Онлайн чтение книги Паразиты The Parasites
Глава 23

Селия оставила перчатки и библиотечную книгу в приемной. После консультации у врача она вернулась за ними. Женщины с маленьким ребенком там уже не было. Наверное, она пошла к одному из врачей, чьи имена указаны на медных табличках на дверях. Вместо них у стола сидел мужчина, листавший страницы «Сферы». У него было серое, изможденное лицо. Возможно, он очень болен, подумала Селия, возможно, ему скоро скажут что-нибудь гораздо хуже того, что сказали ей. Поэтому он и не читает журнал по-настоящему, а нетерпеливо перелистывает сразу по четыре страницы. И никто из собравшихся в этой комнате не знает, чем больны другие. О чем они думают. Зачем пришли. Взяв со стола перчатки и библиотечную книгу, она вышла из приемной. У открытой входной двери стояла женщина-регистратор в белом халате.

— Похолодало, — сказала она.

— Да, — сказала Селия.

— Коварное время года, — сказала женщина. — Всего доброго.

Входная дверь захлопнулась. Селия спустилась по ступенькам и свернула налево по Харли-стрит. Действительно, похолодало. Задул пронизывающий ветер. В такой день хорошо сидеть там, где тебя любят и балуют: жаркий камин, дружелюбный звон чашек и блюдец, сонный кот, развалясь в кресле, лижет лапу, а на подоконнике распускаются новые бутоны розового цикламена.

— Ну, что случилось? Положи ноги поудобнее и расскажи все по порядку.

Но такого друга нет. Она свернула на Вигмор-стрит в сторону книжного клуба «Таймс». Фиброма. Множество женщин имеют фиброму. Довольно частое явление. И операция, как сказал врач, в современных условиях не представляет никакой сложности. После операции ей станет гораздо лучше. Прежде всего, не волноваться, несколько недель отдыха, а потом быть готовой ко всему. Нет, она вовсе не боится операции. Но сознание того, что она не сможет иметь детей… Отказываться просто нелепо, глупо. Вопрос о замужестве не стоит, она не влюблена, никогда не была влюблена, да и вряд ли уже кого-нибудь встретит; она и не хочет влюбляться и выходить замуж не имеет ни малейшего желания.

— Вы намерены выйти замуж? — спросил врач.

— Нет. Ах нет.

— Значит, ваше решение зависит только от вас?

— Только от меня.

— Общее состояние вашего здоровья не оставляет желать лучшего. И, уверяю вас, вам не о чем беспокоиться. Если бы это было не так, я не стал бы скрывать.

— Я не беспокоюсь. Правда.

— Значит, все в порядке. Отлично. Тогда остается только назначить время и место. И хирурга.

Однако никаких детей… Никогда. Никакой возможности после операции. Сегодня ты женщина, способная вынашивать детей. Но через несколько недель… Через несколько недель ты станешь чем-то вроде раковины. Не более чем раковиной. Женщина, которая идет перед Селией по Вигмор-стрит, может быть, она тоже перенесла такую операцию. Она выглядит крепко сбитой. С другой стороны, вполне возможно, что она замужем и у нее несколько детей. Впрочем, не важно. У нее вид замужней женщины. Приехавшей в город жены флегматичного деревенского викария. Она в нерешительности помедлила… перешла дорогу, остановилась у «Дебнемз»[70]«Дебнемз» — большой лондонский магазин преимущественно женской одежды и принадлежностей женского туалета. и уставилась на витрину. Затем, видимо, решилась и вошла в магазин. Как определить, была у этой женщины операция, которую предстоит перенести ей, или нет.

Через вращающуюся дверь Селия вошла в книжный клуб «Таймс». Подошла к столу, на котором значилась начальная буква ее фамилии. За столом стояла давно знакомая ей девушка. Девушка с платиновыми волосами.

— Добрый день, мисс Делейни.

— Добрый день.

И вдруг Селия ощутила непреодолимое желание рассказать девушке про операцию. Сказать: «Мне должны вырезать внутренности, а это значит, что я не смогу иметь детей». Что ответит ей платиновая девушка? Скажет: «О Боже, мне очень жаль», и ее сочувствие согреет Селии сердце, и она выйдет из клуба «Таймс» более счастливой, смирившейся со своей участью? Или она в замешательстве посмотрит на Селию и, опустив глаза на ее палец, поймет, что Селия не замужем? Так не все ли равно? Почему Селия так боится?

— У меня есть биография, которую вы спрашивали, мисс Делейни.

— Ах, благодарю вас. — Но Селия была не в том состоянии духа, которое располагает к биографиям. — Нет ли у вас каких-нибудь рассказов? Хороших рассказов, которые можно взять в руки и вскоре отложить?

Идиотский вопрос. Что она имела в виду? Она имела в виду то, как мужчина в приемной обращался с последним номером «Сферы».

— Боюсь, что из рассказов нет ничего стоящего. Но есть замечательный роман, который только что появился и уже получил очень хорошие рецензии.

— Можно посмотреть?

Платиновая девушка протянула книгу через стол.

— Он не тяжелый?

— О нет. Как раз наоборот. И очень легко читается.

— Хорошо. Я его возьму.

Роман издала фирма, где директором был мистер Харрисон. Его написала одна женщина, у которой было время, чтобы писать. Она подписала контракт, почла за честь и оправдала доверие фирмы. Не то что Селия. Если бы Селия принялась за работу, если бы не необходимость ухаживать за Папой, если бы не война, посетители подходили бы к этому самому столу и спрашивали у платиновой девушки: «У вас нет новых рассказов Селии Делейни?» Надо просто вернуться в Хампстед, сесть за стол, выкроить время. Никакие операции не помешают ей в этом. Больной всегда может работать. Больной может писать, лежа в кровати. Надо лишь подложить доску для рисования.

— Вы не хотите взять еще и биографию? Я держала ее специально для вас.

— Хорошо. Благодарю вас. Я возьму.

Ей подали через стол биографию и новый легкий роман.

— На днях я видела на сцене вашу сестру.

— В самом деле? Вам понравилось?

— О пьесе я не очень высокого мнения, но ваша сестра мне очень понравилась. Она великолепна, правда? Вы ни капли не похожи, не так ли?

— Да, мы действительно не похожи. Видите ли, мы сестры только по отцу.

— Ах, наверное, поэтому вы и не похожи. Я могла бы смотреть ее игру каждый день. Мой друг тоже. Он был без ума от нее. Я почти приревновала его!

На пальце платиновой девушки было кольцо. Селия только сейчас заметила его.

— Я не знала, что вы обручены.

— Да, уже почти год. Я выхожу замуж в Пасху. Тогда в библиотеке меня больше не увидят.

— У вас есть дом?

— Да, конечно.

Но Селии не удалось продолжить разговор с платиновой девушкой: какой-то мужчина в котелке и очках нетерпеливо совал вперед библиотечную книгу, за ним ждали своей очереди еще трое.

— Всего доброго.

— Всего доброго.

Вниз по лестнице библиотеки, через улицу, сквозь холодный шквалистый ветер, задувающий за воротник. А все-таки это правда, что эгоистичный страх за самого себя притупляет все остальные чувства. Визит на Харли-стрит придал особую окраску всему дню. С тех пор как Селия вышла от врача, она ни разу не подумала о Марии.

«Но вы ни капли не похожи, не так ли?»

«Да, мы сестры только по отцу».

Но мы должны быть похожи, потому что в нас обеих течет Папина кровь. Мы унаследовали его силу, его энергию, его жизненную стойкость. По крайней мере, Мария. Вот почему она лишь одно мгновение стояла, глядя на Чарльза испуганными глазами. Лишь одно мгновение. Затем собрала всю свою волю и сказала:

— Как глупо с моей стороны. Извините. Мне следовало бы знать. Между прочим, кто она?

И когда Чарльз назвал ей имя, Мария ответила:

— Ах… эта… Да, понятно, другой и не могло быть, разве не так? Я хочу сказать, что не могло при том спокойном образе жизни, какой ты здесь ведешь.

И она стала убирать кофейные чашки, как то могла бы делать Полли. Никто не знал, о чем она думает, что творится у нее в душе. Найэл встал и вышел из комнаты; он никому не пожелал доброй ночи. Селия помогла Марии убрать оставшиеся тарелки. Чарльз продолжал курить сигару. И Селия подумала, что если бы было возможно вернуть сказанные слова, если бы было возможно остановить и повернуть вспять стрелки часов, если бы день начался заново и всем нам представился бы еще один шанс, то ничего подобного не произошло бы. Чарльз не отправился бы на прогулку и не принял бы свое решение. Он не разговаривал бы по телефону. И день закончился бы совсем иначе.

— Я могу чем-нибудь помочь? — ставя чашки с блюдцами на буфет, спросила она Марию. — И голос ее звучал на полутонах, как бывает, когда в доме кто-то болен и лежит с высокой температурой, в нем чувствовалось то же настоятельное желание помочь страждущему: подать горячего молока, подложить грелку, укрыть одеялом.

— Ты? Нет, дорогая, ты ничем не можешь помочь.

Мария, которая никогда не убирала со стола, предоставляя другим заботиться о наведении порядка, понесла поднос в буфетную. Мария, которая никогда не называла Селию «дорогая», только Найэла, улыбнулась ей через плечо. И тогда Селия совершила непростительное — вмешалась не в свое дело. Она вернулась в столовую, чтобы поговорить с Чарльзом.

— Прошу вас, пусть ваше решение не станет окончательным, — сказала она. — Я понимаю, вам всегда было непросто. Но вы знали, на что идете, когда женились на Марии, разве нет? Вы знали, что ее жизнь никогда не будет похожа на вашу. К тому же война. Война многих изменила, и изменила не к лучшему. Прошу вас, Чарльз, не разбивайте все одним ударом. Подумайте о детях.

Но ее порыв пропал втуне. Казалось, она обращается к человеку, которого никогда не знала. К человеку, чью жизнь, чувства и поступки не понимала и не могла понять.

— Я должен попросить вас не вмешиваться, Селия, — сказал Чарльз. — Право же, это не ваше дело. Не так ли?

Нет, это не ее дело. Семейная жизнь Марии, дети, дом, где она проводила так много времени, тепло, которому радовалась, неурядицы, которые принимала близко к сердцу. Здесь не нуждались в ее помощи. Мария сама пойдет навстречу будущему. Селия ничего не могла сделать. Совсем ничего. На следующий день возвращение в Лондон привычным поездом чем-то напоминало возвращение в дом на Сент-Джонз Вуд после смерти Папы. То же ощущение катастрофы, крушения. Закончен отрезок жизни. Где-то глубоко под землей погребен труп. Чья-то жизнь.

Дети, высыпавшие на подъездную аллею, машут ей на прощание. «До конца недели!» Но она больше не приедет. Теперь уже нет.

И вот, думала Селия, переходя Вер-стрит, чтобы зайти в «Маршалз», она одержима сомнениями и страхом перед операцией, а Марии предстоит пережить крушение семейной жизни. Селия оплакивает утрату детей, которые не родились, а Мария может потерять детей, которые действительно существуют. Ведь развод означает именно это. Хотя Чарльз с точки зрения закона — виновная сторона, он захочет оставить детей себе. Дети принадлежат Фартингзу, Колдхаммеру. Визиты на квартиру — да. Походы в театр. Увидеть мамочку на сцене. Но лишь изредка. Визиты на квартиру — все реже и реже. Гораздо приятнее жить в деревне с папочкой, Полли и с… как они будут обращаться к новой матери? Скорее всего по имени. Теперь так принято. И все устроится. Все пойдут своей дорогой.

— Эй! Кто-нибудь послал тете Селии рождественский подарок?

— Нет. Ах! А нужно? Ведь мы вовсе не должны, разве нет, теперь?

— Мы ее никогда не навещаем. А зачем?

Кто-то толкнул Селию в спину; она извинилась и пошла дальше. В. «Маршалз» было очень много народу. Она заслонила проход к лестнице, спускавшейся в галантерейный отдел. Она никак не могла вспомнить, зачем пришла, что хотела купить. Может быть, туфли? Да, туфли. Но в обувном отделе было слишком много покупателей. Женщины с грустными, усталыми лицами сидели на стульях и ждали своей очереди.

— Прошу прощения, мадам. Сегодня днем мы очень заняты. Зайдите попозже.

Значит, дальше… вслед за толпой к лифту. Наверх. Хоть одна из этих женщин перенесла операцию? Вон та в уродливой шляпе, с густым слоем лиловой помады на губах — у нее есть фиброма? Но если и есть, это не имеет значения. Широкая полоска на руке без перчатки свидетельствует о том, что она замужем. Возможно, у нее есть маленький мальчик, который учится в Саннингдейле.

— В субботу я собираюсь навестить Дэвида.

— Замечательно. Будет пикник?

— Да, если повезет с погодой. Потом футбольный матч. Дэвид будет в нем участвовать.

Женщина вышла из лифта и направилась в отдел нижнего белья.

— Поднимаемся? Поднимаемся? Кто еще желает подняться? Пожалуйста.

Можно и подняться, куда-нибудь пойти. Можно просто побродить по «Маршалз». Ведь есть что-то гнетущее в самой мысли о том, что надо спуститься в метро на станции Бонд-стрит, на Тоттенхэм-Корт-роуд пересесть на Эджварскую линию, доехать до Хампстеда, а дальше пешком брести к своему дому с пустыми комнатами.

Детское белье. Кроватки. Коляски. Батистовые платьица в оборку. Погремушки. Селия вспомнила, как перед рождением Кэролайн заходила сюда с Марией. Мария заказала весь комплект приданого новорожденному и записала его на счет леди Уиндэм.

— Она может оплатить все, — сказала Мария, — кроме коляски. Я попрошу Папу подарить мне коляску.

Селия выбрала большую голубую шаль. Потом она обменяла ее на розовую, потому что ребенок оказался девочкой. И сейчас на прилавке лежала шаль, правда не такого качества, как тогда. Она посмотрела на шаль и задумалась о Кэролайн… как ей там, в школе. Что будет с Кэролайн?

— Вы ищете шаль, мадам? Вот эти только что поступили. Их просто расхватывают. Очень большой спрос.

— В самом деле?

— О да, мадам. Шалей такого качества у нас не было с довоенных времен. Для первенца, мадам?

— Нет. Ах нет. Я только смотрела.

Интерес продавщицы мгновенно угас. Селия отошла от прилавка. Нет, не для первенца. Не для второго и не для третьего… Никаких шалей, оборок, погремушек. Что скажет эта женщина, если Селия посмотрит в ее усталые серые глаза и признается: «У меня фиброма. Я никогда не смогу иметь ребенка». Призовет на помощь остатки любезности и ответит: «Мне очень жаль, мадам, поверьте»? Или с удивлением посмотрит на нее, что-то шепнет своей помощнице, которая стоит за прилавком в нескольких шагах от нее, а та пошлет за заведующим отделом — «Мы боимся, что одной даме стало дурно». Надо уйти, так будет лучше для всех.

— Желаете подняться? Пожалуйста.

Почему в воскресенье вечером Найэл уехал, ни с кем не простившись? Сел в машину и уехал?

«Вы ни капли не похожи, не так ли?»

«Да. Он мой брат только по матери».

Но мы должны быть похожи, потому что в нас обоих течет Мамина кровь. Мы унаследовали ее целеустремленность, ее способность сосредоточиться, ее любовь к уединению. По крайней мере, Найэл. Вот почему в воскресенье вечером он ушел из Фартингза и уехал на машине к морю, видимо к своей лодке; уехал, чтобы ни слова, ни поступки, причиняющие боль людям, которых он любит, не стояли между ним и его музыкой. Уехал, чтобы остаться наедине с собой, чтобы никто не нарушал гармонии рождающихся в его голове звуков; совсем как Мама, которая танцевала одна на пустой сцене… Поэтому он и уехал? Или потому, что подумал: «Это моя вина. Наша общая вина. Мы втроем убили Чарльза».

«Комната отдыха для женщин». Направо… Какое внимание со стороны руководства «Маршалз». В магазине, наверное, много женщин с фибромой, таких, как она. С легкой головной болью. С уставшими ногами. С ноющей болью. Вот они, сидят на стульях вдоль стен, будто снова пришли на прием к врачу. Женщины с пакетами. Женщины без пакетов.

Две из них, почти касаясь головами друг друга, заняты разговором. Вполне веселые. Им все равно. Фиброма для них пустяк. Одна женщина сидит за столом и торопливо исписывает листы почтовой бумаги — один, второй, третий. «Мой дорогой, единственный, пишу тебе, чтобы сообщить: то, чего мы так боялись, правда. Мне предстоит операция. Я знаю, что это означает для нас обоих…»

Что ж, по крайней мере от этого она избавлена. Не надо идти домой и писать письмо. Не надо звонить по телефону возлюбленному. Нет и мужа, который ждет у камина.

— Что случилось? Что сказал этот человек?

Селия продолжала сидеть в комнате отдыха на… этаже «Маршалз». Дело в том, говорила она себе, что я поднимаю глупую шумиху вокруг всего этого, веду себя так, словно собираюсь умирать, и все потому, что врач сказал о невозможности иметь ребенка, которого я и так не собиралась заводить. Никогда не собиралась. А если бы и завела, то это было бы трагедией. Он бы умер. Или всю жизнь доставлял бы мне одни неприятности. Слабый характер. Жизнь за мой счет. Беспрерывные просьбы денег. Женитьба не на той женщине. Невестка не любила бы меня. Никогда бы не приезжал побыть у меня.

— Неплохо бы погостить у старушки.

— Ах нет… Опять? Какая скука.

К Селии подошел гардеробщик:

— Извините, мадам, но мы закрываемся. Ровно в половине шестого.

— Извините. Благодарю вас.

Вниз на лифте со всеми остальными. Все остальные проталкиваются во вращающиеся двери.

— Такси, мадам?

А почему бы и нет? Разумеется, такси — непозволительное расточительство, но сегодня такой день. Но вот незадача, у Селии не хватило мелочи, чтобы дать комиссионеру. Такси ждало, а у нее было только десять шиллингов на машину, для комиссионера не набралось и шести.

Она села в машину, ей было слишком стыдно пускаться в объяснения. Комиссионер с силой захлопнул дверцу и махнул шоферу рукой. Пепельница под окном была до отказа набита окурками. Один из них еще дымился. На самом его конце виднелись следы губной помады. Кто она, пассажирка, уступившая свое место Селии? Веселая, счастливая девушка, ехавшая на вечеринку? Женщина, спешившая к любовнику? Мать, торопившаяся на свидание с сыном? Неразгаданные тайны такси… Минуты безумия, минуты прощания… А может быть, здесь только что сидела такая же старая дева, как она, Селия, и к тому же с фибромой? Тип нервной женщины, которая ищет успокоения в сигаретах.

Она была рада, что такси поехало через Риджентс-Парк, а не более знакомой дорогой по Финчли-роуд. Ей было невыносимо тяжело видеть опустевшие, разрушенные дома Сент-Джонз Вуд. Дом, где она жила с Папой, стоял без окон, штукатурка со стен осыпалась. Калитка висела криво, кое-как, ограда обрушилась.

Однажды несколько лет назад она осмелилась зайти в дом в сопровождении Найэла. Комнаты с зиявшими дырами стенами производили страшное впечатление. Если загробная жизнь действительно существует, если Папа и Мама из своего укромного уголка в раю иногда смотрят на мир, то Селия очень надеялась, что Бог не даст ему увидеть их дом.

В его разрушении Папа винил бы Селию, а не войну.

— Но, моя дорогая, что случилось? Что ты наделала?

Вниз по холму. Налево по Черч-роуд, снова направо. Немного дальше, пожалуйста. Вон тот угловой дом. Во всяком случае, как бы он ни назывался, это ее дом, ее убежище и приют. Весной ящики за окнами запестреют цветущими гиацинтами. Ее ступеньки. Ее парадная дверь. Веселого яблочно-зеленого цвета. И название «Мастерская».

Поворачивая ключ в замке и входя в дом, она всякий раз испытывала странное удивление, словно все это было для нее не внове. Как легко. Как просто. Как приятно. Вернуться к себе… к себе. Как приятно увидеть не чужие, а свои, давно знакомые вещи. Стулья, письменный стол, картины в рамах на стене, и среди них два или три ее собственных рисунка.

Селия опустилась на колени растопить камин и, пока он разгорался, прочла письма, пришедшие с дневной почтой. Их было два.

Первым она прочла письмо, отпечатанное на машинке. Какое странное стечение обстоятельств — по прошествии стольких лет, именно в этот день получить письмо из издательской фирмы. От нового управляющего, который сменил ушедшего на пенсию мистера Харрисона.

Письмо нового управляющего фирмы было так же любезно, как и слова мистера Харрисона, сказанные ей много лет тому назад. На этот раз она не подведет. Не разочарует. Она подберет рассказы и рисунки сегодня же вечером, завтра утром, завтра днем. С этих пор она будет планировать свою жизнь, памятуя о том, что она не вечна. Пусть фиброма, пусть операция. Не стоит обращать внимания. Селия распечатала второе письмо. Оно было от Кэролайн.

Селия села в кресло перед камином и перечитала письмо. Раз, другой. Сердце ее усиленно билось, к горлу подступил комок. Глупо, но кажется, она вот-вот расплачется. Кэролайн хочет приехать и пожить с ней. Без приглашения. Без чьей-либо подсказки, скажем, Чарльза или Марии. Кэролайн хочет приехать и жить у нее, у Селии.

Конечно, ей надо приехать. Обязательно надо. На следующие каникулы. Маленькая комната наверху рядом с комнатой Селии. Превратить маленькую комнату в комнату Кэролайн. Обставить по вкусу Кэролайн. Они будут вместе гулять в Парке, она купит Кэролайн собаку. На то время, что Кэролайн будет в школе, она оставит собаку у себя. Они многим могут заняться. Музеи, театры — Кэролайн недурно рисует, и Селия могла бы давать ей уроки рисования. К тому же у нее приятный, хоть и небольшой голос; с возрастом он может развиться. Селия могла бы водить Кэролайн на уроки пения. Подумав об этом, Селия вспомнила, что Кэролайн всегда чем-то напоминала ей Папу. Выражением глаз, посадкой головы. Кроме того, для своего возраста она достаточно высокого роста.

Без сомнения, Кэролайн вылитый Папа. Такая же ласковая, ей так же необходимы сочувствие, внимание, любовь. Все это она даст ей. Нет ничего важнее, чем сделать ребенка счастливым. Ничего на свете.

Селия подложила в камин несколько поленьев и бросила в огонь письмо от издателей. Как-нибудь она на него ответит. Как-нибудь подумает над их предложением. Это не к спеху. Совсем не к спеху. У нее так много других дел. Надо обдумать столько планов для Кэролайн. Для Кэролайн…