Онлайн чтение книги Предпоследняя правда The Penultimate Truth
Глава 29

Ровно в час пополудни того же дня Кэрол Тай сделала — и успешно — операцию по пересадке поджелудочной железы все еще замороженному мертвому Мори Соузе, а потом, при помощи самого лучшего медицинского оборудования «термитника», восстановила кровообращение, сердцебиение и дыхание старика. Сердце снова начало перекачивать кровь, а после этого один за другим были удалены все искусственные стимуляторы.

Электроэнцефалограммы и кардиограммы на протяжении следующих нескольких критических часов показывали, что все процессы в организме идут нормально. У старика Соузы появились неплохие — очень неплохие — шансы выздороветь и прожить еще немало здоровых, важных лет.

Ну вот и все. Николас долго стоял у постели старого механика, наблюдая, как из аппаратов, следящих за состоянием пациента, выползают длинные ленты, исчерченные кривыми, потом, удовлетворенный, вышел.

Настало время снова предстать перед ютящимися в тесных квартирках со становящейся каждое утро ареной никогда не прекращающейся войны совместной ванной комнатой родственниками. Ему предстояло снова вернуться к прежней жизни.

На какое-то время.

А потом, сказал он себе, идя по больничному коридору к лестнице, ведущей на его этаж, этаж, где он всегда обитал, вострубят трубы и восстанут — только не мертвые, — а обманутые. Причем вовсе не нетленные, к сожалению, а очень даже смертные, бренные и ужасно обозленные.

Целое гнездо разъяренных, готовых уничтожить любого врага ос, ринувшихся в атаку. Сначала этот «термитник», но скоро мы установим контакт и с соседними, поведаем им всю правду. Передайте, скажем, дальше. И со временем ее узнают все. В конце концов весь мир превратится в скопище осиных гнезд, и если они одновременно бросятся в атаку, никакая армия жестянок их не остановит. Конечно, жертвы будут. Возможно, каждый третий. Но вряд ли больше.

Однако все зависело от телепередач в следующие двадцать четыре часа. От того, что скажет Тэлбот Янси, истинный или мнимый.

Прежде всего нужно подождать и посмотреть.

Так кто же одержит верх — Броуз или Лантано? Кто останется в живых и при власти, а кто погибнет?

Все станет ясно из следующей речи Янси, следующей дозы чтива. Возможно даже, из первого десятка слов, которые прозвучат с экрана.

Интересно, подумал он, подходя к двери своей крошечной квартирки, кош бы мне хотелось увидеть больше? Должно быть, Адамсу видней. Дэвид Лантано был добр ко мне, с его помощью я получил артифорг. Но еще до этого его жестянки едва меня не убили… и наверняка убили бы, если бы не вмешался этот же человек, правда, в своем более пожилом воплощении Янси с искусственно осветленным лицом. А может, там взял или со временем возьмет верх кто-то другой — не Лантано и не Броуз, а сразу два человека.

Джозеф Адамс, пока они вскрывали устье туннеля, высказал такое предположение: возможен новый союз, союз Вебстера Фоута с его всемирной полицейской корпорацией, и Луиса Рансибла с его громоздкой внеэкономической гигантской империей-переростком.

Натравленные на Агентство с его армией жестянок, многие из них — старые опытные бойцовские коты с хвостами пистолетом, соскучившиеся по войне и готовые под любым предлогом снова броситься в бой… причем неважно, под чьим командованием, Стэнтона Броуза или Дэвида Лантано.

Он открыл дверь.

Дома оказалась Рита, которая уже ждала его.

— Привет, — негромко сказала она.

— Привет. — Он неуклюже переминался с ноги на ногу в дверях, не зная, входить или нет, и пытаясь догадаться, в каком она настроении.

Рита поднялась со словами:

— Наконец-то ты вернулся. Как я рада тебя видеть! Ну как ты? — Она приблизилась к нему, столь же растерянная, что и он. — Значит, ты ничем не заразился. Я этого больше всего боялась. Уж такие ужасы про всякие эти болезни рассказывают по телевизору, да и Нуньес тоже говорил… пока не пропал.

Он обнял ее и крепко прижал к себе.

— Все это здорово, — прошептала Рита, тоже крепко обхватив его руками, — Но Ник, буквально несколько секунд назад объявили общий сбор. Мы все немедленно должны собраться в зале, будет выступать Протектор. Только, знаешь, я, наверное, не пойду — Нуньес, как ты, наверное, уже знаешь, мертв, так что насильно загонять нас туда некому. Лучше останусь дома. С тобой. Она крепко держала его, но он быстро высвободился из ее объятий. — В чем дело? — удивленно спросила она.

— Я пошел в зал, — сказал он и направился к двери.

— Да зачем тебе…

Но у Николаса уже не было времени отвечать, он бегом бросился по коридору к лестнице.

Через несколько мгновений Николас Сент-Джеймс с еще несколькими обитателями убежища уже входил в зал собраний. Заметив Джозефа Адамса, он пробрался к нему и уселся рядом.

Огромный — от пола до потолка — телевизионный экран был включен и неярко светился, но передача еще не началась.

Адамс бросил:

— Вот сидим ждем. Диктор объявил, что это «задержка по техническим причинам». — Он был бледен, лицо осунулось. — Он, то есть Янси, уже появился было, но потом изображение исчезло. Как будто… — он искоса взглянул на Николаса, — кто-то отключил камеру.

— Господи Иисусе! — ахнул Николас и почувствовал, как у него остановилось сердце, но через мгновение снова забилось в прежнем ритме. — Значит, борьба еще не закончена.

— Скоро узнаем, — отозвался Адамс с хладнокровием профессионала. — Это ненадолго.

— А он как обычно сидел за своим дубовым столом, с флагом за спиной, да?

— Не успел заметить. Уж слишком быстро все произошло. Картинка появилась всего на какую-то долю секунды. Думаю… — Адамс говорил негромко, но слышно его было хорошо, несмотря на то, что вокруг них неспешно рассаживались другие термиты, зевали. Переговаривались. Они ведь не знали, они просто не могли знать, что эта передача означала для их общей и личной будущей жизни. — …Честно говоря, похоже, в девять часов утра в Нью-Йорке так ничего и не произошло. По-видимому, схватка разыгрывается только сейчас. — Он взглянул на часы. — В Агентстве сейчас шесть часов вечера. Следовательно, что-то — Бог знает что — длится уже целый день. — С этими словами он снова выжидательно уставился на большущий телеэкран.

— Так значит, — заметил Николас, — дротик не попал в цель.

— Возможно. Но это еще не конец. Лантано вряд ли сразу же сдался бы и погиб. Давай разберемся. Прежде всего это оружие, если дротик не попадает в цель, сразу извещает об этом владельца. Поэтому Лантано, как бы далеко он ни находился — пусть даже в тысяче миль от места покушения — тут же узнал бы о неудаче. А Фоут наверняка что-нибудь придумал. Надеюсь, что он уже в Кейптауне. Если у него хватило ума — а его у него, поверь, хватает, — то он определенно в Кейптауне. И наверняка рассказал Рансиблу всю правду о спецпроекте. И не следует забывать еще одной вещи: в этих жилкомпах Рансибла тысячи и тысячи экс-«термитов», которых Рансибл, возможно, уже обучил военному делу, вооружил и подготовил к… — тут он смолк.

На экране появилось огромное трехмерное цветное изображение отлично всем знакомого, загорелого, с жесткими чертами лица Тэлбота Янси.

— Друзья мои, американцы, — начал он своим суровым и твердым, торжественным и серьезным и в то же время необыкновенно проникновенным голосом. — Сегодня, видит Господь наш всемогущий, я должен сообщить вам нечто настолько важное, что остается лишь молиться Всевышнему и благодарить его за то, что мы дожили до этого дня. Друзья мои… — тут голос стал буквально переполняться эмоциями, которые сдерживала только железная воля военного до мозга костей. Всегда исключительно мужественный, но сейчас явно потрясенный — вот каким предстал Тэлбот Янси перед своими слушателями. Николас попросту не в состоянии был оценить происходящего: был это манекен, которого они всегда видели на экране, или это…

Камера отъехала назад. Стал виден дубовый стол. Флаг. Все как всегда.

Николас нагнулся к Джозефу Адамсу и шепнул:

— Похоже, Броуз все же одолел их. Видимо, опередил. — Он почувствовал в голове свинцовую тяжесть и невероятную подавленность. Все было кончено.

Впрочем, а что здесь такого? Может, это и к лучшему. Кто знает? И кто узнает? Все равно перед ним и перед всеми остальными «термитами» стояла колоссальная задача. Не что иное, как тотальная, всеобщая война до победы, война за то, чтобы вырваться на поверхность и навсегда там остаться.

Тем временем с экрана, преодолевая волнение, Тэлбот Янси объявил:

— Сегодня должен сообщить всем вам, каждому из вас, живущих под землей, где вы в своих убежищах столько лет трудились не покладая рук…

— Ну, давай же! — прошипел Адамс.

— …не жалуясь на невзгоды, страдая, но всегда веря… так вот, друзья мои, ваша вера, долгие годы подвергавшаяся испытанию, оправдалась. Друзья мои, война окончена.

Через мгновение зрители, сидящие в зале буквально оцепенели от услышанного. Николас и Адамс переглянулись.

— И вскоре, друзья мои, продолжал Янси своим суровым, торжественным голосом, — вы снова вернетесь в свой собственный, залитый солнцем мир. Поначалу вы будете потрясены, вам будет нелегко, но должен вас предупредить: процесс будет медленным, происходить поэтапно. Но главное позади. Военные действия закончены. Советский Союз, Куба и все остальные члены Нар-Дема наконец приняли общее решение прекратить…

— Лантано, — не веря своим глазам, произнес Адамс.

Николас встал и направился к выходу.

В коридоре, в полном одиночестве, он остановился и задумался. Очевидно, Лантано, с помощью Вебстера Фоута или без него в конце концов все же прикончил Броуза — либо утром с помощью отравленного дротика, либо позже и с помощью какого-то другого оружия. Каким-то иным, но очень профессиональным и не менее пригодным способом. Причем поразил он наверняка именно старый мозг, поскольку только его невозможно было заменить. Стоило этому единственному в своем роде органу выйти из строя — и все, конец. И конец наступил.

Броуз определенно мертв, сообразил он. В этом сомневаться не приходится. Эта передача была тому доказательством — только ее мы и ждали. Единственный знак, который мы здесь внизу, могли получить. Правление янсменов, обман, затянувшийся на тринадцать лет или даже на целых сорок три года, если вести отсчет с момента выхода на экраны фильмов Готлиба Фишера, закончилось.

К лучшему, а может, и к худшему.

В коридоре появился Адамс. Некоторое время оба молчали, потом Адамс сказал:

— Теперь все зависит от Рансибла и Фоута. Возможно, им удастся создать для Лантано патовое положение. Немного умерить его пыл. Создать то, что в прежнем американском правительстве называлось «балансом сил». Возможно, они обратятся в Прим-Совет, настаивая… — Он махнул рукой. — Впрочем, Бог его знает. Просто надеюсь, они хоть что-то предпримут. Это же кошмар, Ник; скажу тебе честно, для этого мне не нужно быть там и видеть все собственными глазами. Это самый настоящий кошмар, и длиться он будет еще очень долго.

— Но, — сказал Николас, — нам все равно надо начинать выбираться отсюда.

Адамс ответил:

— Я бы предпочел немного подождать и посмотреть, как Лантано, или кто там сейчас управляет куклой, — так вот, я хотел бы посмотреть, как они объяснят все эти тысячи и тысячи квадратных миль илесовых полей. Вместо бескрайней радиоактивной пустыни…

Он улыбнулся, но улыбка тут же перешла в гримасу от нахлынувших на него в этот момент куда более глубоких, сильных и противоречивых идей, он быстро просчитывал в уме одну возможность за другой. Он, профессиональный изобретатель идей, янсмен, словом, тот, кем он был сейчас, снова вернулся в родную стихию — к возбуждению, страху, напряжению.

— А что вообще он или они, кто бы они ни были, вообще могут сказать? Разве тут может вообще быть какое-либо мало-мальски правдоподобное объяснение? Лично я ни одного придумать не могу. Во всяком случае, прямо сейчас, с ходу. Хотя Лантано… нет, тебе не понять, Ник. Он это может. Он просто гений. Да, вполне может.

— Так вы считаете, — сказал Николас, — что самая большая ложь еще впереди?

После продолжительной и явно мучительной паузы Адамс ответил:

— Да.

— А просто правду они сказать не могут?

— Что-что? Послушай, Ник, кто бы они ни были, какая бы, пусть даже самая невероятная группа, ни захватила власть, заключая союзы и выходя из них, кому бы ни достались хотя бы на время козырные карты, после сегодняшнего долгого дня, в который мы не знаем, что именно произошло, перед ними встала задача. Нет, Ник, у них возникла колоссальная проблема. Проблема, как объяснить то, что планета превращена в гигантский, тщательно ухоженный садовниками-жестянками парк. Понимаешь? Причем не просто найти удовлетворительное объяснение для тебя и меня, или для парочки экс-«термитов» там и здесь, а сотням и сотням миллионов враждебно настроенных, по-настоящему взбешенных скептиков, которые будут тщательно проверять каждое слово, которое отныне прозвучит с телеэкрана, независимо от того, из чьих уст оно исходит, и так будет продолжаться бесконечно. Ты хотел бы заняться решением подобной проблемы, а, Ник? Нет, насколько бы тебе такое понравилось?

— Мне бы это вообще не понравилось, — ответил Николас.

Адамс сказал:

— А мне бы понравилось. — В его глазах вдруг появилась такая тоска, такое страдание, смешанные с тем, что Николасу показалось неподдельным и даже страстным всепожирающим желанием вернуться к знакомой и любимой работе. — Клянусь Богом, как бы я хотел этим заняться! Снова сидеть у себя в офисе В Агентстве на Пятой авеню в Нью-Йорке, отсматривая телепередачи, предназначенные для «термитников». Ведь это моя работа. То есть была моя работа. Но туман совершенно запугал меня, да еще одиночество. Я позволил им одержать надо мной верх. Но если бы я сейчас вернулся, это уже бы не повторилось. Потому что ведь это так важно, нам пришлось столько потрудиться, чтобы этот момент настал, и сейчас самое время пожинать плоды. Пусть даже мы и не ведали, что творим. Все равно это свершилось, а я не там, а здесь, и именно когда решающий момент все-таки наступил. Я не у дел и скрываюсь здесь — я сбежал. — Его страдание, чувство утраты, осознание того, что отрезан от всех и вся, ощутимо усиливались с каждой секундой, у него то и дело перехватывало дыхание, как будто кто-то невидимый периодически жестоко бил его в живот. Он раскачивался взад и вперед, как будто вот-вот упадет. А схватиться не за что. Адамс пытался удержаться за пустоту, но впустую. И все же он не оставлял попыток.

— Все кончено, — сказал ему Николас, не пытаясь, да и не испытывая большого желания проявлять по отношению к нему доброту. — Для вас лично, и для всех остальных тоже.

«Потому что, — сказал он себе, — я намерен сказать им правду».

Их взгляды встретились, Адамс растерянно моргал, вынырнув из бездны, в которую падал и падал. Во взглядах обоих не было и следа дружелюбия и ни малейшей теплоты. Теперь они были разделены. Абсолютно.

И, секунда за секундой, разделяющая их пропасть пустоты становилась все шире и шире. До тех пор, пока Николас наконец не почувствовал это, почувствовал, как на него наползает то, что Джозеф Адамс всегда называл туманом. Внутренний, безмолвный туман.

— О’кей, — выдавил Адамс. — Ты выболтаешь правду; вы соорудите какой-нибудь жалкий десятиваттовый передатчик и свяжетесь с соседним «термитником», а тот — с другими. А я тем временем вернусь в свой домен, закроюсь в библиотеке, где мне сейчас и следовало бы быть, и напишу речь. Причем, несомненно, это будет лучшая из моих речей. Шедевр. Потому что сейчас именно это и требуется больше всего. Я превзойду в ней даже самого Лантано — при необходимости я способен и на это. Лучше меня в нашем деле никого нет — я знаю, это — мое истинное призвание. И вот тогда мы посмотрим, Ник, немного подождем и посмотрим, кто победит, кто во что и кому поверит, когда все это закончится. Ведь ты не собираешься упускать свой шанс, так вот и я не намерен упускать свой. Я не намерен оставаться на обочине. Выброшенным на свалку. — Он буквально сверлил Николаса взглядом.

В коридор влетела возбужденная и задыхающаяся от волнения Рита.

— Николас, я только что слышала — война закончилась, и мы скоро вернемся на поверхность. И тогда наконец сможем начать…

— Еще не так скоро, — сказал Николас. — Там, наверху, еще не успели как следует подготовиться, да и условия пока не совсем подходящие. — Он страдальчески взглянул на Адамса, ища поддержки. — Правда ведь?

— Да, пока еще рановато, — как-то невыразительно, чисто механически медленно ответил Адамс, как будто он был уже не здесь, а там, и его осталось совсем немного — ровно столько, чтобы ответить. — Но все придет в норму. Ты правильно сказал. Со временем.

— Но ведь это правда, — затарторила Рита. — Мы победили. А этот Нар-Дем сдался под натиском армий наших жестянок. Так сказал Янси, все только об этом и говорят. — Увидев выражение его лица, она упавшим голосом сказала: — Но ведь это не просто слухи. Сам Янси, Протектор, лично сказал это…

Обернувшись к Адамсу, Николас усмехнулся:

— А как насчет того, чтобы объявить им — объявить нам — что это просто сюрприз. Подарок на день рождения.

— Нет, — решительно отмахнулся Адамс, снова прокручивая в голове вариант, тщательно взвешивая идею Николаса. — Нет, это не пройдет.

— Уровень радиации, — сказал Николас. Он вдруг почувствовал, что устал — правда, не так уж сильно, особенно учитывая все, что ему сегодня пришлось пережить. Но никакого уныния или пессимизма он не испытывал. Несмотря на то, что они с Адамсом оба понимали: незаметно подкрался конец всем этим долгим годам ожидания и истраченным впустую силам.

— Радиация, — снова произнес Николас.

При этих словах глаза Адамса загорелись.

— Радиация, — продолжал Николас. — Только сейчас, после долгих тринадцати лет, она наконец-то упала до приемлемого уровня. Ну, как вам это? Что скажете? И на протяжении всех этих лет вы просто вынуждены были говорить — у вас не было выбора, просто не было иного выбора; с моральной и практической точек зрения было просто необходимо говорить о том, что война продолжается. Поскольку в противном случае, как это вам отлично известно, все тут же ринулись бы на поверхность.

— Невзирая ни на что, — согласно кивнул Адамс.

— Преждевременно, — продолжал Николас. — Именно так лкэди всегда поступают по глупости. Но радиация скоро убила бы их. Таким образом, если разобраться, с вашей стороны это явилось своего рода самопожертвованием. Этакой моральной ответственностью, которую взяло на себя ваше руководство. Неплохо, а?

— Я знаю только одно, — тихо сказал Адамс, — мы обязательно что-нибудь придумаем.

— Ни капельки не сомневаюсь, — ответил Николас.

Он обнял жену за плечи и притянул ее к себе, «За исключением того, — подумал Николас, — что ничего у тебя не выйдет. Мы тебе этого просто не позволим».