Глава 2

Онлайн чтение книги Дело о пеликанах The Pelican Brief
Глава 2

Томас Каллаган был одним из наиболее популярных профессоров Тулейна в основном потому, что не начинал занятий раньше одиннадцати утра. Как и большинство его студентов, он много пил, и первые утренние часы были необходимы ему, чтобы отоспаться и прийти в себя. К девяти- и десятичасовым занятиям он питал отвращение. Его вызывающая манера носить выгоревшие джинсы и твидовые пиджаки с заплатами на локтях, пренебрегая носками и галстуками, также способствовала популярности и придавала ему эдакий либерально-академический шик. Ему было сорок пять, но темные волосы и очки в роговой оправе делали его тридцатипятилетним, несмотря на то что его совершенно не заботило, на сколько лет он выглядит. Брился он раз в неделю, когда начинался зуд, а в холодную погоду, что не было редкостью для Нового Орлеана, отпускал бороду. За ним числилось немало романов со студентками.

Каллаган пользовался популярностью еще и потому, что читал конституционное право – самый скучный, но обязательный курс. Будучи блестящим и экстравагантным преподавателем, он делал его действительно интересным. Никому другому в Тулейне не удавалось это. На самом деле за этот предмет никто больше не хотел браться, поэтому трижды в неделю приходилось сидеть в одиннадцать на конституционном праве у Каллагана.

Человек восемьдесят студентов расположились на задних рядах аудитории и перешептывались между собой, пока Каллаган, стоя перед кафедрой, протирал свои очки. Часы показывали пять минут двенадцатого, все еще слишком раннее время для него.

– Кто объяснит особую позицию Розенберга по делу Нэша в суде Нью-Джерси?

Все головы разом пригнулись, аудитория замерла. Его красные глаза говорили о сильном похмелье. Когда он начинал с Розенберга, это обычно означало тяжелую лекцию. Добровольцев не нашлось.

– Нэш? – Каллаган медленно обводил аудиторию взглядом и ждал. Воцарилась мертвая тишина.

Громко щелкнувшая дверная ручка разорвала напряжение. Дверь быстро приоткрылась, и в нее элегантно проскользнула привлекательная молодая особа в тесных полинявших джинсах и простом свитере. Проплыв вдоль стены до третьего ряда, она виртуозно протиснулась между сидящими и уселась на свое место. Парни в четвертом ряду замерли от восхищения. Сидевшие в пятом вытянули шеи, чтобы бросить взгляд. Одним из немногих удовольствий этих двух кошмарных лет учебы в юридическом колледже была возможность видеть ее, грациозно порхающую на своих длинных ногах по залам и аудиториям в свободных свитерах, под которыми угадывалась невероятная фигура. Однако она была не из тех, кто выставляет себя напоказ. Она принадлежала к компании, где предпочтение отдавалось джинсам, фланелевым рубахам и старым свитерам, которые они никогда бы не променяли на черную кожаную мини-юбку.

Она сверкнула улыбкой в сторону своего соседа, и на секунду Каллаган и его вопрос по делу Нэша были забыты. Ее темно-рыжие волосы спадали до самых плеч. Она была той очаровательной заводилой, в которую каждый из парней влюблялся не меньше двух раз в высшей школе и по крайней мере один раз в юридическом колледже.

Каллаган никак не отреагировал на ее появление. Была бы она испуганной первокурсницей, он, возможно, не преминул бы устроить ей разнос. К тому же расхожая профессорская поговорка гласила: «В суд никогда не опоздаешь». Но сейчас Каллаган был не в том настроении, когда устраивают нагоняи, да и Дарби Шоу не боялась его. В его голове мелькнул вопрос: а не знает ли кто-нибудь, что он спит с ней? Скорее всего нет. Она настояла на сохранении их отношений в полной тайне.

– Читал ли кто-нибудь особое мнение Розенберга по делу Нэша?

Поднятая рука могла означать получасовой допрос «с пристрастием». Желающих не было. В заднем ряду закурили. Большинство делали вид, что пишут. Все головы были опущены. Искать дело Нэша в справочнике было поздно и рискованно. Любое шевеление могло привлечь внимание. Кто-то вот-вот должен был стать жертвой.

Нэша не было в учебнике. Это было одно из десятка незначительных дел, о котором Каллаган вскользь упомянул с неделю назад, а теперь ему не терпелось узнать, ознакомился ли кто-нибудь с ним. Он был знаменит этим. Его итоговый экзамен охватывал двенадцать сотен дел, о тысяче из которых в учебнике не упоминалось ни слова. Экзамен был кошмаром. Однако Каллаган вел себя как настоящий душка, который не скупится на оценки. И только редкий тупица заваливался у него на экзамене.

Но в настоящий момент он не казался душкой. Оглядев аудиторию, он решил, что пора избрать жертву.

– Так как насчет этого дела, Сэллинджер? Можете ли вы объяснить особое мнение Розенберга?

С четвертого ряда мгновенно последовал ответ Сэллинджера:

– Нет, сэр.

– Понятно. Может ли это означать, что вы не читали особого мнения Розенберга?

– Может, сэр.

Каллаган пристально смотрел на него. Надменный взгляд его красных глаз становился все более угрожающим. Видел это только Сэллинджер, поскольку все остальные не поднимали головы от конспектов.

– И почему же вы не читали?

– Потому, что я вообще стараюсь не читать особых мнений. Особенно Розенберга.

Глупее не придумаешь. Сэллинджер был намерен отбиться, однако ему явно не хватало аргументов.

– Вы имеете что-то против Розенберга, Сэллинджер?

Каллаган благоговел перед Розенбергом и боготворил его. Он прочитывал все об этом человеке и тщательно изучал его мнения. Он даже обедал с ним однажды.

Сэллинджер нервно заерзал.

– О нет, сэр. Я просто не люблю особых мнений.

Ответы Сэллинджера были с юмором, но у присутствующих не мелькнуло и тени улыбки. Позднее, за кружкой пива, он и его дружки будут покатываться от смеха, вновь и вновь вспоминая Сэллинджера и его нелюбовь к особым мнениям, особенно Розенберга. Но не сейчас.

– Я понимаю. А мнения большинства вы читаете?

Сэллинджер колебался с ответом. Его жалкая попытка выстоять в этом поединке вот-вот должна была закончиться унизительным поражением.

– Да, сэр. Очень многие из них.

– Великолепно. Тогда поясните, если можете, мнение большинства по делу Нэша.

Сэллинджер никогда не слышал о деле Нэша, но теперь он будет помнить его все оставшиеся годы своей юридической карьеры.

– Я не думаю, что я читал о нем.

– Таким образом, вы не читаете особых мнений, Сэллинджер, а теперь мы узнаем, что вы также игнорируете мнения большинства. Так что же вы читаете, Сэллинджер, романтические повести, бульварные газетки?

С задних рядов доносились легкие смешки. Это хихикали те, кто чувствовал себя обязанным смеяться, но в то же время боялся привлечь к себе внимание.

Сэллинджер с покрасневшим лицом стоял, уставившись на Каллагана.

– Почему вы не читали этого дела, Сэллинджер? – грозно потребовал ответа Каллаган.

– Я не знаю. Я, наверное, просто пропустил его.

Каллаган воспринял это спокойно.

– Я не удивлен. Я упоминал о нем на прошлой неделе. Если точно, то в среду. Оно будет вынесено на итоговый экзамен. И я не понимаю, как можно игнорировать дело, которое вы встретите на экзамене.

Каллаган размеренно вышагивал перед кафедрой, изучая взглядом студентов.

– Кто-нибудь побеспокоился о том, чтобы прочесть его?

Тишина. Каллаган уставился себе под ноги, доводя тишину до гробовой. Все глаза были опущены, ручки и карандаши замерли. Дым валом валил с задних рядов.

Наконец с четвертого места в третьем ряду медленно поднялась рука Дарби Шоу, и аудитория вздохнула с облегчением. Она вновь их спасла. Все втайне на это и рассчитывали. Имея вторые показатели на курсе и находясь в непосредственной близости от первого студента, она могла по памяти сыпать факты, выдержки, совпадающие и несовпадающие мнения почти по каждому делу, которые обрушивал на их головы Каллаган. Она не упускала ничего. Очаровательная маленькая заводила, она с блеском окончила факультет биологии, а теперь намеревалась таким же образом получить диплом юриста, чтобы затем прекрасно существовать, преследуя судебным порядком химические компании, отравляющие окружающую среду.

Каллаган смотрел на нее с поддельным разочарованием. Три часа назад она ушла из его квартиры после бурной ночи с вином и юриспруденцией. Однако про дело Нэша он не упоминал.

– Так, так, мисс Шоу. Чем же недоволен Розенберг?

– Он считает, что законодательный акт штата Нью-Джерси нарушает Вторую поправку, – сказала она, не глядя на профессора.

– Хорошо. И поясните для остальной аудитории, что предусматривает этот акт.

– Среди прочего он запрещает иметь полуавтоматическое оружие.

– Прекрасно. А что имел в момент ареста Нэш? Я это спрашиваю просто для разрядки.

– Автомат АК-47.

– И что случилось с Нэшем?

– Он был привлечен к суду, приговорен к трем годам тюремного заключения и подал апелляцию.

Она знала подробности дела.

– Чем занимался Нэш?

– Определенное мнение по этому вопросу отсутствует, однако в деле фигурирует дополнительное обвинение его в причастности к сбыту наркотиков, хотя полиция на момент ареста не располагала соответствующими доказательствами.

– Таким образом, он был торговцем наркотиками и вдобавок располагал автоматом АК-47. И при этом имел защитника в лице Розенберга, не так ли?

– Да, конечно. – Теперь она смотрела на него.

Напряжение спало. Большинство глаз следило за тем, как он, медленно расхаживая по аудитории, высматривал очередную жертву. Чаще всего на вопросы во время лекций отвечала Дарби, а Каллаган хотел более широкого участия других студентов.

– Почему, по вашему мнению, Розенберг сочувствует Нэшу?

– Он любит торговцев наркотиками. – Это был Сэллинджер, поверженный, но все еще пытающийся иронизировать.

Каллаган одобрял дискуссии на лекциях. Он призывно улыбнулся своей жертве, словно поощряя ее к тому, чтобы продолжить поединок.

– Вы так считаете, Сэллинджер?

– Безусловно. Торговцев наркотиками, растлителей несовершеннолетних, незаконных обладателей оружия, террористов. Розенберг просто восхищается этими людьми. Они его слабые и обиженные дети, поэтому он должен защищать их. – Сэллинджер пытался продемонстрировать праведное негодование.

– А как следует поступать с этими людьми, по вашему просвещенному мнению, господин Сэллинджер?

– Очень просто. Сначала справедливый суд с участием хорошего адвоката, затем быстрое и тщательное рассмотрение апелляции и после этого наказание, если они виновны.

Слова Сэллинджера звучали совсем как у добропорядочного правого, что считалось непростительным грехом среди студентов Тулейна.

Каллаган скрестил руки на груди.

– Продолжайте, пожалуйста.

Сэллинджер почуял западню, но продолжал идти напролом. Терять ему было нечего.

– Я имею в виду, что мы неоднократно встречали дела, в которых Розенберг пытался перекроить конституцию и создать лазейки для того, чтобы, исключив основания, позволить заведомо виновному подзащитному оправдаться подчистую. Это отвратительно. Он считает тюрьмы неоправданной жестокостью по отношению к человеку, поэтому согласно Восьмой поправке все заключенные должны быть освобождены. Слава Богу, что он находится сейчас в меньшинстве, а вскоре может оказаться в одиночестве.

– Вам нравится постановление суда, Сэллинджер? – Каллаган одновременно улыбался и хмурился.

– Чертовски.

– Вы один из тех нормальных, патриотически настроенных средних американцев, которые желают ему смерти во сне?

В аудитории раздались смешки. Сейчас можно было смеяться без опаски. Сэллинджер знал, что честно лучше не отвечать.

– Я бы не пожелал этого никому, – пролепетал он в полном смущении.

Каллаган вновь мерил шагами аудиторию.

– Ну что ж, спасибо вам, господин Сэллинджер. Мне всегда доставляют удовольствие ваши комментарии. Вы, как обычно, изложили нам взгляд непрофессионала на юриспруденцию.

Смех стал громче. Щеки Сэллинджера запылали, и он плюхнулся на свое место. Каллаган оставался невозмутимым.

– Мне бы хотелось поднять интеллектуальный уровень этой дискуссии. Давайте, мисс Шоу, объясните, почему Розенберг сочувствует Нэшу.

– Вторая поправка предоставляет людям право иметь и носить оружие. Для судьи Розенберга это положение является буквальным и абсолютным. Ничто не должно запрещаться. Если Нэш хочет иметь АК-47, или ручную гранату, или базуку, штат Нью-Джерси не может принять закон, запрещающий это.

– Вы согласны с ним?

– Нет, и я не одинока в этом. Решение принято восемью голосами против одного. Никто не поддержал его.

– Чем руководствовались остальные восемь судей?

– Их довод вполне очевиден. Штаты имеют веские причины для запрещения торговли и владения некоторыми типами оружия. Интересы штата Нью-Джерси перевешивают права Нэша, предоставляемые Второй поправкой. Общество не может позволить своим членам владеть сложным вооружением.

Каллаган смотрел на нее внимательно. Привлекательные студентки на юридическом факультете Тулейна были редкостью, но когда такая появлялась, он не упускал случая, чтобы заняться ею. Последние восемь лет он почти не знал неудач в этом деле. В большинстве случаев оно было простым. Девицы прибывали в колледж уже раскрепощенными и свободными. Дарби же была иной. Впервые он заметил ее в библиотеке во втором семестре на первом курсе, и ему понадобился целый месяц, чтобы уговорить ее поужинать с ним.

– Кто изложил мнение большинства?

– Рэнниен.

– И вы согласны с ним?

– Да, это совсем простое дело.

– Тогда что же случилось с Розенбергом?

– Я думаю, что он ненавидит остальной состав суда.

– Он что, выступает с особым мнением лишь из сварливости?

– Зачастую да. Его мнения все чаще оказываются необоснованными. Возьмем дело Нэша. Для такого либерала, как Розенберг, вопрос о контроле над оружием является простым. Он должен был излагать мнение большинства. И десять лет назад он так бы и поступил. В деле Фордиса, рассматривавшемся в 1977 году в суде штата Орегон, он прибегнул к гораздо более узкому толкованию Второй поправки. Его непоследовательность становится досадной.

Каллаган пропустил мимо ушей упоминание о деле Фордиса.

– Вы хотите сказать, что Розенберг впадает в старческий маразм?

Побитый в первом раунде Сэллинджер бросился в последнюю схватку:

– Он чокнулся, и вы знаете это. Его мнение невозможно обосновать.

– Не всегда, и потом он все еще там, в Верховном суде.

– Его тело там, а мозг уже умер.

– Он дышит, Сэллинджер.

– Да, дышит, с помощью аппарата. Им приходится накачивать его кислородом через нос.

– Тем не менее, Сэллинджер, он последний из величайших юристов, и он все еще дышит.

– Вы бы сначала зашли и убедились в этом.

С этими словами Сэллинджер опустился на свое место. Он сказал достаточно. Нет, он сказал слишком много. Голова его склонилась под пристальным взглядом профессора. «Зачем я говорил все это?» – думал он, уткнувшись носом в конспект.

Каллаган еще некоторое время смотрел на его опущенный затылок, а затем начал мерить шагами аудиторию. Это действительно было тяжелое похмелье.


Читать далее

Фрагмент для ознакомления предоставлен магазином LitRes.ru Купить полную версию
Гришэм Джон. Дело о пеликанах
Глава 1 31.01.18
Глава 2 31.01.18
Глава 3 31.01.18
Глава 4 31.01.18
Глава 5 31.01.18
Глава 6 31.01.18
Глава 7 31.01.18
Глава 8 31.01.18
Глава 9 31.01.18
Глава 10 31.01.18
Глава 11 31.01.18
Глава 12 31.01.18
Глава 2

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть