Онлайн чтение книги Ночная птица The Night Bird
Глава 3

– Пошли, Шак, – сказал Фрост.

Он подхватил кота под теплое пузо и поднялся на крыльцо дома, стоявшего на Рашн-Хилл, в конце тупиковой Грин-стрит. Именно в этом оштукатуренном и покрашенном в коричневый цвет двухэтажном особняке они с Шаком и жили. Из окон открывался вид на миллион долларов – на Залив. Из-за темной мебели в стиле барокко создавалось впечатление, будто дом обставляла престарелая дама с европейскими вкусами. Так и было на самом деле.

У Фроста от усталости слипались глаза. Было четыре утра. Он не стал включать люстру, так как через огромное, во всю стену окно света в помещение проникало достаточно. Истон был голоден; за последние восемнадцать часов он не ел ничего, кроме хот-дога в «Москоне-центре». Утром, когда полицейский уходил на работу, в холодильнике было пусто, но сейчас он все равно прошел на кухню и открыл дверцу. И усмехнулся, увидев четыре серебристые коробочки, прикрытые алюминиевой фольгой.

Гуманитарная помощь.

Его брат Дуэйн был на пять лет старше и работал шеф-поваром. Девять месяцев назад он купил фургончик, в котором готовят и продают еду, и теперь в обеденное время и по вечерам его можно было найти в районе к югу от Маркет-стрит. Дуэйн практически жил в фургоне, но раз или два в неделю все же находил время, чтобы сгрузить остатки в холодильник Фроста. Брат знал, что, предоставленный самому себе, Истон будет сидеть на полуфабрикатах – пирожках и макаронах с сыром.

Детектив снял фольгу и обнаружил в коробочках корейское кимчи пулькоги; в оставшихся двух были манты. Прихватив вилку, он перенес еду на массивный обеденный стол и съел все, не разогревая. Шак запрыгнул на стол и терся об руку хозяина до тех пор, пока тот не позволил ему слизать с вилки несколько капель от соуса пулькоги.

За окном по мере приближения к береговой линии уличное освещение редело и в конечном итоге уступало место мраку морской воды. Фрост жил в Сан-Франциско с самого рождения. Из Калифорнии он выезжал дважды и оба раза не мог дождаться возвращения домой. Когда живешь в раю, любая поездка куда-либо кажется скучной. Ему до сих пор с трудом верилось в то, что родители решили переехать из Калифорнии в пекло Аризоны, однако он знал, что на этот шаг их подвигли иные причины, а не нелюбовь к городу.

Большой обеденный стол, за который могло усесться десять человек, служил Фросту и рабочим столом. Сейчас он был завален бумагами. Еще на нем стояли фотографии. Семейные. Родители. Он и Дуэйн. Их сестра Кейти, гримасничающая в камеру на стадионе во время игры «Джайантс»[2]Имеется в виду бейсбольный клуб «Сан-Франциско Джайантс».. Это был ее последний снимок. Он напомнил Фросту о том, что близится день рождения Кейти. Они с Дуэйном обычно отмечали его вместе.

У той девушки с моста, у Люси, было много общего с Кейти. Она выглядела такой же свежей и милой. И вид у нее был такой же растерянный, словно она впервые в городе. И голоса у них звучали похоже, причем настолько, что если б он закрыл глаза, то мог бы без труда вызвать из памяти образ Кейти. Сейчас это было не таким уж легким делом…

Открытый «Макбук» спал, и, поев, Фрост вывел компьютер из режима ожидания. Экран засветился белым. Истон сходил на кухню и вернулся с бутылкой «Сьерра-Невада пейл эль». Потягивая пиво, он водил указательным пальцем по сенсорной панели и наконец нашел нужное ему видео.

Детектив уже десятки раз просматривал этот семиминутный ролик, кадр за кадром. Поэтому смотреть его сейчас смысла особого не было. Фрост прибавил громкости.

«Майк и Эвелин! Можете ли вы поверить в то, что отныне вы семейная пара?»

