозревая, что разразится скандал.

— Клянусь, он за это ответит!.. — громогласно восклицает Барнс.

— Несомненно, если вы его попросите, — холодно отзывается Кью, — но не при дамах. Он побоится их напугать. Бедный Джек при дамах тих, как ягненок. Я только что беседовал с французом, — светским тоном продолжает лорд Кью, явно желая придать разговору другой оборот. — "Милорд, — сказал он мне, — нам удалось немного урезонить вашего друга Жака. Он слегка безумен ваш друг Жак. За обедом он выпил чудовищное количество шампанского. А как себя чувствует charmante [114] мисс Клара?" Видите, Барнс, Флорак зовет ее мисс Кларой; в гостиных ее называют леди Кларой, а вы запросто Кларой. Вам повезло, дружище.

— Понять не могу, чего этот чертов щенок, Клайв, вечно суется в наши дела! — не унимался Барнс, по-прежнему кипя бешенством. — Что он толчется в нашем доме?! И зачем он вообще здесь?!

— Ваше счастье, что он здесь, Барнс, — сказал лорд Кью. — Юноша выказал немало ума и характера. Был страшный скандал, но не пугайтесь, теперь все улажено. Улажено, и все могут спокойно лечь спать. Барнсу не придется бежать поутру проламывать голову Джеку Белсайзу. Вы, конечно, разочарованы, мой дуэлянт с Фенчерч-стрит! Сочувствую. Но пойдемте. Как жениху, вам надо, сами понимаете, пойти осведомиться о здоровье la charmante мисс Клары.

— Когда мы вышли из дому, — рассказывал лорд Кью Клайву, — я объяснил Барнсу, что все сказанное мной наверху о примирении было чистой выдумкой и что Джек жаждет его крови и бродит с огромной дубинкой под липами, мимо которых нам надо идти. Вы бы видели, что сталось с беднягой, сэр. Наш милый юноша отшатнулся от меня и сделался желтее сливочного сыра. Потом он проговорил, что ему надо бы вернуться к себе за носовым платком, но я-то знаю, что за пистолетом. Ибо стоило мне сказать: "Джек идет", — как он, вырвав у меня руку, хватался за карман, и так до самого конца аллеи, что ведет к жилищу лорда Плимутрока.

Первые два часа после обморока леди Клары прошли в большой суматохе. Клайв вернулся с Белсайзом к себе в номер, где наш тихий Джей Джей, пользуясь последними лучами солнца, заканчивал этюд, начатый утром. Он тут же обратился в бегство, при виде свирепого незнакомца, чей бледный лик, сверкающие очи, косматая борода, огромные кулаки и непрерывные вздохи и причитания, срывавшиеся с уст, пока он мерил шагами комнату, вполне могли напугать миролюбивого человека. И впрямь, верно, страшен был Джек, когда в сгущающихся сумерках он топал по комнате, то и дело останавливаясь, чтобы выпить невесть какой по счету бокал шампанского, в ярости рычал что-то невнятное и снова кидался на постель Клайва, поникнув головой и твердя прерывающимся голосом: "Бедняжка! Бедняжечка!"

— Если старик пришлет вызов, будете моим секундантом, Ньюком? Когда-то он был человек горячий, а в Шантеклере я видел, как метко он еще стреляет. Вам известно, конечно, в чем дело?

— Я еще ничего толком не знаю, но, кажется, догадываюсь, — с грустью отвечал Клайв.

— Я не могу просить Кью — он из той же семьи; ведь он женится на мисс Ньюком. Не стоит его и просить.

При мысли, что кто-то женится на мисс Ньюком, у Клайва защемило сердце. Он знал это и раньше, — уже с полмесяца, — но тогда принимал это спокойно. Он был рад, что в сгущающемся сумраке нельзя было разглядеть его лица.

— Да ведь и я из той же семьи, — сказал Клайв, — у нас с Барнсом Ньюкомом общий дед.

— Ах да, этот старик, не то банкир, не то ткач. Совсем позабыл!.. — воскликнул бедный Джек, подскочив на постели Клайва. — У них в семействе Ньюкомов-то ни во что не ставят. Прошу прощенья, — закончил он.

