Онлайн чтение книги Ночной гость The Night Guest
3

Дом принял Фриду, он открылся ей. Рут, сидя в кресле, наблюдала за этим превращением. Книжные шкафы с облегчением вздохнули, когда Фрида вытерла с них пыль и расставила книги. Кабинет избавился от копившихся годами бумаг Гарри. Рут никогда не ела таких чудесных апельсинов, как те, что приносила Фрида в маленькой плетеной сумке. Каждое утро дом, апельсины и Рут ждали появления Фриды, приезжавшей в золотом такси, а после ее ухода погружались в тишину облегчения и сожаления. Рут обнаружила, что с нетерпением ждет нарушения своей привычной жизни. Ее даже слегка огорчило, что она сдалась так быстро.

Но Фрида была великолепна. Начать с того, что каждый раз ее волосы были уложены по-новому: завиты, распущены, покрыты лаком, заплетены в косички. Каждое утро незадолго до девяти Рут распахивала дверь в гостиную, которую тщательно закрывала на ночь, и подходила к окну, чтобы увидеть появление Фриды из такси. Ее волосы то были уложены в замысловатую прическу, то падали прямыми прядями на плечи. Иногда они меняли цвет. Однажды Фрида появилась с такими светлыми волосами, что голова перестала подходить к ее могучему телу. В то утро она казалась немного утомленной. Она первым делом приготовила себе чашку чая и уселась на ступеньку заднего крыльца с видом роскошной крашеной блондинки. Из-за резкого химического запаха кошки старались держаться от нее подальше. Платиновый цвет продержался всего несколько дней, затем он превратился в желтый, отливавший медью, а тот в свою очередь сменился цветом пшеницы, более изысканным и в то же время более детским. На смену белокурому пришел рыжий, затем цвет красного дерева и, наконец, блестящий иссиня-черный и вновь каштановый, готовый повторить весь цикл сначала. Фрида выслушивала комплименты по поводу своих волос с горделивой улыбкой и осторожно, не касаясь головы, поднимала к ним руку.

– Это мое хобби, – говорила она.

Прежде Рут не приходилось встречать людей, превративших в хобби собственную голову.

Великолепные прически Фриды не мешали исполнению ее обязанностей. В первые недели она трудилась в бодром расположении духа, которое однако нельзя было назвать радостным. От нее исходили решительность и деловитость и одновременно некоторая томность и осторожная неторопливая податливость. В чемодане оказались огромные бутылки с дезинфицирующей жидкостью, источавшей запах эвкалипта. Каждое утро Фрида драила полы этой скользкой субстанцией, направляя швабру грациозными движениями крепких ног. Поначалу в доме появился приятный запах леса, но затем этот запах стал настолько едким, что кошки предпочитали спать на возвышенных местах, подальше от отмытого дерева и кафеля. Когда Рут заикнулась об этом, Фрида встала на безупречный пол и глубоко и шумно втянула в себя воздух, демонстрируя полезные для бронхов качества своей уборки.

– Только понюхайте! – воскликнула она и заставила Рут дышать, пока у той не защипало в горле. – Разве это не прекрасно? Разве это не лучше водорослей и мух?

Фрида с самого начала дала понять, что не любит запаха моря.

Во время уборки она продолжала оценивать «ситуацию» Рут. Она заметила отсутствие поручней в ванне и ограды в саду. Она выспрашивала Рут о состоянии ее здоровья, подвижности суставов, потере волос, качестве сна, пищевом рационе («Вы теряете вес», – говорила она с упреком, как будто давно была знакома с очертаниями тела Рут) и социальных контактах. Она заставила Рут заполнить несколько опросников: «Как часто вы моетесь: а) ежедневно, б) раз в два-три дня, в) время от времени, г) по особым случаям» или «Обведите кружком графу, соответствующую вашему доходу в прошлом финансовом году».

Итогом этого опроса было заявление Фриды о том, что Рут не имеет права на социальное жилье.

– Людям вроде вас обычно его не дают, – произнесла она с явным удовольствием.

В ответ на возражение Рут, что социальное жилье ее не интересует, Фрида со сведущим видом сказала:

– Бедняки не выбирают.

– Беднякам не приходится выбирать, – сказала Рут.

–  Бедняки не выбирают , – твердо поправила Фрида.

– Да, я знаю, – ответила Рут, с иронией оценив свою попытку усложнить разговор. – Я повторила прежнюю версию этой поговорки шестнадцатого века, от которой происходит современная. Только представьте себе, она употреблялась уже четыре сотни лет назад.

Брови Фриды высоко поднялись.

– И этому вы учили своих студентов?

– Да, этому, – ответила Рут.

Она гордилась тем, что помнит эту фразу. Ей показалось, что сейчас она могла бы поднять руку и перечислить дни недели девять или десять раз подряд. Или, возможно, всего лишь снова и снова повторять нараспев: «Не имеет права на социальное жилье».

Однако на Фриду это не произвело никакого впечатления. Об этом говорил еле заметный наклон ее подбородка. Она тихонько фыркнула. Рут этот звук показался почти одобрительным.

– Ну что ж, миссис Филд… – сказала Фрида.

– Пожалуйста, называйте меня Рут, – не в первый раз попросила Рут.

– С учетом всех ваших обстоятельств часа в день недостаточно. Я рекомендую вам увеличить время до трех часов. То есть с девяти до двенадцати. И если вы хотите, я могла бы задержаться еще на полчаса, чтобы приготовить вам ланч. При условии, что вы сумеете смириться с моими поговорками.

Рут ощутила раскаяние. Ей нравились поговорки Фриды, нравилось, как она в них верит, нравилось, что в них удобно было верить. Я рисуюсь, подумала она, но не высказала эту мысль.

– Договорились, – сказала Рут, соглашаясь на три часа плюс полчаса на ланч.

– Хорошо, – сказала Фрида. Казалось, она чего-то стеснялась. Потом она добавила: – Мне нравится ваше имя. Рут.

За ланчем Фрида смягчилась. Она приготовила для Рут сэндвич с ветчиной и по ее настоянию сварила себе яйцо и съела его из подставки с Микки-Маусом, из-за которой обычно ссорились Филип с Джеффри. Во время еды она ознакомила Рут с требованиями строгой диеты, которой ей пришлось придерживаться, потому что раньше она была гораздо толще, чем сейчас.

– В нашей семье все крупные, – сказала Фрида. – Ширококостные. – Она отправила в рот ложечку с яйцом. – Мама с папой умерли, и моя сестра Шелли тоже, все они были толстыми, и после ее смерти я сказала себе: «Фрида, пора меняться». Тогда я жила в Перте. Я там и училась, в Перте. И я сказала: «Фрида, теперь или никогда».

Эти откровения за ланчем граничили с похвальбой. Фрида напоминала евангелиста, описывающего свое обращение с кафедры своего преодолевшего искушения тела.

– Я написала еде письмо и перечислила все неприятности, которые она мне принесла, – продолжала она. – А потом потребовала развода. У меня было заготовлено свидетельство о разводе, его сделала на компьютере моя подруга, девушка, с которой я работала. Я подписала его, и все.

– Боже мой, – сказала Рут.

– И посмотрите на меня сейчас! – сказала Фрида, предъявляя свое объемистое тело широким взмахом ладоней.

– Но вы что-нибудь едите?

– Конечно. После развода вам что-то остается, верно? И я взяла кое-что с собой: здоровую пищу. С остальным я развелась, и мне пришлось забыть об этом. Так бывает, когда порываешь с кем-то и люто его ненавидишь, но иногда тебе хочется дотронуться до его плеча, знаете? Или взять за руку.

Рут попыталась представить себе Фриду, держащей кого-то за руку. Это ей почти удалось.

– Но даже если тебе хочется, тебе нельзя это сделать. Это развод, – сказала Фрида. И также смерть, подумала Рут. – А потом ты забываешь. Есть вещи, вкус которых я забыла. Спросите меня, какой у них вкус.

– Я даже не знаю, – сказала Рут. – Какой вкус у салата?

– Салат мне можно. Я ем салат. Спросите меня о чем-нибудь другом. Спросите про мороженое.

– Хорошо. Какого вкуса мороженое?

– Не помню, – ответила Фрида. – Это развод.

Рут была в восторге от развода Фриды. Ей захотелось позвонить знакомым и рассказать об этом. Но кому позвонить? Филипа никогда нет дома, или, возможно, она не сумеет верно вычислить разницу во времени. Можно рассказать об этом Джеффри, но он никогда не одобрял того, что называл ее «извращенным чувством юмора», под которым явно подразумевался «налет жестокости». И если она скажет ему: «Эта женщина, Фрида, развелась с едой», он, возможно, заставит Рут подробно все объяснить, а затем ответит: «Тем лучше для нее». Джеффри уже склонялся к тому, чтобы одобрить визиты Фриды. Рут, как и обещала, отправила ему бумаги. Он также, по словам Фриды, регулярно посылал ей электронные письма с инструкциями о том, как ухаживать за его матерью. Этому ее учили, спасибо большое, но, как вы вскоре убеждаетесь, самая трудная часть их работы – это родственники. Ох уж эти родственники.

Наконец Фрида съела яйцо.

– Вы от природы тоненькая, верно? – спросила она с оттенком жалости в голосе.

– У меня появился животик, – сказала Рут, но Фрида уже не слушала. Она стучала по краю пустой скорлупы, пока та не провалилась внутрь.

– На моей работе хорошо быть крупной. Вот что я заметила. Хотя я встречала медсестер, крошечных девчушек, которые стоили десятерых мужчин. Никогда нельзя недооценивать сестер.

– Мне кое-что известно о сестрах, – сказала Рут, и Фрида посмотрела на нее с некоторым изумлением. – Моя мать была медсестрой.

– Она брала вас с собой на работу? – спросила Фрида с некоторым беспокойством, как будто у нее была куча ребятишек, которых ей велели оставить дома.

Рут рассмеялась:

– Ей приходилось это делать. Мои родители были миссионерами. Мать была медсестрой, а отец врачом. У них была клиника при больнице. На Фиджи.

Она впервые за несколько недель после появления Фриды упомянула о Фиджи. Фрида никак не отреагировала. Казалось, она испытывала непонятное недовольство.

– Я видела, как тяжело трудится моя мать и как она устает, – продолжала Рут веселым и непринужденным тоном, начиная нервничать. – И как мне кажется, ее никогда по-настоящему не ценили, хотя и очень любили. Ценили работу моего отца и самопожертвование матери. Вот как воспринимали это люди.

– Какие люди? – спросила Фрида, как будто ставя под сомнение существование вообще каких-нибудь людей.

– Ну, знаете ли, – ответила Рут, неопределенно махнув рукой. – Люди из больницы, люди из церкви, семья. Работа медсестры всегда казалась мне очень недооцененной.

Фрида фыркнула.

–  Это  я не называю работой медсестры, – сказала она.

Потом встала с места, казалось полагаясь на безопасность своего роста. Воздев подставку для яиц, подобно кубку, она прошла на кухню и толкнула сетчатую дверь бедром.

– Это для улиток, – сказала она, швырнув расплющенную скорлупу в сад.

Вскоре прозвучал гудок такси, и Фрида в прекрасном расположении духа покинула дом.