Глава 3. Личность, святость, божественное воплощение

Онлайн чтение книги Вечная философия The Perennial Philosophy
Глава 3. Личность, святость, божественное воплощение

В английском языке слова латинского происхождения обычно имеют оттенок интеллектуальной, моральной и эстетической «классичности» – оттенок, который обычно отсутствует в их англосаксонских эквивалентах. Так, слово «патерналистский» означает то же самое, что «отцовский», «интоксикация» – то же, что и «расстройство желудка», – но какие разные оттенки значения! А когда Шекспиру было нужно имя для комического персонажа, он выбрал «сэр Тоби Белч» (от англ . Belch – отрыжка), а не «шевалье Тобиас Эруктейшн» (от англ . Eructation – извержение).

В английском языке слово «личность» ( англ . «per-sonality») имеет латинское происхождение, и его обертоны внушают уважение. В силу каких-то странных филологических причин англосаксонский эквивалент этого слова практически не используется. Что печально. Ибо если бы его использовали – использовали так же повсеместно, как слово «belch» используется вместо «eructation», – разве стали бы люди поднимать такую благоговейную шумиху вокруг того, что скрывается под этим определением, как в последнее время делают определенные англоязычные философы, моралисты и богословы? Personality , личность, как нас постоянно убеждают, – это высшая форма знакомой нам реальности. Но конечно, люди бы с куда большей осторожностью относились к этому утверждению, если бы вместо « personality » использовался его германский синоним «selfness», «самость». Ибо «самость», имея точно такое же значение, лишена возвышенных обертонов, свойственных слову «личность». Напротив, его основное значение сопровождается, так сказать, аккордовым диссонансом, как звук надтреснутого колокола. Ведь, как постоянно настаивали и продолжают настаивать все последователи Вечной философии, одержимое осознание своей обособленности и стремление к этой обособленности – это конечное и самое суровое препятствие на пути к постижению Бога в единении. Для них обособленность – это первородный грех, и умереть для своей самости, чувств, воли и интеллекта, – это совершенная, всеобъемлющая добродетель. Именно память об этих рассуждениях и порождает те неприятные оттенки, с которыми ассоциируется слово «самость». Излишне благоприятные оттенки значения в слове «личность» связаны частично с упомянутым выше влиянием латинского происхождения, а частично с ассоциациями с тремя лицами святой Троицы. Но лица Троицы не имеют ничего общего с лицами из плоти и крови, с которыми мы сталкиваемся в повседневной жизни, – точнее, ничего, если не считать неизбывного Святого Духа, с которым по задумке мы должны отождествлять себя, но который обычно игнорируем, предпочитая ему свою обособленную самость. То, что эта заслоняющая Бога и антидуховная самость получила то же имя, которое используется при описании Бога и Святого Духа, мягко говоря, неудачно. Вероятно, как и все подобные ошибки, она совершается пусть в какой-то мере подсознательно, но добровольно и преднамеренно. Мы любим свою самость, мы хотим, чтобы эта любовь была оправдана, а потому даем ей то же имя, которое богословы приписывают Отцу, Сыну и Святому Духу.

Но теперь ты спрашиваешь меня, как тебе искоренить это обнаженное осознание и ощущение собственного бытия. Быть может, ты мнишь, будто если искоренить его, то уйдут и все другие препятствия, и если ты мыслишь так, то мыслишь верно. Но на это я отвечу тебе вот что: без особой полной Божьей благодати, свободно дарованной Богом, и без полной и соответственной твоей способности эту благодать принять обнаженное осознание и ощущение себя искоренить невозможно. А сия способность есть не что иное, как сильное и глубокое страдание духа. Все люди страдают, но особенно те, кто осознает и ощущает свое существование. Все другие страдания по сравнению с этим – лишь детские забавы. Ибо тот истинно испытывает страдания, кто знает и ощущает не только кто он такой, но и само свое существование. А кто не испытывал сего страдания, пусть испытает, ибо, значит, еще не встречал он подлинного страдания. Сие страдание очищает душу не только от греха, но и от боли, заслуженной грехом, и учит душу обретать ту радость, которая освободит человека от осознания и ощущения своего существования. Сие страдание, если его подлинно обрести, преисполнено священного стремления, иначе человеку за всю жизнь было бы не снести и не вытерпеть его. Ибо если бы душа его не питалась каким-то образом его праведными трудами, не смог бы он снести ту боль, которую приносит ему осознание и ощущение своего существования. Ибо когда он будет обретать истинное осознание и ощущение своего Бога в чистоте духа (насколько оно возможно здесь) и ощутит, что не может сделать этого, ибо его осознание и ощущение заняты и наполнены зловонной глыбой его самого, которую он должен всегда ненавидеть, презирать и отвергать, будучи совершенным учеником Бога, получающим знания от Него самого на вершине совершенства, – тогда он обезумеет от страдания.

Каждая душа должна тем или иным образом ощутить в себе сие страдание и сие стремление настолько, насколько Бог пожелал учить своих духовных учеников по своей доброй воле и в соответствии с их телесными и душевными способностями, с их положением и состоянием, дабы настало время, когда они сольются с Богом в совершенном единении, какое могли обрести бы здесь, если бы Бог того пожелал.