Оба замолчали; только огонек Джековой сигары мерцает в темном углу, где стоит хозяйская кровать; Клайв сидит, облокотясь о подоконник и пуская в окно клубы ароматного дыма, а сам не сводит глаз с окон леди Анны Ньюком в соседнем Hotel de Hollande [115]Гостиница "Голландия" (франц.). справа за мостом над бурливой речушкой. В киосках на живописных липовых аллеях мигают фонари. Слышится отдаленный гул голосов; игорный дом сияет огнями; в курзале вечер с танцами, и, когда растворяются двери, оттуда доносятся звуки музыки. А позади, на невысоком холме, в спокойствии замер темный лес, и верхушки елей отчетливо выступают на фоне неба, освещенного серпом луны и трепетными огоньками бесчисленных звезд. Но Клайв не видит ни лесистых холмов, ни ярких звезд; он не думает ни о шумном веселье в курзале, ни о страданиях Белсайза, который находится в двух шагах от него, на его постели. Взгляд его устремлен на одно окно, озаренное красноватым светом лампы, где по временам проплывают легкие тени. Внизу, каждый огонек в каждом киоске горит своим особым светом; в небесах каждая звезда сияет по-своему, и каждое сердце человеческое загорается своими надеждами, пламенеет своими страстями, сжимается от своей боли.

Задумчивость Клайва нарушил слуга, доложивший о приходе виконта де Флорака, и к огонькам двух дымящихся сигар прибавился третий. Белсайз обрадовался приходу Флорака, с которым не раз встречался в злачных местах. "Он-то мне и поможет. Ведь он не раз стрелялся", — думает Джек. Кровь так кипела в жилах бедняги, что для него было бы облегчением, если бы ему немного ее выпустили. Он изложил Флораку свое дело: он ждет вызова от лорда Плимутрока.

— Comment donc?! — восклицает Флорак. — Il y avait donc qelqe chose! Cette pavre petite miss! Vos volez ter le pere, apres avoir delaisse la fille? Cherchez d'atres temoins, monsier. Le Vicomte de Florac ne se fait pas complice de telles lachetes [116]Так вот как?! Значит у вас что-то было с этой бедной маленькой мисс! Вы бросили дочь, а теперь хотите убить отца? Ищите себе другого секунданта, мосье. Виконт де Флорак не согласен участвовать в такой подлости (франц.)..

— Слушайте, Флорак, — говорит Джек, садясь на постели (глаза его мечут молнии), — ей богу, мне так и хочется свернуть вам шею и выбросить вас в окошко. Весь свет, что ли, на меня ополчился? Я, кажется, теряю разум. Если кто-нибудь осмелится подумать дурно об этом ангеле, если кому-нибудь взбредет в голову, что она не так чиста, кротка, добра и беспорочна, как херувимы в небесах, если кто вообразит, что я мог подло ее обидеть, пусть он только покажется мне на глаза! — кричит Джек. — Пусть только явится, черт возьми! Тащите же его сюда, чего там! Ее обидеть!.. И это я-то!.. Нет, я дурак, дурак! Проклятый дурень! Эй, кто там?!

— Кью, — отвечает голос из темноты, где вспыхивает огонек четвертой сигары, и Клайв, убедившись, что все гости в сборе, чиркает спичкой и зажигает свечи.

— Я слышал ваши последние слова, Джек, — без предисловий начинает лорд Кью, — и совершенно с вами согласен. Но зачем вы сюда явились? Какое право имеете вы снова терзать это бедное сердечко и пугать леди Клару своей бородищей? Вы мне обещали не видеться с ней. Вы дали слово джентльмена, когда я ссудил вас деньгами на эту поездку за границу. Черт с ними, с деньгами, — я не про них! Но вы же обещали, что перестанете ее преследовать. Плимутроки уехали из Лондона до вашего возвращения, дальнейшее зависело от вас. И с бедняжкой они поступили мягко и разумно. Не могла же она выйти за такого нищего! А вы вели себя позорно, Чарльз Белсайз. Слышите, трусливо и подло!

— Pst! Nmero dex, voila le mot lache [117]Ну и ну! Его уже вторично обвиняют в подлости (франц.)., - замечает Флорак.

— И не глядите на меня так грозно, — продолжает Кью. — Конечно, вы можете меня побить, если вам вздумается — кулачища у вас здоровые — да это и нетрудно. Но я еще раз повторяю: вы поступили скверно. Вы нарушили слово чести, а нынче сразили леди Клару столь же безжалостно, как если бы подняли на нее руку.

Горячие упреки Кью совсем обескуражили Белсайза. Верзила вскинул руки и уронил их вдоль тела, как побежденный гладиатор, молящий о пощаде. И снова повалился на железную кровать.

— Не знаю, — заговорил он, безостановочно крутя своей огромной лапой медный шарик на спинке кровати. — Не знаю, Фрэнк, что творится на свете и что такое со мной. Нынче я дважды слышал, что я трус, — от вас и от этого коротышки… Уж вы меня простите, Флорак. Не думаю, что очень достойно с вашей стороны бить лежачего. Ну что же, бейте! За меня ведь некому заступиться. Признаюсь, я вел себя как подлец; нарушил обещание — это вы правильно сказали, Фрэнк, дружище, — но я ведь не думал, что ей так тяжко будет меня видеть, — сказал он с рыданием в голосе. — Клянусь… я готов был отдать десять лет жизни, чтобы только взглянуть на нее. Я сходил с ума. Пробовал странствовать, чего только не делал! Был в Эмсе, Висбадене, Бад-Гомбурге, играл, как черт. Когда-то игра меня увлекала, а нынче даже не тянуло к зеленым столам. Я выиграл кучу денег… по крайней мере, для такого бедняка, как я. И все же не мог не вернуться. Не мог. Будь она на Северном полюсе, я и туда, клянусь, последовал бы за ней!

— Чтобы только взглянуть на нее и потешить свои глупые глаза, вы причиняете ей столько мучений? Да ведь это же сущее ребячество! — восклицает Кью, который от природы был очень отзывчив и в действительности принимал близко к сердцу страданья бедняги Джека. — Дайте мне лишь пять минут поглядеть на нее, Кью!.. — умоляющим голосом говорит Белсайз, сжимая руку приятеля. — Всего пять минут!

— Посовеститесь! — восклицает лорд Кью, отнимая руку. — Будьте мужчиной, Джек, хватит хныкать. Вы же не ребенок, который плачет оттого, что ему не дали игрушку. Избавьте бедную девушку от этих мук, подумайте о ней и откажите себе в удовольствии причинять ей липшие терзания и муки.

Белсайз вскочил, глаза его отнюдь не сияли добродушием.

— Хватит с меня этой болтовни! Достаточно меня тут ругали и поносили. Я поступлю так, как сочту нужным. Пойду своим путем, а если кто вздумает мне с помешать, пусть пеняет на себя! — И он принялся крутить свои темно-русые усы таким воинственным видом, словно стоял на ратном поле.

— Что ж, буду пенять на себя, — сказал лорд Кью, — и если я и вправду верно угадал, каким путем вы намерены идти, безумный вы человек, я сделаю все возможное, чтобы вам помешать. Неужто вы решитесь неотступно преследовать свою возлюбленную и явиться перед ней в роли убийцы ее отца, подобно Родриго из французской пьесы? Будь здесь Кочетт, он смог бы защитить сестру; в его отсутствие эту обязанность принимаю на себя я; так вот я объявляю вам, Чарльз Белсайз, при этих джентльменах, что человек, который оскорбляет эту юную леди, навязывает ей свое общество, зная, что доставляет ей только муку, преследует ее по пятам, дав слово чести с ней больше не видеться, не кто иной, как…

— Как кто, милорд?! — восклицает Белсайз, и его грудь начинает тяжело вздыматься.

— Вы сами знаете, — отвечает Кью. — Вы знаете, как называют того, кто обижает беззащитную женщину и нарушает обещание. Считайте, что это слово произнесено, и поступайте, как вздумаете.

— Я должен вам четыре тысячи по векселям, которые вы за меня оплатили, Кью, — говорят Белсайз. — И еще четыре сотни я взял наличными, когда вышел из тюрьмы.

— Вы еще больше оскорбляете меня, упоминая о деньгах! — сердится Кью. — Либо вы завтра же уедете, либо будьте добры назначить мне время и место. Вы не откажете в любезности быть моим секундантом, мистер Ньюком? Мы ведь с вами родня, а сей джентльмен намерен обидеть девушку, которая скоро войдет в нашу семью.

— C'est bien, milord. Ma foi! C'est d'agir en vrai gentilhomme, — бросает восхищенный Флорак. — Tochez-la, mon petit Kio. T as d coer [118]Великолепно, милорд. Ей богу, это поступок настоящего джентльмена. Твою руку, мой маленький Кью. У тебя есть сердце (франц.).. Вы молодец, черт возьми! Храбрый молодец! — и виконт дружески протянул руку лорду Кью.

