Глава LV. Какой скелет скрывался в чулане у Барнса Ньюкома

Онлайн чтение книги Ньюкомы The Newcomes
Глава LV. Какой скелет скрывался в чулане у Барнса Ньюкома

Смерть леди Кью, разумеется, задержала на время осуществление матримониальных планов, в коих было так заинтересовано семейство Ньюком. Гименей задул свой факел и спрятал его до времени в шкаф, а праздничную шафрановую тунику сменил на подобающие обстоятельствам траурные одежды. Чарльз Ханимен из расположенной по соседству часовни леди Уиттлси произнес по этому случаю проповедь: "Смерть на пиру", каковая пуще обычного потрясла умы и была напечатана отдельным изданием по просьбе некоторых прихожан. Часть его паствы, в особенности же две овечки, чьи стойла были на хорах, с неизменным восторгом внимали свирели этого сладкогласного пастыря.

Быть может, и нам, покуда гроб еще не опустили в могилу, заглянуть в часовню, куда величавые подручные гробовщика перенесли бренные останки нашей возлюбленной сестры, и произнести прощальное слово над сим пышно изукрашенным вместилищем праха? Когда повержена юность и ее розы гибнут в одночасье под косой смерти, даже чужой проникается сочувствием к умершему, подсчитав краткий срок его жизни на могильной плите или прочтя заметку в углу газеты. Тут на нас действует сама сила контраста. Юная красавица, еще вчера веселая и цветущая, дарившая улыбки и принимавшая поклонение, возбуждавшая страсть и сознающая силу своих чар, исполненная законного ликования от своих побед, — кто из нас не встречал таких на жизненном пути? И у кого, скажите, не сожмется от жалости сердце при известии о том, сколь внезапно лишилась она своей красоты, своих удовольствий, своего триумфа, как беспомощно плакала в краткий миг боли, как напрасно молила хотя бы о малой отсрочке в исполнении приговора. Когда же приходит конец долгой жизни и навсегда опускается голова, убеленная сединами, мы, встретив похоронный кортеж, с почтением склоняемся перед пышными гербами и эмблемами, в коих видим символ долгой жизни, мудрости, должного уважения и заслуженного почета, пережитых страданий и совершенных дел. Если покойник богат, то, возможно, это плоды его трудов; гербы же, украшающие теперь его катафалк, получены за ратные подвиги или кропотливый труд. Но дожить до восьмидесяти лет и чтобы смерть настигла тебя среди пляшущих празднолюбцев! Провести на земле почти целый век и уйти в другой мир под игривые звуки мэйфэрских скрипок? Впрочем, наверно, и тут тоже поникли розы, но эти были присланы в картонке из Парижа и выпали из костлявых стариковских пальцев. У иных могил нас обступают незримые толпы льющих слезы и скорбящих; это бедняки, кормившиеся от щедрот покойного; те, кого он благодетельствовал, кому делал добро; толпы друзей, милых сердцу и оплаканных, поднимаются из гроба при звуках колокола, чтобы следовать за погребальными дрогами; усопшие родители ждут в небесах, призывая: "Спеши к нам, дочь наша!"; возвращенные богу дети витают вокруг, подобно херувимам, и лепечут слова привета. Но та, что в этом гробу, упокоилась после долгого и, увы, безотрадного праздника жизни девичества без нежной родительской заботы, супружества без любви, материнства без драгоценных его радостей и печалей, — словом, после восьмидесяти лет одинокой и суетной жизни. Так снимем же шляпы и перед этой, встреченной нами погребальной процессией и подивимся тому, сколь различны жребии детей человеческих и непохожи пути, назначенные им небом.

А теперь оставим с миром этот обтянутый бархатом и разукрашенный фантастическими гербами ящик, в коем покоится тленная оболочка души, представшей на Суд господен. Лучше окинем взглядом живых, обступивших гроб: на благолепном лице Барнса Ньюкома выражение глубокой печали; не лице светлейшего маркиза Фаринтоша неизбывная грусть; на лице лейб-медика ее сиятельства (что приехал в третьей погребальной карете) — соболезнование; а вот на добром лице еще одного из присутствующих отражается подлинное благоговение и безмерная печаль, когда он внимает словам молитвы, читаемой над покойницей. О, великие слова — о какой пылкой вере, славном торжестве героической жизни, смерти, надежде они говорят! Их произносят над каждым, подобно тому, как солнце светит в этом мире и правым и неправым. Все мы слышали их, но на тех похоронах чудилось, будто они падают и ударяются о крышку гроба, словно комья земли.

И вот церемония окончилась, подручные гробовщика вскарабкались на крышу пустого катафалка, в который они уложили покров, подставку и плюмажи; лошади по-, шли рысью, и пустые кареты, символизирующие скорбь друзей покойной, разъехались по домам. От внимания присутствующих не укрылось, что граф Кью почти не разговаривал со своим кузеном, сэром Барнсом Ньюкомом. Его сиятельство вскакивает в кеб и спешит на железнодорожную станцию. Маркиз Фаринтош, очутившись за воротами кладбища, тут же приказывает слуге снять со шляпы "эту штуковину" и возвращается в город, дымя сигарой. Сэр Барнс Ньюком доезжает в экипаже лорда Фаринтоша до Оксфорд-стрит, где берет кеб и отправляется в Сити. Ибо дела есть дела, и они не ждут, как бы велико ни было паше горе.

Незадолго до смерти ее сиятельства мистер Руд (тот самый низенький джентльмен в черном, что ехал в третьей погребальной карете вместе с медиком ее сиятельства) составил духовную, по которой почти все состояние леди Кью отходило ее внучке Этель Ньюком. Кончина леди Кью, разумеется, заставила повременить со свадьбой. Молодая наследница возвратилась к матери на Парк-Лейн. Боюсь, что за траурные ливреи, в которые облачилась прислуга этого дома, было заплачено из денег, хранившихся для Этель у ее брата-банкира.

Сэр Барнс Ньюком, один из попечителей сестриного наследства, конечно, высказал немалое недовольство, ибо за все опекунские труды и заботы бабушка оставила ему лишь пятьсот фунтов; однако он обращался с Этель чрезвычайно учтиво и почтительно: она была теперь богатой наследницей, а через месяц-другой должна была стать маркизой, и сэр Барнс держался с ней совсем по-иному, чем с другими своими родственниками. Если достойный баронет перечил своей маменьке на каждом слове, ничуть не скрывая низкого мнения об ее умственных способностях, то любое замечание сестры он выслушивал с неизменным вниманием, всячески старался развлечь Этель в ее сильном горе, каковое предпочитал не ставить под сомнение, беспрестанно навещал ее и проявлял трогательную заботливость об ее удобстве и благополучии. В те дни моя супруга частенько получала записочки от Этель Ньюком, и дружба между ними заметно окрепла. Лора, по признанию Этель, так отличалась от женщин ее круга, что общество ее доставляло девушке истинное удовольствие. Мисс Этель была теперь сама себе хозяйка, имела свой выезд и что ни день наведывалась в наш маленький домик в Ричмонде. Свидания с чопорными сестрицами лорда Фаринтоша и беседы с его маменькой нисколько не развлекали Этель, и она охотно ускользала от них из-за обычной своей нелюбви к опеке. Она высиживала дома положенные часы, чтобы принять жениха, и хотя куда более сдержанно говорила с Лорой о нем, нежели о будущих золовках и свекрови, я легко угадывал по сочувственному выражению, какое появлялось на лице моей жены после визитов ее молодой подруги, что миссис Пенденнис не ждет для нее счастья от этого брака. Однажды, по настоянию мисс Ньюком, я привез жену в гости на Парк-Лейн, и там нас застал маркиз Фаринтош. Я, правда, и раньше встречался с его светлостью, но тем не менее знакомство наше нисколько не продвинулось после того, как мисс Ньюком официально представила нас ему. Он хмуро глянул на меня, и на лице его отразилось все, что угодно, кроме дружелюбия, каковое, разумеется, не увеличилось, когда Этель стала упрашивать приятельницу положить шляпку на место и не спешить с отъездом. Назавтра она явилась к нам с визитом, пробыла дольше обычного и отбыла лишь поздно вечером вопреки неучтивым уговорам моей супруги воротиться домой вовремя.

— Ручаюсь, что она пришла к нам назло жениху, — заявляет проницательная миссис Лора. — Без сомнения, они вчера после нашего ухода повздорили из-за нас с лордом Фаринтошем.

— Препротивный юнец! — вырывается из уст мистера Пенденниса вместе с клубом дыма. — Отчего он так нагло держится с нами?

