Онлайн чтение книги Посмертные записки Пиквикского клуба The Posthumous Papers of the Pickwick Club
ГЛАВА XXII. Мистер Пиквик едет в Ипсуич и наталкивается на романтическое приключение с леди средних лет в желтых папильотках

— Это и есть багаж твоего хозяина, Сэмми? — осведомился мистер Уэллер у своего любящего сына, когда тот явился во двор гостиницы «Бык» в Уайтчепле, с дорожным саком и небольшим чемоданом.

— Догадка хоть куда, могла быть хуже, старина, — отвечал мистер Уэллер-младший, складывая свою ношу на дворе и усаживаясь на нее. — Сейчас прибудет и сам хозяин.

— Должно быть, едет в кэбе? — предположил отец.

— Да, две мили опасностей по восьми пенсов за милю, — дал ответ сын. — Как поживает сегодня мачеха?

— Чудно, Сэмми, чудно, — с внушительной серьезностью ответил старший мистер Уэллер. — За последнее время она вроде как в методистский орден[78] Методистский орден — Уэллер-старший называет методистскую секту «орденом» в насмешку. Диккенс дал в «Пиквике» остро сатирические портреты пастырей и членов методистской «церкви», основанной в середине XVIII века англичанином Джоном Уэсли для борьбы с рационализмом и для поднятия авторитета св. писания. Эта секта сразу же стала оплотом ханжества и вызывала резко отрицательную оценку передовых писателей Запада. записалась, Сэмми, и она на редкость благочестива, уж это верно. Она слишком хороша для меня, Сэмми. Я чувствую, что я ее не заслуживаю.

— Вот как! — сказал мистер Сэмюел. — Это очень самоотверженно с вашей стороны.

— Очень, — со вздохом подтвердил его родитель. — Она ухватилась за какую-то выдумку, будто взрослые люди рождаются снова, Сэмми; новое рождение, — так, кажется, это у них называется. Очень бы мне хотелось посмотреть, как эта система работает, Сэмми. Очень бы мне хотелось видеть новое рождение твоей мачехи. Уж я бы ее спровадил к кормилице!

— Как ты думаешь, что эти женщины устроили на днях? — продолжал мистер Уэллер после непродолжительного молчания, в течение которого он многозначительно постукивал себя указательным пальцем по носу. — Как ты думаешь, что они устроили на днях, Сэмми?

— Не знаю, — ответил Сэм. — А что?

— Собрались и устроили большое чаепитие для одного молодца, которого называют своим пастырем, — сказал мистер Уэллер. — Я стоял и глазел у нашей лавочки с картинками, вдруг вижу маленькое объявление: «Билеты полкроны. Со всеми заявлениями обращаться в комитет. Секретарь миссис Уэллер». А когда пришел домой, вижу — этот комитет заседает у нас в задней комнате. Четырнадцать женщин. Ты бы их послушал, Сэмми! Выносили резолюции, голосовали смету, и всякая такая потеха. Ну, тут твоя мачеха пристала, чтобы и я пошел, да я и сам думал, что надо идти, увижу диковинные вещи, и я записался на билет. В пятницу вечером, в шесть часов, я нарядился, и мы отправились со старухой; поднимаемся на второй этаж, там стол накрыт на тридцать человек и целая куча женщин, начинают шептаться и глазеть на меня, — словно никогда не видывали довольно плотного джентльмена лет пятидесяти восьми. Сидим. Вдруг поднимается суматоха на лестнице, вбегает долговязый парень с красным носом и в белом галстуке и кричит: «Се грядет пастырь навестить свое верное стадо!» — и входит жирный молодец в черном, с широкой белой физиономией, улыбается — прямо циферблат. Ну, и пошла потеха, Сэмми! «Поцелуй мира», — говорит пастырь и пошел целовать женщин всех подряд, а когда кончил, за дело принялся красноносый. Только я подумал, не начать ли и мне, — нужно сказать, со мной рядом сидела очень приятная леди, — как вдруг появляется твоя мачеха с чаем, — она внизу кипятила чайник. За дело принялись не на шутку. Какой оглушительный гомон, Сэмми, пока заваривали чай, какая молитва перед едой, как ели и пили! А поглядел бы ты, как пастор набросился на ветчину и пышки! В жизни не видал такого мастера по части еды и питья… никогда не видал! Красноносый тоже был не из тех, кого выгодно нанять за харчи, но куда ему до пастыря! Ну, напились чаю, спели еще гимн, и пастырь начал проповедь, и очень хорошо проповедовал, если вспомнить, как он набил себе живот пышками. Вдруг он приосанился да как заорет: «Где грешник? Где жалкий грешник?» Тут все женщины воззрились на меня и давай стонать, точно вот-вот помрут. Довольно-таки странно, но я все-таки молчу. Вдруг он снова приосанивается, смотрит на меня во все глаза и говорит: «Где грешник? Где жалкий грешник?» А все женщины опять застонали, в десять раз громче. Я тогда малость рассвирепел, шагнул вперед и говорю: «Друг мой, говорю, это замечание вы сделали на мой счет?» Вместо того чтобы извиниться, как полагается джентльмену, он начал браниться еще пуще: назвал меня сосудом, Сэмми, сосудом гнева и всякими такими именами. Тут кровь у меня, регулярно, вскипела, и сперва я влепил две-три оплеухи ему самому, потом еще две-три для передачи красноносому, с тем и ушел. Послушал бы ты, Сэмми, как визжали женщины, когда вытаскивали пастыря из-под стола… Ба! А вот и командир, в натуральную величину!

В это время мистер Пиквик вышел из кэба и вошел во двор.

— Славное утро, сэр, — сказал мистер Уэллер-старший.

— И в самом деле прекрасное, — отозвался мистер Пиквик.

— И в самом деле прекрасное, — подхватил рыжеволосый человек с пытливым носом и синими очками, который выкарабкался из другого кэба одновременно с мистером Пиквиком. — В Ипсуич, сэр?

— Да, — ответил мистер Пиквик.

— Необычайное совпадение. Я тоже.

Мистер Пиквик поклонился.

— Наружное место? — спросил рыжеволосый.

Мистер Пиквик снова поклонился.

— Ах, боже мой, вот удивительно — у меня тоже наружное! — сказал рыжеволосый. — Решительно мы едем вместе!

И рыжеволосый субъект внушительного вида, востроносый, обладавший привычкой загадочно выражаться и птичьей манерой вскидывать голову после каждой произнесенной фразы, улыбнулся, словно сделал одно из удивительнейших открытий, какие когда-либо выпадали на долю мудреца.

— Меня радует перспектива путешествовать в вашем обществе, сэр, — сказал мистер Пиквик.

— Ах! Это очень приятно для, нас обоих, не так ли? — отозвался вновь прибывший. — Общество, видите ли… общество — это… это совсем не то, что одиночество, не правда ли?

— Этого никак нельзя отрицать, — с приветливой улыбкой вмешался в разговор мистер Уэллер. — Это я называю истиной, не требующей доказательств, как заметил продавец собачьего корма, когда служанка сказала ему, что он не джентльмен.

— Что? — спросил рыжеволосый, высокомерно окинув взглядом мистера Уэллера с головы до ног. — Ваш друг, сэр?

— Не совсем так, — понизив голос, ответил мистер Пиквик. — Дело в том, что это мой слуга, но я ему разрешаю многие вольности, ибо, говоря между нами, мне приятно думать, что он — оригинал, и я, пожалуй, горжусь им.

— Ах так… — отозвался рыжеволосый. — Это, видите ли, дело вкуса. Я не любитель оригинального. Мне оно не нравится, не вижу никакой необходимости в нем. Ваше имя, сэр?

— Вот моя карточка, сэр, — ответил мистер Пиквик, которого очень позабавил этот неожиданный вопрос и странные манеры незнакомца.

— Так! — сказал рыжеволосый, пряча карточку в бумажник. — Пиквик. Очень хорошо. Я люблю знать фамилию человека, это избавляет от многих затруднений. Вот моя карточка, сэр. Магнус, изволите видеть, сэр. Магнус моя фамилия. Неплохая фамилия, не правда ли, сэр?

— Действительно, очень хорошая, — сказал мистер Пиквик, которому не удалось скрыть улыбку.

— Да, я тоже так думаю, — продолжал мистер Магнус. — И перед ней стоит хорошее имя, изволите видеть. Разрешите, сэр… если держать карточку слегка наклонно, вот так, свет упадет на верхнюю строку. Вот — Питер Магнус. Мне кажется, звучит хорошо, сэр.

— Очень хорошо, — согласился мистер Пиквик.

— Любопытное совпадение инициалов, сэр, — продолжал мистер Магнус. Как видите, Р. М. — post meridiem. В спешных записках близким приятелям я иногда подписываюсь: «Пополудни». Это чрезвычайно забавляет моих друзей.

— Я полагаю, это доставляет им величайшее удовольствие, — заметил мистер Пиквик, позавидовав легкости, с какой можно позабавить друзей мистера Магнуса.

— Джентльмены, — сказал конюх, — карета подана, пожалуйте.

— Все ли мои вещи уложены? — осведомился мистер Магнус.

— Все в порядке, сэр.

— Красный сак уложен?

— Уложен, сэр.

— А полосатый?

— Под козлами, сэр.

— А пакет в оберточной бумаге?

— Под сиденьем, сэр.

— А кожаный футляр для шляп?

— Все уложено, сэр.

— Не пора ли садиться? — спросил мистер Пиквик.

— Простите! — отозвался мистер Магнус, стоя на колесе. — Простите, мистер Пиквик. Я не могу сесть, пока мои сомнения не рассеялись. Поведение этого человека совершенно убедило меня в том, что кожаный футляр не уложен.

Торжественные уверения конюха ни к чему не привели, и кожаный футляр пришлось извлечь из самой глубины ящика под козлами, дабы убедить мистера Магнуса и том, что футляр был надежно уложен. А когда он успокоился касательно этого пункта, у него возникло серьезное предчувствие, что красный сак положен не туда, куда следует, полосатый украден, а пакет в оберточной бумаге «развязался». Наконец, получив наглядное доказательство полной необоснованности всех этих подозрений, он согласился вскарабкаться на крышу кареты, заметив, что теперь, когда все его опасения рассеялись, он чувствует себя вполне довольным и счастливым.

— У вас нервы разошлись, сэр? — осведомился мистер Уэллер-старший, искоса поглядывая на незнакомца, когда тот занял свое место.

— Да, они у меня всегда немного пошаливают вот из-за таких мелочей, — ответил незнакомец, — но сейчас все в порядке, в полном порядке.

— Ну, и слава богу, — сказал мистер Уэллер. — Сэмми, помоги хозяину взобраться ко мне на козлы. Другую ногу, сэр, вот так, дайте нам руку, сэр. Пожалуйте наверх. Мальчиком вы были полегче, сэр.

— Совершенно верно, мистер Уэллер, — добродушно отозвался запыхавшийся мистер Пиквик, заняв место рядом с ним на козлах.

— Прыгай на переднее место, Сэмми, — сказал мистер Уэллер. — Ну, Уильям, выводи коней. Берегитесь арки, джентльмены. «Берегите головы!» — как говорит пирожник с лотком на голове. Уильям, пусти их.

И карета покатила по Уайтчеплу, к великому восторгу всех обитателей этого густо населенного квартала.

— Не очень-то красивая местность, сэр, — заметил Сэм, притронувшись к шляпе, что делал всегда, вступая в беседу с хозяином.

— Да, действительно некрасивая, — согласился мистер Пиквик, обозревая людную и грязную улицу.

— Очень замечательное обстоятельство, сэр, — сказал Сэм, — что бедность и устрицы всегда идут как будто рука об руку.

— Я вас не понимаю, Сэм, — отозвался мистер Пиквик.

— Вот что я хочу сказать, сэр, — пояснил Сэм, — чем беднее место, тем больше спрос на устриц. Посмотрите, сэр, здесь на каждые пять-шесть домов приходится лоток с устрицами. Улица завалена ими. Провалиться мне на месте, но мне кажется, когда человек очень беден, он выбегает из дому и в регулярном отчаянии поедает устрицы.

— Так и есть, — подтвердил мистер Уэллер-старший, — и точь-в-точь то же самое с маринованной лососиной!

— Это два весьма замечательных факта, над которыми я до сих пор не задумывался, — сказал мистер Пиквик. — На первой же остановке я его запишу.

К тому времени они доехали до заставы у Майль-Энда; глубокое молчание не нарушалось, пока они не проехали еще двух-трех миль, а тогда мистер Уэллер-старший неожиданно повернулся к мистеру Пиквику и сказал:

— Чудную жизнь ведет заставщик, сэр.

— Кто? — спросил мистер Пиквик.

— Заставщик.

— Кого вы называете заставщиком? — осведомился мистер Питер Магнус.

— Старик говорит о сторожах у заставы, — заметил в виде пояснения мистер Сэмюел Уэллер.

— А! — сказал мистер Пиквик. — Понимаю! Да, очень странная жизнь… Очень беспокойная.

— Все эти люди повстречались с каким-нибудь разочарованием в жизни, — сказал мистер Уэллер-старший.

— Неужели? — отозвался мистер Пиквик.

— Да. А потому они ушли от мира и заперлись в этих будках, чтобы жить в одиночестве и чтобы отомстить людям, заставляя их платить пошлину.

— Ах, боже мой! — сказал мистер Пиквик. — Я этого раньше не знал.

— Факт, сэр, — отвечал мистер Уэллер, — будь они джентльменами, вы бы их назвали мизантропами, а так они считаются только заставщиками.

Такого рода разговорами, отличавшимися неоценимым очарованием, поскольку в них приятное сочеталось с полезным, мистер Уэллер скрашивал томительное путешествие в течение доброй половины дня. В темах для разговора не было недостатка, ибо, если даже иссякала разговорчивость мистера Уэллера, ее с избытком возмещало желание мистера Магнуса познакомиться с полной биографией его попутчиков и громко выражаемое им на каждой остановке беспокойство касательно сохранности и благополучия двух саков, кожаного футляра и пакета в оберточной бумаге.

На главной улице Ипсуича, по левой стороне, — если миновать площадь перед ратушей, — находится гостиница, широко известная под названием «Большой Белый Конь», которая привлекает к себе особое внимание вознесенной над главным входом каменной статуей какого-то буйного животного с развевающимися гривой и хвостом, отдаленно напоминающего взбесившуюся ломовую лошадь. «Большой Белый Конь» славится в окрестностях — до известной степени по той же причине, что и премированный бык, или брюква, отмеченная в газете графства, или чудовищная свинья, а именно своими огромными размерами. Никогда еще не встречалось под одной крышей такого лабиринта коридоров, не покрытых коврами, такого скопления сырых и плохо освещенных комнат, такого великого множества каморок для еды или спанья, как те, что были заключены между четырьмя стенами «Большого Белого Коня» в Ипсуиче.

Перед этой-то неестественно разросшейся таверной лондонская карета останавливалась каждый вечер в один и тот же час; и с крыши этой самой лондонской кареты спустились мистер Пиквик, Сэм Уэллер и мистер Питер Магнус в тот вечер, о котором повествует настоящая глава.

— Вы здесь остановитесь, сэр? — осведомился мистер Питер Магнус, когда полосатый сак, красный сак, пакет в оберточной бумаге и кожаный футляр были перенесены в коридор. — Вы здесь остановитесь, сэр?

— Да, сэр, — ответил мистер Пиквик.

— Ах, боже мой! — воскликнул мистер Магнус. — Никогда не слышал о таких изумительных совпадениях. Да ведь я тоже здесь остановлюсь. Надеюсь, мы обедаем вместе?

— С удовольствием, — ответил мистер Пиквик. — Но, может быть, я встречу здесь кое-кого, из… своих друзей. Послушайте, милейший, нет ли здесь среди ваших постояльцев джентльмена по фамилии Тапмен?

Толстяк — под мышкой у него была салфетка, отслужившая две недели, на ногах — чулки, сверстники салфетки, — неохотно оторвался от своего занятия, заключавшегося в созерцании улицы, когда мистер Пиквик задал ему этот вопрос, и, после тщательного осмотра внешности этого джентльмена, начиная с тульи шляпы и кончая последней пуговицей на гетрах, ответил выразительно:

— Нет!

— А джентльмена по фамилии Снодграсс? — осведомился мистер Пиквик.

— Нет!

— А Уинкль?

— Нет!

— Моих друзей еще нет, сэр, — сказал мистер Пиквик. — Стало быть, мы пообедаем вдвоем. Милейший, проводите нас в отдельную комнату.

По предъявлении такого требования толстяк снизошел до того, что приказал коридорным внести багаж джентльменов, и, шествуя впереди по длинному темному коридору, ввел их в большую плохо меблированную комнату с грязным камином, в котором маленький огонек делал отчаянные попытки казаться бодрым, но быстро поникал под влиянием унылой обстановки. По прошествии часа путешественникам подали по куску рыбы и мяса, и когда с обедом было покончено, мистер Пиквик и мистер Питер Магнус придвинули свои стулья к камину и, заказав бутылку самого скверного портвейна по самой высокой цене, на радость хозяину, принялись за грог к собственному своему удовольствию.

Мистер Питер Магнус был от природы весьма общителен, а грог творил чудеса, извлекая из его груди самые сокровенные тайны. Сообщив всяческие сведения о себе самом, своей семье, своих связях, своих друзьях, своих шутках, своей профессии и своих братьях (болтливые люди могут много порассказать о своих братьях), мистер Магнус в течение нескольких минут созерцал мистера Пиквика в голубом свете сквозь цветные стекла своих очков, а затем сказал с застенчивым видом:

— А как вы думаете, как вы думаете, мистер Пиквик, зачем я сюда приехал?

— Честное слово, — сказал мистер Пиквик, — я никак не могу угадать. Быть может, по делу.

— Отчасти вы правы, сэр, — ответил мистер Питер Магнус, — а отчасти не правы. Попытайтесь еще раз, мистер Пиквик.

Право же, — сказал мистер Пиквик, — я должен просить у вас пощады! Как вам угодно, можете не говорить, но мне не угадать, хотя бы я строил предположения всю ночь.

— Ну, в таком случае… хи-хи-хи! — начал мистер Питер Магнус, застенчиво хихикая, — что вы скажете, мистер Пиквик, если я приехал сюда сделать предложение, сэр, а? Хи-хи-хи!

— Что я скажу? Вы, по всей вероятности, достигнете цели, — ответил мистер Пиквик, посылая одну из своих лучезарных улыбок.

— Ну! — воскликнул мистер Магнус. — Но вы действительно так думайте, мистер Пиквик? Вы так думаете?

— Конечно, — сказал мистер Пиквик.

— Нет, вы шутите!

— Право же, не шучу.

— Ну, в таком случае, — сказал мистер Магнус, — открою вам маленький секрет: я тоже так думаю. Я даже скажу вам, мистер Пиквик, хотя я от природы ужасно ревнив… чудовищно ревнив: леди находится в этом доме!

С этими словами мистер Магнус снял очки, чтобы подмигнуть, и снова надел их.

— Так вот почему вы так часто выбегали из комнаты перед обедом, — лукаво заметил мистер Пиквик.

— Тес! Да, вы правы, так оно и было, а впрочем, я не так глуп, чтобы пойти повидаться с ней.

— Вот как!

— Да, не следует это делать, знаете ли, сейчас же после путешествия. Лучше подождать до завтра, сэр, шансов будет вдвое больше. Мистер Пиквик, сэр, в том саке у меня платье, а в том футляре — шляпа, от которых я жду неоценимых услуг, сэр, благодаря тому впечатлению, какое они произведут.

— В самом деле? — отозвался мистер Пиквик.

— Да, вы, вероятно, заметили, как я о них беспокоился сегодня. Я не верю, мистер Пиквик, чтобы можно было приобрести за деньги второй такой же костюм и такую же шляпу.

Мистер Пиквик поздравил с такой покупкой счастливого владельца неотразимой одежды, и мистер Питер Магнус в течение нескольких секунд был, по-видимому, погружен в размышления.

— Она — милое созданье, — сказал мистер Магнус.

— Да? — сказал мистер Пиквик.

— Очень! — сказал мистер Магнус. — Очень! Она живет милях в двадцати отсюда, мистер Пиквик. Я узнал, что она приедет сюда сегодня вечером и пробудет здесь все завтрашнее утро, и вот я приехал, чтобы воспользоваться удобным случаем. Мне кажется, мистер Пиквик, гостиница — подходящее место для того, чтобы сделать предложение одинокой женщине. Пожалуй, она сильнее почувствует одиночество во время путешествия, чем у себя дома. Как вы думаете, мистер Пиквик?

— Считаю это весьма вероятным, — ответил сей джентльмен.

— Прошу прощенья, мистер Пиквик, — сказал мистер Питер Магнус, — но я от природы довольно любопытен: с какой целью приехали сюда вы?

— По делу, далеко не столь приятному, сэр, — ответил мистер Пиквик, краснея при одном воспоминании. — Я приехал сюда, сэр, с целью разоблачить предательство и обман одной особы, чьей правдивости и честности я слепо доверял.

— Ах, боже мой! — сказал мистер Питер Магнус. — Это очень неприятно. Полагаю, это леди? Э? А! Хитрец, мистер Пиквик, хитрец! О нет, мистер Пиквик, ни за что на свете, сэр, не стал бы я касаться ваших чувств. Это мучительная тема, сэр, весьма мучительная. Не обращайте на меня внимания, мистер Пиквик, если вам хочется излить свои чувства. Я знаю, что значит пережить измену, я сам это испытал три-четыре раза..

— Я вам весьма признателен за сочувствие, с каким вы отнеслись к тому, что считаете моим несчастьем, — сказал мистер Пиквик, заводя свои часы и кладя их на стол, — но…

— Нет, нет! — перебил мистер Питер Магнус. — Не слова больше: это мучительная тема. Я понимаю, понимаю! Который час, мистер Пиквик?

— Уже за полночь,

— Ах, боже мой, пора спать. Не следует засиживаться. Я буду бледен завтра, мистер Пиквик.

При одной мысли о такой беде мистер Питер Магнус позвонил служанке, и когда полосатый сак, красный сак, кожаный футляр и пакет в оберточной бумаге были доставлены в его спальню, он вместе с подсвечником, покрытым японским лаком, удалился в одно крыло дома, тогда как мистера Пиквика с другим подсвечником, покрытым японским лаком, проводили по бесконечным извилистым коридорам в другое крыло.

— Вот ваша комната, сэр, — сказала служанка.

— Прекрасно, — ответил мистер Пиквик, озираясь.

Это была довольно большая комната с двумя кроватями и камином; в общем, более комфортабельное помещение, чем склонен был ожидать мистер Пиквик, основываясь на кратком своем знакомстве с теми удобствами, которые можно было найти в «Большом Белом Коне».

— Надеюсь, другая кровать никем не занята? — осведомился мистер Пиквик.

— О нет, сэр.

— Прекрасно. Велите моему слуге завтра в половине девятого принести горячей воды, а сегодня он мне больше не понадобится.

— Слушаю, сэр.

И, пожелав мистеру Пиквику спокойной ночи, служанка ушла и оставила его в одиночестве.

Мистер Пиквик сел в кресло у камина и отдался потоку бессвязных мыслей. Сначала он подумал о своих друзьях и задал себе вопрос, когда же они присоединятся к нему; потом мысли его обратились к миссис Марте Бардл, а от этой леди, естественно, перекочевали к грязной конторе Додсона и Фогга. От Додсона и Фогга они по касательной поплыли к самому центру истории странного клиента, а затем вернулись к «Большому Белому Коню» в Ипсуиче, с достаточной ясностью давая понять мистеру Пиквику, что он засыпает. Поэтому он встал и начал раздеваться, как вдруг вспомнил, что оставил свои часы внизу на столе.

Часы эти пользовались особой любовью мистера Пиквика, который носил их под сенью своего жилета в течение большего числа лет, чем считаем мы себя вправе здесь указывать. Мысль о том, чтобы лечь спать, не слыша их мерного тикания под подушкой или в туфельке над головой, не вмещалась в мозгу мистера Пиквика. Так как час был поздний и ему не хотелось звонить среди ночи, то он надел фрак, который только что снял, и, взяв в руку подсвечник, покрытый японским лаком, стал потихоньку спускаться по лестнице.

Чем дальше спускался мистер Пиквик, тем больше как будто обнаруживалось лестниц, по которым предстояло спускаться, и снова и снова, когда мистер Пиквик попадал в какой-нибудь узкий коридор и начинал поздравлять себя с прибытием в нижний этаж, появлялась перед его изумленными глазами новая лестница. Наконец, он добрался до вестибюля с каменным полом, который ему запомнился при входе в дом. Он исследовал коридор за коридором; обозрел комнату за комнатой; наконец, собираясь в отчаянии отказаться от поисков, он открыл дверь той самой комнаты, где провел вечер, и увидел на столе забытые им часы.

Мистер Пиквик с торжеством схватил часы и направил свои стопы обратно в спальню. Если путешествие его в нижний этаж было сопряжено с трудностями и неуверенностью, то обратный путь оказался несравненно более сложным. Ряды дверей, украшенных башмаками всех видов, фасонов и размеров, тянулись, разветвляясь, во все стороны. Несколько раз повертывал он осторожно ручку ведущей в спальню двери, которая была похожа на его дверь, но ворчливый окрик, доносившийся из-за нее: «Кто там, черт подери?», или: «Что вам здесь нужно?» — заставлял его удаляться на цыпочках с изумительной быстротой. Он был на грани отчаяния, но тут его взгляд упал на открытую дверь. Он заглянул в комнату. Наконец-то! Здесь было две кровати — он прекрасно помнил, как они стояли, — и огонь в камине еще горел. Его свеча, не отличавшаяся величиной, когда он ее получил, оплыла от сквозняков во время его скитаний и погасла, как только он закрыл за собой дверь. «Неважно, — сказал мистер Пиквик, — я могу раздеться при свете камина».

Кровати стояли справа и слева от двери, и между каждой кроватью и стеной оставался маленький проход, в конце которого стоял стул с плетеным сиденьем, — проход такой ширины, чтобы в случае надобности взобраться с той стороны на кровать или слезть с нее. Тщательно задвинув занавески кровати с наружной стороны, мистер Пиквик уселся на стул с плетеным сиденьем и не спеша снял башмаки и гетры. Затем он снял и сложил фрак, жилет и галстук, и, медленно напялив ночной колпак с кисточкой, укрепил его на голове, завязав под подбородком тесемки, которые у него всегда были пришиты к этой принадлежности туалета. И в этот момент он вдруг представил себе всю нелепость своего недавнего блуждания. Откинувшись на спинку стула с плетеным сиденьем, мистер Пиквик засмеялся так искренне, что для всякого здравомыслящего человека было бы истинным наслаждением созерцать улыбки, расцветавшие на приветливой физиономии мистера Пиквика и сиявшие из-под ночного колпака.

«Это самая смешная вещь, — говорил самому себе мистер Пиквик, улыбаясь так, что тесемки ночного колпака могли лопнуть, — это самая смешная вещь, о какой я слышал, — заблудиться в гостинице и скитаться по лестницам. Забавно, забавно, очень забавно!»

Мистер Пиквик улыбнулся еще более широкой улыбкой и в наилучшем расположении духа хотел вновь приступить к процедуре раздевания, как вдруг его остановила весьма неожиданная помеха, а именно появление в комнате какой-то особы со свечой в руке, которая, заперев дверь, подошла к туалетному столику и поставила на него свечу.

Улыбка, игравшая на лице мистера Пиквика, мгновенно уступила место выражению безграничного изумления и недоумения. Кто-то вошел так внезапно и так бесшумно, что у мистера Пиквика не было времени окликнуть его или помешать ему войти. Кто бы это мог быть? Грабитель? Какой-нибудь злоумышленник, который видел, быть может, как он поднимался по лестнице, держа в руке красивые часы? Что же ему теперь оставалось делать?

Единственное, что мог сделать мистер Пиквик, чтобы взглянуть на таинственного посетителя, не подвергая себя опасности быть замеченным, это взобраться на кровать и выглянуть в просвет между занавесками с противоположной стороны. К этому маневру он и прибег. Осторожно придерживая рукой занавески так, что ничего не было видно, кроме его головы и ночного колпака, мистер Пиквик, надев очки, собрался с духом и выглянул.

От ужаса и смущения он едва не лишился чувств. Перед зеркалом стояла леди средних лет в желтых папильотках и старательно расчесывала волосы. Каким бы образом ни очутилась в комнате ничего не ведающая леди средних лет, было ясно, что она рассчитывала остаться здесь, ибо принесла тростниковую свечу[79] Тростниковая свеча — сальная свеча с фитилем из сердцевины камыша; такая свеча горела очень тускло. с экраном, каковую, принимая похвальные меры предосторожности против пожара, поместила в таз на полу, где она и мерцала, словно гигантский маяк на удивительно маленьком водном пространстве.

«Господи помилуй! — подумал мистер Пиквик. — Какое ужасное положение!»

— Кхе! — кашлянула леди, и мистер Пиквик с быстротой автомата втянул голову.

«Никогда я не бывал в таком безвыходном положении, — подумал бедный мистер Пиквик; капли холодного пота выступили на его ночном колпаке. Никогда! Это ужасно!»

Но слишком велико было желание видеть, что происходит в комнате. И голова мистера Пиквика высунулась снова. Положение ухудшилось. Леди средних лет привела в порядок волосы, заботливо прикрыла их муслиновым чепчиком с маленькой сборчатой каймой и задумчиво смотрела на огонь.

«Положение становится угрожающим, — рассуждал сам с собой мистер Пиквик. — Я не могу допустить дальнейшего развития этой истории. Самообладание этой леди ясно указывает, что, должно быть, я попал не в ту комнату. Если я крикну, она поднимет на ноги весь дом, но если я останусь здесь, последствия окажутся еще более устрашающими».

Нет надобности упоминать о том, что мистер Пиквик был одним из скромнейших и деликатнейших людей. Одна мысль предстать в ночном колпаке перед леди подействовала на него ошеломляюще; но он завязал узлом эти проклятые тесемки и, несмотря на все усилия, не мог снять колпак. Следовало дать знать о своем присутствии. Для этого был только один способ. Он спрятался за занавеску и издал очень громкий звук:

— Кхе-хм!

В том, что леди вздрогнула, услышав этот неожиданный звук, нельзя было сомневаться, ибо она попятилась в неосвещенный ночником угол комнаты; в том, что она убедила себя, будто это ей почудилось, тоже нельзя было сомневаться, ибо, когда мистер Пиквик подумал, не упала ли она от испуга в обморок, и осмелился выглянуть еще раз, она по-прежнему задумчиво смотрела в огонь.

«В высшей степени необычайная женщина», — подумал мистер Пиквик, снова исчезая за занавеской.

— Кхе-хм!

На сей раз звуки, — напоминающие те, коим, как сообщают нам легенды, свирепый великан Бландербор давал сигнал накрывать на стол, — были слишком отчетливы, чтобы можно было снова принять их за игру воображения.

— Боже мой! — воскликнула леди средних лет. — Что это?

— Это… это… только джентльмен, сударыня, — сказал мистер Пиквик из-за занавески.

— Джентльмен! — с ужасом взвизгнула леди.

«Все кончено!» — подумал мистер Пиквик.

— Чужой мужчина! — возопила леди.

Еще секунда — и весь дом всполошится. Ее юбки зашуршали, когда она мотнулась к двери.

— Сударыня! — сказал мистер Пиквик, в порыве отчаяния высовывая голову.

— Сударыня!

Хотя мистер Пиквик не преследовал никакой определенной цели, высовывая голову, однако это немедленно произвело благоприятный эффект. Леди, как мы уже заявили, находилась у двери. Ей стоило только переступить порог, чтобы выйти на лестницу, и совершенно несомненно, что в этот момент она бы это сделала, если бы внезапно появившийся ночной колпак мистера Пиквика не отогнал ее в самый дальний угол комнаты, где она и остановилась, дико взирая на мистера Пиквика, в то время как мистер Пиквик в свою очередь дико взирал на нее.

— Негодный! — сказала леди, закрывая лицо руками. — Что вам здесь нужно?

— Ничего, сударыня! Решительно ничего, сударыня, — с жаром ответил мистер Пиквик.

— Ничего! — повторила леди, поднимая взор.

— Ничего, сударыня, клянусь честью! — сказал мистер Пиквик, так энергически мотая головой, что кисточка ночного колпака пустилась в пляс. — Сударыня, я готов провалиться сквозь землю от смущения, потому что принужден разговаривать с леди, не снимая ночного колпака (тут леди поспешно сорвала свой), но я не могу его снять, сударыня (при этом мистер Пиквик дернул его изо всех сил в подтверждение своих слов). Теперь мне ясно, сударыня, что я по ошибке принял эту спальню за свою. Я не провел здесь и пяти минут, сударыня, когда вы внезапно вошли.

— Если эта невероятная история действительно правдива, сэр, — сказала леди, громко всхлипывая, — вы немедленно удалитесь.

— Удаляюсь, сударыня, с величайшим удовольствием, — ответил мистер Пиквик.

— Немедленно, сэр, — сказала леди.

— Конечно, сударыня! — поспешно согласился мистер Пиквик. — Конечно, сударыня! Я… я очень сожалею, сударыня, — продолжал мистер Пиквик, появляясь из-за кровати, — что помимо своей воли был виновником этой тревоги и волнения, глубоко сожалею, сударыня.

Леди указала на дверь. Одна из превосходных черт характера мистера Пиквика великолепно проявилась в этот момент при крайне тяжелых обстоятельствах. Хотя впопыхах он надел шляпу поверх ночного колпака, на манер ночного сторожа былых времен, хотя башмаки и гетры он держал в руке, а фрак и жилет перебросил через руку, — ничто не могло сломить его природную вежливость.

— Я чрезвычайно сожалею, сударыня, — сказал мистер Пиквик, низко кланяясь.

— В таком случае вы немедленно удалитесь из этой комнаты, — сказала леди.

— Немедленно, сударыня, сию секунду, сударыня, — сказал мистер Пиквик, открывая дверь и с шумом роняя башмаки.

— Надеюсь, сударыня, — продолжал мистер Пиквик, подбирая башмаки и поворачиваясь, чтобы еще раз поклониться, — надеюсь, сударыня, что моя безупречная репутация и глубочайшее уважение, какое я питаю к вашему полу, послужат некоторым оправданием этого…

Но, раньше чем мистер Пиквик успел закончить фразу, леди вытолкнула его в коридор и заперла за ним дверь на ключ и на задвижку.

Какие бы ни были у мистера Пиквика основания поздравлять себя с таким мирным разрешением трудного дела, его положение в настоящий момент было отнюдь не завидное. Он находился один в коридоре незнакомого дома, среди ночи, полуодетый; нечего было и думать, что в полной темноте ему удастся отыскать комнату, которую он никак не мог найти со свечой; а при малейшем шуме во время своих бесплодных поисков он подвергался опасности, что какой-нибудь страдающий бессонницей обитатель гостиницы выстрелит в него и, быть может, убьет.

У него был только один выход: остаться на месте и ждать рассвета. Поэтому, пройдя ощупью несколько шагов по коридору и, к великому ужасу, задев при этом ногой за несколько пар сапог, мистер Пиквик присел в маленькой нише, чтобы ждать утра со всем философским терпением, на какое был способен.

Однако ему не суждено было подвергнуться еще и этому испытанию, ибо он недолго пребывал в своем убежище: к невыразимому его ужасу в конце коридора появился человек со свечой в руке. Его ужас вдруг уступил место радости, когда он распознал фигуру своего верного слуги. Действительно, это был мистер Сэмюел Уэллер, который не спал до столь позднего часа, беседуя с коридорным, бодрствовавшим в ожидании почты, и только теперь направлялся на покой.

— Сэм! — сказал мистер Пиквик, внезапно появляясь перед ним. — Где моя спальня?

Мистер Уэллер с красноречивым изумлением воззрился на своего хозяина, и вопрос был повторен трижды, раньше чем он повернулся и пошел по направлению к долго разыскиваемой комнате.

— Сэм, — сказал мистер Пиквик, когда улегся в постель, — этой ночью я совершил одну из самых удивительных ошибок.

— Очень может быть, сэр, — сухо ответил мистер Уэллер.

— Но вот что я решил, Сэм, — продолжал мистер Пиквик, — если бы мне пришлось прожить в этом доме полгода, — я не рискнул бы ходить здесь один.

— Это самое благоразумное решение, к какому только вы могли прийти, сэр, — отозвался мистер Уэллер. — Нужно, чтобы за вами кто-нибудь присматривал, сэр, когда ваша голова отправляется делать визиты.

— Что вы хотите этим сказать, Сэм? — спросил мистер Пиквик.

Он приподнялся на кровати и вытянул руку, словно хотел еще что-то добавить, но вдруг запнулся, повернулся на другой бок и пожелал своему камердинеру «спокойной ночи».

— Спокойной ночи, сэр, — ответил мистер Уэллер.

Выйдя за дверь, он приостановился, покачал головой, сделал несколько шагов, остановился, снял нагар со свечи, снова покачал головой и, наконец, пошел не спеша в свою комнату, по-видимому погруженный в глубочайшие размышления.