Намерения его были явно миротворческие. Пожав руку Кью, он обернулся к рослому гвардейцу и, взяв его за лацкан куртки, принялся увещевать.

— Послушайте, mon gros [119]Верзила (франц.)., - начинает он, — нельзя ль гасить ваш пыл без кровопускания? Есть ли у вас пенни за душой? Или вы думаете похитить свою Химену, Родриго, а потом грабить на большой дороге и тем кормиться? Допустим, вы убьете папашу, убьете Кью, убьете ее брата — хороший медовый месяц будет у вашей Химены}

— Да что вы, черт возьми, заладили про каких-то Химену и Родриго! Вы это про что, виконт? — говорит Белсайз, проводя рукой по глазам; он снова стал Джеком Белсайзом. — Кью меня раздразнил, ну я и вышел из себя. Я во французском не силен, но даже я понял, что вы сказали все правильно, черт возьми, и Фрэнк Кью — молодчага. Ведь так вы говорили? Вашу руку, Фрэнк! Да благословит вас бог, старина! И не сердитесь на меня, ведь я чертовски несчастен, право! Эй, да вы что?! — Это относилось к виконту, который, прервав чувствительную речь Джека, кинулся в порыве восторга его обнимать и старался дотянуться до его физиономии, чтобы облобызать ее. Джек под дружный хохот присутствующих стряхнул с себя маленького виконта, — атмосфера разрядилась, и ссоре настал конец.

Смеялись все, в том числе и француз, объяснивший, что готов смеяться, "даже когда сам не знает, над чем". А за сим последовала та часть вечера, когда Клайв, по словам Кью, так хорошо показал себя и спас Барнса от опасности. Говоря по чести, мистер Клайв не сделал и не сказал счетом ничего, но разве мало бывает в нашей жизни минут, когда самое мудрое и благоразумное — воздержаться от слов и поступков?

Флорак, подобно большинству французов весьма умеренно пивший, был наделен отменным аппетитом, дававшим о себе знать, как он любил говорить, по крайней мере, три раза в день. Он предложил поужинать, и бедняга Джек тоже был не прочь закусить, а главное, выпить еще шампанского с зельтерской. ("Пусть тащат шампанское с зельтерской, самое лучшее дело".) На это Клайву нечего было возразить. Ужин был тут же подан, и четверо молодых людей уселись за стол.

Наслаждаясь своими любимыми раками и щедро угощая вкусным соусом и бороду и пальцы, и усы и щеки, Флорак то и дело возвращался к случившемуся, хотя, быть может, лучше было бы о нем позабыть, и весело подшучивал над воинственностью Белсайза.

— А если бы этот petit pretend [120]Женишок (франц.). был здесь, что бы вы с ним сделали, Жак? Съели бы, как этого рака, да? Переломали бы ему кости?

Джек, позабывший долить зельтерской в шампанское, так и вскипел при мысли о встрече с Барнсом Ньюкомом и поклялся, что, попадись ему только на глаза этот ублюдок, живым он не уйдет.

И если бы не Клайв, Барнс тогда же попался бы на глаза своему врагу. После ужина юный Клайв сел у окна выкурить, как обычно, сигару и, разумеется, стал наблюдать за Тем Окном. Он увидел, как перед домом остановился экипаж, из него вышли двое слуг, за ними два джентльмена, и раздался знакомый голос, бранивший форейторов. Клайв, надо отдать ему должное, подавил восклицание, готовое сорваться с уст, и, вернувшись к столу, ни словом не обмолвился о приезде дядюшки с Барнсом ни лорду Кью, ни своему соседу справа — Белсайзу. Бедный Джек был к тому времени сильно пьян, и, когда виконт удалился, наш гвардеец уже клевал носом: он провел без сна всю предыдущую ночь и бог знает сколько еще ночей перед тем. Он, наверно, и не заметил, как ушел француз.

Лорд Кью остался. Он хотел вытащить Джека на прогулку, чтобы с глазу на глаз потолковать с ним и подробнее обсудить их семейную распрю. Но Клайв, улучив момент, шепнул ему:

— Дядюшка с Барнсом приехали — бога ради, не выпускайте Белсайза. Давайте уложим его в постель!

И когда бедняга Джек благополучно заснул у себя в комнате, лорд Кью, на случай, если ему придет в голову прогуляться при луне под окнами своей возлюбленной, тихонько запер его на ключ.