— Он, наверное, считает нас сторонниками того — другого, — говори? миссис Пенденнис; она улыбается и потом со вздохом добавляет: — Бедняжка Клайв!

— Вы когда-нибудь беседуете с ней о Клайве? — осведомляется муж.

— Никогда. Так, разок-другой, вспомним мимоходом, где, мол, он сейчас, только и всего. Это у нас запретная тема. Этель часто разглядывает его рисунки в моем альбоме (Клайв рисовал там нашего малютку и его маменьку в разных видах), всматривается в сделанный им карандашный портрет отца, но о нем самом не говорит ни слова.

— Что ж, это к лучшему, — замечает мистер Пенденнис.

— Наверно, — со вздохом отзывается Лора.

— Или ты думаешь, Лора, — продолжает ее муж, — что она…

Что хотел сказать мистер Пенденнис? Но Лора, конечно, поняла мужа, хотя, поверьте, он так и не докончил начатой фразы, и тотчас же ответила:

— Да. По-моему, да… Бедный мальчик! Только теперь все, конечно, позади. Этель светская женщина, с этим ничего не поделаешь, но все же у нее достаточно твердый характер, и если она решила побороть свою сердечную склонность, ручаюсь, она с этим справится и будет лорду Фаринтошу хорошей женой.

— С тех пор как полковник поссорился с сэром Барнсом, наш друг-банкир перестал звать нас в гости, — говорит мистер Пенденнис, естественно переходя от мисс Ньюком к ее любезному братцу. — Леди Клара больше не шлет нам визитных карточек. Я начинаю все чаще подумывать — не забрать ли мне свои деньги из их банка.

Лора, ничего не смыслившая в финансовых делах, не поняла всей иронии моих слов, однако лицо ее сразу же приняло то суровое выражение, какое неизменно появлялось на нем, когда речь заходила о семье сэра Барнса, и она сказала:

— Право же, милый Артур, я только рада, что леди Клара больше не присылает нам своих приглашений. Ты отлично знаешь, почему они мне неприятны.

— Почему?

— О, малыш плачет! — восклицает Лора (Лора, Лора, как можешь ты столь беззастенчиво обманывать мужа!), и она покидает комнату, так и не изволив ответить на мой вопрос.

А теперь отправимся ненадолго в расположенный на севере Англии город Ньюком, и, возможно, мы найдем тут ответ на вопрос, с которым только что тщетно обращался к жене мистер Пенденнис. В мои планы не входит описывать сей великий и процветающий город, а также фабрики, коим он обязан своим благосостоянием; я хочу лишь познакомить вас с теми из его обитателей, кто имеет касательство к истории семьи, достославное имя которой снабдило заглавием нашу книгу.

Так вот, на предшествующих страницах ничего пока что не сообщалось о мэре города Ньюкома, о его муниципалитете, его финансистах и промышленниках, чьи предприятия расположены в самом городе, а роскошные виллы за его дымными пределами; о тех, кто может отвалить тысячу гиней за какую-нибудь статую или картину и в любой день выпишет вам чек на сумму вдесятеро большую; о людях, которые, когда речь заходит о сооружении монумента королеве или герцогу, едут в мэрию и подписываются каждый на сто, двести или триста фунтов (особливо же, если соседствующий с ними Фьюком уже ставит монумент тому же герцогу или королеве). Не о них, не о здешних магнатах был мой рассказ, а о скромной тамошней жительнице Саре Мейсон с Джубили-роу, о преподобном докторе Балдерсе, местном викарии, об аптекаре мистере Вайдлере, булочнике мистере Даффе, о Томе Поттсе, бойком репортере из "Ньюком индепендента", и, наконец, о мистере Бэттерсе, эсквайре, владельце упомянутой газеты, словом, о тех, кто уже имел или будет иметь отношение к нашим друзьям. Это от них нам предстоит узнать некоторые подробности относительно семейства Ньюком, свидетельствующие о том, что у этих господ, как и у прочих смертных, были в чуланах свои скелеты.

Так как же мне лучше преподнести вам эту историю? Если вы, почтенные матроны, не хотите, чтобы ваши дочери знали, что у плохих мужей бывают плохие жены; что брак без любви не сулит счастья; что мужчины, коим невесты по чужой воле клянутся в любви и повиновении, порой оказываются эгоистичны, лживы и жестокосердны; что женщины забывают обеты, приносимые не от сердца, — так вот если вы не хотите слышать про все это, мои любезные читательницы, захлопните книгу и пошлите за другой. Изгоните из дома газеты и закройте глаза на правду, вопиющую правду жизни со всеми ее пороками. Разве по земле ходят только Дженни и Джессами и любовь — это игра мальчиков и девочек, которые дарят друг другу сласти и пишут нежные записочки? Разве жизнь кончается, когда Дженни и Джессами вступают в брак, и после этого уже не бывает испытаний, печалей, борений, сердечных мук, жестоких соблазнов, погибших надежд и укоров совести, страданий, которые нужно вынести, и опасностей, которые нужно превозмочь? Когда мы с вами, друг мой, вместе с чадами нашими преклоняем колени перед всевышним и молим его о прощении для несчастных грешников, должно ли нашим детям считать, будто все это лишь проформа и слова эти относятся не к нам, а к париям, возможно, сидящим на задних скамьях, или к шалунам, играющим в церковном дворе? Или они не должны знать, что и мы совершаем ошибки и всем сердцем просим господа избавить нас от искушения? Если им не тоже это знать, посылайте их в церковь отдельно, без вас. Молитесь в одиночестве; но если вы не одержимы гордыней, смиренно преклоните при них колени, покайтесь в своих прегрешениях и попросите бога быть милосердным к вам, грешному.

Как только Барнс Ньюком принял бразды правления в доме своих предков и улеглась его скорбь об усопшем отце, он приложил все усилия к тому, чтобы снискать доверие влиятельных соседей и добиться популярности в избирательном округе. Он устраивал роскошные приемы для горожан и окрестного дворянства и даже пытался примирить эти два враждующих сословия. Он всячески заигрывал и с органом оппозиции "Ньюком индепендент", и с газетой "Ньюком сентинел", которая с давних пор была верной сторонницей "синих". Он приглашал к обеду сектантских проповедников и низкоцерковников, а равно и главу местных ортодоксов, доктора Балдерса, и его клир. Прочитал публичную лекцию в городском Атенеуме, каковая, по общему признанию, была весьма занимательной и удостоилась похвал как в "Сентинеле", так и в "Индепенденте". Разумеется, он внес деньги на монумент, воздвигаемый ньюкомцами, и на всякие богоугодные дела, ради которых усердствовали почтенные низкоцерковники, и на устройство скачек (ибо молодые фабриканты города Ньюкома были столь же привержены спорту, как и все северяне), на больницу, народную читальню, на реставрацию стены алтаря и большого витража в старой ньюкомской церкви (настоятель преподобный Дж. Балдерс), — словом, выложил уйму денег за право представлять в парламенте родной город, или, как величал его сэр Барнс в предвыборных речах, "колыбель предков и гнездилище рода", хотя сам он, между прочим, родился в Клепеме.

Леди Клара была плохой помощницей этому молодому политическому деятелю в его посягательствах на симпатии Ньюкома и его обитателей. С тех пор как она вышла за Барнса, ее словно придавила какая-то тяжесть. Пока был жив сэр Брайен, она еще улыбалась и шутила, и беседовала довольно мило и приятно; такой она оставалась и теперь в дамском обществе, когда с ней не было Барнса. Но стоило ему присоединиться к гостям, и все замечали, как жена его тут же замолкала и тревожно поглядывала на него, прежде чем открыть рот. Она начинала запинаться, глаза ее наполнялись слезами, ее и без того слабый ум совсем испарялся в присутствии мужа; он злился и пытался скрыть свой гнев под насмешкой, а то порой терял терпение и разражался бранью, и тогда Клара, всхлипнув, выбегала из комнаты. Весь Ньюком знал, что Барнс застращал жену.

Однако ньюкомцам было известно о Барнсе и кое-что похуже этого. Или вы думаете, что маленькая заминка, произошедшая у него на свадьбе, осталась неизвестной в Ньюкоме? Его жертва была местной жительницей, а помолвленный с нею парень работал на ньюкомской фабрике. В молодые годы, наезжая в Ньюком, Барнс охотно проводил время с такими молодыми кутилами, как Сэм Джоллимен (фирма "Братья Джоллимен и Боучер"), Боб Гомер (транспортная компания графства), Эл Раккер (чей папаша однажды выложил за сына восемнадцать тысяч фунтов, когда на скачках выиграл Томагавк) и с прочей развеселой компанией, о которой (особливо же о Барнсе) ходило множество разных рассказов. Почти все эти господа теперь перебесились и стали солидными дельцами. Эл, как известно, остепенился и составил себе состояние на хлопке. Боб Гомер возглавил банк, а что до Сэма Джоллимена, так миссис С. Дж. приняла все меры к тому, чтобы он больше не сорвался с цепи: она даже не разрешала ему сыграть партию на бильярде или отобедать где-нибудь без нее… Я бы мог сообщить вам и другие любопытные подробности о жизни ньюкомской аристократии, не будь мы преимущественно заняты судьбой лишь одного почтенного семейства.

Все старания Барнса завоевать популярность ни к чему не приводили, отчасти по его собственной вине, отчасти же потому, что такова уж природа людей, а в данном случае — ньюкомцев: никак им не потрафишь! К примеру, он дал объявление в "Индепенденте" — глядишь, уже недоволен "Сентинел", верный оплот "синих". Или, допустим, он попросил сектантского проповедника мистера Ханча произнести послеобеденную молитву, тогда как предобеденную молитву читал доктор Балдерс — и вот в обиде и Ханч и Балдерс. Он пожертвовал на скачки — какой еретик! На миссионеров — какой ханжа! Но главное зло заключалось в том, что Барнс, будучи молод и невоздержан на язык, не мог утерпеть, чтобы об одном не сказать за спиной, что он "полный идиот", о другом — что он "старый осел", и прочее, и эти резкие слова в одну минуту сводили на нет действие денег, дюжины обедов, бесчисленных комплиментов и месяцами расточаемых улыбок.

Теперь он стал умнее. Он гордится своим именем и происхождением и считает Ньюком чуть ли не своей вотчиной. Но представлять Ньюком в парламенте, говорит он, его папенька вздумал напрасно.

— Никогда, черт возьми, не соглашайтесь быть депутатом от округа, который лежит за воротами вашего парка, — говорит нынче сэр Барнс, — а главное, не старайтесь угодить соседям, провались они все к черту! Терпеть их не могу, сэр. Лучше держитесь понезависимей и покажите им свою силу. С тех пор как я прошел в парламент от другого округа, мои текущие расходы сильно сократились. Я не хожу теперь ни в Высокую, ни в Низкую церковь, не даю ни шиллинга на эти чертовы скачки, распроклятые даровые обеды и разных злосчастных миссионеров. Я наконец обрел покой.

Итак, несмотря на все свои денежные взносы и заигрывания с ньюкомцами разных сословий, сэр Барнс Ньюком не пользовался у них популярностью; враги у него имелись во всех партиях, а вот надежных друзей не было и в своей. Трудно было сыскать человека, который не подозревал бы, что Барнс насмехается над ним. И Балдерс, местный проповедник, и Холдер, ратовавший за избрание Барнса, и все ньюкомское общество в целом (дамы еще больше, чем мужчины) ощущали какую-то тревогу от его подозрительной любезности и успокаивались лишь после его ухода. Люди чувствовали, что это не мир, а только перемирие, и постоянно ждали возобновления войны. Когда на рынке он поворачивался к ним спиной, они испытывали облегчение, а проходя мимо ворот его парка, бросали на них отнюдь не дружественные взгляды.

Все, что делалось за этими стенами, было хорошо известно многим. Сэр Барнс покрикивал на прислугу, и, конечно, его прекрасно обслуживали, но при этом весьма недолюбливали. Дворецкий водил дружбу с Тэплоу; у экономки тоже имелась подружка в городе, а именно — миссис Тэплоу из "Королевского Герба"; один из грумов Ньюком-парка захаживал к горничной миссис Балдерс; и всякая отлучка из дому, всякий визит соседей, слезы, ссоры, гости из Лондона, словом, вся жизнь обитателей Ньюком-парка тут же становилась достоянием округи. Аптекарь, воротившись из поместья, рассказывал ужасную историю. Его позвали к леди Кларе, когда у той была страшная истерика. На лице ее милости был синяк, а когда к ней приблизился сэр Барнс (он все время присутствовал ни на минуту не оставлял их), она взвизгнула и стала кричать, чтобы он не подходил к ней. Мистер Вайдлер не удержался и рассказал об этом миссис Вайдлер, а та под большим секретом поделилась с несколькими своими приятельницами. Вскоре сэра Барнса с леди Кларой видели в городе, где они, мило беседуя, делали какие-то покупки; гости, обедавшие в замке, утверждали, что, по-видимому, баронет в полном мире с супругой; однако история о разбитой щеке запала кое-кому в память, и на нее, как на все подобные истории, не замедлили нарасти сложные проценты.

Ну, скажем, поссорились люди и помирились; а то и не домирились, а только делают вид, будто у них тишь да гладь, говорят друг другу "милочка" и "дружок" и придают своему лицу любезное выражение специально для Джона, который входит с ведерком угля как раз, когда они лаются и грызутся, или произносит: "Кушать подано!" — в самую ту минуту, что они готовы уже вцепиться друг другу в глотку. Допустим, женщина очень несчастна и все же улыбается и не выказыввет своего горя.

— И прекрасно, — скажут ее благоразумные друзья и прежде всего мужнины родственники. — Вы достаточно знаете приличия, дорогая, чтобы не проявлять горя перед людьми, особенно же — перед бесценными малютками.

Словом, ваш долг — лгать. Лгите друзьям, лгите себе, если можете, лгите своим детям.

Какой женщине пошло на пользу это навязанное ей притворство? Или вы полагаете, что, научившись скрывать за улыбкой обиду, она ограничится подобным притворством? Бедная леди Клара! Думается, и вам могла бы выпасть доля посчастливей той, какой вы удостоились. И еще мне кажется, что в вашем любящем и бесхитростном сердце никогда бы не поселилась ложь, если бы вам позволено было отдать его своему избраннику. Но вы оказались во власти человека, который своим жестоким и презрительным обращением поверг вас в трепет; вы боялись поднять глаза, чтобы не встретить его издевательского взгляда; его мрачное равнодушие убивало всякую радость. Представьте себе растеньице, нежное и хрупкое от природы, но способное расцвести пышным цветом и тешить наш взор удивительными цветами, если только ему будет суждено попасть в теплый климат и заботливые руки; или молодую девушку, взятую из родительского дома суровым властелином, чьи ласки не менее оскорбительны, чем безразличие; отныне ее удел — жестокое обращение, томительное одиночество и горькие, горькие воспоминания. Теперь представьте себе, как тирания рождает в ней притворство, и тогда поспешим нанять адвоката, который уж распишет перед британским судом обиды оскорбленного супруга и терзания его кровоточащего сердца (если только мистера Златоуста не перехватит другая сторона) и сумеет убедить слушателей, что в лице потерпевшего оскорблено все общество. Так утешим же этого мученика крупной суммой за нанесенный ему ущерб, а женщину — виновницу всего — выведем на площадь и побьем камнями.


Читать далее

Глава I. Увертюра, после которой открывается занавес и поют застольную песню 22.02.16
Глава II. Бурная юность полковника Ньюкома 22.02.16
Глава III. Шкатулка со старыми письмами 22.02.16
Глава IV, в которой автор возобновляет знакомство со своим героем 22.02.16
Глава V. Дядюшки Клайва 22.02.16
Глава VI. Братья Ньюком 22.02.16
Глава VII, в которой мистер Клайв покидает школу 22.02.16
Глава VIII. Миссис Ньюком у себя дома. (маленькая вечеринка) 22.02.16
Глава IX. У мисс Ханимен 22.02.16
Глава X. Этель и ее родня 22.02.16
Глава XI. У миссис Ридди 22.02.16
Глава XII, в которой всех приглашают к обеду 22.02.16
Глава XIII, в которой Томас Ньюком поет последний раз в жизни 22.02.16
Глава XIV. Парк-Лейн 22.02.16
Глава XV. Наши старушки 22.02.16
Глава XVI, в которой мистер Шеррик сдает дом на Фицрой-сквер 22.02.16
Глава XVII. Школа живописи 22.02.16
Глава XVIII. Новые знакомцы 22.02.16
Глава XIX. Полковник у себя дома 22.02.16
Глава XX, содержащая еще некоторые подробности о полковнике и его братьях 22.02.16
Глава XXI. Чувствительная, но короткая 22.02.16
Глава XXII, описывающая поездку в Париж, а также события в Лондоне, счастливые и несчастные 22.02.16
Глава XXIII, в которой мы слушаем сопрано и контральто 22.02.16
Глава XXIV, в которой братья Ньюком снова сходятся в добром согласии 22.02.16
Глава XXV, которую читателю предстоит провести в трактире 22.02.16
Глава XXVI, в которой полковник Ньюком продает своих лошадей 22.02.16
Глава XXVII. Юность и сияние солнца 22.02.16
Глава XXVIII, в которой Клайв начинает знакомиться с жизнью большого света 22.02.16
Глава XXIX, в которой Барнс предстает в роли жениха 22.02.16
Глава XXX. Отступление 22.02.16
Глава XXXI. Ее светлость 22.02.16
Глава XXXII. Сватовство Барнса 22.02.16
Глава XXXIII. Леди Кью на конгрессе 22.02.16
Глава XXXIV. Завершение Баденского конгресса 22.02.16
Глава XXXV. Через Альпы 22.02.16
Глава XXXVI, в которой мосье де Флорак получает новый титул 22.02.16
Глава XXXVII, в которой мы возвращаемся к лорду Кью 22.02.16
Глава XXXVIII, в которой леди Кью оставляет своего внука почти в полном здравии 22.02.16
Комментарии
Анатомия буржуазной респектабельности 22.02.16
Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром. Книга вторая
Глава XXXIX. Среди художников 22.02.16
Глава XL, в которой мы возвращаемся на Рима на Пэл-Мэл 22.02.16
Глава XLI. Старая песня 22.02.16
Глава XLII. Оскорбленная невинность 22.02.16
Глава XLIII, в которой мы возвращаемся к некоторым нашим старым друзьям 22.02.16
Глава XLIV, в которой мистер Чарльз Ханимен предстает перед нами в выгодном свете 22.02.16
Глава XLV. Охота на крупного зверя 22.02.16
Глава XLVI. Hotel de Florac 22.02.16
Глава XLVII, содержащая несколько сцен из маленькой комедии 22.02.16
Глава XLVIII, в которой Бенедикт предстает перед нами женатым человеком 22.02.16
Глава XXIX, содержащая еще, по крайней мере, шесть блюд и два десерта 22.02.16
Глава L. Клайв в новом обиталище 22.02.16
Глава LI. Старый друг 22.02.16
Глава LII. Фамильные тайны 22.02.16
Глава LIII, в которой между родственниками происходит ссора 22.02.16
Глава LIV. с трагическим концом 22.02.16
Глава LV. Какой скелет скрывался в чулане у Барнса Ньюкома 22.02.16
Глава LVI. Rosa quo locorum sera moratur 22.02.16
Глава LVII. Розбери и Ньюком 22.02.16
Глава LVIII. Еще одна несчастная 22.02.16
Глава LIХ, в которой Ахиллес теряет Брисеиду 22.02.16
Глава LX, в которой мы пишем письмо полковнику 22.02.16
Глава LXI, в которой мы знакомимся с новым членом семейства Ньюком 22.02.16
Глава LXII. Мистер и миссис Клайв Ньюком 22.02.16
Глава LXIII. Миссис Клайв у себя дома 22.02.16
Глава LXIV. Absit omen 22.02.16
Глава LXV, в которой миссис Клайв получает наследство 22.02.16
Глава LXVI, в которой полковнику читают нотацию, а ньюкомской публике — лекцию 22.02.16
Глава LXVII. Ньюком воюет за свободу 22.02.16
Глава LXVIII. Письмо и примирение 22.02.16
Глава LXIX. Выборы 22.02.16
Глава LXX. Отказ от депутатства 22.02.16
Глава LXXI, в которой миссис Клайв Ньюком подают экипаж 22.02.16
Глава LXXII. Велизарий 22.02.16
Глава LXXIII, в которой Велизарий возвращается из изгнания 22.02.16
Глава LXXIV, в которой Клайв начинает новую жизнь 22.02.16
Глава LXXV. Торжество в школе Серых Монахов 22.02.16
Глава LXXVI. Рождество в Розбери 22.02.16
Глава LXXVII, самая короткая и благополучная 22.02.16
Глава LXXVIII, в которой на долю автора выпадает приятное поручение 22.02.16
Глава LXXIX, в которой встречаются старые друзья 22.02.16
Глава LXXX, в которой полковник слышит зов и откликается "Adsum" 22.02.16
Комментарии 22.02.16
Глава LV. Какой скелет скрывался в чулане у Барнса Ньюкома

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть