Онлайн чтение книги Предпоследняя правда The Penultimate Truth
Глава 4

На следующее утро, едва открыв глаза, Рита заявила:

— Я видела, как ты вчера ушел с этой… как ее… Кэрол Тай. Как это понимать?

Николас, заспанный и помятый — его лишили возможности даже ополоснуть лицо холодной водой, не говоря уже о том, чтобы побриться и почистить зубы, — проворчал:

— Надо было заверить свидетельства о смерти Соузы. Вот и все дела.

Он прошлепал к ванной, которой помимо них с Ритой пользовались их соседи справа, и обнаружил, что дверь заперта.

— Ну ладно, Стью, — проворчал он. — Хорош скрестись, открывай.

Дверь открылась. Как и ожидалось, в ванной находился младший брат Николаса. Стоя перед зеркалом, он с виноватым видом соскребал с подбородка все, что там успело вырасти.

— Не обращай на меня внимания, — сказал Стью. — Заходи и…

Из комнатки Стью донесся визгливый голосок Эдит, его жены:

— Мы сегодня первые, Ник! Вчера твоя женушка весь вечер там полоскалась. Думаю, ты можешь подождать.

Ник покорно закрыл дверь ванной и поплелся на кухню — слава богу, она принадлежала только им с Ритой — и поставил кофейник на плиту. Пришлось разогревать вчерашний кофе — на то, чтобы сварить свежий, просто не хватило бы энергии. В любом случае синтетических зерен оставалось всего ничего. Их все равно не хватит до конца месяца. Опять придется канючить, одалживаться или меняться с другими «термитами», отдавать сахар — они с Ритой почти его не употребляли, — чтобы получить эти странные коричневые эрзац-зернышки.

А ведь он мог пить кофе до бесконечности. О да. Если бы была возможность. Но, как и все прочее, кофе — или, как его именовали в накладных, «син. коф. зрн.» — выдавалось строго по спискам, в строго ограниченном количестве. За эти годы он научился с этим мириться — на уровне разума. Но организм страстно требовал больше.

Он до сих пор помнил, как впервые попробовал настоящий кофе — еще до войны. Тогда ему было всего девятнадцать, он учился на первом курсе и как-то решил выпить кофе вместо детского пойла — солодового молока. Он как раз вступил во взрослую жизнь… а потом началось это.

Но, как любил говорить Тэлбот Янси, улыбаясь или хмурясь — смотря по ситуации: «По крайней мере нас не испепелили, несмотря на угрозы. Потому что у нас был целый год на то, чтобы уйти под землю, и этого не следует забывать». И Николас не забывал. Стоя у плиты, где разогревался вчерашний синтетический кофе, он думал о том, что пятнадцать лет назад мог быть испепелен. Он мог принять ужасную смерть от паралича, когда весь холин в его организме был бы разрушен американским нервно-паралитическим газом — самым чудовищным на тот момент оружием, которое оказалось в руках высокопоставленных идиотов из бывшего Вашингтона, округ Колумбия. Наивные! Они полагали, что антидоты, атропин и прочие прелести защитят их от чего угодно. Например, от нервно-паралитического газа, произведенного на Ньюпортском химическом заводе в Западной Индиане по заказу печально знаменитой корпорации ФМК. Правда, от советских ракет им спастись не удалось. Николас понимал все это и радовался. Он остался жив и может пить этот син. коф. — по правде сказать, довольно горький.

Дверь ванной распахнулась, и Стью объявил:

— Все, я закончил!

Николас уже направился к ванной, но в этот момент в дверь прихожей постучали.

Черт бы подрал это президентство… Он подошел к двери, распахнул ее и оказался лицом к лицу с четверкой «термитов». Очередная делегация. Йоргенсон, Холер и Фландерс — активисты «термитника», кто же еще; на заднем плане — Петерсон, Гранди, Мартино, Джиллер и Кристенсон, группа поддержки. Николас тяжело вздохнул. И впустил всю компанию.

Стараясь не шуметь — на это у них ума хватило — делегаты прошли в квартирку президента, и внутри стало не повернуться. Едва притворив входную дверь, Йоргенсон начал:

— В общем, мы решили обтяпать это дело, президент. До четырех утра обсуждали, — он говорил негромко, но твердо и решительно.

— Обсуждали что? — спросил Николас, хотя уже понял, о чем пойдет речь.

— Короче, мы займемся этим самым пол-комом Нуньесом. Устроим потасовку на двадцатом этаже — туда добраться непросто, потому что все проходы заставлены ящиками с запчастями для «жестянок». Пока он с нами разберется, пройдет не меньше получаса. И у вас будет время. Время, которое вам нужно.

— Кофе? — предложил Николас, направляясь на кухню.

— И сделаем все прямо сегодня, — сказал Йоргенсон.

Николас прихлебывал кофе и молчал. Больше всего на свете он жалел, что не добрался до ванной. Запереться там, чтобы никто не смог его достать — ни жена, ни братец, ни его благоверная, ни эта делегация.

Ни Кэрол, добавил он. Как было бы здорово — запереться там. Хотя бы на минутку. И просто посидеть в одиночестве и тишине. Просто посидеть.

А потом, отсидевшись какое-то время, он, возможно, смог бы немного поразмышлять. И ощутить самого себя. Не Николаса Сент-Джеймса, президента подземного «термитника» «Том Микс», а просто человека. И тогда он, возможно, поймет, прав ли комиссар Нуньес и действительно ли закон есть закон. Или права Кэрол Тай, и здесь в самом деле происходит что-то странное и неправильное — что бы она ни хранила в своем контейнере на пленках с записями речей Янси за последний год. Coup de gras, подумал он. Именно то, что мне требуется, — решительный удар по башке.

Не выпуская чашку из рук, он повернулся к делегации активистов.

— «Сегодня!» — передразнил он Йоргенсона, которого всегда недолюбливал. Здоровенный детина с красной бычьей шеей — типичный любитель пива с соленой рыбкой.

— Мы знаем, что это надо сделать поскорее, — негромко проговорил Холер. Потом он заметил Риту, которая причесывалась перед зеркалом, и занервничал. Впрочем, остальные тоже чувствовали себя не в своей тарелке. Естественно, они боятся этого копа… пол-кома. И все-таки рискнули прийти.

— Позвольте, я объясню ситуацию, — начал Николас. — Что касается артифоргов…

Фландерс не дал ему договорить.

— Мы узнали все, что вообще можно было узнать. Все, что хотели узнать. Послушайте, президент: мы знаем, что за гадость они затевают.

Шестеро или семеро делегатов посмотрели на своего товарища со смесью нервозного раздражения и разочарования. Казалось, их напряжение переполняет крошечную — точнее сказать, стандартного размера — квартирку, где обитал Николас.

— Кто именно?

— Шишки из Эстес-Парка, — ответил Йоргенсон. — Они всем этим заправляют. А своим микки-маусам вроде Нуньеса только указывают, кого и где прижимать.

— И что же они задумали?

— А вот что, — Фландерс едва не заикался от волнения. — Им не хватает еды — чтобы просто прокормиться. И они готовы найти любой предлог, только бы закрыть какой-нибудь «термитник» — все равно где. Мы не знаем, сколько убежищ они хотят закрыть. Но «термитам» останется только выйти на поверхность, на верную смерть… может, много, а может, пару-тройку… Все зависит от того, насколько их приперло.

— Вот видишь, — взмолился Холер, обращаясь к Николасу — почти в полный голос, за что получил от соседа локтем в бок и тут же перешел на шепот, — им нужен только предлог. А предлог у них будет — как только мы не выполним месячный план по жестянкам. Помнишь, вчера вечером, после этого телефильма про падение Детройта, Янси объявил, что план поднимут? Мы сразу догадались: они поднимут план, и все «термитники», которые не справятся, будут закрыты. Мы, например. А там, наверху… — он ткнул пальцем в потолок, — мы просто сдохнем.

— Так же, как Николас, — едко заметила Рита, не отрываясь от зеркала, — которого вы собираетесь отправить за артифоргом.

— Миссис Сент-Джеймс, — Холер повернулся к ней, — он наш президент. Мы его выбрали. Именно потому и выбрали, что он… короче, сами знаете. Лучше помогите нам.

— Ник вам не отец родной, — возразила Рита. — И не волшебник. И не член правительства Эстес-Парка. Он не может произвести на свет искусственную поджелудочную железу. Он не может…

— Вот деньги, — перебил ее Йоргенсон, протягивая Николасу толстый белый конверт. — Здесь только запдемовские пятидесятки. Сорок купюр. В общем, двадцать тысяч запдемдолларов. Вчера поздно ночью, когда Нуньес отправился на боковую, мы обошли весь «Том Микс» и собрали.

Это примерно половина дохода убежища за… он никак не мог сосчитать в уме — слишком напряженный момент. За долгий, очень долгий период. Похоже, активистам пришлось потрудиться.

Рита снова заговорила — так же едко.

— Вот и делайте все сами. Вы уже собрали деньги. Теперь тяните жребий. И оставьте моего мужа в покое.

Ее голос стал мягче:

— Если кто-то из вас отлучится, Нуньес не сразу это заметит, а Ник все время на виду. По большому счету, вы можете отсутствовать несколько дней, и никто не хватится, а если исчезнет Ник, Нуньес узнает об этом сразу, и…

— И что, миссис Сент-Джеймс? — вежливо, но твердо осведомился Холер. — Что он может сделать после того, как президент Сент-Джеймс войдет в шахту и поднимется на поверхность?

— Ник вернется, Джек. И Нуньес его прикончит.

Да и черт с ним. Возможно, я вообще не вернусь.

С явным, нескрываемым отвращением Йоргенсон полез в карман рабочей куртки и вытащил предмет — небольшой, с сигаретную пачку.

— Мистер президент, — хрипло произнес он — торжественным, официальным тоном, словно курьер, доставивший официальную ноту, — вам известно, что это такое?

Еще бы, подумал Николас. Самодельная бомба. И если я не отправлюсь наверх, причем прямо сегодня, ты заложишь ее где-нибудь у меня в квартире или в офисе. Ты установишь таймер, или приспособишь ее на манер мины-ловушки, и она взорвется и разнесет меня на куски — а заодно, скорее всего, и мою жену. А может быть, моего младшего брата и его жену или всех, кто в этот момент окажется в моем кабинете, — если взрыв произойдет в кабинете. Ведь вы, ребята, профессиональные электрики; профессиональные монтажники и сборщики — по крайней мере, среди вас таких достаточно. Впрочем, о любом из нас можно такое сказать — в какой-то степени… Вы отлично знаете, как все это устроить, стопроцентный успех вам гарантирован. Поэтому, если я не соглашусь отправиться на поверхность, ваш комитет уничтожит меня — безусловно и несомненно — плюс, скорее всего, несколько человек, которым посчастливится оказаться рядом. Если же я соглашусь, кто-нибудь непременно стукнет Нуньесу — среди полутора тысяч граждан у него есть свои люди, — и он пристрелит меня где-нибудь на полпути к поверхности, потому что такие прогулки по всем законам военного времени считаются преступлением.

— Послушайте, президент, — сказал Фландерс. — Я понимаю: вы думаете, что мы заставим вас ползти вверх по шахте, а наверху у выхода все время тусуются жестянки — ну, или почти все время, — чтобы спустить к нам очередного покореженного сотоварища… но послушайте…

— Новая шахта, — догадался Николас.

— Точно. Мы прокопали ее сегодня рано утром, как только заработал завод-автомат. Он так грохочет, что заглушил шум землечерпалки и всей прочей техники, которую пришлось использовать. Идет абсолютно вертикально. Просто шедевр.

— Он начинается от крыши помещения ВАА на первом этаже, — сказал Йоргенсон. — Это склад редукторов для «типа II». Внутри ствола тянется цепь, которая закреплена наверху — намертво, гарантирую, поклясться могу, — и ее не видно из-за…

— Врешь, — огрызнулся Николас.

Йоргенсон растерянно заморгал.

— Нет, честно…

— Да не могли вы за два часа пробурить вертикальный ствол до поверхности, — сказал Николас. — Давай колись.

После долгой, унылой паузы Фландерс промямлил:

— Мы начали ее бурить. Успели пройти почти сорок футов. Там осталась портативная землечерпалка. Мы решили, что запихаем вас в шахту с кислородным оборудованием, потом изолируем основание ствола, чтобы погасить вибрацию и шум.

— Понимаю, — сказал Николас. — Я заберусь в шахту и буду копать, пока не выберусь? И как по-вашему, сколько у меня на это уйдет? Учитывая, что я буду работать в одиночку, крошечной «землеройкой»?

После некоторого молчания кто-то из делегатов пробормотал:

— Два дня. Пищу и воду мы уже приготовили, а еще автономный космический скафандр — вроде тех, с которыми летали на Марс. Впитывает влагу, удаляет отходы организма — короче, делает все. Как ни говори, куда лучше, чем подниматься по основной шахте, где наверху разгуливают жестянки.

— Ага, — усмехнулся Николас, — а внизу — Нуньес.

— Нуньес в это время будет разнимать драку на двадцатом…

— Ладно, — вздохнул Николас. — Уговорили.

Делегаты, не веря собственным ушам, уставились на него.

Рита всхлипнула. Отчасти этот звук отчаяния был обращен к себе самой.

— Когда эта штука рванет, от нас ничего не останется, — проговорил Николас. — Вот что это значит, — он указал на коробочку в руке Йоргенсона. Ipse dixit[7]Сам сказал, сказано (лат.) — ссылка на авторитетную личность или коллективный авторитет, даваемая вместо обоснования конкретного тезиса. (Прим. ред.), подумал он. А я еще помню кое-что из иностранных языков. Заявление, которое сделано, но ничем не подтверждено. И, с учетом ситуации, не хотел бы я увидеть, как его подтвердят. То, на что способна эта штука, приведет в ужас даже нашего пол-кома комиссара Нуньеса.

Он отправился в ванную, закрыл — и запер — за собой дверь. Ему просто необходимо было хоть ненадолго остаться в одиночестве, в тишине. Побыть просто живым существом, а не Сент-Джеймсом, президентом стерильного подземного убежища времен Третьей мировой войны под названием «Том Микс», сооруженного в 2010 году от Рождества Христова. Через много лет после Рождества Христова, подумал он, через чертовски много лет.

Пожалуй, решил он, стоит вернуться — не с артифоргом, а с пакетной чумкой. Для всех вас до последнего человека.

Эта мысль неприятно поразила его. Конечно, все это ерунда. На самом деле — он понял это, открывая горячую воду, чтобы побриться, — на самом деле я просто до смерти перепуган. Я не хочу целых сорок восемь часов торчать в вертикальной шахте. Я не хочу ждать, пока снизу ко мне ворвется Нуньес или отряд полицейских-жестянок Броуза засечет звук землечерпалки. А еще мне страшно не хочется выбираться наверх — туда, где радиация, развалины, война. И смертельные болезни, от которых мы спаслись бегством, спрятались здесь. Я не имею ни малейшего желания выбираться на поверхность, даже если на то есть самые веские причины.

Он презирал себя за это; даже намыливая щеки, он не мог смотреть на свое отражение в зеркале. Нет, это просто невозможно. Он распахнул дверь ванной, которая вела в комнату Стью и Эдит, и крикнул:

— Эй, не одолжите мне ненадолго электробритву?

— Конечно, — отозвался брат и извлек бритву из ящика.

— А в чем дело, Ник? — спросила Эдит с весьма необычным — для нее — сочувствием. — Боже правый, ты выглядишь просто жутко.

— Я действительно жуткий, — ответил Николас, усаживаясь на неубранную постель, чтобы побриться. — Нужно очень постараться, чтобы заставить меня сделать что-то правильное.

Ему совершенно не хотелось вдаваться в подробности. Он скоблил себе щеки и сосредоточенно молчал.