Онлайн чтение книги Другое Место. Рассказы The Other Place
СЕРЫЕ. Перевод В. Болотникова

— А по профессии, мистер Пэтсон, вы… — поинтересовался доктор Смит, и его красивая авторучка замерла над листом бумаги, в нескольких сантиметрах от него.

— Я занимаюсь экспортом, — отвечал мистер Пэтсон, улыбаясь, как вполне счастливый человек.

Но ведь в самом деле, все сложилось совсем неплохо. Во-первых, он попал к доктору Смиту, а не к его коллеге, доктору Майенстайну. Он ничего, собственно, не имел против доктора Майенстайна, он его не видел ни разу в жизни, однако почему-то решил, что ему повезло, когда место в расписании нашлось у доктора Смита, а не у этого, у Майенстайна. Если уж приходится рассказывать о себе психиатру, лучше пусть у него будет простая и благозвучная фамилия — например, Смит. К тому же доктор Смит, этот широколицый мужчина лет пятидесяти, в огромных очках без оправы, не вызывал у него ни капли неприязни и вообще был похож не то на бухгалтера, не то на юриста, а, может, на стоматолога. И кабинет у него оказался приятный, ничто в нем не раздражало; точь-в-точь как в вестибюле дорогого отеля. Авторучка же у доктора Смита была просто изумительная. Мистер Пэтсон уже взял это себе на заметку: он обязательно узнает после консультации, где доктор Смит ее раздобыл. Если человек сразу обращает внимание на подобные детали, разве у него может быть что-нибудь не в порядке?

— У нас семейный бизнес, — продолжал мистер Пэтсон, по-прежнему сияя улыбкой. — Его еще мой дед основал, поначалу для клиентов с Дальнего Востока. Зарубежные компании, особенно из отдаленных мест, шлют нам заказы на всякого рода товары, и мы для них здесь закупаем все, и, разумеется, берем комиссионные. Сейчас бизнес, конечно, совсем не тот, что пятьдесят лет назад, но, с другой стороны, все эти торговые ограничения нам даже на руку: ведь из-за системы экспортных лицензий всякие фирмы, находящиеся бог знает где, просто не в состоянии справиться с закупками. А мы, по их поручению, справляемся. Работа иногда нервная, но скучной ее не назовешь. Мне она, в целом, нравится.

— Что ж, у меня, с ваших слов, сложилось именно такое впечатление, — заметил доктор Смит, делая какие-то пометки. — Живете вы, судя по всему, в достатке. В наши дни всех беспокоят финансовые проблемы. К примеру, меня.

И доктор Смит как-то странно, деланно рассмеялся, словно играл комедийную роль в спектакле, который все никак не сходил со сцены — а мистер Пэтсон мигом подхватил этот смех, будто и сам был актером, которому его роль тоже до смерти надоела. Но тут доктор Смит, вдруг посерьезнев, нацелил авторучку на мистера Пэтсона, словно намереваясь в него выстрелить.

— Так вот, я совершенно уверен, мистер… к-хм, Пэтсон, да?.. что мы с вами от этого полностью избавимся.

— Да-да… разумеется… разумеется, — поспешно закивал мистер Пэтсон, и улыбка его тут же погасла.

— Нуте-с, — промолвил доктор Смит, снова держа ручку наготове над листом бумаги, — расскажите, что же вас беспокоит?

Мистер Пэтсон замялся.

— А можно задать вопрос? Прежде, чем выкладывать все, как есть…

Доктор Смит насупился, словно пациент предложил что-то совершенно неуместное.

— Ну, если, по-вашему, это на пользу делу…

— Думается, да, — сказал мистер Пэтсон. — Прежде чем начать говорить, я хотел бы понять вашу позицию в целом.

Немного выждав, он спросил:

— Доктор Смит, вы верите, что существует, если можно так выразиться, Источник Зла? Некий сверхдьявол, который всеми силами старается уничтожить человечество? И что у него есть представители, дьяволы меньшего ранга, или бесы, которые живут среди нас, людей? Вы верите в это?

— Конечно, нет, — не раздумывая, ответил доктор Смит. — Это просто суеверие, ему нет научного подтверждения. Но легко понять (хотя сейчас нам нет нужды вдаваться в детали), отчего даже в наше время у любого, кто страдает от сильного стресса, может появиться такая абсурдная идея… Только все это, разумеется, сплошная фантазия, по сути совершенно субъективная. Однако сама мысль о том, что у Источника Зла якобы есть какие-то «представители», да еще живущие среди людей, весьма опасна. И может привести к очень серьезным антиобщественным последствиям. Вы, надеюсь, понимаете это, мистер Пэтсон?

— М-да, понимать-то я понимаю. Ну, время от времени… когда способен взглянуть на все с тех же позиций, с каких вы, доктор, об этом судите. Но чаще, увы, не способен… Оттого-то, видимо, я и пришел к вам на прием — прибавил мистер Пэтсон с вымученной улыбкой.

— Да-да, — пробормотал доктор Смит, делая пометки. — По-моему, вам дали правильный совет обратиться к психиатру. Ведь подобное состояние может резко прогрессировать, хотя прогресс этот на самом деле скорее следует назвать регрессом. Впрочем, я не хотел бы занимать вас, мистер Пэтсон, техническими подробностями… Я лишь хочу сказать, что вас (или вашу супругу?.. — ну, допустим, вас обоих, да?) следует поздравить: вы не упустили момент и, придя ко мне, совершили абсолютно здравый поступок. А теперь, когда вы знаете мою, как вы это назвали, позицию, я попросил бы вас рассказать все, как есть — то есть что же вас все-таки беспокоит? Пожалуйста, ничего не упускайте, говорите абсолютно обо всем и не бойтесь показаться смешным. Я смогу вам помочь, мистер Пэтсон, лишь при одном условии: если вы будете со мной совершенно искренни. Я, возможно, задам какие-то вопросы, однако с единственной целью: чтобы лучше понять ваши слова. Кстати, хочу заметить, что психоанализ мы здесь не используем, так что не сидим, знаете ли, у изголовья пациента, который расслабляется на кушетке… Ну, конечно, если вам легче разговаривать со мной не лицом к лицу, как до сих пор, а…

— Нет-нет, что вы, меня все вполне устраивает, — сказал мистер Пэтсон, который как раз обрадовался, узнав, что от него не требуется лежать на кушетке и бормотать что-то, глядя в стену. — Я лучше так вам все расскажу. По крайней мере, постараюсь.

— Прекрасно! И помните, мистер Пэтсон: говорите только о том, что действительно относится к делу. Кстати, можете курить, если это вам поможет сконцентрироваться.

— Благодарю, может быть, позже.

Мистер Пэтсон сделал паузу, окинул мысленным взором свои воспоминания, словно огромное сверкающее море, а потом шагнул в воду и побрел, куда глаза глядят:

— Началось все год назад. Есть у меня двоюродный брат, он издатель, и вот как-то раз он пригласил меня отужинать у него в Бэрлингтонском клубе, вы, наверное, о нем слышали. Он решил, что мне там понравится, поскольку у них часто бывали писатели, художники, музыканты, актеры. После ужина мы поиграли в бридж часок-другой, а потом спустились в салон, чтобы выпить на дорожку. Вдруг моего кузена отвел в сторону какой-то человек, тоже издатель, и я минут на пятнадцать остался один. Тут я и услышал, о чем говорил Фэрбрайт, знаете, знаменитый художник. Хотя он в тот раз явно хватил лишку, пьяным его нельзя было назвать… да, так вот, он держал речь перед небольшой группой людей, сидевших у камина, поодаль от меня. Он незадолго до того вернулся из Сирии или откуда-то из тех краев: там он, видно, и подцепил эту идею, хотя, по его словам, она лишь подтверждала то, о чем он сам уже некоторое время постоянно размышлял.

Доктор Смит чуть улыбнулся, поглядев на мистера Пэтсона:

— Вы хотите сказать: эту идею насчет Источника Зла, что стремится погубить человечество?

— Да, — кивнул мистер Пэтсон. — Фэрбрайт говорил, что старинные представления о Сатане, который разгуливает в черно-алых одеждах, окутанный серными испарениями, и знай себе искушает людей, ошибочны, хотя, возможно, в Средние Века так и было. Тогда у демонов еще на все хватало сил и энергии. Фэрбрайт зачитал строки из Блейка (я потом проверил, все правильно), который доказывал: это ненастоящие дьяволы, и ад их — ненастоящий… На самом деле, как сказал тогда Фэрбрайт, Блейк был первым, кто возвестил: нам неведомо, ради чего существует Источник Зла… Но в ту пору его идея осталась незамеченной. Но в последние годы, заявил Фэрбрайт, эта темная сила взялась за нас всерьез.

— За нас? Всерьез? — переспросил доктор Смит, недоуменно поднимая брови. — И каким же образом, позвольте спросить?

— Если я правильно его понял, — серьезно ответил мистер Пэтсон, — главная цель в том, чтобы заставить человечество пройти тем же путем, каким уже прошли все общественные насекомые, а значит, превратить нас в послушные машины, в стадных особей, лишенных индивидуальных черт, в бездушные автоматы из плоти и крови.

Доктора эта мысль явно позабавила.

— Но для чего все это нужно Источнику Зла? — спросил он, усмехнувшись.

— Чтобы душу человеческую уничтожить, — мрачно проговорил мистер Пэтсон, не отвечая на его улыбку. — Искоренить тот образ мыслей, свойственный, по сути, только хорошим, добрым людям. Стереть с лица Земли все чудесное, всякую радость, глубокие чувства, желание создавать жизнь и прославлять ее. Только не забудьте: все это не я говорю, а Фэрбрайт…

— Но вы ведь ему поверили?

— Даже в тот вечер я не смог отделаться от ощущения, что в его словах есть зерно истины. Сам я прежде никогда не мыслил такими категориями — я же просто деловой человек и не склонен к экстравагантным умозаключениям, — однако даже мне постепенно стало ясно: все как-то не так развивается, и нам почему-то не удается направлять жизнь в нужное русло. Теоретически мы, наверное, ответственны за то, какую жизнь ведем, но на практике эта самая жизнь нам совсем не по сердцу. Будто нас заставляют, — тут мистер Пэтсон заговорил каким-то странным голосом, избегая смотреть доктору в глаза, — да-да, заставляют отправлять грязное белье в неведомую, жуткую прачечную, одну на всех, которая возвращает его с каждым разом все более обесцвеченным, пока, наконец, оно не станет уныло-серым.

— Я так понимаю, — заметил доктор Смит, — что сейчас вы излагаете уже собственные мысли, а не те, что вы слышали тогда из уст этого самого Фэрбрайта, так?

— Насчет грязного белья, да. И о том, что все кругом как-то не так, полный беспорядок. Да, есть у меня такое ощущение. Словно все начало терять и форму, и цвет, и аромат. Понимаете, что я хочу сказать, доктор?

— Да-да, модель отчасти знакомая. Может, это возраст…

— Не думаю, — твердо ответил мистер Пэтсон. — Дело совсем в другом. Я принял во внимание возраст…

— …настолько, разумеется, насколько могли, — ровным голосом подхватил доктор Смит, не выказывая ни малейших признаков недовольства. — Не стоит, кстати, забывать, что средний класс в Англии, к которому вы, несомненно, принадлежите, испытывает на себе в последние годы последствия того, что можно назвать экономической и социальной революцией. А значит, все, кто относится к этому классу — я, например, — не могут отделаться от ощущения, будто жизнь не приносит более той радости, как когда-то, до войны.

— Но доктор Смит, мне все это прекрасно известно! — воскликнул мистер Пэтсон, глядя ему прямо в глаза. — Потому что и жена и наши друзья, все только и делают, что без конца говорят об этом, все ворчат, все жалуются. Но я не о том. Я, признаться, всегда был либералом и верил: преобразования в обществе возможны. Если бы все сводилось к тому, что один класс отныне станет получать немного меньше доходов, а другой — немного больше, мой доход снизится, а у моего конторщика или у складских рабочих возрастет жалованье, меня бы это ничуть не беспокоило. Я же сейчас совершенно об ином говорю. Экономика, политика, все эти перемены в обществе, они, возможно, лишь часть общей картины: их просто-напросто используют в других интересах.

— Мистер Пэтсон, что-то я не могу уследить за вашей логикой.

— Потерпите минутку, доктор. Давайте вернемся к тому, что я услышал в тот вечер. Я отвлекся, чтобы подчеркнуть: уже тогда я не мог не почувствовать — в словах Фэрбрайта есть что-то особенное, некое зерно истины. Хотя бы потому, что впервые кто-то попытался объяснить, отчего вокруг нас все это творится.

И он серьезно посмотрел на врача. Доктор Смит покачал головой и, чуть заметно улыбнувшись, сказал:

— Гипотеза таинственного, активного Источника Зла, мистер Пэтсон, ничего толком не объясняет.

— О-о, это лишь исходная точка, — парировал мистер Пэтсон довольно воинственно. — И конечно, это еще не все, никоим образом! Вот теперь мы добрались и до его представителей.

— Ах, да-да… представители… — доктор Смит вдруг сделался невероятно серьезным. — Это также идея Фэрбрайта?

— Да, мне самому бы она в голову не пришла. Но сами посудите, если Источник Зла в самом деле пытается превратить нас во что-то вроде насекомых, он может поступить двояко. Например, управлять нами на расстоянии, по принципу непрерывной радиопередачи, и постоянно держать в повиновении наш ум, требуя, чтобы мы ничего не предпринимали, чтобы избегали риска, действовали наверняка, чтобы не питались иллюзиями, придерживались заведенного порядка, не тратили время и силы на восторги, раздумья, фантазии и прочее…

— А что, Фэрбрайт говорил тогда, будто нечто похожее уже происходит?

— Да, только не он до этого додумался. До того, как я стал слушать, он рассказывал о каком-то человеке… он встретил его на Ближнем Востоке, и тот совершенно ясно дал ему понять, что вся эта пропаганда ведется непрерывно, изо дня в день… А есть и второй способ, его можно назвать прямым контролем: это использование агентов, так сказать, представителей, Пятой Колонны Зла, причем их кругом становится все больше и больше, и работают они не покладая рук.

— А кто это? — спросил доктор, все еще улыбаясь. — Дьяволы? Бесы?

— В конечном счете, да, — отвечал мистер Пэтсон, не отвечая на улыбку и, наоборот, слегка нахмурившись. — Разве что эти названия сами по себе дают неверное представление: рога, копыта и все такое прочее… Эти агенты совсем не такие, говорил тогда Фэрбрайт. Про них одно можно сказать определенно — они совсем не такие, как мы, люди. Им чуждо все человеческое. Они нас терпеть не могут. И работают на нашу погибель. Следуя приказам. Зная, что творят. Действуя коллективно. Устраивая друг друга на работу, чтобы получить больше влияния и власти. Ну как же нам от них защититься? — вдруг выкрикнул мистер Пэтсон тонким, беспомощным голосом…

— М-да, если бы такие существа были на самом деле, — спокойно заметил доктор Смит, — тогда слов нет: мы бы с вами в самом деле скоро оказались в их власти. Но их нет. В жизни они не существуют. Они — лишь фантазия, хотя и в этом качестве от них немало вреда. По-видимому, мистер Пэтсон, вы часто думали о них в последнее время — или, скажем так, немало часов провели, погрузившись в мрачные, кошмарные раздумья о всяких демонических созданиях, так? Видимо, так. Кстати, а как вы их называете? Мы сэкономим время и избежим недопонимания, если как-то назовем их.

— Серые, — без запинки сказал мистер Пэтсон.

— Ах вот как, серые, значит… — тут доктор Смит опять нахмурился и поджал тонкие губы, возможно, чтобы показать, что не одобряет такой слишком поспешный ответ. — По-видимому, мистер Пэтсон, вы хорошо знаете, о чем говорите…

— А как же иначе?! Вы меня спросили, как я их называю, вот я и сказал. Мне, разумеется, не известно, как они сами себя называют. И, кстати, отнюдь не я выдумал это имя для них.

— A-а… это, видно, опять Фэрбрайт, не так ли?

— Да, я услышал тогда, что он их так называет, и это определение показалось мне довольно точным. Они ведь всё пытаются превратить в полную серость, правда? К тому же, сами они по сути совершенно невыразительные, серые… Никаких кричащих красок, никакого контраста красного с черным, всех мефистофельских штучек — нет, это не про них… Они все спокойные, тихие, серые существа, которым только и нужно, чтобы все вокруг стало серым, — вот они какие.

— Подумать только! Теперь внесем ясность, мистер Пэтсон. Как я уже сказал, вашу идею о так называемых Серых нельзя просто отвергнуть, поскольку возможны весьма серьезные антиобщественные последствия. Одно дело исповедовать фантастическую веру в некий таинственный Источник Зла, который, действует против нас ради своих преступных целей. Но совсем иное дело — верить, будто конкретные наши сограждане, возможно, люди с чистой совестью, приносящие немало пользы… будто никакие это не люди, а целая куча замаскированных демонов. Понимаете, о чем я, да?

— Разумеется, — с некоторым раздражением ответил врачу мистер Пэтсон. — Я ведь не идиот какой-то, хотя вы, на основании моих же слов, наверное, решили, что я совсем рехнулся. Эта мысль насчет Серых… она ведь действительно все объясняет, разве нет? Вон они, хлопочут как пчелки, везде, на каждом углу…

Доктор улыбнулся.

— Но вы же ни одного Серого не видели… А это о чем говорит? Отчего бы не спросить себя: есть ли хотя бы гран истины в этой абсурдной идее? Эти ваши Серые, которые якобы желают нами управлять, влиять на нашу жизнь — где они? Вы ведь ни разу не сталкивались ни с кем из них… Ай-яй-яй, мистер Пэтсон…

И в шутку доктор погрозил ему пальцем.

— Как это я ни одного Серого не встречал?! — возмутился мистер Пэтсон. — С чего это вы взяли, доктор?!

— Уж не хотите ли вы сказать…

— Конечно, хочу. И скажу! Да я их не меньше дюжины знаю. Вот, хотя бы мой шурин.

Доктор Смит не был ни поражен, ни испуган этим заявлением. Он лишь на миг замер, внимательно и пристально взглянул на пациента, а потом принялся быстро что-то писать у себя в блокноте. Теперь он перестал изображать веселого школьного учителя и превратился во врача, которому достался трудный случай.

— Значит, мистер Пэтсон, дело обстоит так. Вам известна по меньшей мере дюжина Серых, и один из них — ваш шурин. Я вас правильно понял? Прекрасно. Ну что же, давайте с него и начнем, с вашего шурина. Когда и как вы установили, что он — Серый?

— Как бы вам это объяснить… — задумчиво проговорил мистер Пэтсон. — Я не один год про него думал, про Гарольда. Он мне никогда не нравился, только я все никак не мог понять, почему. Он меня всегда ставил в тупик. Он из тех, у кого нет никакой сердцевины, ядра, его невозможно понять. Такие люди в своих поступках не руководствуются обычными, человеческими чувствами. Ими движет что-то такое, чему нет объяснения. Словно внутри у них ничего нет… Можно подумать, они действуют по инерции, как автоматы. Понимаете, о чем я, доктор?

— Вы теперь воспринимайте меня как постороннего слушателя, хорошо? Просто расскажите, о чем вы думали и что чувствовали — например, про Гарольда.

— Да-да, про Гарольда. Ну, он ведь один из них. Ни сердца, ни чувств, ни желаний. Я пытался с ним сойтись поближе, ради жены, хотя и она никогда не была с ним особенно близка. У нас дома, после ужина, я заводил с ним всякие разговоры, а иногда приглашал его прогуляться. Нельзя сказать, что он вел себя недружелюбно — это уже было бы неким качеством. Пока я говорил, он меня слушал, до определенного момента. Если я задавал вопрос, он что-то отвечал. Выражался при этом своеобразно, словно цитировал передовую статью из газеты, не позволяющей себе неосторожных высказываний. Был он весь какой-то вялый, серый. Ни плохой, ни хороший. А кроме того, примерно через полчаса после начала беседы с ним было трудно говорить о чем бы то ни было, даже о моих делах. Я просто не знал, что сказать. Между нами возникал вакуум. У него такая манера, — я с ней не раз сталкивался в жизни, — когда ты говоришь, а собеседник никак на это не реагирует, лишь пристально смотрит на тебя, словно ждет, когда же ты, наконец, сморозишь глупость. Правда, мне тогда казалось: это в нем от того, что он уже занял определенную должность… Когда я познакомился с ним, он был одним из помощников секретаря в городском Совете. А сейчас он сам стал секретарем, это довольно высокий пост, город у нас не маленький. Что ж, на таком посту человеку приходится проявлять большую осторожность, чем, скажем, мне. Он не может себе ничего особенного позволить, ему надо слишком со многими ладить, не задевать их. Про Гарольда с самого начала было ясно: он жаждал сделать карьеру, это вроде должно было сделать его более человечным, но почему-то этого не случилось. Нет, у него были свои амбиции, но, опять-таки, не обычные, свойственные людям амбиции, в которых есть какой-то огонек, какая-то доля сумасбродства — а у него они строились лишь на холодном расчете, желании просто подняться по служебной лестнице… Понимаете, о чем я? Ох, совсем забыл: вопросов не задавать… Ну вот, таким он был тогда — да он и сейчас такой. Я в нем еще кое-что приметил. Даже жена вынуждена была со мной согласиться. Он у нас, так сказать, «демпфер»: все вокруг себя глушит… Позовешь его поразвлечься, а он и сам не станет веселиться, и так все устроит, что и вам тоже не захочется. Я, например, люблю музыкальные представления, поэтому хорошее шоу могу смотреть несколько раз, но однажды я взял с собой Гарольда; неважно, что именно в тот день ставили, но мне тут же все опостылело… Он не будет открыто что-то критиковать или высмеивать, ему достаточно просто находиться рядом с вами, — и все краски, вся радость тут же улетучиваются. Сидишь и думаешь: на кой черт убил целый вечер, да еще деньги потратил на такую ерунду? То же самое на футболе или на крикетном матче: вам там тоже станет зверски скучно. А пригласить его на вечеринку вообще убийственно: да, он вежлив, предупредителен, поможет, если его попросить, но веселья не будет. Словно он попрыскал каким-то дьявольским составом, и все вдруг заскучали, почувствовали усталость… Или мы с женой взяли его однажды с собой в отпуск, когда собрались в путешествие по Франции и Италии. Хуже мы ни разу не отдыхали. Он все испортил. На что ни глянет, все тут же кажется меньше, тусклее и серее, чем мы ожидали. Неважно, Шартр это, долина Луары, Прованс, итальянская Ривьера, Флоренция, Сиена — все, все было погублено, все окутала мрачная серая пелена, причем мы с женой оба никак не могли взять в толк, на кой черт мы вообще устроили эту поездку, торчали бы где-нибудь в Торки или в Борнмуте. Далее: пока я еще не поумнел, я пытался обсуждать с ним всякие идеи, например, как улучшить свой бизнес, однако не успевал я рассказать ему о своем проекте, как все мое воодушевление улетучивалось… Мне начинало казаться — или это он так на меня действовал, — что я иду на совершенно неоправданный риск, что куда лучше работать по-старому. Я, наверное, вообще закрыл бы дело, если бы мне в одночасье не хватило ума просто перестать беседовать с Гарольдом о моем бизнесе. А если он вдруг спрашивал меня, есть ли у меня новые идеи, я просто говорил: нет, мол, никаких идей, и все тут. Ну, так было еще задолго до того, как я узнал про Серых. Про Гарольда-то я все время думал: он ведь и жил и работал неподалеку от нас. Когда он занял пост секретаря Совета, меня стало больше интересовать, что делается в городе: хотелось знать, повлияет ли Гарольд на местные власти. Я тогда едва не сделался сыщиком. И что же? Был у нас, например, энергичный, довольно молодой заведующий отделом образования, и вдруг он ушел, а на его место назначили какого-то скучного, нерешительного типа. Вдруг узнаю: это дело рук Гарольда. Потом, был еще один, живой, остроумный парень, он заведовал зрелищными мероприятиями и, право же, немало сделал, чтобы всех расшевелить, чтобы жизнь стала веселее — но Гарольд и от него избавился. Он да приятель его, казначей, который тоже из них, из Серых — им на пару удалось свести на нет все, что делало жизнь в нашем городе интереснее, как-то оживляло ее. И, разумеется, всегда уважительная причина — экономические проблемы. Но я заметил, что Гарольд с казначеем вечно пользовались этим предлогом, то есть экономикой, только с одной целью — уничтожить все, что можно назвать «антисеростью», и ни разу пальцем не шевельнули, чтобы сэкономить средства на другом: на официальных, помпезных, вызывающих смертельную скуку мероприятиях… Вы, может, сами замечали: на такое у нас денег не жалеют, причем неважно, местный это уровень или общегосударственный, поэтому все, что мне не нравится в нашем городке, творится и по всей стране… М-да, насколько я могу судить, доктор, в других странах ведь то же самое…

Доктор Смит выдержал паузу, а потом довольно резко сказал:

— Продолжайте, мистер Пэтсон. Если понадобится, я сам задам вопрос или прерву вас.

— Ну, я именно это и имел в виду, — произнес мистер Пэтсон, — когда говорил сегодня про экономику и политику, про перемены в обществе, что их просто используют в иных интересах. Я ведь все время чувствовал: за этим что-то стоит. Если б мы, люди, делали все для себя, в этом не было бы смысла. Суть в том, что не мы для себя, в собственных интересах, что-то делаем, а нами манипулируют. Возьмем, например, коммунизм. Серые в тех странах почти довели свое дело до конца, так что там им уже беспокоиться не о чем. Ах, нам здесь не нравится коммунизм? Прекрасно! Мы хотим с ним бороться. И что же? Под этим флагом здесь, у нас, все больше и больше Серые забирают власть в свои руки. Для них это лишь удобный предлог, чтобы повсюду внедриться. Так что они в любом случае выигрывают, а мы, нормальные люди, проигрываем. Мы уже вон как далеко продвинулись в том направлении, куда вообще не собирались. К пчелам, муравьям, термитам. Потому что нас к этому подталкивают. Боже мой, доктор, разве вы этого не чувствуете?

— Нет, не чувствую, но дело не во мне. Пожалуйста, не обобщайте. Что там дальше про вашего шурина, Гарольда? Когда вы решили, что он один из Серых?

— Как только я стал всерьез размышлять над тем, что говорил Фэрбрайт, — отвечал мистер Пэтсон. — До тех пор я не мог понять, что же движет Гарольдом, а ведь, бог свидетель, столько раз пытался. А тут сразу увидел, что он — Серый. Он, конечно, не от рождения такой, у них, видимо, все иначе устроено. Я думаю, еще в молодости они изъяли истинную душу или сущность Гарольда Созерса, и в него незаметно вселился Серый. Такое, наверное, сейчас творится повсюду, потому что Серых развелось видимо-невидимо. Они, конечно, друг друга узнают, тащат наверх, потому что так им легче справляться с нами, нормальными людьми. Они точно знают, чего хотят. Они получают и отдают приказы. Нам противостоит огромная, невидимая, прекрасно обученная армия. И мы сможем выстоять, только если выведем их на чистую воду и объявим им войну.

— Но как это сделать, — спросил его доктор Смит с легкой улыбкой, — если они умеют маскироваться?

— Я об этом много думал, — серьезно проговорил мистер Пэтсон, — и все не так безнадежно. При определенной сноровке их можно распознать. Вот Гарольд, например. Или наш городской казначей. Он, я уверен, тоже из Серых. Потом, как я уже сказал, еще есть около дюжины таких, насчет кого я готов биться об заклад, что это — Серые. Я понимаю, доктор, что вас беспокоит… Наверное, что они заняли все выборные посты, да? Нет, совсем не обязательно, хотя семь-восемь из них действительно на высоких должностях… теперь понятно, почему… они при власти… Еще двоих называют перспективными политическими деятелями… причем они не из одной партии, о, нет! Один из них банкир из Сити, я с ним знаком — ну, точно Серый! Я, кстати, не смог бы их распознать, если бы не провел столько времени в обществе Гарольда и не думал о нем так много. У них всех особый взгляд: обесцвечивающий, принижающий. У всех одинаковые, вялые манеры. Вот погодите, увидите их всех вместе, на конференции, например…

Но тут мистер Пэтсон резко оборвал свою речь, будто понял, что наговорил лишнего.

Доктор Смит поднял брови так высоко, что они показались над его очками, чем-то напоминая волосатых гусениц, спешащих по своим делам.

— Может, хотите сигарету, мистер Пэтсон? — спросил он. — Нет-нет, возьмите вот эти. Я сам не курю, но, говорят, эти просто великолепны. A-а, у вас и зажигалка с собой? Отлично. Отдохните немного, несколько минут, а то вы, кажется, начали уставать. Крайне важно закончить рассказ про этих… про Серых, еще сегодня, притом, если возможно, не посвящая все внимание им одним, не впадая в истерику. Нет-нет, мистер Пэтсон, я вовсе не хотел сказать, будто вы на чем-то, что называется, «зациклились»… Пока все идет очень хорошо, если учесть все обстоятельства. И день сегодня трудный, правда? Что-то у нас с вами таких дней все больше. Или просто дело в том, что мы не становимся моложе?

И он снова рассмеялся неестественным смехом, как актер, которому надоела его роль. Потом сложил свои крупные, белые ладони и, изобразив уголками губ подобие улыбки, хотя взгляд его по-прежнему буравил пациента, напомнил:

— Так вот, мистер Пэтсон. Вы прервали свое повествование в тот момент, когда намекнули, что вам довелось видеть множество этих самых Серых на какой-то конференции. Вы, надо думать, с большой пользой для дела могли бы рассказать об этом поподробнее.

Мистер Пэтсон явно забеспокоился, что отразилось и на лице, и в голосе.

— Я бы, пожалуй, вообще оставил эту тему, доктор, если не возражаете. Понимаете, если это — полная ерунда, какой мне смысл вам про все рассказывать. А если совсем не ерунда…

— Так, — выдержав паузу, сказал доктор Смит, будто пытался помочь ему продолжить мысль, — значит, если это не ерунда, то…

— Тогда я, наверно, много лишнего наговорил, — вымолвил мистер Пэтсон, оглядываясь в поисках пепельницы, словно пытался скрыть свое смущение.

— Вот она, у вас под рукой, мистер Пэтсон. Так, ну-ка взгляните мне в глаза. Помните, что я сегодня сказал? Меня интересуют не причудливые теории строения мироздания. И не путанные интерпретации нынешней политической обстановки. Меня, мистер Пэтсон, с профессиональной точки зрения волнует только состояние вашей психики, ваше здоровье. А коли так, то думать, будто вы в моем кабинете можете «сболтнуть лишнее» — полный абсурд… Если же вы не будете со мной совершенно искренни, мне будет очень трудно вам помочь. Ну-ну, мы же договорились… Пока что вы прекрасно выполняли мои указания. Но сейчас я бы попросил вас сделать все, чтобы мы с вами были заодно. Вы что же, в самом деле оказались на собрании, которое, по-вашему, было слетом этих ваших Серых?..

— Было дело, — сказал мистер Пэтсон с явной неохотой. — У меня, признаться, никаких доказательств. Что ж, если настаиваете, могу рассказать, как все случилось. Однажды я услышал, как Гарольд договаривался с казначеем поехать вместе в Мондби-Холл — это милях в пятнадцати к северу от моего дома. Сам я там прежде не бывал, лишь слышал об этом поместье, там вечно организуют какие-то летние школы, конференции и все такое прочее… Вы, может, знаете, доктор Смит?

— Кстати, да, знаю. Однажды, в субботу вечером, я делал там доклад. Огромное поместье ранней викторианской эпохи, в доме большая бальная зала, ее сейчас используют для всяких мероприятий.

— Верно. Так вот, они собирались поехать туда, на конференцию некоей Ассоциации общественного планирования «Новая эра». Когда я услышал их разговор, то сначала поздравил себя, что мне с ними не по пути. Но потом, обмозговав все, решил: раз кто-то проводит встречу, на которую никто из посторонних, людей здравых, ни за какие коврижки не поедет, самое лучшее — это устроить ее в дальнем поместье, куда не так-то просто добраться. И назвать ее не как-нибудь, а конференцией или слетом Ассоциации общественного планирования «Новая эра»… Вот если б мне кто-то сказал: «Поедем с нами на целый день, послушаем, о чем на этом слете будут говорить», — я бы точно постарался найти любой повод, лишь бы не поехать… Правда, таким, как наш Гарольд, ничто не может наскучить. Серым в принципе ничто не может наскучить, и именно поэтому в наши дни им удалось захватить столько постов, да еще и удержаться на них, хотя работать на этих постах — скучища жуткая! Ну, ладно. Эта самая Ассоциация общественного планирования «Новая эра», наверное, очередное сборище назойливых психов и пустомель, которые обожают лезть во все дырки, решил я. Но может быть, это нечто совершенно иное, о чем я как раз и задумался в связи с Серыми. Конференция была в субботу. Утром я отправился к себе в контору просмотреть почту, на случай, если прислали что-то срочное, а на ланч поехал домой. Во второй половине дня, однако, почувствовал: нет, не могу больше, надо понять, что же творится в Мондби-Холле, вот и поехал туда. Оставил машину на обочине, у самого въезда в поместье, побродил немного вокруг, а потом на задах, в небольшом леске, обнаружил калитку. Огляделся, никого не заметил, прокрался в дом через черный ход, который предназначен для слуг и ведет в кладовые и к буфетной. Там был кто-то из персонала, но меня никто ни о чем не спросил. Я быстро поднялся по черной лестнице наверх и после недолгих поисков (из всего, что выпало на мою долю в этом году, это было, пожалуй, самое захватывающее событие) услышал голоса, доносившиеся из-за незаметной дверцы в верхнем коридоре. Она была заперта, но один малый когда-то показал мне, как быть, если дверь заперта изнутри. Под дверь надо подсунуть лист бумаги, вытолкнуть ключ сквозь замочную скважину, чтобы он вывалился с той стороны и упал прямо на лист, потом бумагу надо осторожно потянуть на себя… Что ж, все получилась, и в результате с большими предосторожностями дверь удалось отпереть. Я оказался на небольшом балконе, с которого открывался вид на весь зал. Окон рядом с балконом не оказалось, поэтому я незаметно подполз к самому поручню и стал смотреть вниз. В зале на небольших стульях сидело человек не то триста, не то четыреста. Балкончик мой был прямо над трибуной, под самым потолком, так что я их всех довольно хорошо видел — ведь они все сидели лицом к трибуне. Все они очень напоминали Серых, хотя полной уверенности у меня, конечно, не было. Целый час я вообще не мог понять, что там происходит: то ли в самом деле собрание Ассоциации общественного планирования «Новая эра», то ли тайный слет Серых… Говорили они такое, что сгодилось бы и на тот, и на другой случай. Вот она, изощренная хитрость Серых! На своих постах они могут делать то, что все от них ожидают, на вид они добропорядочные, трудолюбивые граждане своей страны, лица, облеченные властью, а на самом деле они все творят ради своей дьявольской цели. И вот сижу я там, сижу, у меня уж и ноги свело, а ничего существенного я так и не услышал. Очередное сборище вдумчивых болванов, которые предлагают, наверное, очередные новые способы, как все нивелировать, унифицировать, как лишить нас индивидуальных черт. Или же это организованная шайка-лейка, и замаскированные черти или бесы обсуждают, как получше вести дело, как низвести нас, людей, до уровня насекомых, отнять у нас душу. Я уж было собрался ползти назад, в коридор, отказавшись от своей безнадежной затеи, и тут, вдруг, что-то произошло…

Мистер Пэтсон замолк и с сомнением взглянул на доктора, который внимательно слушал его рассказ.

— Ну, мистер Пэтсон, — подбодрил его доктор Смит, — что же дальше?

— Про остальное вы, пожалуй, и вовсе скажете, что мне все привиделось, а я не смогу доказать, что видел это на самом деле, — сказал пациент. — А мне это точно не привиделось, потому что мне свело ноги, и от боли я бы никак не уснул. Да-а, так вот, я вдруг ощутил резкую перемену в самой обстановке встречи. Будто явилось какое-то особо важное лицо, хотя я не видел, чтобы кто-то приехал. Еще мне показалось, что настоящая встреча только после этого и начнется. Потом я вдруг совершенно ясно понял, что никакое там не сборище пустозвонов, с бору по сосенке, что все там Серые! Если спросить меня: объясни подробно, почему ты это вдруг понял, я бы не знал, с чего и начать. Через минуту-две я еще кое-что заметил. Все Серые, сгрудившиеся в зале, обрели некое положительное качество, которого я прежде не замечал. Они не просто являлись отрицанием всего, сплошным негативом, лишенным чего бы то ни было человеческого; нет, теперь в них проявилось что-то позитивное, про которое могу лишь сказать: я почувствовал ледяное дыхание ада… Словно наконец они перестали притворяться людьми и теперь ощущали себя совершенно в своей тарелке, будто вновь обрели свою дьявольскую сущность. А дальше, доктор… прошу вас иметь в виду: рассказ мой будет, скорее всего, бессвязным, нелогичным… С одной стороны, балкон тот оказался очень неудачным местом, я не хотел привлечь к себе их внимание, а потому лишь изредка поглядывал сверху вниз. С другой стороны, я был ужасно напуган. Да-да, доктор, страх пробрал меня до мозга костей. Я сжался на балкончике, прямо над этими созданиями, триста их там было или четыреста, неважно, но все — исчадия леденящего ада… Именно это, какое-то их общее свойство, которое я все поминаю, это ледяное дыхание ада, эти волны страха обрушивались на меня, одна за другой. Я трепетал, оказавшись на самом краю, над бездной греха и порока, разверстой на миллионы миль… Я ощущал эту адскую силу не снаружи, а изнутри себя, как будто самая моя сущность уже подверглась нападению и изнемогла от непрерывных атак. Чуть оступлюсь, потеряю сознание и окажусь в роли начальника концлагеря и буду выбирать, чью бы кожу натянуть на свой абажур… И тут кто-то, нет-нет, что-то появилось там, в зале! Кто-то или что-то, однако именно то, чего они все ждали, возникло на трибуне, прямо подо мной. Это я сразу понял. Я, правда, не мог с балкона видеть его (или — это ). Я лишь ощутил, как внизу словно сгустился воздух, словно поднялся вихрь. Потом раздался голос — то был голос лидера, которого все ждали. Однако голос этот шел не снаружи, и я не ушами его услышал… Он звучал где-то внутри меня, в самой сердцевине, значит, я оказался полностью в их власти, если вы понимаете, о чем я. Негромкий такой, очень ясный голос, как по хорошей телефонной линии, но — изнутри… Сказать правду, мне вовсе не хотелось оставаться там, какие бы невероятные тайны мне ни открылись: я мечтал выбраться оттуда как можно скорее; но я был слишком напуган и некоторое время не мог двинуться с места.

— И тогда, мистер Пэтсон, вы услышали, что именно вещал этот… э-э-э… голос, так ведь? — спросил доктор.

— Кое-что, пожалуй, да.

— Отлично! Значит, вот что очень важно понять, — сказал доктор Смит, тыча своей великолепной авторучкой чуть ли не в самый левый глаз мистеру Пэтсону. — Вы узнали из этих речей такое, чего не знали раньше? Прошу вас, отвечайте, но подумайте хорошенько, мистер Пэтсон.

— Я вам сейчас такое скажу, — вскричал вдруг тот, — вы не поверите!!.. Да не про голос… об этом позже… нет, про Серых. Когда тот голос зазвучал, я рискнул выглянуть за ограждение балкона и чуть не потерял сознание от картины, которая мне представилась. Все они там — триста ли, четыреста, не в том суть — они все совершенно утратили человеческий вид и не пытались больше притворяться. Нет, они вновь обрели свой истинный облик. Это теперь были — как бы описать поточнее?.. — будто огромные, полупрозрачные жабы, а глазищи их зеленоватые сияли, как шестьсот или даже больше электрических ламп, они светились, не мигая, будто из-под воды, горя кромешным, адским огнем…

— Но что сказал голос? — настойчиво спросил доктор Смит. — Что вы запомнили? Мне важно это знать. Ну-ка, ну-ка, припомните.

Мистер Пэтсон провел рукой по лбу, но тут же изумленно уставился на нее, словно не мог понять, отчего она вся мокрая.

— Помню, голос благодарил их всех от имени Адараграффы — Властелина Всего Ползучего Воинства. М-да, как представишь себе эту силу — да только я и знать не знал, что у меня хватит воображения. Впрочем, что это такое — воображение?..

— Ну… ну… а дальше? Что еще вы там услышали, друг мой?

— Что дополнительно десять тысяч призваны в Западный регион. Что кого-то повысят в звании, тех, кто дольше всех на посту. Что отныне их действия в основном будут направлены не на изменение условий в обществе, поскольку этот процесс идет практически сам собой, а на выхолащивание, особенно в молодом поколении, морального облика этого обреченного вида — рода человеческого. Да-да, он прямо так и сказал! — опять выкрикнул мистер Пэтсон, вскакивая с места и бурно жестикулируя. — Особенно в молодом поколении… этого обреченного на порабощение вида, рода человеческого… То есть нас с вами, доктор Смит, вы понимаете: всех нас! Я вам точно говорю: мы не выживем как вид, если не начнем сопротивляться, причем незамедлительно, прямо сейчас, понимаете, сейчас, и притом любыми доступными способами! О, эти Серые!.. Их и так среди нас все больше и больше, они и так нас уже взяли в оборот, всё ведь и так уже у них под контролем: они и тут подтолкнут, и там подпихнут, а мы-то, мы-то все вниз… вниз… вниз…

Тут мистер Пэтсон почувствовал, как врач, крепко схватив его за плечи, сжал их что было сил — а сил у него оказалось предостаточно. И тут же заставил его сесть в кресло, строго приговаривая:

— Что же вы так, мистер Пэтсон?.. Зачем так волноваться? Я не могу позволить вам находиться в таком состоянии. Ну-ка, посидите немного да придите в себя, а я на минутку выйду, поговорю с коллегой, доктором Майенстайном. В ваших же интересах. Только пообещайте, что не наделаете тут глупостей.

— Ладно, ладно, только не отлучайтесь надолго, — сказал мистер Пэтсон, вдруг ощутив полное изнеможение.

Пока доктор Смит закрывал за собой дверь, он еще успел подумать: а может, я все же сболтнул лишнего? Или, наоборот, не все успел рассказать? Ох, наверное, нагородил, решил он про себя: ведь не так все надо бы представлять, если желаешь показаться трезвомыслящим, разумным деловым человеком, хоть и с болезненными фантазиями. А может, слишком мало рассказал, не все объяснил, и теперь скептически настроенный доктор недоумевает, отчего это под конец своего повествования его пациент пришел в такое ужасное состояние, и его прямо-таки затрясло? Оба психиатра — и доктор Смит, и, наверно, этот другой, доктор Майенстайн, — где-то тут, за углом, сейчас, наверное, потешаются над всей этой ерундой, над его росказнями про Серых… Хорошо бы они и его немного приободрили, хоть немного. Как бы он хотел посмеяться вместе с ними над своими страхами! Отчего бы им не доказать ему, что он обманулся, что сам себя вконец застращал… Наверное, так и будет. Вот-вот.

— Итак, мистер Пэтсон, — сказал доктор Смит, стремительно входя в кабинет, и притом не один, а с двумя мужчинами: один был явно доктор Майенстайн, а второй, кряжистый парень в белом халате, наверно, служил санитаром. Все трое стали медленно приближаться к мистеру Пэтсону, пока доктор Смит ему говорил:

— Мистер Пэтсон, поймите: вы больны, притом серьезно. У вас душевная болезнь, впрочем, она может затронуть и ваше физическое состояние. А значит, вам надо полностью довериться нам…

И тут, всё продолжая кивать, будто завороженный, будто отчасти соглашаясь с ним, мистер Пэтсон вдруг воочию увидел то, о чем мог бы уже давно догадаться: что и доктор Смит на самом деле был одним из Серых, и с собой он привел еще двух Серых… И на долю секунды, прежде чем они, все трое, набросились на него, чтобы никто больше не услышал его предостережение, его призыв сопротивляться Серым, ему почудилось, будто на миг перед ним мелькнули те самые чудища из бального зала: ведь эти трое были теперь точь-в-точь огромные, полупрозрачные жабы, и три пары их глаз победоносно сияли, как из-под воды, зеленоватым, немигающим светом самого Ада.