На видео, снятом «Айфоном» с расстояния вытянутой руки, появилось два непропорционально огромных лица. Щеки разрумянились от шампанского. Фросту были отлично видны ноздри и даже кусочки салата, застрявшие между зубов. На заднем плане диджей поставил ритмичную песню Блейка Шелтона. Был слышен звон бокалов, стук столовых приборов, гул голосов и смех гостей. Фрост столько раз смотрел это видео, что даже смог воссоздать все разговоры.

В надежде, что кто-то в зале сказал нечто, что могло бы объяснить случившееся.

Истон знал имена пары из видео, так как допрашивал обоих. Это были Джефф и Сэнди Барклай. Джефф приходился жениху двоюродным братом. Ни один из них не знал гостью по имени Моника Фарр. Она не имела никакого отношения к счастливым новобрачным; на торжество ее в последнюю минуту пригласил один из шаферов. Он познакомился с ней в химчистке за две недели до свадьбы и позвал ее с собой по чистой случайности. И именно из-за этой случайности девушка оказалась на торжественном приеме в честь бракосочетания Майкла Слоуна и Эвелин Арчер-Слоун. Она не была знакома ни с кем из присутствовавших.

«Классная вечеринка, ребята!» – заорал в камеру Джефф Барклай.

«А салат из киноа – просто пальчики оближешь!» – вторила ему жена, Сэнди.

Фрост хмыкнул. Ну разве какое-нибудь событие в Сан-Франциско может считаться полным без киноа? И органической капусты, естественно?

«Следующая остановка – медовый месяц! – вопил Джефф. – Аруба-мама! Секс на пляже, я правильно говорю?»

«Джефф, ш-ш!» – осадила его жена.

«Да ладно тебе, это же их медовый месяц. Помнишь нас? Я думал, что та кровать в Париже нас не выдержит!»

«Ш-ш-ш!» – снова сказала Сэнди и поцеловала мужа в губы, при этом камера дернулась, и они пропали из объектива, а когда появились, то оба были взъерошены и улыбались.

Фрост слышал музыку на заднем фоне. Блейк уже не звучал. Диджей перешел к нежным мелодиям семидесятых. Гости громко упрашивали Майка и Эвелин потанцевать и разразились радостными возгласами, когда молодожены вышли на танцплощадку.

«Я люблю вас, ребята!» – закричал Джефф.

«Ой, смотри, они танцуют! Быстро снимай их, поворачивай камеру!»

Джефф какое-то время вертел в руках свой смартфон, изображение то попадало в фокус, то расплывалось, и Фрост увидел смутные очертания черных туфель Джеффа. Когда тот снова поднял камеру, изображение задергалась, как будто у Джеффа не получалось держать камеру неподвижно. Истон увидел Пальмовый зал в Киноцентре. Белые колонны были увиты орхидеями. Между столами блестел паркет. Гости ели десерт и пили вино, пары – черные костюмы и вечерние платья – покачивались на танцплощадке. Он увидел, как Майкл Слоун, одетый в серый смокинг, обнимает Эвелин Арчер-Слоун в белом подвенечном платье с обнаженными плечами. Танцорами они были неважными, но в ритм попадали; оба лучились от счастья и прижимались друг к другу. То был их праздник.

Джефф Барклай дал изображение пары крупным планом.

Фрост поджал губы. Он знал, что последует дальше.

За пределами изображения Истон услышал женский крик. Вообще криков и шума было много – кто-то хихикал, кто-то визжал, кто-то хохотал. Но вот такой крик, как этот, Фрост слышал впервые – этот крик будто шел из глубины бездны, оттуда, где смерть предпочтительнее жизни. Он увидел, как Майкл и Эвелин разомкнули объятия и повернулись туда, откуда донесся крик.

По губам Эвелин он прочитал:

«Кто это?»

Услышал голос Сэнди Барклай:

«О господи! В чем дело?»

Крик перешел в вой банши[3]Банши (бэнши) – особая разновидность фей в ирландском и шотландском фольклоре; издает пронзительные вопли, предупреждающие кого-либо о его близкой кончине., но музыка продолжала играть как ни в чем не бывало. Диджей тоже был шокирован, причем настолько, что не сообразил выключить свою систему. Винные бокалы и фужеры для шампанского сыпались на пол и разбивались на мелкие осколки, когда гости вскакивали со своих мест. Грохотали упавшие стулья. Камера, дергаясь, переместилась на молодую рыжеволосую женщину в изумрудном платье с низким вырезом.

Моника Фарр.

Фрост остановил видео и вгляделся в ее лицо. Он видел и другие фотографии Моники – счастливой, улыбающейся. В отпуске. На выпускном. Но этот застывший кадр кардинально отличался от тех снимков. Даже будучи не в фокусе, выхваченная объективом на короткое мгновение, девушка всем своим видом напоминала загнанное животное. Ее глаза были широко открыты, взгляд – безумен. По словам шафера, приведшего ее на прием, до того момента она была абсолютно нормальной. Расстройство случилось неожиданно. На середине фразы.

Точно так же, как у Бринн Лэнсинг.

Фрост снова запустил видео. Моника схватила со стола свою сумочку и стала рыться с ней. Вдруг в зале раздались полные ужаса крики. Фрост увидел что-то темное в руке Моники, потом услышал:

«Пистолет!»

«У нее пистолет!»

Гости бросились врассыпную. Смартфон, продолжая снимать, упал на пол, и теперь в объектив попадали лишь потолок и полосы подсветки. Фрост услышал звуки, характерные для паники – топот ног, грохот падающих столов, – потом прозвучал выстрел, и раздался звон разбитого стекла, когда пуля попала в огромное, во всю стену окно. Кто-то завопил громче остальных – это снова была Моника Фарр, – а затем новый выстрел оборвал этот вопль: пуля вошла в голову Моники под левым ухом, разворотила мозг и, пробив череп, застряла в потолке.

Тело упало с глухим стуком. Фрост услышал шепот. Плач. Ошеломленное бормотание. Все случившееся заняло каких-то тридцать секунд.

Истон свернул файл и закрыл компьютер.

За два месяца, миновавших со смерти Моники Фарр, он переговорил со всеми, кто когда-либо появлялся в жизни девушки. Это ничего не дало. Детектив не обнаружил ни доказательств, что она принимала наркотики. Ни признаков депрессии. Ни случаев странного поведения. Моника была не замужем, в свои двадцать семь она жила с родителями в обычном городском доме недалеко от озера Мерсед и работала менеджером по маркетингу в одной бухгалтерской фирме в центре. Родители не знали, где и как ей удалось раздобыть пистолет. Вскрытие не выявило никаких отклонений, никаких новообразований, давивших на мозг, никаких инородных субстанций в кровеносной системе – в общем, ничего, что могло бы вызвать галлюцинации.

Фрост так и не смог найти какое-либо объяснение тому, зачем Моника Фарр выстрелила себе в голову на свадебном приеме.

Точно так же и у Бринн Лэнсинг не было никаких причин погибать при падении с моста.

Однако же полицейский был уверен, что эти два случая связаны.

Фрост встал из-за стола. Нужно поспать хотя бы пару часов. Насвистывая какую-то песенку, он поднялся в спальню. Раздевшись, бросил одежду в гардеробную, а потом включил свет и увидел на белом ковре бледно-розовые следы от пятен крови. Он уже пытался их вывести. Ничего не получилось. Потом Истон неделями обходил их по большому кругу, направляясь к кровати. Сейчас же ему было на все наплевать. Он прошел по пятнам, как будто они были частью рисунка.

Но в свою двуспальную кровать Фрост не лег, а, прихватив подушку, спустился в гостиную и устроился на обитом твидом диване возле окна. Диван выпадал из общего стиля, так как это был единственный предмет мебели во всем доме, принадлежавший именно Фросту. Он заснул, уткнувшись лицом в подушку; одна рука свесилась до пола. Шак запрыгнул ему на спину и свернулся клубочком на шее. Через несколько секунд он тоже спал.