Облако Неведения

Какова же природа этой «зловонной глыбы» самости, или личности, о которой нужно так отчаянно жалеть и которую необходимо умертвить, чтобы достичь «истинного познания Бога в чистоте духа»? Самую ограниченную и уклончивую гипотезу выдвинул Юм. «Человечество, – говорит он, – это не более чем сплетение или скопление различных восприятий, которые сменяют друг друга с непостижимой быстротой и находятся в постоянном потоке движения». Это утверждение почти в точности отражает взгляды буддистов, чья доктрина Анатты заключается в отрицании любой вечной души, существующей за пределами потока восприятий и различных психофизических скандх (ярко перекликающихся с юмовскими «сплетениями»), которые составляют наиболее долговечные элементы личности. Юм и буддисты дают достаточно правдоподобное описание самости в действии, но они не объясняют, как или почему эти «сплетения» становятся таковыми. Самостоятельно ли объединяются атомы восприятия, из которых они состоят? А если так, то почему, или каким образом, и в какой форме непространственной вселенной? Ответить на эти вопросы логично в терминах Анатты так сложно, что мы вынуждены отказаться от нее и принять за отправную точку, что где-то за пределами потока и внутри сплетений существует некая вечная душа, посредством которой систематизируется весь полученный опыт и которая, в свою очередь, использует этот систематизированный опыт, чтобы стать отдельной уникальной личностью. Это философия традиционного индуизма, которая противоречит и теории буддизма, и почти всем европейским религиям и мыслителям со времен Аристотеля по наши дни. Но в то время как большинство современных мыслителей пытаются описать человеческую природу через дихотомию взаимодействующих между собой психики и тела или через неразделимое единство двух этих элементов в отдельных телесных самостях, все последователи Вечной философии в той или иной форме утверждают, что человек – это триединство, состоящее из тела, психики и духа. Самость, или личность, – продукт первых двух элементов. Третий элемент (этот quidquid inceratu, et increable , как назвал его Экхарт) схож с божественным Духом, который является Основой всего сущего, – или даже тождествен ему. Конечная цель человека, смысл его существования – это любить, постигать имманентную и трансцендентную Основу и становиться ее частью. И этого отождествления себя с духовным не-я можно достигнуть, только если «умереть» для своей самости и начать жить для духа.

Что бы могло начать отрицать свое «я», если бы не было в человеке чего-то отличного от этого «я»?

Уильям Ло

Что такое человек? Это ангел, животное, пустота, мир, ничто, окруженное Богом, лишенное Бога, одаренное Богом, наполненное Богом, если оно того пожелает.

Берюль

Отдельная тварная жизнь в отличие от жизни в единении с Богом – это всего лишь жизнь различных форм аппетита, голода и желания, и она не может быть ничем иным. Даже Сам Бог не может заставить творение быть в себе или в своей природе чем-то, кроме пустоты. Высшая форма тварной и природной жизни не может подняться выше этого, она может быть лишь пустым сосудом для праведности и не может быть праведной и счастливой жизнью иначе, чем через жизнь Бога в ней и в союзе с ней. И эта двоичная жизнь совершенно неизбежно должна сводиться воедино в каждом праведном, совершенном и счастливом создании.

Уильям Ло

В Священных Писаниях говорится, что есть внешний человек и наряду с ним существует человек внутренний.

Вотчина внешнего человека – все, что зависит от души, но связано и объединено с плотью, а также совместные действия нескольких частей тела, таких как глаз, ухо, язык, рука и так далее.

Писание называет его старым человеком, человеком земным, внешней персоной, врагом, слугой.

Внутри нас – другой, внутренний человек, которого Писание описывает как нового человека, человека небесного, молодого, друга, аристократа.

Экхарт

В нас семя Божье. Если садовник умен и трудолюбив, оно вырастет и поднимется к Богу, чье семя в нас, и плоды его будут Божьей природой. Грушевое семя вырастает в грушу, орех вырастает в ореховое дерево, семя Божье вырастает в Бога.

Экхарт

Мы наделены свободной волей и можем связывать свое существование либо исключительно с нашим «я» и его интересами, считая его независимым от Духа и трансцендентной божественной Основы (и в таком случае мы будем либо обреченно бездействовать, либо действовать жестоко), либо исключительно с божественным внутри нас (и в этом случае мы будем святыми), либо, наконец, со своим «я» в одни моменты и в одном контексте и с духовным не-я в другие моменты и в других контекстах (и тогда мы будем простыми людьми, слишком ориентированными на божественное, чтобы заблудиться окончательно, и слишком эгоистичными, чтобы достичь просветления и абсолютного спасения). Поскольку человеческую жажду можно полностью утолить лишь через постижение Бога в единении и поскольку психофизическая составляющая способна на огромное количество переживаний, мы вольны ассоциировать себя с практически безграничным количеством всевозможных объектов – с чревоугодническими наслаждениями, например, или с невоздержанным употреблением спиртного, или с чувственными пороками; с деньгами, властью и славой; с нашей семьей, которую мы рассматриваем как свою собственность или как продолжение и проекцию нас самих; с нашим имуществом, нашими увлечениями, нашими коллекциями; с нашими художественными или научными талантами; с какой-то определенной особенно дорогой нам областью знаний, с каким-то завораживающим «особым предметом»; с нашими профессиями, с нашими политическими партиями, с нашими религиями; с нашими болезнями и недугами; с нашими воспоминаниями об успехах и неудачах; с нашими надеждами, страхами, планами на будущее; и, наконец, с вечной реальностью, внутри которой и посредством которой существует все остальное. И конечно, мы вольны отождествлять себя с несколькими предметами – последовательно или одновременно. Отсюда и появляется потрясающе невероятное сочетание черт, создающих сложную личность. И потому человек может быть одновременно искуснейшим политиком и простаком, обманутым собственными речами, может питать пристрастие к выпивке и деньгам, и не менее сильное пристрастие к поэзии Джорджа Мередита, и к несовершеннолетним девочкам, и к своей матери, к скачкам, и детективам, и к благу своей страны – и одновременно с этим тихо бояться Геенны огненной, ненавидеть Спинозу и прилежно ходить в церковь каждое воскресенье. Человек, рожденный с одним психофизическим складом, будет стремиться отождествлять себя с одним набором увлечений и страстей, в то время как обладатель другого темперамента выберет для себя нечто совершенно иное. Но мы не обязаны идти на поводу у этих стремлений (которые могут быть необычайно сильными, если такими они были изначально заложены). Люди могут сопротивляться им и доказывают это на деле, могут отказаться идентифицировать себя с тем, что было бы для них очень легко и естественно. И они действительно так поступают и могут стать – и становятся – лучше, иногда при этом полностью преображаясь. В этом контексте короткая статья «Как ведут себя люди в кризис» (опубликованная в недавнем выпуске «Харпер мэгэзин») весьма показательна.

Молодой психиатр, который отвечал за медицинское наблюдение на пяти боевых миссиях Восьмой воздушной армии Англии, говорит, что в моменты сильного стресса и высокого уровня опасности люди реагируют одинаково, даже если их личностные качества сильно различаются. В ходе одной миссии, в которой он принимал участие, самолет «B-17» и его экипаж пострадали настолько сильно, что на выживание почти не было шансов. Он уже изучил личности членов экипажа «на земле» и обнаружил, что они представляют собой огромное разнообразие человеческих типов. Об их поведении в кризисной ситуации он писал следующее:

«Их реакции были поразительно схожи. Во время ожесточенного боя и в экстренных ситуациях, возникающих в его ходе, все они были тихи и точны при общении по внутренней связи и решительны в действии. Хвостовой стрелок, правый бортстрелок и штурман были тяжело ранены в бою, но все трое продолжали выполнять свои обязанности эффективно и без остановок. Все бремя экстренной ситуации легло на пилота, инженера и башенного стрелка, и все они действовали быстро, умело, эффективно, не растрачивая попусту движений. Бремя принятия решений во время и особенно после боя оставалось в основном на пилоте и во вторичных вопросах на втором пилоте и бомбардире. Решения, принимаемые быстро и осмотрительно, выполнялись безоговорочно и приводили к отличным результатам. В период, когда катастрофа могла произойти в любой момент, альтернативные планы действия составлялись четко и исключительно с ориентацией на безопасность всего экипажа. Все в тот момент были немногословны, ненавязчиво бодры и готовы ко всему. На протяжении всего времени ни разу экипажем не овладевали паралич, паника, спутанность мыслей, никто не принимал предвзятых или ошибочных решений, никто не пытался думать только о себе.

Из их поведения в тот момент никак нельзя было предположить, что вот этот человек отличался эмоциональной неустойчивостью, а тот был тихим, застенчивым, погруженным в себя мужчиной. Все они сохраняли внешнее спокойствие, ясность мысли, стремительность действий.

Такое поведение типично для членов команды, которые по своему опыту знают, что такое страх, и потому могут использовать его физиологические эффекты, не отвлекаясь на них; для людей, которые хорошо подготовлены, а потому могут четко управлять своими действиями, и которые верят в единую команду на уровне более высоком, чем просто личностный».

Таким образом, мы видим, что в момент кризиса каждый из этих молодых людей забыл свою собственную личность, выстроенную из унаследованных и приобретенных в процессе взросления свойств, что человек сопротивлялся непреодолимому обычно стремлению отождествлять себя с сиюминутной атмосферой, со своими личными желаниями и так далее – и что все они придерживались одинаковой, удивительно синхронной и заслуживающей восхищения линии поведения. Словно кризис и боевая подготовка к кризисным ситуациям подняли их над их различными личностями на единый, более высокий уровень.

Иногда самого по себе кризиса, без какой-либо предварительной подготовки, достаточно для того, чтобы человек забыл свое привычное «я» и стал на определенное время чем-то совершенно иным. Так, под влиянием стихийного бедствия совершенно неожиданно люди могут стать героями, мучениками, самоотверженными борцами за благо других. Очень часто подобные результаты дает близость смерти. Например, Сэмуэль Джонсон почти всю жизнь вел себя определенным образом, но в ходе своей последней болезни совершенно изменил свое поведение. Завораживающе сложная личность, которой восхищались шесть поколений поклонников Босуэлла, – образованный, неотесанный чревоугодник, добросердечный здоровяк, суеверный интеллектуал, убежденный христианин-фетишист, смелый человек, который панически боялся смерти, – умирая, он стал простым, искренним, полностью сосредоточенным на Боге человеком.

Как ни парадоксально, многим людям проще быть самоотверженными во время кризиса, чем когда жизнь идет своим чередом и ничто не нарушает покоя. Когда все спокойно, ничто не заставляет нас забыть о нашем драгоценном «я», и ничто (кроме нашей собственной воли к смирению и познанию Бога) не отвлекает наши умы от всех развлечений, с которыми мы хотим отождествляться, мы вольны сколько угодно упиваться своей личностью. И как мы ею упиваемся! Именно из-за этого все духовные наставники так подчеркивают важность мелочей.

Бог требует от нас добросовестного исполнения мельчайшего пустяка, который нам предписан Богом, а не истового стремления к вещам, к которым нас не призывали.

Св. Франциск Сальский

Нет в мире человека, который не мог бы без трудностей достичь самого выдающегося совершенства, с любовью выполняя простые и неприметные обязанности.

Жан-Пьер де Коссад

Некоторые люди судят о ценности благих дел только по их естественным свойствам или по их сложности, отдавая предпочтение выдающемуся и сияющему. Сии люди забывают, что христианские добродетели, вдохновленные Богом, должны рассматриваться с точки зрения благодати, а не природы. Почетность и сложность благого поступка, несомненно, влияют на то, что по сути является его добавочной ценностью, но вся сущностная ценность происходит только от любви.

Жан-Пьер Камю (цит. св. Франциска Сальского)

Свят тот, кто знает, что каждая секунда нашей жизни – это кризис, ибо каждую секунду мы встаем перед важнейшим выбором: между путем, который ведет к смерти и духовному мраку, и путем, который ведет к свету и жизни, между сугубо временными интересами и вечным порядком, между нашей личной волей или волей условной проекции нашей личности – и волей Бога. Чтобы быть готовым к экстренным ситуациям в этой жизни, святой проходит соответствующую психофизическую подготовку так же, как ее проходят солдаты. Но в то время как цели военной подготовки ограничены и очень просты, а именно – воспитать в человеке храбрость, трезвость мысли и способность эффективно работать в команде, чтобы убивать других людей, с которыми у них лично нет никаких распрей, – цели духовной подготовки гораздо менее узкоспециальны. Первая цель – привести человека в состояние, в котором он, устранив все затмевающие Бога препятствия между собой и реальностью, сможет постоянно осознавать божественную Основу себя и всех вещей. Вторая цель, служащая для достижения первой, – это принимать все, даже самые тривиальные моменты повседневной жизни без злобы, жадности, самонадеянности или добровольного невежества, но всегда только с любовью и пониманием. Поскольку задачи такой подготовки безграничны – ведь для того, кто любит Бога, любое мгновение – это мгновение кризиса, – духовная подготовка несравненно тяжелее и требовательнее, чем военная муштра. Хороших солдат много, святых – мало.

Мы увидели, что в критических ситуациях специально подготовленные солдаты обычно забывают о своих врожденных и приобретенных особенностях, с которыми обычно отождествляют свое существование, и, выходя за пределы своего «я», ведут себя определенным образом – неизменно лучше, чем на личностном уровне. Сказанное о солдатах можно отнести и к святым, но с одним важным отличием: в то время как военная муштра готовит быть самоотверженными только в определенных, очень особенных обстоятельствах и по отношению только к определенной категории людей, цель духовной подготовки – научить людей быть самоотверженными в любой жизненной ситуации. Это и не может быть иначе, ибо все, что мы делаем и будем делать, зависит в конечном счете от того, как мы видим Природу Вещей. Философия, которая рационализирует силовую политику и оправдывает войну и военную подготовку, – это всегда (независимо от религии, которой официально придерживаются политики и военные) чудовищно далекая от реальности доктрина национального, расового или идеологического идолопоклонничества, неизбежным итогом которого становится идея «расы господ» и «дикарей с бранью на устах».

Жизнеописания святых недвусмысленно показывают, что духовная подготовка приводит к выходу за пределы личностного не только в особых боевых условиях, но в любых обстоятельствах, с любыми существами, позволяя святому «возлюбить врага своего» или, если он буддист, даже не признавать существования своих врагов, но относиться ко всем живым существам – и к людям, и к животным – с равным состраданием и беспристрастной доброжелательностью. Те, кто победил и пришел к постижению Бога в единении, начинали свой путь из самых разных точек. Кто-то был мужчиной, кто-то – женщиной, кто-то рожден деятелем, кто-то – мыслителем. Не найти среди них двух людей, наделенных одинаковым темпераментом или одинаковой физической конституцией; моральная, материальная и интеллектуальная обстановка, в которой они вели свою жизнь, была у каждого своя, совершенно отличная. Тем не менее в своей святости, в своем приобщении к Богу и знании, которое делает их «совершенными, как совершенен Отец их небесный», они потрясающе похожи. Их действия одинаково бескорыстны, и их постоянно вспоминают, так что в каждое мгновение они знают, кто они и какова их истинная связь с вселенной и ее духовной Основой. Даже о самых простых, заурядных людях можно сказать, что имя им – Легион, а уж тем более о необычайно сложных личностях, которые отождествляют себя с широким спектром различных настроений, стремлений и мнений. Святые же, напротив, никогда не бывают двоедушными или нерешительными, они всегда едины и, как бы могуч ни был их интеллект, в корне просты. Многогранность Легиона уступила место однонаправленности ума – не порочной нацеленности, строящейся на честолюбии, или корысти, или жажде власти и славы, даже не одной из более благородных, но все же слишком человечных нацеленностей на искусство, учение и науку, которые являются самоцелью, и на высшую, над-человеческую однонаправленность, которая становится самой сутью тех душ, которые сознательно и последовательно движутся к конечной цели человека, к постижению вечной реальности. В одном из текстов Палийского канона есть притча о брахмане Дрона, который, увидев Благословенного, сидящего у подножия дерева, спросил его: «Ты дэва?» А Всевышний ответил: «Нет». – «Ты гандхарва?» – «Нет». «Ты якша?» – «Нет». «Ты человек?» – «Я не человек». Когда брахман спросил, кто же он такой, Благословенный ответил: «Злые влияния, желания, не-уничтожение которых индивидуализировало бы меня в дэву, грандхарву, якшу или человека, я полностью искоренил. Знай потому, что я Будда».

Здесь можно мимоходом отметить, что только те, кто обладает однонаправленностью ума, могут поклоняться одному Богу. В теории монотеизм может быть принят любым человеком, имя которому – Легион. Но когда нужно перейти от теории к практике, от дискурсивного знания к непосредственному соприкосновению с единым Богом, монотеизм может существовать лишь там, где есть цельность сердца. Знание – в знающем, и свойства его зависят от свойств знающего. Если психике знающего присуща множественность, то вселенная, которую он познает на основании личного опыта, будет политеистичной. Будда отказывался делать какие-либо изречения об абсолютной божественной реальности. Все, о чем он говорил, – это нирвана , переживание, доступное только тем, кто отличается полным самоотречением и однонаправленностью. То же переживание другие называли единением с Брахманом, с Аль-Хакком, с имманентной и трансцендентной божественной Основой. Строго придерживаясь в этом вопросе позиции операционалиста, Будда говорил только о духовном переживании, а не о метафизической сущности, которую богословы других религий, а также более позднего буддизма считали объектом и (поскольку, по размышлении, знающий, познаваемое и знание суть одно) в то же время субъектом и сущностью этого переживания.

Неразумные люди, которые произносят цветистые речи, прельстясь буквой Вед, говорят, что нет ничего выше этого.

Исполненные желаний, стремящиеся к небесам и действующие ради хорошего перерождения – они совершают различные ритуалы для обретения наслаждения и власти.

Те, кто сильно привязан к наслаждению и власти или чей ум увлечен этим, не обретут устойчивого сосредоточения разума на Боге.

Бхагавад-Гита

Среди образованных людей и работников умственного труда жития святых сейчас не пользуются большой популярностью. Это и неудивительно. Образованные и наделенные деятельным умом люди питают неутолимую тягу к новому, к разнообразию и к развлечениям. Но святые, какими бы внушительными ни были их таланты и какой бы деятельностью они ни занимались, неустанно сосредоточены только на одном предмете – на духовной реальности и на средствах, с помощью которых они и их собратья могут прийти к познанию реальности в единении. Что же касается их деятельности, то она столь же монотонно однообразна, как и их мысли, ибо при любых обстоятельствах они проявляют самоотверженность, терпение и неустанную любовь к ближнему. А потому неудивительно, что жизнеописания этих мужчин и женщин пылятся на полках. На каждого хорошо образованного человека, который знает что-то об Уильяме Ло, приходится две или три сотни людей, которые читали о жизни его более юных современников в описании Босуэлла. Почему? Потому что, пока смертельная болезнь не приковала Джонсона к постели, его личность была завораживающе многогранна, в то время как Ло, при всех его превосходных талантах, был почти абсурдно прост и прямодушен. Легионы предпочитают читать о Легионах. И именно по этой причине во всем многообразии эпических саг, драм и романов почти не сыщешь образов истинных, всецело преданных Богу святых.

Мой друг, надейся на Него, пока ты жив, знай Его, пока жив, постигай, пока жив, ибо в жизни пребывает спасение.

Если ты не разбил оков, пока жил, как надеяться на спасение в смерти?

Это лишь пустой сон – что душа воссоединится с Ним, потому что она отошла от тела.

Если найти Его сейчас, найдешь его потом, если нет – лишь останешься прозябать в Городе Смерти.

Кабир

Эта фигура в форме солнца (это описание украшенной гравюрами обложки первого издания «Правила совершенства») символизирует волю Божью. Лица вокруг солнца олицетворяют души, живущие в божественной воле. Эти лица расположены тремя концентрическими кругами, символизирующими три ступени божественной воли. Первая, внешняя ступень, обозначает души в деятельной жизни, вторая – души в созерцательной жизни, третья – души в высшей жизни. Рядом с первым кругом множество инструментов, таких как щипцы и молотки, обозначающие деятельную жизнь. Но рядом со вторым кругом мы не изобразили ничего, чтобы показать, что это в этой созерцательной жизни, без каких-либо других рассуждений и практик, человек должен следовать воле Божьей. Инструменты – на земле и в тени, так как внешние труды сами по себе наполнены тьмой. Этих инструментов, однако, касается солнечный луч, показывая, что труд может быть просветлен и озарен волей Божьей. Свет божественной воли едва касается лиц в первом кругу, гораздо более – лиц во втором кругу, в то время как лица в третьем кругу озарены сиянием. Черты четко проступают на лицах первого круга, меньше – во втором круге, в третьем же их почти нет. Это обозначает, что души на первой ступени сильно поглощены собой, на второй ступени – меньше собой и больше Богом, те же, кто достиг третьей ступени, почти не существуют для себя, а только для Бога, поглощенные волей его сущности. Взоры всех этих лиц прикованы к воле Божьей.

Бенуа Кэнфилдский

Святой может оказывать совершенно не принудительное и потому исключительно благотворное влияние на индивидов или на целые общества именно благодаря своему растворению в Боге и просто потому, что он не отождествляет свое существование с врожденными или приобретенными свойствами собственной личности. Или, если выразиться точнее, божественная реальность может использовать его как канал для своей власти и благодати потому, что он очистился от своего «я». «И уже не я живу, но Христос – вечный Логос – живет во мне». Если так можно сказать о святом, то и подавно – об аватаре, или воплощении Господа. Если к святому Павлу, как к святому, неприменимо понятие «я», то тем более оно неприменимо к Христу, и говорить, как многие прогрессивные священнослужители современности, о поклонении «Христу как личности» – абсурдно. Ибо очевидно, что если бы Иисус, как и все остальные, довольствовался просто собственной личностью, он никогда бы не оказал на мир того влияния, какое оказал в действительности, и никому бы не пришло в голову считать его божественным воплощением или ассоциировать его с Логосом. Его стали воспринимать как Христа именно потому, что он вышел за пределы своего «я» и стал телесным и душевным каналом, через который сверхъестественная, сверхличностная сила была ниспослана в мир.

Души, которые пришли к постижению Бога в единении, выражаясь словами Бенуа Кэнфилдского, «почти не существуют в себе, а только в Боге». Этот едва заметный налет личного «я» остается потому, что в какой-то малой степени они все еще отождествляют свое существование с некой врожденной психофизической особенностью, некой приобретенной привычкой мыслить и чувствовать, с некой договоренностью или бездумным предрассудком их социального окружения. Иисус был практически полностью растворен в основополагающей Божьей воле, но, несмотря на это, в нем оставались некоторые личностные свойства. На основании существующих доказательств и свидетельств очень сложно судить, в какой степени в надличностном, божественном «Не-Я» сохранилось простое «я». Например, истолковывал ли Иисус открывавшуюся ему божественную реальность и свои собственные спонтанные выводы из этого опыта через призму завораживающих представлений о конце света, которые были в ходу среди современных ему евреев? Некоторые выдающиеся ученые приводили доводы в пользу того, что доктрина неизбежной гибели этого мира лежала в основе его учения. Другие не менее образованные люди утверждают, что эти взгляды Христу приписывают синоптические Евангелия и что сам Иисус не отождествлял свои откровения и религиозные взгляды с популярными в той среде мнениями. Кто прав? Одному Богу известно. На этот вопрос, как и на многие другие, существующие доказательства не позволяют дать четкого и однозначного ответа.

Вывод прост. Количество и качество дошедших до нас биографических документов не дают нам возможности узнать, какой была остаточная личность Христа. Но если Евангелия говорят нам очень мало о личном «я» Иисуса, они восполняют этот пробел опосредованно – через притчи и дискурсы, рассказывая нам очень много о духовном «Не-Я», которое пронизывало этого смертного человека, за что ученики и называли его Христом и считали вечным Логосом.

Биография святого или аватара ценна тем, что проливает свет на то, как обстоятельства определенной человеческой жизни очищают человека от его «я», чтобы освободить место для божественного «Не-Я». Авторы синоптических Евангелий не писали таких жизнеописаний, и никакой пословный разбор и хитроумные догадки не могут этого изменить. За последние сто лет огромное количество усилий было потрачено на попытки извлечь из этих документов больше данных, чем в них было на самом деле. Как бы ни досадно нам было, что авторы синоптических Евангелий не питали симпатии к жизнеописаниям, и какие бы возражения ни вызывали религиозные взгляды Павла и Иоанна, не может быть никаких сомнений, что инстинктивно они двигались в абсолютно верном направлении. Каждый в своей собственной манере писал о вечном «Не-Я» Христа, а не о его историческом «я», каждый по-своему подчеркивал эту часть жизни Христа, в которой из-за ее надличностной природы могли участвовать все люди. (Природа личного «я» такова, что ни один человек не может быть частью другого человека. Личность может заключать в себе или составлять что-то либо большее, либо меньшее, чем личность, но не может заключать в себе или составлять другую личность.)

Доктрину вочеловечения Бога можно найти в большинстве основных исторических учений, основанных на Вечной философии, – в индуизме, в махаяна-буддизме, в христианстве и в суфизме, где Пророк отождествлялся с вечным Логосом.

Когда наступает упадок религии и преобладание беззакония и безбожия, тогда Я Сам нисхожу, о потомок Бхараты.

Ради спасения праведных и уничтожения злодеев и ради установления закона религии Я являюсь из века в век.

Кто знает истинную природу Моего божественного появления и Моих деяний, тот, оставив тело, не родится вновь, но придет ко Мне, о Арджуна.

Освободившись от привязанностей, страха, гнева, преисполнившись Мной и предавшись Мне, многие, очищенные огнем познания, достигли Моего бытия.

Бхагавад-Гита

И сказал Благословенный: «Знай же, Васетха, что время от времени на землю приходит Татхагата, полностью пробужденный, Бхагават, Архат, преисполненный мудрости и милосердия. Благословенный, познавший мир, непревзойденный Учитель всех живых существ. Наставник богов и людей, великий Будда. Он сам до конца познал и видит как на ладони всю эту вселенную – ее нижние и верхние миры и всех ее обитателей, и знание свое Он передает другим. Он провозглашает истину – скрытую и выраженную, прекрасную в своем зарождении, прекрасную в ее развитии, совершенную в ее конце. Он открывает высшую жизнь во всей ее чистоте и совершенстве».

Тевигга-суттанта

Кришна – это воплощение Брахмана, Гаутама Будда – воплощение того, что махаянисты называли Дхармакайей, Таковостью, Разумом, духовной Основой всего сущего. Христианская доктрина воплощения Бога в человеческой форме отличается от подобных доктрин в Индии и на Дальнем Востоке только тем, что у христиан Аватар был и может быть только один.

Наши действия в значительной мере зависят от наших мыслей, и если мы совершаем дурные поступки, то у нас есть фактические основания предполагать, что наше мышление в чем-то не соответствует материальной, ментальной или духовной реальности. Христиане верили, что есть только один Аватар, и христианская история знала больше кровавых крестовых походов, межконфессионных войн, преследований и религиозного империализма, чем история индуизма или буддизма. Абсурдные и идолопоклоннические доктрины, провозглашающие квазибожественную природу монархических государств и их правителей, разжигали бесчисленные политические войны и на Западе, и на Востоке, однако восточные народы не верили в уникальное откровение в один-единственный конкретный момент времени или в квазибожественность некой церковной организации, а потому на удивление успешно избежали массовых убийств во имя религии, которые в христианском мире совершались с чудовищной частотой. В этом отношении уровень общественной морали на Западе был ниже, чем на Востоке, и при этом выдающихся святых Запад породил не больше, а моральные установки рядовых индивидов, судя по имеющимся у нас свидетельствам, были ничуть не лучше, чем на Востоке. Если дерево и впрямь познается по плодам, то христианское отступление от положений Вечной философии оказалось непростительным.

Логос выходит из вечности во время исключительно для того, чтобы препроводить тех, чью телесную форму он принимает, из времени в вечность. Если появление Аватара на исторической сцене имеет огромную важность, то это потому, что через свое учение он показывает и, будучи каналом для благодати и божественной силы, воплощает в себе путь, который выведет людей за пределы истории. Автор Четвертого Евангелия утверждает, что слово стало плотью, но в другом абзаце он добавляет, что плоть не пользует, то есть не значит, нимало. Нимало, надо отметить, сама по себе: как средство слияния с имманентным и трансцендентным Духом она, конечно, значит очень много. В этом контексте очень интересно пронаблюдать историю развития буддизма. «В форме религиозных и мистических образов, – пишет Р. Е. Джонстон в книге «Буддийский Китай», – Махаяна выражает вселенские положения, в то время как Хинаяна не может освободиться от господства исторического факта». Выдающийся востоковед Ананда Кумарасвами пишет: «Как Вайшнавские священные тексты предупреждают кришнаита о том, что Кришна Лила – это не история, но процесс, вечно развивающийся в сердце человека, так адепт Махаяны предупрежден, что вопросы исторического факта не имеют никакой религиозной значимости». (За исключением тех случаев, стоит добавить, когда они указывают на средства – или сами представляют собой эти средства – удаленные или прямые, политические, этические или духовные, при помощи которых люди могут достичь освобождения от своего «я» и уз времени.)

На Западе освободить христианство от ига исторического факта (или, точнее, от той путаницы современных хроник и последующих умозаключений и фантазий, которые в различные эпохи принимались за исторический факт) пытались мистики. Из произведений Экхарта, Таулера и Рюйсбрука, Бёмэ, Уильяма Ло и квакеров можно было бы вывести духовное, универсальное христианство, толкователи которого раскрывают нам не историю, какой она была или какой, по мнению потомков, она должна была быть, но «процесс, вечно происходящий в сердце человека». Но к сожалению, мистикам никогда не хватало влияния, чтобы совершить на Западе махаянистский переворот. Несмотря на их усилия, христианство осталось религией, в которой чистая Вечная философия всегда затмевалась – порой больше, порой меньше – идолопоклоннической поглощенностью событиями и явлениями во времени, которые рассматривались не просто как удобное средство, но как самоцель, священная по своей природе и даже божественная. Более того, вносимые в историю на протяжении веков правки крайне неосмотрительно воспринимались как часть истории, что вложило мощное оружие в руки протестантов и позднее полемиков-рационалистов. Насколько мудрее было бы признать совершенно правомерный факт, что когда строгость Христоса-судии излишне подчеркивалась, у людей появлялась потребность олицетворять божественное милосердие в новой форме, в результате чего фигура Девы Марии, заступницы перед заступником, обрела особую значимость. А когда с течением времени образ Царицы Небесной стал внушать излишнее благоговение, милосердие перевоплотилось в скромную фигуру святого Иосифа, который тем самым стал заступником перед заступницей перед заступником. Точно так же буддисты почувствовали, что историческое лицо Шакъямуни, почитавшее самообладание, избирательность и полное умирание личности как основные средства освобождения духа, слишком строго и интеллектуально. В результате любовь и сострадание, которые Шакъямуни также проповедовал, нашли воплощение в таких Буддах, как Амида и Майтрея – божества, полностью устраненные из истории, так что их жизненный путь был помещен куда-то в далекое прошлое или далекое будущее. Здесь следует отметить, что огромное количество Будд и Бодхисаттв, о которых говорят теологи-махаянисты, сопоставимо с огромными масштабами их космологии. Время для них не имеет начала, а бесчисленные вселенные, каждая из которых порождает живых существ самого разного свойства, рождаются, развиваются, распадаются и умирают, только чтобы вновь повторить этот цикл – снова и снова, вплоть до окончательного непостижимо далекого завершения, когда каждое живое существо в каждом мире обретет избавление от времени, получит вечную Таковость или станет Буддой. Это буддийское мировоззрение находит отражение в современной астрономической картине мира – особенно в той ее версии, которая изложена в недавно опубликованной теории формирования планет доктора Вайцзекера. Если гипотеза Вайцзекера верна, то порождение планетарной системы – это естественный этап в существовании любой звезды. В одной только нашей галактике сорок тысяч миллионов звезд, а за пределами нашей галактики их число бесконечно. Если – а в это нам придется поверить – духовные законы, управляющие сознанием, едины для всей вселенной, наполненной планетами и, возможно, иными формами жизни, тогда определенно в ней есть огромное количество места и в то же время, несомненно, мучительная и отчаянная потребность в тех бесчисленных искупительных воплощениях Таковости, на чьих сияющих множествах так сосредоточены махаянисты.

Что же касается меня, я считаю, что основная причина, побудившая невидимого Бога стать видимым во плоти и вести разговор с людьми, – это стремление провести земных людей, которые способны любить лишь по-земному, к здоровой любви к его телу, а оттуда постепенно – к духовной любви.

Св. Бернар

Доктрину святого Бернара о «телесной любви к Христу» очень емко выразил профессор Этьен Жильсон в своей книге «Мистическая теология святого Бернара». «Самоосознанность, уже обращенная в социальную телесную любовь к ближнему, столь схожему с нами в своем страдании, теперь по второму разу перевоплощается в телесную любовь к Христу как к образцу сострадания, который во имя нашего спасения стал Мужем скорбей. Цистерианские мистики размышляли о видимом человеческом воплощении Христа в этом ключе. Это лишь начало, но начало абсолютно необходимое. /…/ По сути своей любовь к ближнему, разумеется, духовна, и подобная земная любовь может быть не более чем ее предтечей. Она слишком тесно связана с телесными ощущениями, если только мы не знаем, как разумно ими распорядиться, и полагаться на нее можно лишь в качестве промежуточного этапа. Выражаясь подобным образом, Бернар лишь систематизировал свой собственный опыт – ибо мы знаем из первых уст, что он был приверженцем практики этой телесной любви в начале своего «обращения», а позже считал, что оставить ее позади, двигаясь дальше, – это большое достижение. Не забыть ее, но добавить нечто новое, более весомое, как разумное и духовное весомее телесного. Тем не менее начало – это уже достижение.

Святой Бернар всегда подчеркивал, что телесная любовь к Христу – чувство более низкого порядка. И причиной тому – именно ее чувственная природа, ибо христианская любовь по сути своей абсолютно духовна. Душе по праву дана возможность с помощью своих духовных сил прийти к непосредственному единению с Богом, Который есть Чистый Дух. Более того, Воплощение должно рассматриваться как одно из последствий греховности человечества, а значит, любовь к Христу-человеку оказывается связана с историей грехопадения, в котором не было необходимости и которое не должно было произойти. Далее святой Бернар неоднократно отмечает, что такая любовь не должна оставаться без присмотра и что ее необходимо поддерживать так называемой наукой. Он своими глазами видел примеры того, как даже самая истовая набожность погибает, если не сопровождается и не управляется разумным богословием».

Могут ли многочисленные фантастические и противоречащие друг другу теории искупления грехов, искусственно привитые христианской доктрине божественного воплощения, рассматриваться как неотъемлемые составляющие «разумного богословия»? Мне сложно представить, что, рассматривая историю этих понятий, как она представлена, например, автором Послания к Евреям, Афанасием и Августином, Ансельмом и Лютером, Кальвином и Горацием, можно ответить на этот вопрос утвердительно. В нынешнем рассуждении достаточно будет обратить внимание на один из самых печальных примеров горькой иронии в истории человечества. Иисус из Евангелий считал, что законники дальше от Царствия Небесного и менее восприимчивы к реальности, чем едва ли не любой другой класс людей, не считая разве что богачей. Но христианское богословие, в особенности богословие западных церквей, было порождением разумов, насквозь пропитанных иудейским и римским законничеством. Слишком часто опыт непосредственного восприятия Аватара и богоцентричного святого встраивался в систему не философами, а законниками-теоретиками и метафизическими юристами. Почему так необычайно сложно то, что аббат Джон Чэпмен назвал «проблемой примирения» (не просто объединения) Мистицизма и Христианства? Да потому, что так много католических и протестантских теорий были плодом размышлений тех самых законников, которых Христос считал в высшей степени неспособными понять подлинную Природу Вещей. «Аббат (Чэпмен, очевидно, имеет в виду аббата Мармиона) говорит, что святой Хуан де ла Крус подобен губке, пропитанной христианством. Можно выжать его досуха, и тогда останется полная мистическая теория (иными словами, Вечная философия). Вследствие этого я пятнадцать лет или около того ненавидел святого Хуана де ла Крус и называл его буддистом. Я любил святую Терезу и снова и снова перечитывал ее труды. Она была в первую очередь христианкой и только во вторую – мистиком. Затем я обнаружил, что в том, что касается молитв, я впустую растратил пятнадцать лет».

Теперь узри смысл двух изречений Христа. Первое: «Никто не приходит к Отцу, как только через Меня», то есть через мою жизнь. Второе: «Никто не может прийти ко Мне, если не привлечет его Отец», то есть никто не будет подражать жизни моей и следовать за мной, если не побудит его к этому Отец, то есть Простое и Совершенное Благо, о котором святой Павел сказал: «Когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится».

Theologia Germanica

Иными словами, подражание Христу предшествует отождествлению с Богом-Отцом, а чтобы человек хотя бы просто задумался о подражании земному поведению воплощенного Божества, между человеческим духом и Святым Духом должно существовать внутреннее тождество или сходство. Христианские богословы говорят о возможности «обожествления», но отрицают единство сущности духовной реальности и человеческого духа. В Веданте и Махаяна-буддизме, а также в суфийском учении дух и Дух состоят из единого вещества, Атман есть Брахман, То есть ты.

Если же он непросветлен, то хоть по своей природе он и Будда, он является обычным живым существом. Но если у него возникла хоть одна просветленная мысль, он, даже будучи живым существом, является Буддой.

Хуэйнэн

Таким образом, каждый человек может опосредованно стать Аватаром, но не одними только своими усилиями. Его нужно наставлять на путь, ему нужна помощь божественной благодати. Для того чтобы так наставлять людей и помогать им, Божественная сущность принимает форму простого человека, который должен заслужить освобождение и просветление так, как предписывает божественная Природа Вещей, – а именно через любовь к ближнему, умирание своей личности и через полную, однонаправленную осознанность. Достигнувший просветления Аватар может открыть путь к просветлению другим и помочь им стать тем, кем они потенциально уже являются. Tel qu’en Lui-meme enfin l’eternite le change. И конечно, вечность, которая превращает нас в Нас самих, – это не просто жизнь, продолжающаяся после телесной смерти. Невозможно постичь безвременную реальность там, если мы не обладали таким же или схожим знанием во временном и материальном мире. Своими заветами и своим примером Аватар учит нас, что это преображающее знание возможно, что оно взывает ко всем разумным существам и что рано или поздно, так или иначе все непременно его достигнут.


Читать далее

Фрагмент для ознакомления предоставлен магазином LitRes.ru Купить полную версию
Глава 3. Личность, святость, божественное воплощение

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть