Онлайн чтение книги Гордые и свободные The Proud And The Free
Часть третья

23

Хиосси

10 мая 1838 г.

Лейтенант Джед Пармели, в парадном мундире, стоял, вытянувшись по стойке «смирно», и смотрел на шестьдесят вождей и старейшин народа чероки, прибывших в лагерь по приглашению генерала Уинфельда Скотта, нового командующего федеральными войсками. Джед теперь был мало похож на того пылкого, восторженного юношу, только что окончившего Вест-Пойнт, каким он был всего несколько лет назад. Последние четыре года Джед воевал в болотах Флориды с семинолами. От былых иллюзий не осталось и следа, в том числе и от мечтаний о боевой славе.

Лейтенант воевал и выжил, а многие другие погибли. Он уже не спрашивал себя, почему это произошло. Джед Пармели стал профессиональным солдатом, ветераном, который сражался так, как его обучили. Джед был верен своему мундиру, хоть и не всегда гордился им.

Жаркое солнце обожгло его светлую кожу, усы и волосы на голове выгорели добела. Глаза Джеда поблекли и смотрели устало на индейцев, которые стояли с непроницаемыми лицами и терпеливо ждали, пока генерал прочтет воззвание.

«Индейцы чероки! Президент Соединенных Штатов прислал меня сюда с сильной армией, чтобы понудить вас, согласно договору 1835 года, присоединиться к той части вашего народа, что уже живет в процветании по ту сторону Миссисипи».

Скотт говорил твердо, но учтиво. Индейцы слушали.

Джед искоса взглянул на генерала – на его шляпу с плюмажем, на золотые позументы, на сияющие ножны сабли. Пристрастие генерала к мундирам и мишуре было общеизвестно. За глаза солдаты называли его Старый Павлин, однако с этим воякой шутки были плохи. Уинфельд Скотт был родом из Виргинии, успешно воевал против семинолов, а теперь прибыл наводить порядок на земле чероки. Вид у генерала был весьма внушительный – широкие плечи, шесть футов и четыре дюйма роста.

В прошлом месяце Джеда назначили к генералу Скотту адъютантом. Сесилия обрадовалась, надеясь, что теперь наконец-то они смогут пожениться. Свадьба откладывалась уже дважды: сначала Джеда отправили воевать во Флориду, потом открылась старая рана.

Однако девушку вновь ждало разочарование. Когда они с матерью прибыли в Вашингтон, генерала Скотта как раз назначили командовать соединением, расквартированным на земле чероки. Это означало, что штаб через несколько дней покинет город. Бракосочетание вновь пришлось отложить.

– «Месяц май подходит к концу, – читал далее Скотт. – А до следующего полнолуния каждый индеец – мужчина, женщина, ребенок – должен присоединиться к их братьям, живущим на западе».

Последний срок переселения был назначен на 23 мая 1838 года. К этому времени все индейцы должны были очистить территорию. Однако за два дня, проведенных в лагере, Джед не заметил ни малейших признаков того, что чероки собираются куда-то переезжать. Наоборот, большинство из них как ни в чем не бывало работали на полях, словно бы ничуть не сомневаясь, что осенью соберут урожай.

– «Я хотел бы исполнить свой нелегкий долг с пониманием и милосердием, – продолжил Скотт. – Не принуждайте же меня вашим упрямством взяться за оружие. Упаси нас от этого Господь. Неужто вы намерены прятаться по горам и лесам, чтобы мы охотились за вами, как за дикими зверями?»

Наступило молчание. Джед смотрел на индейцев, пытаясь понять, какой будет их реакция. Внезапно он увидел в толпе знакомое лицо. Высокий широкоплечий мужчина с рыжеватым блеском в волосах. Уилл Гордон – вот кто это.

Джед внезапно понял, что до сей минуты всеми правдами и неправдами старался не думать о ней. Ведь она тоже где-то здесь. Однако в глубине души он знал, что непременно должен увидеть ее вновь. Темпл. Он видел ее перед собой, как бы наяву. Ее облик за минувшие годы ничуть не поблек в его памяти.

– Я старый солдат, – сказал в заключение пятидесятишестилетний генерал. – Мне довелось видеть на своем веку немало кровопролития, так что избавьте меня ради Бога от необходимости истребления народа чероки.

Слова генерала все еще звучали в ушах Джеда, и лейтенант с содроганием думал, что они означают для Темпл и ее семьи. Вожди и старейшины разъезжались по селениям, чтобы передать своим людям услышанное, но Джед успел задержать Уилла Гордона. Тот за шесть лет почти не изменился. Лицо осталось таким же гладким, почти лишенным морщин, разве что взгляд карих глаз стал более мрачным. Волосы на висках начали седеть, но Гордон все еще выглядел мужчиной в самом расцвете лет.

Когда Джед окликнул его, Уилл обернулся и нахмурился:

– Да?

Джед улыбнулся:

– Не знаю, помните ли вы меня… Мы встречались несколько лет назад в Вашингтоне. Я крестный сын Пейтона Флетчера.

– Ах да, лейтенант… Пармели, так?

– Да. Рад видеть вас снова, сэр. Жаль только, что приходится встречаться при таких невеселых обстоятельствах.

– Да уж, веселого мало, – мрачно кивнул Гордон.

– Здорова ли ваша дочь?

– Которая, Темпл? Да, здорова. – Гордон горделиво улыбнулся. – В прошлом году она родила мне внука.

– Поздравляю. – Джед постарался, чтобы в его голосе не прозвучала ревность. Зачем только он остановил Гордона? Лучше бы не знать…

– Вам, должно быть, пора ехать, – сказал он вслух.

– Да, путь неблизкий.

– Пожалуйста, передайте мой поклон вашей семье. Надеюсь, в следующий раз мы встретимся при более благоприятных обстоятельствах. – Он поколебался и добавил: – Генерал Скотт очень ясно изложил ситуацию, сэр. У нас приказ. Любое сопротивление будет беспощадно подавлено.

– Какое может быть сопротивление, лейтенант? Охотничьи ружья у нас отобрали, а луки и томагавки мы давным-давно выбросили. У нас нет оружия, мы беззащитны. – Голос Гордона звучал скорбно. – Но вы должны понять: это наша земля, и по своей воле мы от нее не откажемся. Вы меня понимаете?

Этот вопрос, заданный таким негромким голосом, мучил Джеда в течение долгих дней.

24

Гордон-Глен

26 мая 1838 г.

Элайза окинула взглядом накрытый стол и вышла из столовой. По лестнице спускалась Темпл, носившая поднос с едой больной Виктории.

– Она что-нибудь поела? – спросила Элайза.

Темпл лишь озабоченно покачала головой.

– Нет, только бульон выпила.

Элайза тяжело вздохнула.

– А ваш отец вернулся?

– По-моему, он в библиотеке.

– Скажу ему, что обед готов, а вы позовите остальных, ладно?

Элайза постучала в дверь библиотеки и подождала ответа. Уилл стоял у окна, погруженный в раздумья. Стука он не слышал. Элайза приоткрыла дверь и вошла.

В небе нещадно палило солнце, трава выгорела дотла. Весной дождей почти не было, а метеоритные дожди, затмение солнца, суровая зима – все это предсказывало летнюю засуху.

– Обед готов, – сказала Элайза.

Уилл обернулся, и она поняла, что он думал не о погоде.

– Вас мучает ожидание? – спросила она. – Ведь назначенный срок миновал. Однако до сих пор ничего не произошло.

– Вы хорошо меня знаете, не правда ли?

Она улыбнулась.

– Ничего, Джон Росс еще не вернулся из Вашингтона. Может быть, ему удастся добиться отсрочки, а то и пересмотра договора.

– Возможно. Так или иначе, он не сдается.

– И все его поддерживают.

Нет, не все, подумала она. Клинок, например, придерживается иной точки зрения. Он несколько раз заезжал в Гордон-Глен посмотреть на сына, но ни разу не перемолвился с женой ни единым словом. Темпл перестала упоминать о нем в разговоре.

– Человеку все нипочем, если он не один, – сказала она вслух.

– Это мне хорошо известно.

– Семья собралась.

– Тогда идем.

Полуторагодовалый Лиджа, едва завидев деда, подскочил, замахал ручонками и заверещал:

– Деда, деда!

– Привет, малыш. – Уилл склонился над черноволосым мальчуганом, сидевшим на коленях у Ксандры. – Будешь обедать с нами?

– Да, ему очень этого хочется. – Темпл улыбнулась. – И Ксандра согласилась за ним приглядывать.

– Лиджа будет хорошим мальчиком, он будет слушаться тетю Ксандру, да? – заворковала Ксандра, щекоча малышу ножку.

Уилл обратил внимание, что его пятнадцатилетняя дочь уже совсем взрослая – тело налилось соком, бюст так и рвется из тесного лифа.

– Хооший, – старательно проговорил Лиджа, приведя в восторг всех присутствующих.

Трехэтажный кирпичный дом стоял на невысоком холме, словно вырос из самой земли. Джед натянул поводья и с восхищением посмотрел на величественное здание.

– Чтоб мне провалиться, – пробормотал один из солдат. – Тут, наверно, кто-то из ихних богатеев живет.

Джед тоже с удовольствием выругался бы. Ну и работенка ему досталась! Генерал Скотт велел очистить третий участок от индейцев. Приказ есть приказ, нужно выполнять. Сегодня на всей индейской территории проводилась военная акция: солдаты должны были согнать всех туземцев в специальные лагеря, наскоро созданные возле блокпостов.

Все утро Джед наблюдал, как солдаты сгоняют с полей индейцев, прикладами подталкивают женщин и детей, выставляя их за порог собственных домов. Плач, крики, проклятия, мольбы – всего этого лейтенант наслушался вдоволь. А хуже всего было видеть, как за солдатами следует толпа джорджийских мародеров, набрасывающаяся на опустевшие дома.

Ничего не поделаешь, снова сказал он себе, стиснув зубы. Приказ есть приказ.

– Окружить дом!

Блеснули штыки; взвод бесшумно двинулся вперед. Джед ехал за солдатами верхом. Перед верандой он остановился, с тоской подумав, что здесь, должно быть, живут образованные, цивилизованные люди. Конечно, он попытается выполнить приказ с максимальным тактом, но сути дела это не меняет.

Сержант остановился у двери, оглянулся на офицера, ожидая команды. Проглотив горькую слюну, Джед кивнул.

– А Нэд Дождевая Ворона считает, что солдаты пришли для того, чтобы защищать нас от джорджийцев, – говорил Кипп, поднося ко рту ложку вареной кукурузы.

– Не думаю… Мне кажется… – Элайза не договорила, заметив, что в окне мелькнуло чье-то лицо. – Кто там?

В следующую секунду двери распахнулись, и в столовую вбежали солдаты. Уилл вскочил со стула, но со всех сторон его окружали сверкающие штыки. Черная Кэсси ахнула и уронила кастрюлю с мясным рагу на пол. Лиджа недовольно захныкал.

– Что здесь происходит? Что вам нужно? – Уилл выпрямился во весь рост, не обращая внимания на угрожающе наставленные ружья.

В комнату вошел офицер и замер на пороге. Темпл нахмурилась, увидев знакомое лицо. Это же Джед Пармели, тот самый лейтенант, с которым она встречалась в Вашингтоне. Верно, отец ведь говорил, что он теперь служит здесь.

Теперь Джед Пармели стоял и смотрел на нее во все глаза. Он сильно изменился. Дело было не только в усах и бакенбардах. Лицо, прежде такое юное, огрубело. Темпл видела перед собой не галантного офицера, а закаленного в боях солдата. И все же не совсем, подумала она: в глазах лейтенанта явственно читалось сочувствие.

– Прошу извинения, сэр, но вы и члены вашей семьи должны следовать за нами, – сухо сказал он. – Не пытайтесь сопротивляться или бежать. Дом окружен. Любые протесты бессмысленны.

– Куда вы нас собираетесь увести? – спросил Уилл, успокаивающе кладя руку на плечо Джонни.

– Нам приказано доставить всех индейцев чероки в порт. Оттуда вы отправитесь на запад, к новому месту вашего пребывания.

Лейтенант говорил четко, по-военному. Но тут раздался пронзительный вопль малыша, тянувшего пухлые ручки к матери.

Она сделала шаг вперед, но солдат угрожающе вскинул ружье. Темпл гневно и презрительно взглянула на Джеда:

– Могу я подойти к моему сыну?

Лейтенант, немного поколебавшись, кивнул. Темпл бросилась к Ксандре, взяла у нее ребенка и стала его успокаивать. Со второго этажа доносился топот сапог.

– Там моя жена, – сказал Уилл. – Она больна и не может никуда идти.

– Придумайте что-нибудь, мистер Гордон, – ответил Джед Пармели. – Мы против разделения семей, однако, если жена не сможет вас сопровождать, придется оставить ее здесь. За ней пришлют повозку. Я могу разрешить одному из вас побыть с больной. Остальные же должны немедленно отправляться в путь.

– Что значит немедленно?! – ахнула Элайза.

– То, что я сказал, мэм.

– Но нам нужно собрать вещи, – начал Уилл.

– У вас было достаточно для этого времени, сэр, но вы ничего не сделали. Генерал предупреждал вас, чтобы вы готовились к отъезду. Однако вы дотянули до самого последнего момента, когда вас выгоняют из дома солдаты! – Джед начинал злиться. – Все, ваше время кончилось. Теперь от вас ничего не зависит… И от меня тоже, – добавил он тихо. – Даю вам пять минут. Захватите самое необходимое, но дети останутся в столовой, под присмотром. И не советую вам оставлять здесь жену. Если у вас есть повозка и лошади, воспользуйтесь этим средством передвижения. Это все, что я могу для вас сделать.

– Что ж, значит, у нас нет выбора, – коротко ответил Уилл.

– Есть ли в доме еще кто-нибудь, кроме вашей жены? – спросил Джед, глядя в сторону.

– Мои негры.

– А ваш муж, миссис Стюарт? Где он?

Темпл вскинула подбородок, прижала к себе плачущего сына.

– Не знаю.

– А разве он с вами не живет?

– Нет.

Джед посмотрел на нее искоса, потом отвернулся.

– Сержант, через пять минут все они должны быть снаружи.

– Слушаюсь, сэр.

Однако пять минут превратились в пятнадцать – понадобилось время, чтобы перенести истерически рыдающую Викторию сверху вниз. Кроме того, солдаты довольно долго обыскивали большой дом, вытаскивая перепуганных слуг из различных укромных мест.

Едва семья этапируемых была выведена из дома, двое белых прохвостов стали уговаривать Уилла продать им все имущество: скот, оборудование, рабов, запасы. Сумма, которую они предлагали Гордону, была поистине смехотворной. Уилл возмущенно отказался, но тут из конюшни прибежал кузнец Айк.

– Мастер Уилл, пришли какие-то белые и забрали ваших лошадей. Я хотел их остановить, но они меня избили.

По его лицу стекала кровь.

Услышав это, Элайза обернулась к офицеру:

– И вы ничего не сделаете?

– Нет.

Джед сел на коня. Он и в самом деле был бессилен. Даже если ему удастся отобрать лошадей у мародеров, это ничего не изменит. Слишком мало людей, чтобы оставлять у конюшни часовых. Придут другие мародеры и все равно разграбят поместье.

Снова и снова Джед твердил себе, что он персонально ни в чем не виноват. Просто выполняет приказ. Но, глядя, как солдаты уводят прочь Гордонов и их слуг, лейтенант горестно вздохнул. Ну почему именно ему выпала тяжкая роль тюремщика Темпл?

25

Клинок спешился и, ведя лошадь в поводу, вошел в ворота блокгауза. Лагерь был со всех сторон окружен частоколом из заостренных бревен. Изнутри доносился гул множества голосов. Такую же картину Клинок видел в трех других лагерях, где тщетно разыскивал Темпл и сына.

Неделю назад, увидев, как отряды солдат бесцеремонно выгоняют индейцев из домов и под конвоем переправляют в лагеря, Клинок немедленно отправился в ближайший форт, представился там сторонником переселения и немедленно получил пропуск для свободного проезда по территории.

У ворот часовой взглянул на его пропуск и жестом разрешил войти. По дороге к штабному домику Клинок рассматривал многочисленные загоны, в которых содержались пленные.

Возле крыльца он передал поводья своего коня слуге.

– Жди меня здесь.

Бесшумно ступая ногами в мокасинах, он вошел в приемную. Дежурный сержант удивленно поднял глаза – неизвестно откуда появившаяся фигура заслонила солнечный свет.

– Что, сдаваться приехал? – спросил дежурный, окинув взглядом мокасины, охотничью рубашку, замшевые штаны и красную повязку.

– Ищу жену и сына. – Клинок показал ему пропуск. – Их забрали дней десять назад. Фамилия Стюарт.

– Что мне фамилия? Большинство индейцев отказываются называть свое имя и на поверку не выходят. Мы сами не знаем, кто тут сидит.

– Что вам угодно, лейтенант?

Темпл стояла перед ним, глядя на него с презрением и ненавистью. Ее синее ситцевое платье было заляпано грязью и изорвано. Разительные перемены за каких-то две недели.

Джед обливался потом. Солнце нещадно палило, лагерь был разбит на самом солнцепеке. Длинный ряд бревенчатых загонов, каждый площадью в шестнадцать квадратных футов, кишел людьми. Лишь небольшая часть загонов имела грубо сколоченную крышу, дававшую хоть какую-то защиту от солнца. Джед почувствовал множество взглядов, обращенных на него, и, невзирая на жару, зябко поежился.

– Я разрешил вашему отцу наведаться домой и привезти имущество, которое там осталось.

Вообще-то Джед сомневался, что после мародеров в Гордон-Глене хоть что-то осталось.

– Он взял телегу и вашего негра Айка. Полагаю, они вернутся через два-три дня.

– Вы что, боитесь, что он не вернется? – с горечью произнесла Темпл. – Можете не беспокоиться. У вас в заложниках вся его семья.

– Я знаю, что он вернется, – обиженно ответил Джед. – Просто информирую вас об его отъезде. А заодно хочу спросить, могу ли я для вас что-нибудь сделать. Если это в моих силах.

Она горько улыбнулась, когда он произнес последнюю фразу. Но улыбка тут же исчезла с ее лица – Темпл вспомнила о маленьком сынишке, который уже несколько дней подряд питался только сухими корками. Из взгляда молодой женщины исчезла враждебность, теперь Темпл смотрела на Джеда с тревогой и мольбой.

– Нельзя ли достать пищи получше?

Задержанным выдавали провизию из армейских запасов – солонину и муку. Джед знал, что индейцы привыкли к совсем другой пище – овощам, свежим фруктам, говядине.

– У нас здесь больше ничего нет, – виновато ответил он.

– Тогда отпустите нас в лес. Мы соберем ягод, кореньев, дикого лука – какой-нибудь зелени.

Это была полупросьба-полутребование.

Джед заколебался. А что, если кто-нибудь сбежит?

– Ладно, попробую.

Под собственную ответственность он разрешил шести женщинам, включая Темпл, отправиться в лес. На всякий случай приставил к ним двух солдат, а в последнюю минуту присоединился к ним и сам, чтобы быть поближе к Темпл.

В лесу тоже было жарко, но по крайней мере здесь не ощущалось тягостное зловоние, а листва спасала от лучей солнца. На открытых участках земля выгорела от зноя, ручьи пересохли, листья пожухли, ягод почти не было.

Джед смотрел, как Темпл тянется за одной-единственной ягодкой малины, спрятавшейся в самой глубине колючего куста. Сколько будет продолжаться эта засуха? Патрули докладывают, что ручьи обмелели, колодцы высохли, уровень воды в реках катастрофически упал. Это значит, что переправить индейцев водным путем не удастся. Первого июня 800 индейцев на пароходе и шести баржах тронулись в путь. Следующий караван ждал своей очереди. Если дождей так и не будет, отправку остальных пятнадцати тысяч чероки придется задержать.

Темпл наконец дотянулась до ягоды, сорвала ее, но оцарапалась об острый шип. Из ранки потекла кровь. Темпл хотела вытереть руку о подол платья, но Джед протянул ей чистый платок.

– Позвольте-ка.

Он приложил ткань к царапине и посмотрел на проступившую кровь. Тепло, исходившее от тела Темпл, ее близость кружили ему голову.

– Вы испачкали платок, – сказала Темпл, глядя ему в глаза.

– Не важно.

Он осторожно обвязал ей руку, но пальцев так и не разжал.

– Я ведь не забыл те вашингтонские дни. Помните, как я учил вас танцевать вальс?

Он вновь увидел ее перед собой такой, какой Темпл была в ту памятную ночь – в белом платье, прошитом золотыми нитями.

– Да. – Она слабо улыбнулась, но тут же помрачнела. – Это было давно. С тех пор многое переменилось.

Джеду почему-то показалось, что она думает о муже. Эта мысль лейтенанту была неприятна.

– Темпл… То есть, я хочу сказать, миссис Стюарт. Если хотите, я наведу справки в других лагерях. Может быть, ваш муж в одном из них?

Сделать это будет непросто. Большинство индейцев так и не назвали своих имен. Из-за их упрямства военным никак не удавалось соединить семьи, оказавшиеся в разных лагерях.

В первый миг Темпл обрадовалась, но затем передумала.

– Нет, спасибо.

Джед нахмурился:

– Что случилось? Он вас бросил?

– Нет, я сама от него ушла.

Так, значит, она свободна! Впервые в Джеде проснулась надежда.

– Темпл… – Он запнулся, поймав себя на том, что снова называет ее по имени. – Простите, но мне хочется называть вас именно так. Темпл, – повторил он уже уверенней. – Я хочу, чтобы вы знали: я очень тяжело переживаю события последних недель, а также мою роль в них. Естественно, вы совершенно правы, когда…

– Я вас ни в чем не виню, – прервала его Темпл. – Если и говорю вам что-то резкое, то это реакция на «ситуацию», в которой все мы оказались.

– Но ведь это я доставил вас сюда, – сказал он, сожалея, что вынужден напоминать о той роли, которую ему пришлось сыграть в их несчастьях.

– Нет, мы оказались здесь по вине тех, кто заключил договор. Вы здесь ни при чем. – Она отвернулась. – Я не хочу об этом говорить.

И двинулась дальше, прижимая к себе корзинку с ягодами. Джед инстинктивно протянул ей вслед руку, не желая, чтобы она уходила.

– Темпл…

Его пальцы сжали ее руку чуть выше локтя, и Джед тут же забыл, что хотел сказать. Он замер, чувствуя прикосновение ее тела. Темпл не пыталась высвободиться, и лейтенант осмелел. Он приблизился, полуобнял ее за плечи, и страсть, с которой он столько лет сражался, захлестнула его с новой силой.

– Я не думал, что можно стать еще прекрасней, чем вы были в Вашингтоне, – охрипшим голосом произнес он.

А Темпл подумала: этот человек когда-то был в меня влюблен. Может быть, он и сейчас еще влюблен? Она истосковалась по любви, по нежности. Два года одинокого, безрадостного существования. Ей все чаще казалось теперь, что отныне вся оставшаяся жизнь будет такой же. А этот молодой человек предлагал ей ласку, заботу, любовную истому и наслаждение – все то, по чему она истосковалась. Достаточно было просто обернуться к нему лицом. Темпл боролась с искушением, вспоминая те счастливые времена, когда она могла смеяться и танцевать, когда будущее сулило надежду. Ей захотелось вернуть прошлое, хоть на время забыть о кошмаре реальности. И все же Темпл не обернулась и на объятия не ответила – в последний миг что-то ее удержало.

Тогда Джед развернул ее к себе сам. Она смотрела на его золотистые усы, ее сердце билось гулко и ровно. Губы Джеда придвинулись. Нет! – внутренне вздрогнула Темпл, но не отстранилась.

– Лейтенант! – раздался чей-то голос.

Джед встрепенулся, убрал руки. К нему подбежал один из солдат, отсалютовал и доложил:

– Одна из женщин сбежала, сэр.

– То есть как сбежала?

– Ее нет. – Солдат судорожно сглотнул. – Улизнула!

Джед шепотом выругался.

– Давно?

– Только что. С минуту назад я видел, как она собирает коренья вон у того дерева, а потом гляжу – ее и след простыл.

– Так разыщите ее! – приказал Джед. – Остальных немедленно доставить в лагерь. И скажите дозорным, чтобы в лес больше никого не выпускали.

– Слушаюсь, сэр.

В сопровождении одного из солдат Клинок медленно обходил загон за загоном. Чуть сзади шагал Дье, внимательно оглядывая запертых за изгородью узников. Уже две недели они объезжали лагерь за лагерем, разыскивая Темпл и Элиджу. Привыкли к грязи, скученности, зловонию. Клинок не обращал внимания на враждебные взгляды и угрозы, которыми его повсюду встречали. Слишком многие знали о той роли, которую он сыграл в подписании договора.

Зато в отличие от них он был свободен в передвижении и мог беспрепятственно разыскивать жену и сына. Пропуск, лежавший у него в кармане, надежно защищал Клинка от патрулей, прочесывавших округу, и открывал ворота всех фортов и блокгаузов. Он был уверен, что рано или поздно отыщет Темпл.

Внезапно в глаза ему бросилось что-то ярко-синее. Такое же платье было у Темпл. Он рванулся вперед и увидел, что это она идет ему навстречу.

– Вот она, – прошептал он, глядя на порванное платье, нечесаные волосы и руку, перевязанную окровавленным платком. Вид у Темпл был усталый, она исхудала и осунулась. Боже, до чего же он ее любил! У Клинка чуть не подкосились колени. Он ускорил шаг, глядя только на жену – даже не заметил офицера, шедшего с ней рядом.

Темпл споткнулась, и Джед подхватил ее под руку. Внезапно лейтенант заметил, что она белее мела, а глаза неотрывно смотрят куда-то вперед. Джед, недовольно нахмурившись, проследил за ее взглядом и увидел какого-то индейца в охотничьей рубашке. Индеец шел им навстречу, сопровождаемый солдатом и негром. Джед обратил внимание, что у индейца ярко-синие глаза, а на щеке белый шрам. Это был ее муж, тот самый человек, которого Джед совсем недавно предлагал найти среди обитателей лагерей.

– Здравствуй, Темпл, – поздоровался Клинок, сохраняя невозмутимое выражение лица.

– Откуда ты узнал, что мы здесь? – едва слышно спросила она.

– Я не знал. Один из ваших негров сказал моему Дье, что солдаты всех вас увели. С тех пор я ездил по лагерям.

– Миз Темпл, а Фиби с вами? – с надеждой спросил Дье.

– Да.

– Она здорова?

– Да. – Темпл попыталась ему улыбнуться, но ее взгляд вновь устремился на мужа. – Что ты собираешься делать?

– Останусь… С тобой и моим сыном.

Джед дернулся: – Это не вам решать, мистер Стюарт, – воскликнул он.

Клинок впервые обратил на него внимание.

– Вас, кажется, зовут Пармели?

– Да.

– Почему ты хочешь с нами остаться? – спросила Темпл.

– Чтобы вместе ехать на запад.

У него в кармане уже целый год лежало письмо от отца. Он давно собирался прочесть его жене, да все случая не было. Шавано описывал лесистые горы, чистые ручьи, плодородные земли их новой родины.

Уж теперь-то Темпл наверняка поняла, что эмиграция неизбежна. Какой смысл цепляться за прошлое? Нужно смотреть в будущее. Возможно, теперь она поняла, что он ни в чем не виноват. Он сделал все, чтобы избежать того, что случилось. Индейцев, словно диких зверей, загнали в клетки, избили, ограбили, унизили. Ответственность за все это лежит на Джоне Россе, вселившем в свой народ ложную надежду. Когда же наконец индейцы перестанут относиться к сторонникам переселения как к изменникам и негодяям?

– Лиджа будет рад тебя видеть, – сказала Темпл.

«А ты»? – хотел спросить Клинок, но лицо ее было неподвижно. Он ощутил гнев и раздражение. Долготерпение никогда не было ему свойственно.

– Так вы хотите, чтобы он остался? – растерянно спросил Джед, обернувшись к Темпл.

– Как хочет, так пусть и поступает.

Клинок едва не поддался искушению стиснуть ее в объятиях и осыпать поцелуями, чтобы от ее холодности не осталось и следа. Ведь он помнил, какой страстной и нежной она может быть. Но лучше подождать. Надо щадить ее гордость. Иначе она потом ему этого не простит.

– У меня две вьючные лошади и мул. С вашего позволения, лейтенант, я пригоню их сюда.

– Хорошо, – буркнул Джед.

Двадцать минут спустя Клинок и Дье уже вносили в загон мешки с припасами. Увидев мужа, Фиби с разбегу бросилась ему на шею и, всхлипывая, стала целовать и причитать.

Клинка встретили довольно прохладно, чему он, впрочем, ничуть не удивился. Положив седла и мешки на землю, он огляделся по сторонам. Темпл стояла у столба, на котором держалась крыша. В дальнем углу на матрасе лежала ее мать. Других матрасов в загоне не было – лишь одеяла. Возле Виктории сидела Ксандра, обмахивая лицо матери пальмовым листом. Джонни Гордон, бледный и худенький, жался к стене, глядя на Клинка лихорадочно блестящими глазами. Кипп же смотрел на своего родственника с неприкрытой ненавистью. Черная Кэсси и Шадрач оживленно разговаривали с Дье. Здесь же была Элайза, сидевшая возле маленького Элиджи, который мирно спал, свернувшись калачиком.

На сердце у Клинка стало теплее, когда он посмотрел на мальчугана. Но в следующую минуту он озабоченно нахмурился – оказывается, пленники были лишены самого необходимого. Судя по всему, они собирались в дорогу наспех и захватили с собой первое, что попалось под руку: одеяла, немного одежды, чугунок – вот, собственно, и все. Видимо, больше всего они заботились о том, чтобы перевезти Викторию.

– Я привез несколько котелков, а также припасы: кофе, бобы, кукурузу, сухофрукты, вяленое мясо, – сказал Клинок, показывая на мешки.

– Нам ничего от тебя не нужно! – выкрикнул Кипп. – Скоро приедет отец, он привезет все, в чем мы нуждаемся. А свои подачки оставь себе.

– Не говори глупости, Кипп, – одернула его Элайза. – Твой отец вернется не раньше чем через три дня. Посмотри на мать! Она не может питаться одной солониной.

– Во всяком случае, что касается меня, то я ни к чему не притронусь.

Элайза бросила укоризненный взгляд на подростка.

– Благодарю вас, – с улыбкой сказала она, обращаясь к Клинку.

– Жаль, что мало.

Он подхватил свое седло и одеяло, отнес в дальний угол.

Он знал, что Уилл Гордон вернется с плантации с пустыми руками. Клинок некоторое время назад наведался в Гордон-Глен и увидел, что мародеры там хорошо поживились: деревенский поселок выгорел дотла, амбары и кладовые стояли пустые. Из дома вынесли всю мебель, всю обстановку, выдрали с мясом лампы и канделябры, утащили всю одежду, все книги из библиотеки. Лишь кое-где валялись разломанные стулья да перья из выпотрошенных матрасов. Погромщики не пожалели даже семейного кладбища – вырыли могилы и вскрыли гробы, разыскивая золотые и серебряные украшения. Но пусть обо всем этом родным расскажет сам Уилл Гордон.

Уилл вернулся в лагерь три дня спустя. Он привез с собой только большую корзину с овощами из огорода. Все обступили Гордона, лишь Клинок остался сидеть в своем углу.

Когда Уилл рассказал о том, что произошло с поместьем, Темпл подошла к мужу и спросила:

– Ты ведь знал об этом, да?

– Знал.

– Почему же ничего не сказал?

– Вы все равно мне не поверили бы.

На следующей неделе генерал Уинфельд Скотт распорядился в связи с засухой перенести эвакуацию на осень, так как верховья реки Теннесси стали несудоходными. Третий караван индейцев был вынужден сто шестьдесят миль брести по безводной пустыне и лишь в Западной Алабаме смог погрузиться на баржи. Пять человек не вынесли тягот пути и умерли по дороге. Движение сухопутным маршрутом тоже было невозможно, поскольку из-за засухи негде было пополнить запас свежей воды.

Перенос эвакуации на первое сентября был одновременно благом и несчастьем. Индейцы, запертые в тесных лагерях, где не хватало еды и воды, стали болеть, умирать. Многие страдали от кашля, дизентерии, лихорадки.

В июле зной еще более усилился. Даже ночь не давала облегчения – за день земля нагревалась так сильно, что на ней невозможно было лежать.

Однажды вечером Клинок сидел в углу, прислушиваясь к тихим стонам измученных детей.

Вдали грохотал гром. Клинок поднял голову и стал смотреть на яркие звезды, усыпавшие небосвод. Внезапно один из стонов перерос в крик боли. Клинок бесшумно поднялся и, переступая через спящих, наклонился над маленьким Джонни. Тот корчился от боли, прижимая руки к животу. Глаза ввалились, кожа была землистого оттенка. Лоб мальчугана пылал огнем. Приподнялась Элайза, смочила в воде тряпку, стала протирать ребенку лицо.

– Приступ лихорадки, – сказал Клинок.

– Вижу, – кивнула Элайза. – Я думала, все спят.

– У меня легкий сон.

– Так жарко. Я вообще не понимаю, как людям удается уснуть. Хоть бы дождь пошел.

Она вытерла рукавом пот со лба. Вид у нее был бесконечно усталый.

Клинок взял у нее тряпку:

– Я сам. Вы лучше прилягте.

– Нет.

Она снова смочила тряпку и стала протирать мальчику лицо.

– Я же вижу, вы валитесь с ног. Того и гляди сами заболеете. Кто же тогда будет помогать остальным?

– Я посплю потом, – раздраженно отмахнулась Элайза и вздохнула. – Все равно через час я должна разбудить Уилла. До утра возле Джонни будет дежурить он. Тогда и высплюсь.

Она взглянула на Клинка с любопытством.

– Скажите, почему вы здесь так долго задержались? Ведь вы могли бы уехать на запад, к отцу, и не сидеть в этом ужасном лагере.

– А вы почему? – ответил он вопросом на вопрос. – Вам ведь достаточно позвать часового и сказать, что вы белая. Вас тут же выпустят за ворота.

– Я не могу… Ведь это теперь моя семья.

– Я, знаете ли, тоже люблю жену и сына.

– Мама! – всхлипнул мальчик.

– Тише, деточка, – Элайза положила ему на лоб компресс.

– Джонни? – встрепенулась Виктория Гордон, приподнявшись на локте. – С тобой все в порядке?

– У него температура, – ответила Элайза. – Но вы не беспокойтесь. Я рядом.

Однако Виктория, зайдясь кашлем, уже ползком подбиралась к больному.

– Я нужна ему. Я сама…

Клинок уложил ее обратно на матрас.

– Вы ничем не можете ему помочь.

– Нет, он меня зовет! – Виктория пыталась сопротивляться. – Я хочу быть рядом с моим сыном.

В темноте поднялась еще одна фигура.

– Убери руки от моей матери! – прорычал Кипп. – Отстань от нее!

– Все, хватит! – грозно произнес Уилл, шагнув к сыну.

Подавив гнев, Клинок вернулся к себе в угол. Виктория Гордон все-таки настояла на том, чтобы быть рядом с больным сыном. В конце концов Уилл поднял Джонни и перенес его к матери.

Виктория обняла его, стала гладить, целовать, убаюкивать. Уилл никак не мог отнять у нее сына, чтобы обтереть его мокрой тряпкой и напоить отваром.

А незадолго перед рассветом Виктория истошно закричала.

– Джонни, Джонни!

Но юный Джонни Гордон ее не слышал. Он был мертв.

Мальчика похоронили на кладбище, которое успело возникнуть за стенами лагеря. Виктория рыдала дни и ночи напролет. Уилл пытался ее утешить, но она отворачивалась от него и все тянулась к Ксандре, своей плоти и крови. В конце концов Уилл оставил жену в покое, ему и самому было тяжело.

Видя, как он стоит, опустив голову, Элайза подошла к нему и встала рядом. До Темпл донеслось, как та сказала:

– Помните, как мы играли у ручья? Джонни смеялся, визжал от радости, а вы брызгали в него водой…

Уилл глухо застонал, и Элайза крепко стиснула его руку.

Через три дня после похорон Джонни Гордона стало известно, что из Вашингтона вернулся Джон Росс. Все его попытки добиться пересмотрения договора ни к чему не привели. Надежды не оставалось. Индейцам придется покинуть землю отцов. Все страдания, тяготы, унижения – все было напрасно.

И все же никто не винил вождя. Индейцев выгнали из собственных домов, согнали, как скотину, в загоны, однако они не держали зла на Джона Росса. Все по-прежнему были уверены, что виновники случившегося – Элиас Будино, Джон Ридж и майор Ридж, а также прочие сторонники переселения.

Клинок надеялся, что после неудачи Джона Росса все прозреют. Ведь именно вождь был виноват в том, что индейцы так долго жили ложной надеждой. Но чероки считали иначе. Теперь, когда надежды не осталось, они возненавидели Клинка и его единомышленников еще неистовей.

Клинок понимал, что его дни сочтены, и старался как можно больше времени проводить рядом с маленьким сыном. Мучило его только одно: Темпл по-прежнему отказывалась смотреть в его сторону.

26

Темпл протиснулась через толпу женщин к колодцу. Вокруг были больные, изможденные, мокрые от пота лица. Но Ксандры здесь не было.

Тогда Темпл заглянула к складу, где выстроилась длинная очередь за недельным пайком. Здесь были Уилл, Кипп, Элайза, Шадрач, но Ксандры не было. Где же она? Отправилась за водой час назад и куда-то пропала. Чем это можно объяснить? Часовые не выпустили бы ее за пределы лагеря, а на побег тихая, робкая Ксандра ни за что не решилась бы. Темпл вновь отправилась на поиски, заглядывая в каждый загон.

Тут она увидела Клинка, который нес на руках неподвижное тело. Ксандра! Темпл, шепча про себя отчаянную молитву, бегом бросилась за ними. Виктория еще не пережила смерть Джонни. Если что-то случилось с Ксандрой…

Клинок уже внес Ксандру в загон и положил на подстилку. Вбежав, Темпл первым делом взглянула на Викторию, но та, слава Богу, спала. Фиби прижимала к себе маленького Элиджу, чтобы он не приближался к Ксандре. Черная Кэсси хлопотала над неподвижной девушкой. Внезапно Ксандра зашевелилась, застонала, стала отталкивать протянутые к ней руки. Может быть, у нее приступ лихорадки? Но почему так внезапно?

Темпл опустилась на корточки, заставив Черную Кэсси подвинуться.

– Иди, посиди с мамой, – приказала она и хотела дотронуться до сестры, но та отодвинулась, крепко обхватив Клинка за шею.

– Нет! – простонала Ксандра, отчаянно мотая головой.

Темпл в ужасе смотрела на растрепанные волосы девочки, в которых застряли сухие листья и стебли травы. Слезы текли по перепачканным щекам Ксандры, полузакрытые глаза, казалось, ничего не видели. Несмотря на резкие движения, тело Ксандры было каким-то вялым, обмякшим.

– Что с ней случилось? – Темпл хотела расцепить руки Ксандры, обнимавшие шею Клинка. Сестра обернулась к ней, и Темпл шарахнулась – в нос ей ударил сильный запах виски и рвоты.

– Да она пьяна!

Стоило ли этому удивляться? В лагере благодаря спекулянтам не было недостатка в виски и дешевом вине. Многие из индейцев нашли в пьянстве убежище от отчаяния.

– Ксандра, зачем ты это сделала?

– Она не виновата, – хмуро проговорил Клинок.

Взор Ксандры немного прояснился. Она всхлипнула и ткнулась лицом в грудь Клинка.

– Да у тебя все платье разорвано, – с отвращением произнесла Темпл, глядя на обнаженную грудь Ксандры. Как она могла! Ведь знает, как плохо у них с одеждой.

– Она ни при чем, – сказал Клинок. – Это сделали они.

– Они? Кто они? – обернулась к нему Темпл. Его тон испугал ее.

– Солдаты твоего лейтенанта. Двое из них заманили ее в лес. Она бормотала что-то такое про дикий виноград – я толком не понял. Заставили ее пить виски, а когда она опьянела, по очереди развлеклись с ней: один держал за руки, а второй…

– Ты хочешь сказать, что они ее?..

– Да, – глухим от гнева голосом, коротко ответил Клинок.

Ксандру изнасиловали?! Тихую, безответную Ксандру?

– Прости меня, девочка, – всхлипнула Темпл.

На глазах у нее выступили слезы, она хотела обнять Ксандру, но та лишь крепче прижалась к Клинку.

– Я о ней позабочусь, – сказал он.

Темпл села на корточки, обиженная тем, что сестра предпочла ей Клинка. Тот нежно гладил ее по голове и приговаривал:

– Теперь все будет хорошо. Тебе нечего бояться. Я не позволю, чтобы тебя обижали.

– Мне… мне было больно, – жалобно произнесла Ксандра.

– Знаю. Но все кончилось. Теперь я с тобой.

– Не уходи от меня.

– Не уйду, – пообещал он.

Он нашептывал ей что-то, не умолкая ни на минуту, а Темпл чувствовала, как ее охватывает бессильная ярость и ненависть к мерзавцам, надругавшимся над ее сестренкой. Когда Клинок наконец уложил Ксандру на свое ложе, та сжалась в комочек, словно хотела спрятаться от посторонних взглядов.

Ксандра была всегда такая застенчивая, робкая, готовая прийти на помощь всем и каждому. Теперь она лежала неподвижно: платье разорвано, волосы спутаны, грязное личико залито слезами. Она была похожа на сломанную куклу.

Темпл вскочила на ноги, пылая жаждой мести. Клинок взял ее за плечи, развернул к себе, но она от ярости ничего перед собой не видела.

– Кто они? Кто это сделал? – хрипло спросила она.

– Не знаю. Когда я нашел ее, она была одна.

Темпл взмахнула кулаками:

– Их нужно повесить! Я сама бы их убила. Я ненавижу их! Мне бы ружье, нож – любое оружие.

Клинок, склонив голову набок, смотрел на нее.

– Вот та Темпл, на которой я женился – полная страсти и огня. А то в последние месяцы я видел лишь холодную, бесчувственную ледышку.

– А я видела перед собой не своего мужа, а предателя! – выкрикнула Темпл, не отдавая себе отчета, как больно ранят его эти слова.

Она была слишком возбуждена, чтобы обращать внимание на подобные мелочи. Даже не помнила, как нежно и ласково утешал он Ксандру.

Темпл бросилась к штабному зданию, чтобы потребовать самого сурового наказания для насильников.

Неделю спустя в лагерь вновь наведался Джед Пармели. Выяснив обстоятельства случившегося, он пригласил в штаб Темпл и ее отца, чтобы рассказать им о принятых мерах.

Обращаясь к Уиллу Гордону, Джед не смотрел ему в глаза. Слишком многое свалилось на этого человека за последние дни: сначала смерть сына, потом несчастье, случившееся с дочерью. – Двое солдат, замешанных в этом прискорбном инциденте, сидят под арестом, – сказал он.

– И долго они там будут сидеть? – спросила Темпл.

Поколебавшись, Джед ответил:

– Учитывая их безупречный послужной список, командование ограничилось двумя неделями гауптвахты.

Темпл задохнулась от возмущения, а Джед, опустив голову, сухо добавил:

– Мне очень жаль, но таков приговор.

После долгой паузы Уилл Гордон тихо произнес:

– Понятно.

– А мне непонятно! – воскликнула Темпл.

– Не могли бы вы подождать снаружи, мистер Гордон? – сказал Джед. – Я хотел бы немного поговорить с вашей дочерью наедине.

– Хорошо.

Тогда Джед взглянул на начальника лагеря и с нажимом произнес:

– А к вам просьба, сэр. Когда будете выходить, пожалуйста, прикройте за собой дверь.

Майор был старше его по званию, но вряд ли стал бы ссориться с адъютантом командующего.

Когда они остались в комнате вдвоем, Темпл подошла к окошку и обхватила себя за плечи, она была до глубины души возмущенна столь мягким приговором.

Жаркий ветер гнал по земле сухую пыль, и лагерь был окутан словно туманом. Темпл подумала о том, что проклятая пыль въелась в ее кожу, одежду, волосы. Уже много недель приходилось обходиться без мыла и воды для умывания. Какая мерзость! Какое унижение, какой позор… Но еще хуже то, что случилось с Ксандрой.

У Темпл не осталось ничего, кроме достоинства, гордости и гнева. Она обернулась к Джеду и звенящим от ярости голосом произнесла:

– Две недели! И это все? Вы бы видели мою сестру! Видели бы страх и стыд в ее глазах.

– Мне очень жаль.

– Я не нуждаюсь в жалости. Я нуждаюсь в правосудии.

– Вы не понимаете, – вздохнул Джед. Брови его были насуплены. – Я… я не хотел говорить это при вашем отце, но солдаты под присягой показали, что ваша сестра… сама их уговорила. А в уплату потребовала виски.

– Но это ложь!

– Свидетелей нет, опровергнуть их показания некому. Что касается вашей сестры, то она отказывается отвечать на вопросы, а с профосом вообще разговаривать не стала.

– Да, она все время молчит, – признала Темпл.

С того ужасного дня Ксандра разговаривала только с Клинком. Она вообще ни на шаг от него не отходила, даже спала ночью с ним рядом. Стоило кому-нибудь из родных к ней приблизиться, как Ксандра вжимала голову в плечи и замыкалась в себе.

– Я не знаю, что я могу сделать, – вздохнул Джед.

– Я вам верю…

– И еще я не могу видеть вас в этом лагере, – горячо произнес Джед. – Вам здесь не место.

– Всем нам здесь не место, – грустно улыбнулась она. – Единственное наше преступление в том, что мы любим свою родину. За это нас отправляют в ссылку.

Джед шагнул к ней.

– Ах, если бы все сложилось иначе… – Он запнулся и сменил тему. – Скажите вашему отцу, что вождь Джон Росс встречался с генералом Скоттом. Вождь потребовал, чтобы винные лавки были закрыты, а в лагеря перестали привозить спиртное. Генерал согласился. Конечно, вашу сестру это вряд ли утешит, но…

– Ничего, отец будет рад за других. Ему несвойственны злопамятность и ненависть.

– Кроме того, Росс учредил особый комитет, который будет следить за положением дел в лагерях, обеспечивать людей всем необходимым – едой, одеждой, медицинской помощью.

– Мыло. Больше всего нам нужно мыло, – сказала Темпл и вышла из комнаты.

Эта простая просьба потрясла Джеда. Он хотел бы чувствовать к Темпл жалость, но не мог – лишь восхищение и глубочайшее уважение. После всего, что вынесла эта женщина, она осталась несломленной.

Со временем Россу удалось добиться у генерала Скотта еще больших уступок. Индейцы чероки получили право самим организовать переселение. Теперь армия за это не отвечала. Совет должен был самостоятельно найти средство передвижения, разделить эмигрантов на караваны и вывести их к новым землям на западе.

Собственно говоря, теперь индейцы считались свободными – ведь они согласились первого сентября начать переселение. Беда была только в том, что возвращаться им стало некуда. Теперь они вынуждены были жить в лагерях – ведь здесь им давали кров, пищу и лекарства. От домов, где индейцы жили прежде, ничего не осталось.

Зато отныне они могли свободно бродить по лесам, собирая травы, ягоды и орехи. Многие воспользовались этой возможностью, чтобы сказать последнее «прости» родным горам и долинам. Улучшился рацион питания: стали выдавать кофе, сахар и мыло.

Еще одна комиссия была создана для того, чтобы собрать воедино все претензии относительно похищенного имущества. Уилл Гордон представил в комиссию длиннейший список, где значились и кирпичный особняк, и дорогая мебель, и хозяйственные постройки, и инвентарь, и скот, и повозки. Другие семьи победнее требовали компенсации за кофейник, за скрипку, за шесть уток.

Наступил сентябрь, но дождей все не было. Генерал Скотт перенес срок отъезда на октябрь.

27

Рэттлснейк-спрингс, Теннесси

Октябрь 1838 г.

Дым от тысяч костров окутывал долину голубой завесой. Свежий утренний воздух пропах едкой гарью. На площади в десять квадратных миль сосредоточились палатки, повозки, лошади, коровы. Народ чероки готовился к долгому пути на запад.

Уилл Гордон смотрел на всю эту суету и думал о своем. Был последний день сентября. Над северными горами громыхал гром, иссохшие земли в Теннесси и Джорджии наконец напитались дождевой влагой. Летняя засуха кончилась. Ручьи наполнились водой, уровень рек поднялся, завертелись колеса водяных мельниц.

Выполняя распоряжения своего вождя, убедившего генерала Скотта отменить на территории военное положение, индейцы сами организовали подготовку к отъезду. Здесь, в Рэттлснейк-спрингс, где прежде находилось агентство по индейским делам, собралось тринадцать тысяч человек, включая рабов. Никто не улыбался, никто не говорил громко. Над лагерем царило молчание. Лица у всех были хмурые.

– Уилл!

Услышав голос Элайзы, Гордон обернулся.

– Пора.

– Знаю.

Он с минуту смотрел на нее, любуясь золотистыми огоньками, вспыхивавшими в ее карих глазах, светло-каштановой россыпью волос, обрамлявших тонкое лицо. Уилл испытывал к этой поразительной женщине любовь, благодарность, невыразимую тягу. Он не хотел, чтобы она прочла эти рвущиеся наружу чувства в его взгляде, и отвернулся. Элайза тоже устремила свой взор на долину.

– Пожалуй, Клинок прав, – сказала она, помолчав. – Народ – это не земля, а люди. Дело не в границах, а в едином духе. Вы только посмотрите, все эти люди продолжают оставаться нацией: они сохранили свои законы, свою конституцию, свое правительство, свое наследие. Уже само по себе это великое свершение, которым можно гордиться.

Уилл кивнул, соглашаясь. Перед отъездом Совет упаковал и разместил по повозкам все архивы – не только конституцию и законы, но и договоры, заключенные с белыми соседями в разное время, а также переписку со всеми президентами Соединенных Штатов, начиная с Джорджа Вашингтона и кончая Мартином Ван Буреном.

И все же слова Элайзы задели Уилла за живое.

– Я его не понимаю.

– Кого?

– Клинка. Подписав договор, он совершил акт предательства. Однако в лагере он не пытался занять какое-то привилегированное положение. Мы же знаем, что сторонники переселения получали от правительства особые льготы. Клинок даже не попросил, чтобы ему увеличили денежное довольствие. Одиннадцатого числа отправился караван из семисот или восьмисот человек, с каретами, лошадьми, слугами. Он мог бы присоединиться к ним, и тогда тысяча двести миль пути дались бы ему гораздо легче. В том караване ему были бы рады. Там его друзья, а здесь все относятся к нему как к предателю, с ненавистью и презрением.

– Он никогда не действовал из личной выгоды. Вы сами только что это подтвердили, – напомнила Элайза. – По-моему, это стало очевидно для многих. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что люди относятся к Клинку уже не так враждебно, как прежде. Даже Кипп перестал на него бросаться.

– Должен признать, что мое прежнее уважение к нему частично вернулось, – сказал Уилл, по-прежнему глядя на лагерь. – Со временем я, может быть, даже прощу его. Но никогда не забуду того, что он сделал.

– Я знаю. – В глазах Элайзы стояли слезы. – И он тоже это знает. И еще неизвестно, кому из вас тяжелее.

Сказать на это было нечего, и они вдвоем стали смотреть, как длинная вереница повозок тянется по дороге к лесу. Семья Гордона ждала своей очереди возле фургона. Элайза и Уилл присоединились к ним.

Уже четыре каравана отправились в долгий путь на запад. Настала очередь пятого. Сорок повозок были нагружены кормом для лошадей и коров, одеялами, кастрюлями и котелками, провизией. Предполагалось, что съестные припасы можно будет подкупить и по дороге.

Лишь самые старые, малые дети да больные получили право ехать в фургонах. Все прочие должны были идти пешком, неся свои личные вещи в заплечных мешках. Караван охранялся десятью всадниками индейской полиции.

Уилл посадил жену на повозку, стараясь не смотреть на ее бледное, исхудавшее лицо. В глазах Виктории читалась безысходная печаль. Устроив ее поудобнее, Уилл подумал, что с караваном, слава Богу, едет врач. Вскоре Виктории наверняка понадобится медицинская помощь, и она сможет ее получить.

– Попробуй отдохнуть, – сказал он.

Виктория схватила его тонкими пальцами за локоть.

– Уилл, я всегда хотела, чтобы меня похоронили рядом с нашими мертвыми малютками. А теперь мы уезжаем…

– Знаю.

Он погладил ее по руке. Для нее всегда дети были важнее всего. Было время, когда слова Виктории расстроили бы Уилла. Ведь для жены было бы естественнее хотеть, чтобы ее похоронили рядом с мужем. Теперь же Гордон смирился. Немного поколебавшись, он поцеловал жену в щеку и спрыгнул на землю.

Темпл увидела печальное лицо отца и, прижав покрепче хнычущего малыша, спросила:

– С мамой все в порядке?

– Да.

Оба знали, что это неправда, но больше вопросов Темпл задавать не стала. Она смотрела вперед, на дорогу, по которой, грохоча, катились повозки. Повсюду люди прощались с друзьями и близкими, чья очередь уезжать еще не настала.

Вот наконец в путь тронулась и их повозка. Клинок шагал возле передка, Ксандра, как обычно, держалась рядом. Темпл чувствовала на себе взгляд мужа, но сама в его сторону не смотрела.

Сзади раздался приближающийся стук копыт. Темпл оглянулась и увидела всадника в синем мундире и кивере с султаном. На солнце блеснули офицерские эполеты. Это наверняка был Джед Пармели.

Так оно и оказалось. Улыбаясь, Джед натянул поводья, останавливая коня. Элиджа радостно захлопал в ладоши и залепетал:

– Мама, мама, лошадка.

Синие глаза Джеда смотрели весело и горделиво.

– Да, малыш, это лошадка. Тебе пора к ним привыкать.

Он говорил таким тоном, как будто они только вчера расстались, хотя последний раз лейтенант появлялся в лагере почти месяц назад.

– Я очень надеялась, что вы заедете попрощаться, – сказала Темпл, убирая ручку сына, который все норовил погладить лошадь по носу.

– А я не прощаюсь. Еду с вами. Буду сопровождать вас до индейской территории. В качестве наблюдателя, – лукаво улыбнувшись, добавил он.

Темпл молчала, не зная, что сказать. Но тут его лошадь тронула с места, и ответ не понадобился. Хорошо это или плохо, что Джед будет путешествовать вместе с ними? Темпл была в смятении.

– Ехать придется долго, – сказала она, когда Джед справился с лошадью.

Он посерьезнел:

– А идти еще дольше.

Защелкали кнуты, закричали погонщики, и караван вновь тронулся вперед. Отчаянно скрипели колеса. Темпл зашагала вперед, неся малыша на руках.

Конь Джеда рвал удила и нервно переступал ногами, но лейтенант не давал ему перейти на бег. Впереди Джед увидел лошадь, на спине которой сидели муж Темпл и ее сестра. В голубых глазах Клинка Джед прочел неприязнь, но это его ничуть не смутило. Пускай Стюарт и женат на Темпл, но, судя по всему, их супружеские отношения давно закончились. Возможно, Джед напрасно тешит себя пустыми надеждами, но это покажет будущее.

Он отпустил поводья, и конь понесся вперед. Джед рысью поскакал вдоль дороги, глядя на лес, окрашенный в красно-желто-золотые краски осени.

Караван растянулся на четверть мили. Джед подумал, что эта процессия напоминает армию на марше: впереди командиры, затем повозки, окруженные «пехотой», а по флангам – всадники.

В нескольких милях от Рэттлснейк-спрингс караван достиг переправы через реку Хиосси. Преодолев эту преграду при помощи парома, индейцы двинулись берегом вниз по течению до слияния Хиосси с рекой Теннесси. Четыре предыдущих каравана проследовали тем же путем. Оттуда дорога вела к югу от Пайксвилла к Макминвиллу и Нэшвиллу, а потом в Камберленд. Но сначала нужно было переправиться через Теннесси. Темпл стояла, крепко вцепившись в поручень парома, и смотрела на быстрые воды широкой реки. Лиджа крепко спал, припав головкой к ее спине. Долгое путешествие едва началось, а Темпл уже натерла ноги, от усталости ломило все тело. Вдали возвышался горный хребет Уолден. Темпл представила себе, каково будет карабкаться по этим крутым склонам, и у нее от страха подкосились ноги. Непроизвольно она прильнула к Элайзе, стоявшей рядом.

– Сколько гор придется нам преодолеть, – вздохнула она.

– Лучше об этом не думать.

Элайза отвернулась, чтобы не видеть гор. За всю предыдущую жизнь ей вряд ли приходилось за раз преодолеть пешком больше двух миль. Теперь же нужно было пройти не меньше тысячи.

Быстрое течение гнало волны, пытаясь сорвать паром с каната. Суденышко скрипело и кряхтело, медленно продвигаясь вперед.

Едва они ступили на противоположный берег, как к Гордону, державшему под уздцы коня, шагнул какой-то щеголь, разодетый в пух и прах.

– Ты Гордон? – спросил он. – Тот самый, у которого был большой кирпичный дом в Джорджии?

– Да, – коротко ответил Уилл, поднимаясь по крутому склону.

Человек не отставал от него.

– Ты должен мне восемьдесят долларов за семена. Думал, что улизнешь, не заплатив? Как бы не так.

– Я сполна расплатился за семена, когда покупал их. Вы что-то путаете.

– Ты ошибся, если думал, что это сойдет тебе с рук. Гони мои восемьдесят долларов! И не говори, что у тебя нет денег. Я знаю, что правительство щедро заплатило всем вам за потерянное имущество.

– Я подал иск на возмещение разграбленного у меня имущества, но никакой компенсации не получил, – сухо ответил Гордон. – Ваша информация такая же ложь, как ваши претензии.

– Я все равно получу свои восемьдесят долларов! – рявкнул незнакомец и взглянул на Киппа, тоже сводившего с парома коня. – Это кто?

– Мой сын.

– Раз ты не платишь денег, я заберу твоих лошадей. – С этими словами он выдернул из руки Гордона уздечку.

Уилл пробовал с ним спорить, но все было бесполезно. Индейская полиция ничем не могла ему помочь – она не имела права призывать к порядку белых. Джед Пармели со своим статусом наблюдателя тоже не имел права вмешиваться. Он должен был лишь наблюдать, записывать и слать рапорты начальству.

Вечером он занес этот инцидент в свой дневник, отметив сомнительность претензий истца. Однако это был лишь первый из подобных случаев. Многие белые, словно сорвавшись с цепи, норовили отобрать у индейцев деньги, лошадей, коров, а иногда даже повозки – и все якобы в уплату за какие-то долги.

Это была не единственная форма грабежа, с которой столкнулись переселенцы. Постоянно увеличивались цены за пользование паромом. Землевладельцы требовали платы за пересечение их владений. Фермеры и торговцы вздували вдвое, втрое, а иногда и вчетверо цену на провизию.

При виде столь низменной алчности Джед проникся еще большим уважением к гордому народу чероки. Несмотря на усталость и отчаяние, несмотря на травмы и болезни, индейцы продолжали идти вперед. Лейтенант помогал им чем мог: то подтолкнет застрявшую повозку, то поднимет упавшего, то поможет собирать хвою, из которой вытапливали масло для смазки колес.

Когда крутой подъем был преодолен на треть, Темпл остановилась, чтобы перевести дыхание. Лиджа, привязанный к спине матери, хныкал и капризничал. Его ерзанье делало ношу еще тяжелей; лямки больно впивались молодой женщине в плечи. Сил поправить ремни у Темпл не было. Ей и самой хотелось разреветься, бежать отсюда куда глаза глядят.

Мимо проехала повозка, запряженная двумя лошадьми, едва плетущимися в гору. Погонщик свирепо орал и щелкал кнутом. Темпл потухшим взором наблюдала за этой сценой.

Рядом с ней остановилась Элайза.

– Как ты себя чувствуешь?

Дуновение холодного ветра остудило разгоряченное лицо Темпл, она взглянула на подругу и поневоле улыбнулась: обожженное солнцем лицо Элайзы стало удивительно похоже на лицо индианки – карие глаза, темные волосы, обмотанное вокруг головы одеяло.

– Все хорошо, – ответила Темпл.

– Хочешь, я понесу ребенка?

Темпл чуть было не согласилась, но вовремя заметила за спиной Элайзы тяжелый мешок и устыдилась – ведь сама она несла всего лишь собственного сына и больше никакой поклажи.

– Ничего, как-нибудь справлюсь.

Она опустила голову и двинулась дальше. Кожаные подошвы ее башмаков почти совсем стерлись – острые камешки терзали ее и без того израненные ноги. Но еще хуже была боль с внутренней стороны бедер, где кожа была натерта докрасна.

Подъем стал еще круче, и Темпл накренилась вперед всем телом, чтобы ноша меньше тянула ее назад. Впереди едва ковыляла старая миссис Хэнкс, опираясь на палку. Должно быть, ей приходилось еще тяжелей. Едва Темпл успела об этом подумать, как у нее подвернулась нога, и молодая женщина упала на колени, едва успев упереться рукой в землю. На несколько секунд она застыла, онемев от боли.

– Темпл!

Услышав крик Элайзы, Элиджа разревелся не на шутку. Темпл стояла на корточках, собираясь с силами. Ушибленное колено отчаянно саднило.

– Со мной все… – Она не договорила, увидев, как к ней приближаются ноги в мокасинах.

В следующую секунду Клинок подхватил ее под мышки и поставил на ноги.

– Ушиблась?

– Нет.

Она видела прямо перед собой его ходящую желваками челюсть и отвернулась. Рядом с Клинком на лошади сидела Ксандра, глядя прямо перед собой потухшим взором. Можно подумать, что это Ксандра его жена, с внезапной ревностью сказала себе Темпл.

– Садись позади нее, иначе тебе в гору не подняться, – сказал Клинок.

Он подтолкнул ее к лошади, но Темпл заупрямилась:

– Нет!

– Она может сесть на моего коня, – сказал подъехавший Джед Пармели, спрыгивая на землю.

– Нет, лейтенант, она сядет на мою лошадь. А вы не вмешивайтесь. Вы здесь всего лишь наблюдатель. – Эти слова прозвучали вызовом.

– Оставьте меня в покое вы оба! – сердито воскликнула Темпл. – Лучше помогите миссис Хэнкс или вон тому мальчугану с перевязанной ногой. Я могу идти сама.

– Никуда ты не пойдешь. Клинок не стал с ней спорить – просто подхватил на руки и посадил на круп лошади позади Ксандры.

– Нет, я пойду! – возмутилась Темпл, но он ее уже не слушал – взял лошадь под уздцы и повел в гору.

Вообще-то Темпл могла бы соскочить на землю, но сидеть, свесив ноги, было так хорошо, что она расслабилась. Обхватила Ксандру за плечи, прижалась щекой к ее плечу, позволила усталости взять верх. Впервые молчание Ксандры показалось ей благом.

Когда они проезжали мимо несчастной миссис Хэнкс, Темпл ощутила укол совести – ведь она-то едет верхом, а бедная старуха ковыляет на своих двоих. Но в следующую минуту Джед усадил миссис Хэнкс на свою лошадь.

Впрочем, вокруг было достаточно немощных и слабых. Темпл закрыла глаза, чтобы не видеть, как мучительно преодолевают они долгий подъем. Клинок взял охромевшего мальчика на руки; выбившийся из сил старик ухватился за хвост лошади. Остальным пришлось обходиться собственными силами.

Наконец дорога выровнялась, и лошадь встала. Темпл неохотно выпустила луку седла, спрыгнула на землю и чуть не упала. Пришлось прислониться к лошадиному боку, чтобы немного прийти в себя.

– Ты совсем здоровая, Ксандра, – сказала Темпл, сердито глядя на сестру. – Все остальные идут пешком. Ты тоже можешь.

Как обычно, Ксандра ничего не ответила.

Темпл пошла дальше, но позднее, перед вечерним привалом, она вдруг увидела, что Ксандра спешилась и идет вместе со всеми. На следующее утро девушка опять не села на лошадь, а пошла пешком.

28

Нэшвилл, Теннесси

Начало ноября 1838 г.

Ежась под мелким ледяным дождем, Клинок поднял воротник повыше. Весь день с утра укутанное свинцовыми тучами небо исходило холодом и влагой. От плаща пахло мокрой шерстью, сырость пробирала до костей. Вымокшие и замерзшие ноги онемели в кожаных мокасинах. Клинок потянул лошадь за уздцы. На ней сидела женщина с тремя маленькими детьми. Младший – совсем малютка, к тому же больной лихорадкой.

Впереди грохотал и подпрыгивал на ухабах переполненный фургон. Изнутри доносились стоны и вздохи больных, для которых такая езда была настоящей пыткой. Тысячи копыт и ног, проехавшие здесь прежде, превратили дорогу в месиво. Жидкая грязь и вязкая глина замедляли и без того неспешное продвижение.

Густой туман ограничивал обзор. Однако караван растянулся более чем на милю, и даже при идеальной видимости разглядеть начало колонны отсюда было бы невозможно. Должно быть, первые повозки уже достигли городка Нэшвилла, который раньше назывался Френч-Лик.

Где-то неподалеку находилось поместье Эндрю Джексона. Отслужив два президентских срока, Джексон вернулся на свою плантацию «Эрмитаж», расположенную в окрестностях Нэшвилла. Ровно десять лет назад Джексон был избран президентом на первый срок. В своей инаугурационной речи Джексон поклялся, что заставит все индейские племена переселиться на запад. Он ни разу не отступил от своего обещания. Теперь, когда чероки были вынуждены подчиниться силе, обещание Джексона можно было считать окончательно выполненным.

Интересно, приезжает ли Джексон полюбоваться делом своих рук? Вряд ли. Рассказывают, что экс-президент совсем плох: оглох, ослеп на один глаз, страдает провалами в памяти. Да и с финансами у него дела обстоят неважно. Видимо, справедливость на свете все-таки есть. Во всяком случае, от индейцев сочувствия он не дождется, усмехнувшись, покачал головой Стюарт.

Ксандра, шагавшая рядом с ним, споткнулась на скользкой грязи. Клинок хотел ее подхватить, но от холода движения его стали не столь быстры, и девушка упала.

– Ты цела? – склонился над ней он.

Ксандра кивнула и хотела подняться, но руки скользили по грязи.

– Я тебе помогу.

Он обхватил ее за талию и внезапно замер. Живот у Ксандры был выпуклый, твердый, набухший. Опомнившись, Клинок осторожно поднял девушку на ноги. Она отвернулась, отказываясь смотреть ему в глаза, и укуталась в одеяло.

– Ты ждешь ребенка? – спросил он ровным голосом, хотя внутри у него все клокотало от гнева.

Она кивнула и прошептала:

– Но никто не должен знать.

– Ксандра, они должны об этом знать, – вздохнув, ответил он.

– Нет! – Она всхлипнула и побежала вперед.

Когда хвост колонны наконец прибыл к месту ночлега, морось сменилась монотонным, нескончаемым дождем, от которого земля превратилась в сплошную жижу. Невозможно было найти ни единого сухого клочка. Переселенцы собирали мокрые сучья и ветки, чтобы развести костры. Под натянутой парусиной готовили горячую пищу, пытались хоть немного обсушиться.

Клинок налил в оловянную кружку кофе, поставил миску на плоский камень, нагретый огнем.

Ксандра, сжавшись в комок, сидела под парусиной, стараясь не обращать на себя внимания. От Клинка она теперь держалась на отдалении, лелея свой страшный и постыдный секрет.

Клинок сделал вид, что не обращает на нее внимания. Он ждал, пока появится Элайза, которая залезла в фургон, чтобы покормить горячей похлебкой Викторию.

Под навес нырнула Темпл. Коротко взглянула на Клинка и подсела к огню, протянув вперед руки. Ее тело била дрожь. Как ему хотелось подойти к ней, согреть, ободрить, но она ясно давала понять, что не нуждается ни в его обществе, ни в его знаках внимания.

Тем обиднее было видеть, как увивается вокруг нее этот лейтенантик. Неужели она не замечает, что он в нее по уши влюблен? Темпл упряма, вспыльчива, своенравна, но ведь не слепа же! Почему тогда она его поощряет? Просто удивительно, что Пармели до сих пор не подсел к костру. Впрочем, все еще впереди.

Из фургона на землю спрыгнула укутанная в одеяло женская фигура. Клинок отставил кружку и шагнул под дождь. По дороге ему встретился Кипп, тащивший целую охапку мокрых сучьев. Элайза так торопилась поскорее забраться под навес, что налетела на Клинка с разбегу и воскликнула:

– Вы меня напугали!

Она нервно рассмеялась.

– Извините.

Из фургона донесся душераздирающий кашель. Клинок взглянул на миску, что держала в руках Элайза, увидел, что она пуста лишь наполовину.

– Ну как она?

Элайза лишь пожала плечами:

– Ее сильно растрясло. Да и этот холод, сырость… Кашель стал хуже.

Элайза хотела шагнуть под навес, но Клинок удержал ее.

– Я хотел бы поговорить с вами наедине.

– Хорошо. – Она взглянула на него с любопытством, словно сбросив груз усталости. – О чем?

– О Ксандре. Она беременна.

Клинок произнес эти слова с нарочитой резкостью, чтобы скрыть обуревавшие его эмоции.

– Нет!

Элайза отшатнулась от него в шоке, потом обернулась к навесу, пытаясь разглядеть в темноте съежившуюся фигурку.

– Ей страшно, стыдно. Нужно, чтобы с ней поговорила женщина. Она нуждается в вас, Элайза.

Больше ему говорить ничего не пришлось. Элайза медленно шагнула вперед, потом решительно нырнула под навес. Стряхнув дождевые капли с одеяла, она положила его к огню, мысленно повторяя: «Бедная Ксандра, бедная, бедная Ксандра». Это несправедливо! Девочка и так настрадалась. Но Элайза знала, что Ксандре сейчас нужна не жалость.

Она подошла к девушке, села с ней рядом, оправила на ней юбку. Ксандра повесила голову, вся дрожа – то ли от холода, то ли от страха.

– Ксандра, я все знаю, – мягко сказала Элайза. – Клинок рассказал мне.

Ксандра задрожала еще сильней.

– Посмотри на меня, пожалуйста.

Никакого ответа. Тогда Элайза насильно подняла ей лицо и увидела, что из зажмуренных глаз Ксандры ручьем текут слезы.

– Ну открой же глаза. Все будет хорошо.

– Нет, не будет, – всхлипнула девушка.

И все же Элайза несказанно обрадовалась. Впервые после того ужасного случая Ксандра хоть как-то ответила на обращенные к ней слова.

– Нет, все будет хорошо. И не думай, что мы тебя не любим. Мы тебя очень любим и всегда будем любить.

Ксандра открыла глаза, стиснула зубы, лицо ее исказилось от сдерживаемых рыданий.

У Элайзы и самой из глаз текли слезы. Она обняла Ксандру, прижала к себе.

– Теперь все узнают, да? – простонала Ксандра. – Какой позор!

– Тише, не плачь. Все будет хорошо.

– Они будут смотреть на меня так же, как смотрят на Клинка. Они меня возненавидят.

– Нет, милая. Нет.

Но Ксандра ее не слушала. Элайза дала ей как следует выплакаться, с горечью думая о том, как несправедливо устроена жизнь. Неожиданно кто-то положил Элайзе руку на плечо.

– Что случилось? – спросила Темпл.

Элайза заколебалась, понимая, что не может оставить этот вопрос без ответа. Тщательно подбирая слова, она сказала:

– У твоей сестры будет ребенок.

– Она сама тебе сказала?

Элайза покачала головой и показала на Клинка.

– Ксандра думает, что все мы теперь будем ее ненавидеть, а я говорю, чтобы она не болтала глупостей. Правда ведь?

– Правда… – пробормотала Темпл, уязвленная тем, что муж сообщил эту новость не ей.

Она выпрямилась, взглянула на Клинка. Тот пил из кружки, не сводя глаз с Темпл. Его мокрые волосы поблескивали в свете костра.

– Почему? – срывающимся от обиды голосом спросила у него Темпл. – Почему ты сказал ей, а не мне? Ведь я ее сестра! Отвечай!

– Потому что… мне показалось, что Элайза сможет утешить и ободрить девочку.

– А я не смогу?

– Не так хорошо, как она.

– Откуда тебе знать?

– А ты посмотри на себя. Сейчас твоя сестра нуждается в участии, но с ней сидит Элайза, а не ты. Ты выясняешь отношения со мной. Почему? Потому что чувствуешь себя обиженной, твои чувства задеты. Тебя всегда интересуют только твои собственные чувства, а не чувства других людей.

– Неправда!

– Ты вспомни, как ты от меня ушла. Тебе было на меня наплевать. Тебе и сейчас на меня наплевать.

Он порывисто поставил кружку и, поднявшись, вышел под дождь.

Темпл хотела крикнуть ему вслед, что он очень ошибается. Он сам во всем виноват. Почему он к ней не приезжал? Но слова эти так и не были произнесены. Темпл подсела к сестре и стала вытирать ей заплаканное лицо.

Три дня караван отдыхал в Нэшвилле, готовясь к трудному переходу через Камберлендские горы. Нужно было подлечить больных, починить повозки, закупить провизию. Два дня подряд лил холодный дождь, и лишь на третий день удалось немного обсушиться.

Приближалась зима, а караван преодолел менее одной трети пути. Начинало сказываться отсутствие теплой одежды. Индейцев согнали в лагеря посреди лета, не дав захватить с собой все необходимое, поэтому теперь единственной защитой от холода были армейские одеяла, выданные властями. Многие индейцы были без обуви или, подобно Темпл и Элайзе, не имели ничего, кроме обычных башмаков, которые давно протерлись и пришли в негодность из-за долгого и трудного пути.

Люди ослабли от усталости, простуд, болезней, ночевок на сырой холодной земле. Когда караван покинул Нэшвилл, тронувшись в сторону Кентукки, он был похож на какой-то бродячий госпиталь.

Вдоль дороги то тут, то там виднелись холмики свежих могил. Здесь похоронили тех, кто умер по пути следования предыдущих караванов. Возле Хопкинсвилла на деревянном памятнике, раскрашенном под мрамор, висел белый флаг. Здесь похоронили престарелого вождя по имени Белый Путь. Когда процессия поравнялась с могилой, Темпл и ее отец остановились, чтобы помолиться за усопшего. А заодно и за себя.

Многие переселенцы пали духом, отчаялись. Мало кто верил, что федеральные власти выплатят компенсацию за утраченное и оставленное имущество. Белые наверняка снова обманут индейцев, обведут их вокруг пальца.

Но караван преодолел уже более двухсот миль, о возвращении назад не могло быть и речи. И люди шли дальше, то утопая в грязи, то дрожа от холода. И злой ветер беспрестанно дул им в лицо.

29

Берег Миссисипи

Январь 1839 г.

Прислушиваясь к мерным ударам кирки о мерзлую землю, Элайза думала, что этот звук похож на рокот траурного барабана. Клинок, Дье и Шадрач рыли могилу в заснеженной земле. Рядом лежало завернутое в одеяло мертвое тело. Черная Кэсси стояла на коленях возле тела своего мужа, горестно раскачиваясь. Фиби пыталась утешить мать, но безуспешно. Кэсси стонала, и ее заунывные причитания сливались с воем ветра.

Кузнец Айк умер. Этот большой, сильный мужчина умер от воспаления легких. За время пути многие из переселенцев скончались, но именно эта смерть почему-то подействовала на Элайзу особенно сильно. Она закуталась в одеяло, завернулась по самые глаза.

Возможно, на нее так угнетающе подействовала не смерть кузнеца, а общая безысходность ситуации, в которой оказался караван. Десять дней назад он добрался до берега Миссисипи, и тут выяснилось, что дальнейшее продвижение невозможно. Река покрылась льдом, который был слишком толст для переправы на пароме и слишком тонок для повозок. На узком клочке земли, зажатом меж реками Огайо и Миссисипи, застряло сразу несколько караванов. Люди оказались в плену метелей и снегопадов. Болели почти все, многие находились в критическом состоянии. К дизентерии, кашлю, ревматизму прибавились обморожение, простуды, воспаление легких, грипп.

На противоположном берегу застывшей Миссисипи виднелся мыс Жирардо, расположенный в штате Миссури. Никто не знал, как туда добраться. Больше половины пути до новой индейской территории было преодолено. Первоначально предполагалось, что перемещение займет девяносто дней, но девяносто дней миновали, а до пункта назначения оставалось еще четыреста миль.

Элайза не знала, сумеют ли они преодолеть этот отрезок пути. Что она вообще здесь делает? Но тут подошел Уилл, встал рядом с ней, чтобы защитить ее от ветра, и сомнения Элайзы исчезли бесследно. Вот причина, по которой она здесь, с этими людьми.

Подъехал Джед Пармели. Элайза с завистью посмотрела на его теплую шинель, шерстяной шарф и вязаные перчатки. Лейтенант спрыгнул на землю, подошел к могиле, молча тронул Шадрача за плечо и взял у него лопату. Подросток встал рядом, согревая дыханием озябшие пальцы. Потом отошел к матери и сестре. Вместо обуви его ноги были в обмотках.

Наконец могила была вырыта.

– Мама, пора, – прошептал Шадрач, глядя на заплаканное лицо Кэсси. – Надо зарывать.

Кэсси снова разрыдалась, а когда Шадрач попытался вытащить из-под отца одеяло, пронзительно вскрикнула:

– Что ты делаешь?

– Папе одеяло больше не понадобится, а нам оно пригодится.

– Нет! – схватила его за руку мать. – Нельзя, чтобы его клали в такую холодную землю как есть.

– Он холода все равно не чувствует. Ты же сама знаешь, он хотел бы, чтобы нам было тепло.

– Шад прав.

Фиби стучала зубами от холода, хотя Дье от-дал ей свои штаны, которые она надела прямо поверх платья.

– Папа хотел бы, чтобы мы забрали одеяло.

Кэсси заплакала еще громче, а Шадрач развернул одеяло, обнажив длинное неподвижное тело в драной рубашке и домотканых штанах на подтяжках.

Здесь были все члены семьи, кроме Виктории. Дье, Клинок и Джед осторожно опустили труп в могилу. Было слишком холодно, чтобы устраивать долгое прощание. Каждый по очереди подошел к вдове и детям, выразил соболезнование. Потом, сгибаясь под холодным ветром, все вернулись к кострам, остался лишь Дье, быстро забросавший комьями земли могилу.

Джед стоял возле огня, закутав лицо шарфом. Руки в перчатках он вытянул перед собой и рассеянно смотрел на языки пламени.

Летний зной теперь вспоминался как далекий сон. Жара, пот, нехватка воды. Если б генерал Скотт знал, на какие лишения и страдания обрекает индейцев, отправляя их в путь накануне зимы, он наверняка отсрочил бы переселение – лейтенант в этом не сомневался.

Смертность достигла двадцати процентов, и это не считая рабов вроде Айка. Когда же все это кончится? Сколько еще людей расстанутся с жизнью, прежде чем караван достигнет индейской территории?

Никогда еще Джед не чувствовал себя таким беспомощным. Он отдал всю лишнюю теплую одежду, какая только была у него с собой: рубашки, носки, кальсоны, брюки, сапоги, даже мундир. Пусть только попробуют потом предъявить ему претензии за разбазаривание казенного имущества. Нельзя же безучастно смотреть, как люди умирают от холода.

Льюис, брат Джона Росса, возглавлявший один из караванов, застрявший возле Джонсборо, отправился в Сент-Луис, чтобы на собственные средства купить теплую одежду и одеяла.

Поблизости кто-то зашелся в кашле. Сначала Джед подумал, что это Клинок, который в последнее время был сильно простужен. Но нет, кашель был детским.

Нахмурившись, лейтенант обернулся и увидел, что двухлетний сын Темпл задыхается, широко разевая ротик. Обычные симптомы хронического кашля, которым страдали многие из переселенцев.

– Доктор у него был? – спросил Джед.

Темпл покачала головой, прижимая к себе плачущего сына.

– Еще вчера кашель был совсем слабым.

– Я разыщу врача и приведу его.

Джед вернулся только через час, приведя с собой измученного, едва державшегося на ногах доктора. Тот быстро осмотрел ребенка, выпил кофе, немного обогрелся у костра.

– Обычный коклюш, – сказал он. – Я ничего особенного сделать не могу. Если начнется рвота, кормите его почаще, но малыми дозами. Лучше, чтобы ребенок побольше спал. Оставлю вам немножко лауданума, но не давайте ему больше четырех капель, и не чаще, чем три раза в день. Если мальчику станет хуже, начнутся затруднения с дыханием или что-нибудь в этом роде, присылайте за мной. Вот, собственно, и все… – Он пожал плечами, шумно отпил из кружки. – А как ваша мать? Раз уж я здесь, давайте-ка осмотрю ее. – Он тяжело вздохнул.

– Я с вами, – предложила Элайза. – Как раз собиралась подложить ей горячие камни под матрас.

– Горячие камни? Помню, когда мы с братом были детьми, мать клала нам в кровать нагретые кирпичи. Повернешься во сне, да как стукнешься! Не очень-то удобно.

Тут закашлялся Клинок. Врач нахмурился:

– Не нравится мне ваш кашель. Грудь не болит? Давайте я вас осмотрю.

– Нет, – коротко ответил Клинок.

– Ну как хотите. У меня пациентов и без вас хватает. Напомните, чтобы перед уходом я оставил вам лауданум.

Элайза разгребала снег в надежде разыскать сучья и ветки. В верхушках деревьев завывал северный ветер. Каждый день приходилось отходить все дальше и дальше от лагеря, чтобы раздобыть хвороста. Скоро собирать будет нечего, и тогда придется рубить деревья. Хорошо хоть, местность лесистая. Страшно подумать, что случилось бы с караваном, если б не было топлива.

Она ударилась о что-то твердое и, разбросав снег ногой, прибавила к охапке еще один сук. Потом выпрямилась, чтобы посмотреть, как дела у Ксандры и Киппа. Вокруг не было ни души – лишь обледеневшие стволы деревьев. Вдали что-то шевельнулось. Элайза пригляделась и увидела, что это Ксандра, прислонившаяся к дереву. Кипп же куда-то запропастился.

Элайза с тревогой посмотрела на свинцовые тучи. Вечерело, того и гляди начнется метель. Куда же подевался Кипп? Нужно было держаться всем рядом.

Она направилась к Ксандре.

– Где Кипп? Ты его видела?

Никакого ответа. Ксандра медленно сползала на землю.

– Что с тобой?

Элайза перешла на бег, глотая ртом обжигающе холодный воздух. Сердце у нее чуть не выскакивало из груди. Опустившись на колени рядом с Ксандрой, Элайза с испугом спросила:

– Что с тобой? Что случилось?

Она бросила хворост, откинула свое одеяло и заглянула Ксандре в лицо. Оно было искажено от боли, залито смертельной бледностью. Глаза Ксандры были полны ужаса. Рот приоткрылся, но не раздалось ни звука. Внезапно девушка согнулась пополам и мучительно застонала. Только теперь Элайза заметила, что Ксандра обеими руками держится за живот.

– Господи, только не это! – прошептала Элайза.

Неужели ребенок? Слишком рано.

– Сейчас отведу тебя в лагерь. Пойдем, Ксандра. Помоги мне.

Обхватив девушку за талию, Элайза повела ее за собой и вдруг увидела, что по снегу за Ксандрой тянется кровавый след.

– Кипп! – истошно закричала Элайза, но терять время было нельзя, и она не стала ждать юношу.

Поддерживая Ксандру под мышки, Элайза спиной стала пятиться к лагерю, таща девушку волоком. Та вырывалась и корчилась от боли, что затрудняло и без того нелегкую задачу. Элайза уже валилась с ног от усталости, когда из кустов внезапно выскочил Кипп.

Дрожа от холода, Элайза нервно прохаживалась возле палатки доктора. Здесь же, возле костра, стоял Уилл Гордон с окаменевшим от волнения лицом. Элайза упрекала себя за то, что в поисках хвороста увлеклась и оставила девушку одну. Не надо было вообще брать с собой в лес беременную! Во всяком случае, следовало спросить Ксандру, хорошо ли она себя чувствует. Элайза зажмурилась, чувствуя себя бесконечно виноватой. Перед глазами у нее вновь встал кровавый след, тянущийся по снегу.

Клинок ждал, облокотившись о кузов фургона. Элайза подошла к нему, думая, что в последнее время индейцы перестали обращать на Клинка внимание. Сейчас у всех хватало забот, так что старые обиды были забыты.

Неужели Ксандра умрет? Слишком уж много крови она потеряла. Элайза взглянула на парусиновый вход в палатку.

– Что-то врач очень долго с ней возится, – прошептала она.

– Да, – кивнул Клинок и закашлялся.

– Темпл, должно быть, сходит с ума от беспокойства. Может быть, сходите к ней?

– Пусть Пармели идет. Он с удовольствием воспользуется этой возможностью.

Эта реплика должна была бы прозвучать зло, если бы не бесстрастный тон, которым она была произнесена.

Грустно было видеть, как Клинок и Темпл отдаляются друг от друга все больше и больше. Ведь Элайза помнила, как горячо и страстно любили они друг друга. Любовь сквозила в каждом их слове, каждом жесте, каждом взгляде.

Из палатки вышел доктор, и все обернулись к нему. Несколько секунд доктор молчал, потом красноречиво отвернулся.

– Мне очень жаль. – Он вздохнул и подошел к костру. – Спасти ее не удалось.

– А ребенок? – с надеждой спросил Уилл.

– Мальчик. У него не было ни единого шанса.

– О Господи, – всхлипнула Элайза. – Почему только я не подошла к ней раньше?

– Даже если это случилось бы в моем присутствии… – начал доктор. – В общем, я все равно вряд ли сумел бы ее спасти.

Возможно, это было правдой, но Элайза знала: ей никогда не избавиться от чувства вины. Когда Уилл медленно направился к ней, она хотела убежать, скрыться с его глаз, уверенная, что он будет смотреть на нее с осуждением. Но в его взгляде читалась лишь боль утраты. Он поднял обмотанную тряпкой руку и стер слезу с ее щеки.

– Я знаю, вы тоже ее очень любили, – тихо сказал он.

Элайза припала к его груди и разрыдалась.

Наутро Ксандру и ее мертворожденного младенца похоронили.

30

Сначала сын, потом слуга, потом дочь с еще не рожденным внуком… Уилл сидел на земле у огня, накрывшись с головой одеялом. Он старался ни о чем не думать, просто смотрел на яркое пламя. От холода онемело тело, от горя онемела душа. Плакать Уилл больше не мог.

Он услышал хруст чьих-то шагов по снегу, но не обернулся. Когда рядом с ним села Темпл, даже не взглянул в ее сторону. Дочь держала в руках миску с едой. От миски поднимался пар.

– Мама отказывается есть. Все спрашивает, где Ксандра. – Темпл ждала, что отец скажет хоть что-нибудь, но Уилл молчал. – Скрывать от нее больше нельзя. Она и так догадывается. Лучше сказать.

Уилл устало закрыл глаза, желая только одного – чтобы его оставили в покое. Ни о чем не говорить, ни о чем не думать, ничего не чувствовать. Отупение, охватившее его еще утром, во время похорон, вполне его устраивало.

Откуда-то издалека донесся тихий голос Элайзы:

– Я сама ей скажу.

– Нет.

Кто это сказал? Неужели он? Мозг пробудился от спячки. Нельзя допустить, чтобы о смерти Ксандры матери рассказала Элайза. Во-первых, она чувствует себя виноватой. А во-вторых, это его долг, ведь Ксандра – его дочь. Была его дочерью. Внезапно Уилл почувствовал и жар костра, и холод земли, а еще острее – терзавшую его изнутри боль.

– Я схожу к ней.

Он поднялся на ноги. Мускулы затекли, каждый шаг давался с трудом. Фургон заскрипел под тяжестью его тела. Согнувшись в три погибели, Уилл подобрался к Виктории и сел рядом с ней на бочонок.

– Темпл говорит, что ты отказываешься есть.

Он смотрел на женщину, долгие годы бывшую его женой. Она лежала, закутанная в одеяла, напоминая египетскую мумию. Бескровное лицо с запавшими глазами, острый запах болезни. В этих чертах читались лишь безмерная усталость, отчаяние, боль. Как сказать ей о Ксандре?

– Тебе холодно? Я скажу Черной Кэсси, чтобы она подогрела камни.

– Где Ксандра? – слабым голосом спросила Виктория.

Уилл отвернулся, чтобы не видеть ее наполненных страданием глаз.

– Она умерла, да?

– Да. Мы похоронили ее сегодня утром.

Уилл собрал все свое мужество, зная, что теперь последует.

Но Виктория лишь судорожно вздохнула.

– Я догадалась, – прошептала она. – Прошлой ночью Ксандра мне приснилась. У нее в руках была кукла, и Ксандра плакала, говорила, что кукла сломана, а она не знает, как ее починить…

Внутри у Уилла все сжалось от невыносимой боли. Не было никакой возможности вздохнуть. А Виктория смотрела на парусиновую крышу фургона, слегка колеблемую ветром.

– Уилл, я хочу, чтобы меня похоронили рядом с ней. Обещаешь?

Он молча кивнул, потом до него внезапно дошел смысл ее слов.

– Не говори так, – раздраженно прошептал он. – Ты ведь не умираешь.

– Обещаешь? – повторила она, пытаясь приподняться. Глаза ее вспыхнули огнем.

В следующую секунду неистовый приступ кашля сотряс все ее тело. Уилл прижал жену, дожидаясь, пока кашель кончится. Зачем он только стал спорить? Лучше бы сразу согласился.

Приступ отнял у Виктории последние силы. Она откинулась на подушку, говорить уже не могла, но бледные губы продолжали шептать: «Обещай мне, обещай».

– Обещаю.

Тогда она закрыла глаза и удовлетворенно улыбнулась. Гордон долго сидел с ней молча, а когда она уснула, тихо вышел наружу.

Виктория умерла во сне той же ночью. Когда Уилл сказал, что ее нужно похоронить в одной могиле с Ксандрой, Темпл возмутилась:

– Нет, это неправильно!

– Этого хотела твоя мать, и я обещал ей.

– Она знала? – поразилась Темпл. – Она знала, что сегодня умрет?

Уилл грустно покачал головой.

– Я думаю, она просто не выдержала смерти еще одного своего ребенка. Ксандра, перед ней Джонни, а еще раньше твои маленькие братишки и сестренки.

– Но почему? Я не понимаю.

– Ты ведь сама мать. Для женщины важнее всего дети. Во всяком случае, так всегда считала Виктория.

В его голосе звучали горечь и боль.

Темпл поняла, что он имел в виду: Виктория любила своих детей больше, чем мужа. Они всегда были для нее важнее, и Уилл был глубоко этим уязвлен.

В ярко-синем небе сияло яркое солнце, но воздух трещал от мороза. Темпл жалась к костру, прижимая к груди своего кашляющего сына. Главной задачей было сохранить тепло – об этом она думала, просыпаясь и ложась спать. Это было важнее, чем пища и вода. От холода тело и душа утрачивали чувствительность, сердце лишалось надежды. Три дня назад, едва закопав Викторию в землю, все снова потянулись к огню.

Костер стал центром их жизни.

Тщетно пыталась Темпл вспомнить мирные вечера в Гордон-Глене, когда солнце клонилось к закату, а воздух дышал летним зноем. Все это ушло в небытие. Остался только холод. Холод да могилы, протянувшиеся вдоль скорбного пути. И еще многим суждено было умереть, прежде чем этот путь закончится.

Темпл крепче обняла Элиджу. Тот заворочался, захныкал, и она разжала объятия, шепча утешительные слова.

В снежном безмолвии раздался перестук копыт. Темпл равнодушно оглянулась и увидела, как Джед Пармели спрыгивает с седла и привязывает поводья к оглобле фургона. Лейтенант опустился на корточки возле костра, протянул руки к огню. Из его рта вырывались белые струйки пара. Лицо Джеда было все обмотано шерстяным шарфом, виднелись только голубые глаза.

– Как Лиджа?

– Все так же.

Мальчику не стало хуже, но и улучшения не было. Его состояние внушало матери серьезное беспокойство – особенно после того, как умерли трое членов семьи, даже четверо, если считать Айка.

– И то неплохо. Врач сказал, что коклюш продолжается недели две, а потом проходит.

Если не будет пневмонии, мысленно добавил Джед. Об этом не стоило и думать, и так слишком много несчастий.

– Я ездил к реке. Кажется, лед трескается. Через пару дней, возможно, восстановится паромная переправа.

– Мисс Темпл! – К костру подбежала Фиби. – Мисс Темпл! Идемте скорей!

– Что такое? Что случилось? – вскочила на ноги Темпл.

– Мастер Клинок! Совсем плохой! Не дает позвать доктора, а у самого в груди такой хрип! Прямо не знаю, что делать! – скороговоркой зачастила служанка. – Помогите ему, мисс Темпл. Он в палатке. С ним Дье…

Увидев, как в глазах Темпл появился ужас, Джед ощутил приступ жгучей ревности. Значит, она все-таки неравнодушна к мужу. То, что Клинок ее по-прежнему любит, было видно и со стороны, но лейтенант надеялся, что Темпл… Ладно, не важно. Ее реакция красноречивей любых слов.

– Пригляди за Лиджей, – попросила Темпл Элайзу. – Джед, позовите доктора.

– Но мастер Клинок сказал… – начала Фиби.

– Мне плевать, что он сказал! – Нетерпение, раздражение и страх смешались в этом возгласе. – Джед, скорее за доктором!

– Хорошо, – пробурчал Джед.

Темпл уже неслась со всех ног к палатке Клинка.

– Она все еще любит его, – прошептала Элайза.

Джед ответил ей свирепым взглядом. Лицо у Элайзы было мечтательное, губы чуть тронуты улыбкой.

Порывисто встав, Джед направился к лошади.

– Приведу доктора.

За доктором ехать ему совсем не хотелось, и гордиться тут было нечем.

Первое, что услышала Темпл, ворвавшись в палатку, – хриплый, надсадный кашель. Клинок лежал на мокрой холодной земле, положив голову на колени своему слуге.

– Вы пришли? – вскинулся Дье. – А я боялся, что не придете…

– Как он? – Темпл опустилась на колени рядом с больным.

– Плохо. Я уж старался, старался…

Темпл на миг взглянула негру в глаза и поняла, что Дье любит Клинка, пожалуй, не меньше, чем она. Собственно, Темпл знала, что Клинок никуда без своего Дье ни шагу, но все же не подозревала, что их связывает чувство более сильное, чем естественная привязанность хозяина к слуге и слуги к хозяину. Однако сейчас они были похожи на братьев. Темпл была потрясена этим открытием.

– Сейчас придет доктор.

Она дотронулась до лба больного, и ей обожгло пальцы жаром.

Клинок пошевелился, приоткрыл затуманенные глаза.

– Темпл? – прошептал он.

– Да, я здесь.

Она попробовала улыбнуться, но ей было очень страшно. Она вспомнила, как Клинок копал могилу Айка, потом могилу Ксандры, а три дня назад помогал хоронить ее мать. Вдруг он тоже умрет?

Клинок нахмурился, в его глазах мелькнуло раздражение.

– Дье, я же запретил тебе… – Он снова зашелся кашлем.

Охваченная паникой, Темпл приказала:

– Дье, немедленно подогрей камни. Нужно согреть его. Я буду здесь, пока не придет доктор.

– Мисс Темпл, – с колебанием произнес Дье. – Нужно держать ему голову повыше. Иначе ему трудно дышать.

– Ничего, я положу его голову себе на колени.

Именно этого ей и хотелось. Слишком долго была она лишена возможности дотронуться до него.

Когда кашель утих, Темпл и Дье поменялись местами. Теперь она видела лицо мужа совсем близко.

– А как же Лиджа? – пробормотал он.

– О нем заботится Элайза.

Этот ответ успокоил Клинка. А может быть, у него просто не было сил спорить. Как бы то ни было, Темпл знала, что сейчас она нужна мужу больше, чем сыну.

Доктор поставил диагноз: воспаление легких. Два дня и две ночи Темпл не отходила от Клинка, поила его горячим бульоном, ставила на грудь компрессы, а в остальное время просто сидела, обхватив его руками. Лишь изредка ее сменял Дье – Темпл боялась уснуть, опасаясь, что Клинок умрет, если ее не будет рядом.

Еще три года назад она допускала мысль, что ей суждено стать вдовой. Но теперь, когда опасность надвинулась вплотную, Темпл смертельно испугалась, что потеряет Клинка. Она сама не понимала своего страха – ведь два с половиной года назад она самостоятельно приняла решение оставить его, предоставить собственной судьбе. Теперь те доводы утратили всякий смысл для нее.

К концу третьих суток Темпл изнемогла от холода и усталости. Вошел Дье, протянул ей кружку бульона.

– Дайте-ка я покормлю его сам, – предложил он, увидев, что Темпл едва жива от усталости.

Он передвинул Клинка в сторону, и Темпл чуть не упала – так затекли у нее мускулы.

– Лучше бы вам малость отдохнуть, – сказал Дье.

Темпл кивнула, но у нее даже не было сил, чтобы лечь. Так и сидела, глядя на лицо мужа.

Веки больного чуть дрогнули. Он попытался отодвинуться от кружки, поднесенной к его губам.

– Выпейте немножко бульончика, хозяин, – хлопотал над ним Дье. – Фиби специально для вас сварила. Знаете, как она расстроится, если вы откажетесь. Ну, совсем чуть-чуть, а?

Клинок нахмурился, отодвинул кружку подбородком.

– Темпл… Я думал, здесь Темпл…

– А я здесь. – Она с трудом приподнялась и подползла к нему поближе, чтобы он мог ее видеть. – Видишь, я здесь.

Клинок с трудом приоткрыл глаза.

– Не покидай меня… Никогда больше…

Она едва расслышала его слова.

– Не уйду. Я буду рядом с тобой.

Стоило ей произнести это обещание, как на душе стало легко и спокойно. Да, она его не покинет – ни пока он болен, ни когда выздоровеет. Темпл поняла это окончательно и бесповоротно. Ах, если б можно было вернуть месяцы, проведенные в разлуке! Она жестоко обидела мужа и причинила боль им обоим.

В ту пору она считала, что так будет лучше для сына. Теперь же, видя, как Клинок во время долгого и мучительного пути играет с Элиджей, возится с ним или же просто позволяет малышу ползать по себе, Темпл поняла – ребенку нужен отец. Пусть даже мальчику нашептывают про отца всякие гадости – не важно, правда это или нет. Да, Клинок совершил страшную ошибку, но ошибку совершила и Темпл, оставив мужа. Теперь она ясно видела это и молила Бога только об одном: лишь бы прозрение не пришло к ней слишком поздно.

– Выпей бульон, – сказала она дрожащим голосом. – Ты должен поправиться. Пожалуйста, поправляйся.

Она припала головой к его животу и тихо заплакала, надеясь, что толстое одеяло заглушит звук рыданий.

Вскоре она прикрыла глаза. Ей показалось, что всего на минутку, но когда Темпл проснулась, была уже ночь. Молодая женщина сразу же почувствовала какое-то изменение. Приподнявшись на колени она заглянула в лицо Клинку и увидела, что оно приобрело выражение странной безмятежности.

– Нет! – в отчаянии вскричала Темпл и схватила мужа за плечи, но тут чьи-то руки оттащили ее в сторону.

– Тише, мисс Темпл, пусть поспит, – шепнул ей на ухо Дье.

– Но ведь…

– Да тише вы! Видите, как ровно он дышит? И в легких больше хрипа нет.

Темпл прислушалась.

– Так он пошел на поправку? – с надеждой спросила она.

– Через недельку-другую будет как новенький. А вы ложитесь лучше спать, иначе теперь ему придется за вами ухаживать.

Темпл расплакалась от облегчения. Дье уложил ее рядом с мужем, накрыв обоих одним одеялом.

– Ни о чем не тревожьтесь. Я буду тут всю ночь.

Паром, нагруженный повозками, отошел от берега и медленно начал пересекать реку, круша льдины. Джед Пармели стоял на берегу и наблюдал, как караван после вынужденной остановки снова трогается в путь.

Вечером в дневнике он подробно отметил все обстоятельства этого события. Индейцы простояли лагерем на берегу замерзшей Миссисипи целый месяц. Джед все записывал для дальнейшего доклада – такие он получил инструкции. Но все ведь в рапорт не включишь. Например, то, как Темпл помогала слуге усадить Клинка на лошадь и привязывала его к седлу. В глубине души, сам себе в том не признаваясь, Джед надеялся, что Стюарт умрет. Лейтенант сам презирал себя за столь низменные чувства, но сердцу ведь не прикажешь. Впрочем, Клинок все еще очень болен, а до конца путешествия далеко…

Переправившись через реку к северу от мыса Жирардо, индейцы узнали, что южный путь через Арканзас для них закрыт: из-за холодов оттуда улетела дичь да и корма для скота не достать. Пришлось идти северным путем, через штат Миссури.

Холодный арктический ветер дул над замерзшей прерией, температура с каждым днем понижалась. Усталые и больные, индейцы брели по заснеженной равнине.

Иногда у Джеда так немели от холода ноги, что он едва удерживался в седле. Приходилось то и дело останавливаться у костров, которые охрана разжигала по пути следования каравана. Немного обогревшись, лейтенант снова садился на лошадь и ехал дальше, мимо едва бредущих индейцев.

Каждый день кирки вырубали в мерзлой земле новые могилы. Утром непременно кто-то замерзал, засыпал, чтобы больше не проснуться. Но Клинок снова и снова оказывался жив. Он сидел привязанный к седлу, а Темпл садилась сзади и не давала ему упасть.

Редко удавалось преодолеть пятнадцать миль за день. Обычно караван продвигался не более чем на десять миль. День за днем одно и то же – ледяное небо, холодный ветер. Джед уже не разбирал, то ли воет вьюга, то ли стонут больные и умирающие. Эти унылые звуки сопровождали его от мыса Жирардо до Джексона, потом Фармингтона, Потоси, Роллы и Лебанона до Спрингфилда, что в штате Миссури. Там караван повернул на юго-запад. Снег сменился дождями, с небес лилась ледяная вода, и легче от этого не стало.

Жители мест, через которые проходил караван, почти не помогали индейцам провизией, не пускали их обогреться и переночевать в тепле. Джед не мог винить жителей в жестокосердии. Индейцы, оборванные и изможденные, больные, без гроша в кармане, могли испугать кого угодно.

Миссури считался приграничным штатом, далее начинались территории, принадлежавшие воинственным индейским племенам, поэтому слово «индеец» у фермеров ассоциировалось с кровожадными дикарями. Никто из местных не верил, что чероки – народ мирный, что они такие же фермеры, возделывавшие кукурузу, хлопок, табак, а некоторые из чероки даже владели собственными плантациями, как Уилл Гордон.

Незнание порождало недоверие, и поделать с этим Джед ничего не мог.

Темпл, вымокшая насквозь, сидела за спиной у Клинка, дрожа всем телом. В такую погоду нечего было надеяться на скорое выздоровление мужа. Ему все время становилось то чуть лучше, то хуже. Еще одна ночь в мокрой одежде на холодной земле, и неизвестно, что с ним будет.

Сзади раздался чей-то кашель. Темпл оглянулась и увидела Элайзу, которая брела по грязи, таща на спине какой-то сверток, замотанный в одеяло. То был маленький Лиджа, которому тоже никак не удавалось выздороветь. Ему нужна сухая одежда, теплый ночлег. Без этого мальчик не поправится…

Дье, ведший лошадь в поводу, оглянулся и сказал:

– Смотрите, мисс Темпл, впереди уже лагерь разбивают. Я вижу палатки.

Темпл огляделась по сторонам и увидела неподалеку фермерский дом. Из трубы вился белый дым. Рядом с домом стоял приземистый амбар. Решительно соскользнув с крупа в грязь, она забрала у слуги поводья и потянула лошадь за собой к дому.

– Ты куда? – крикнула ей вслед Элайза.

– Идите все за мной, – сказала Темпл, даже не оглянувшись.

У нее не было сил пускаться в объяснения. Она слишком замерзла, слишком устала, слишком промокла.

У крыльца она выпустила поводья и порылась в седельной сумке. Где-то там был маленький сверток… Навстречу выскочила собака, заливаясь яростным лаем. Темпл остановилась, не зная, сумеет ли она подобраться к двери. Собака лаяла все злее, и сзади подошли Уилл и Элайза.

– Темпл, ничего из этого не выйдет, – сказал отец.

– Там посмотрим, – мрачно ответила она.

На крыльцо вышел мужчина, прикрикнул на пса, и тот, завиляв хвостом, жалобно взвизгнул. Но стоило Темпл шагнуть вперед, как пес вновь грозно зарычал и преградил ей дорогу.

– Вы из этих индейских оборванцев? – сурово спросил хозяин, насупив кустистые брови.

У него были черные с проседью волосы, изрезанное глубокими морщинами лицо, задубевшая от ветров кожа. В руках фермер держал ружье.

– Если надеетесь чем поживиться, то зря. Идите своей дорогой, здесь вам ничем не разжиться. Прочь! А то собаку спущу.

– Умоляю вас… Мой муж и сын тяжело больны. Им нужно хоть бы одну ночь переночевать под крышей. Может быть, вы позволите нам остановиться на ночлег в амбаре?

Темпл лихорадочно развязывала мокрый узел на свертке.

– Я вам заплачу.

С этими словами она порылась в узелке и достала оттуда серебряную заколку.

– Вот, смотрите. – Она протянула ему раскрытую ладонь.

Мужчина поколебался, подозрительно нахмурился, но все же спустился по ступенькам. Он увидел серебро, посверкивавший пурпуром большой аметист, окруженный жемчужинами.

Элайза ахнула:

– Ты что! Разве можно это отдавать?

Но было поздно. Фермер уже взял заколку, повертел ее и так, и этак. Темпл старалась не думать о том, что собственными руками отдает семейную реликвию, переходившую в их семье от поколения к поколению. Пусть. Лишь бы обсушиться и согреться.

– И много вас? – угрюмо спросил фермер.

– Десять человек, – ответила Темпл. – Мой отец, мой брат, моя… двоюродная сестра. – Она покосилась на Элайзу. – Я сама, мой сын, мой муж и четверо негров. Позвольте нам переночевать в амбаре. Мы у вас ничего не украдем.

Фермер задумчиво разглядывал заколку.

– Ладно уж, не жалко. А то вы похожи на каких-то мокрых собак. Не могу видеть, как кто-то дрожит от холода. – Он насупился еще больше. – Идите в амбар, располагайтесь.

У Темпл от облегчения чуть не подкосились колени. Она хотела поблагодарить хозяина, но он еще не закончил:

– Красивая штучка. Моей старухе понравилась бы. Да жалко, померла она. Три года как померла. А мне это ни к чему. Так что забирай обратно.

Он положил заколку Темпл в руку, резко развернулся и скрылся в доме. Потом снова высунулся из двери и сказал:

– Там в амбаре корова с теленком. Можете для малыша немножко молока надоить.

– Благодарю вас.

Буркнув что-то неразборчивое, фермер хлопнул дверью.

Час спустя он зашел в амбар со стопкой сухих одеял и корзиной свежих яиц.

– Это тряпье мне без надобности, – буркнул он и тут же вышел.

Темпл бросилась за ним, схватила за руку.

– Скажите, как ваше имя?

Фермер качнул головой, с широкополой шляпы сбежала струйка дождевой воды.

– Косгроув. Хайрам Косгроув.

– А я миссис Стюарт. – Она протянула ему свою обмотанную тряпьем руку. Фермер осторожно пожал ее и кивнул:

– Миссис Стюарт.

– Спасибо, мистер Косгроув. Я должна была знать ваше имя, чтобы сказать сыну, когда он вырастет, кто нас спас. Спасибо.

– Идите-ка вы лучше под крышу, – грубовато произнес фермер. – Чего под дождем-то стоять.

Темпл посмотрела на него долгим взглядом, потом обернулась и убежала в амбар.

Темпл и Клинок лежали в сухом сене, завернутые в теплые одеяла. Свою одежду они развесили сушиться. Темпл с наслаждением вдыхала сладкий запах сена, безуспешно пытаясь вспомнить, когда в последний раз она проводила ночь с таким комфортом. Клинок спал беспокойно, ворочался, то и дело просыпался.

– Тебе что, холодно? – шепотом спросила Темпл и прижалась к нему всем телом. – А так лучше?

– Лучше уже не бывает, – осипшим голосом ответил он. – Прямо хоть не выздоравливай.

– Не надо так говорить.

– Почему? – Он обернулся к ней. – Мы оба знаем: как только я поправлюсь, ты уже не будешь лежать со мной по ночам. Зачем же мне выздоравливать, если я снова тебя потеряю?

– Ты ошибаешься. – Она погладила его по щеке. – Я никуда не денусь. Выздоравливай, я снова хочу быть твоей женой.

Он взял ее за руку и нежно сжал.

– Не говори так, если на самом деле этого не думаешь.

– Я говорю правду.

Клинок ничего на это не ответил. Он молча прижал ее ладонь к своим губам. Темпл чувствовала, как дрожит его тело – но не от холода и не от лихорадки, а от с трудом сдерживаемых эмоций. Ее и саму била дрожь. Значит, он действительно ее любит!

Потом Клинок отпустил ее руку и глубоко вздохнул:

– Как же мне тебя не хватало. Боже, как же мне тебя не хватало… Наверно, нужно было бы благодарить Бога за то, что ты возвращаешься, и не задавать лишних вопросов. Но я не могу. Объясни, Темпл. Почему ты передумала?

– Ты нужен сыну. А главное, ты нужен мне. Я тебя люблю, – тихо сказала она и положила голову ему на грудь.

Она слышала, как бьется его сердце, слышала хрипы в легких.

– Мы оба совершили достаточно ошибок, хоть каждый и был уверен в своей правоте. Когда ты подписал договор, ты считал, что действуешь правильно, но ты ошибался. Когда я уходила от тебя, я думала, что действую в интересах нашего сына, но я тоже ошибалась. Многое изменилось за два года. Лишь мои чувства к тебе остались неизменными.

Она закрыла глаза, чувствуя исходящий от его тела жар.

– Обними меня.

Он поцеловал ее в волосы, но тут у него начался новый приступ кашля, и Клинок отвернулся.

Еще более осипшим голосом он сказал:

– К сожалению, у меня хватает сил лишь на то, чтоб тебя обнимать. Но я люблю тебя, Темпл. Я не хотел, чтоб ты меня покинула, но я не мог тебя об этом просить.

– Я знаю.

Она сама должна была принять решение, без принуждения и упрашиваний. Иначе у нее на душе остался бы осадок. Темпл отлично это понимала.

Дождь колотил по крыше амбара, но внутри было тепло и сухо. Супруги прижались друг к другу потесней и уснули.

31

Форт Гибсон,

индейская территория

Конец февраля 1839 г.

Гнедая недовольно мотала головой, все норовя перейти на рысь. Джеду было жалко застоявшуюся лошадь, которой хотелось резво пробежаться по дороге, соединяющей форт Гибсон с фортом Смит. Но торопиться не было необходимости, хотелось как следует рассмотреть палаточный лагерь, раскинувшийся вдоль реки Арканзас. Это был не армейский бивак, а индейский караван, наконец достигший пункта назначения.

Возле Файетвилла караван, с которым следовал Пармели, повернул на запад, к форту Гибсон, а остальные караваны двинулись на юг к форту Смит. Долгий путь закончился два дня назад.

Джед проспал почти сутки – в теплой постели, под сухим одеялом, на тощем армейском матрасе, который все же был значительно мягче, чем холодная жесткая земля. От долгого сна все тело ломило. Он принял горячую ванну, побрился, переоделся в чистый мундир, съел полноценный обед и стал чувствовать себя значительно лучше.

Однако его недавние спутники по-прежнему ночевали в палатках, у костров, питались солониной, переодеться им было не во что. Еще разительней было различие в атмосфере: за завтраком в офицерской столовой все смеялись, шутили, громко говорили; в лагере же индейцев царила тишина.

Когда караван закончил свой мучительный путь, никто из чероки не улыбнулся, никто не вздохнул с облегчением. Выжившие разбрелись по берегу и с безучастным видом стали разбивать свои палатки.

Из куста выпорхнула птица, и гнедая испуганно шарахнулась в сторону. Джед натянул поводья, тихо обругав норовистую лошадь. Лучше бы он взял своего прежнего коня, чем эту драгунскую шалунью, но его конь выбился из сил, пришлось оставить его в конюшне.

Джед направил лошадь в самый центр лагеря. Осталось написать последний рапорт. Лейтенант надеялся, что после двух дней отдыха индейцы воспрянут духом, но повсюду он видел те же лица: напряженные, мрачные, полные отчаяния.

Хотя чему удивляться? Исход закончен, но какой ценой? Сотни людей умерли – сначала в лагерях, потом в пути. Чероки прозвали этот путь «Дорога Слез». Казалось, ветер до сих пор разносит стоны и плач.

Что же ждало индейцев в конце пути? Новые разочарования, новые обиды.

Земля, правда, была хороша: леса, полные дичи, с крепкими высокими деревьями, которые годны и для строительства, и для топлива. В долинах – плодородная почва, на которой хорошо выращивать урожай. В остальном же договор, навязанный индейцам, соблюден не был. Вскоре Джед понял, что народ чероки снова оказался обманут. Возможно, ответственность за это лежала не на армии, но все же лейтенант решил, что внесет в рапорт свои соображения по этому поводу.

Немного в стороне он увидел группу людей и подъехал. Индейцы тут же стали расходиться, осталось лишь с полдюжины слушателей, внимающих светловолосому мужчине в тяжелом плаще и широкополой шляпе. Джед взглянул на книгу, которую держал в руках говоривший, – кажется, это была Библия.

У проповедника было тощее костлявое лицо, однако сразу было видно, что тяготы тысячемильного пути его миновали: теплая одежда, прочная обувь, здоровый цвет лица, упитанный конь, привязанный к соседнему фургону. Должно быть, этот человек переехал сюда раньше, в более благополучные времена. Интересно, кто он – торговец или миссионер? Джед подождал, пока разбредутся последние слушатели, и приблизился к проповеднику.

Незнакомец улыбнулся, взглянул на эполеты офицера и сказал:

– Добрый день, лейтенант.

Джед присмотрелся и увидел, что в руках он держал Библию. Значит, действительно проповедник.

– Здравствуйте, преподобный. Вы ведь священник?

– Да. Преподобный Нэйтан Коул из миссии Дуайт.

– Из миссии Дуайт? Но ведь она расположена на полдороге к форту Смит, не так ли? – спросил Джед. – Издалека же вы приехали.

– Да, путь неблизкий. Но с востока прибывает столько караванов, что я просто не имею права сидеть на месте. Приходится выслушивать столько горестных историй. Люди нуждаются в духовной поддержке.

Джед рассмеялся:

– Прошу прощения, преподобный, я вовсе не хочу сказать дурное о религии, но, по-моему, переселенцы сейчас нуждаются не столько в молитвах, сколько в нормальной, не червивой муке, в свежем мясе, в корме для скотины. Вы только посмотрите, каких коров им выдало правительство! Обещали стадо самой лучшей породы, а вместо этого выдали больных и костлявых коров, которые ни на что не годны. Лучше помолитесь за правительственных чиновников, которые хорошо поживились на несчастных индейцах. Эти люди, которых вы здесь видите, прежде всего нуждаются в теплой одежде, в крыше над головой, в уходе за больными. Если они все это получат, тогда поверят и в Бога, и в Библию. – Джед невесело улыбнулся. – Ну вот, я и сам превратился в проповедника. Прошу извинить.

– Ничего. Ваши упреки вполне справедливы.

– Кто я такой, чтобы вас упрекать? Вы уж занимайтесь своей работой, а я своей. Нужно кое с кем попрощаться.

Он направил коня в тот конец лагеря, где, как ему было известно, разбило свои палатки семейство Гордонов.

Элайза, готовившая обед у костра, прикрыла рукой глаза от солнца, чтобы посмотреть, кто это подъехал. Вид у нее был изможденный, под глазами залегли черные круги, грязные волосы спутаны, одежда в лохмотьях. Джед в своем свежем мундире чувствовал себя рядом с ней неловко.

– Лейтенант Пармели! Вы сбрили бороду? Я вас едва узнала. Садитесь, обогрейтесь. Правда, сегодня не так уж холодно. Нам бы такую погоду, пока мы шли через прерию.

– Это уж точно. – Он спешился и осмотрелся по сторонам. Кроме цветной служанки и ее сына – никого.

– А где остальные?

– Уилл и Кипп отправились за пайком. – Элайза помолчала. – А Темпл утром уехала. Они отправились к отцу Клинка. Он переехал сюда больше года назад и построил дом к северу отсюда, на Гранд-Ривер.

– А почему же вы все туда не поехали?

– Клинок и его отец – сторонники партии переселения. Они ведь подписали договор. Жить у них, даже короткий срок… – Элайза запнулась, подыскивая слова.

Для Уилла Гордона это было бы слишком тяжело – после всех утрат и лишений долгого пути. И это не говоря о ненависти, которую питал к «изменникам» Кипп.

– Ничего хорошего из этого не вышло бы, – сказала она.

Джед помолчал, не зная, о чем с ней говорить. Он приехал сюда ради Темпл, а она, оказывается, покинула лагерь. Уехала – и даже не попрощалась.

– Жаль… Жаль, что я не знал… Я хотел пожелать Темпл счастья и удачи.

– Она знает, что вы желаете ей добра.

– Я и сам сегодня уезжаю. Поплыву пароходом. А перед отъездом хотел со всеми вами попрощаться.

Так-то оно так, но без Темпл ему тут делать было нечего.

– Я передам остальным ваши слова. Уилл расстроится, что вы его не застали. Ведь вы наш друг. Спасибо вам, Джед.

– Удачи вам.

Джед сел на лошадь и отправился в обратную дорогу.

Всю дорогу Джед твердил себе, что так оно и к лучшему. Все кончено. Темпл сделала свой выбор. У него в кармане лежало письмо от Сесилии, написанное еще до Рождества. Джед получил его, приехав в форт. Невеста предлагала устроить свадьбу весной. Почему бы и нет, с мрачной решительностью подумал он.

Элайза положила выстиранную рубашку Уилла на одеяло просушиться и увидела, что рукав разорван. Тяжело вздохнула, рассмотрела прореху. Наверно, можно будет сделать заплату из юбки. Юбка все равно вся в лохмотьях, и носить ее уже нельзя.

– Мисс Элайза, – позвал ее Шадрач.

– Ну что там еще?

Она была раздражена, чувствовала себя бесконечно усталой и одинокой. А ведь Темпл уехала всего несколько часов назад. Времени соскучиться вроде бы не было, но без Темпл стало так пусто и тихо. Без Клинка, без маленького Элиджи, без Дье, без Фиби.

– Всадник едет, – сказал Шадрач.

– Сейчас выйду.

Элайза свернула рубашку и вышла наружу из палатки – должно быть, кто-нибудь приехал к Уиллу. Руки ныли после стирки, все тело болело. Вздохнув, Элайза без всякого интереса взглянула на всадника.

– Здравствуйте, – сказал он. – Вы говорите по-английски?

Элайза, нахмурившись, кивнула. Голос вроде бы знакомый. Или это ей мерещится?

Солнце находилась у всадника за спиной, поэтому лица не было видно. Он спешился и представился:

– Я преподобный Коул из миссии Дуайт.

– Нэйтан! – потрясенно воскликнула она и шагнула вперед. – Нэйтан, это вы?

В просторном пальто миссионер преобразился до неузнаваемости. А где его соломенные волосы? Должно быть, под шляпой.

– Нэйтан Коул, это вы? – повторила она.

– Да. – Он недоуменно прищурился. – Извините, разве мы знакомы? Элайза! – ахнул он.

– Да, это я. Она с трудом подавила приступ нервного смеха. Можно себе представить, как она выглядит: грязные растрепанные волосы, драное платье, плечи прикрыты одеялом, кожа красная, обветренная, круги под глазами, а как тоща – кожа да кости!

– Должно быть, я мало похожа на ту Элайзу, которую вы знавали, и тем не менее это я.

– Но как, почему? – Нэйтан смотрел во все глаза, все никак не мог опомниться. – Что вы здесь делаете? Я был уверен, что вы вернулись в Новую Англию. Какими судьбами?

– Я приехала с Гордонами, – ответила Элайза, чувствуя, что сейчас разревется.

– Через прерию? – недоверчиво спросил Нэйтан.

– Да.

– Но почему? Как?

– Я сказала, что я их кузина. Хотя никто особенно не интересовался, кто я такая. – Элайза заметила, как странно он на нее смотрит, и сочла нужным пояснить: – Я не могла бросить их в беде. Без меня они бы сюда не дошли. Они нуждались во мне. Понимаете?

Голос ее опустился до шепота, по щекам потекли слезы.

Нэйтан ласково обнял ее, она прижалась щекой к его плащу и, глотая слезы, продолжила:

– Маленький Джонни умер еще в лагере. Потом, в дороге, умерли Ксандра и Виктория. Айк, отец Шадрача, тоже…

Она горько плакала по всем тем, кто не добрался сюда. Плакала о страданиях, о загубленном поместье Гордон-Глен, о своей бревенчатой школе, о своих вещах и книгах, которые пришлось бросить. Все осталось в прошлом. В безвозвратном прошлом.

– Какое несчастье, – прошептал Нэйтан.

– Мы всего лишились.

Элайза вытерла слезы.

– Знаете, Нэйтан, я и забыла, как легко и приятно с вами разговаривать. Мне не хватало вас.

– А я… я часто о вас думал.

– Ой, я даже не спросила, как у вас дела, – виновато произнесла Элайза.

– Все в порядке, – махнул рукой Нэйтан.

– Хотите кофе? Я скажу Кэсси, чтобы приготовила. Правда, должна предупредить, что там в основном цикорий.

– Нет, спасибо, – нетерпеливо ответил он. – Элайза, я не могу допустить, чтобы ваш маскарад продолжался. Так жить невозможно. – Он обвел рукой ободранную палатку, костер, всю жалкую обстановку лагеря.

– Едемте со мной в миссию. Наши женщины вам помогут.

– Нет.

– Но это неправильно! Вы совершаете ошибку. Через пару недель я еду в Теннесси. Вы можете поехать со мной.

– Спасибо, Нэйтан, но я никуда отсюда не уеду. Я столько всего вынесла, чтобы сюда добраться.

– Что же вы намерены делать?

В это время Элайза увидела Уилла и Киппа, приближавшихся к палатке.

– Уилл, у нас гость! – крикнула она.

Гордон неуверенно остановился, потом двинулся дальше. Элайза впервые заметила, как ссутулились его плечи, как много седины в его волосах.

– Ты ведь помнишь Нэйтана Коула?

– Да, конечно. Здравствуйте, преподобный.

Уилл протянул священнику руку в драной перчатке.

– Мистер Гордон, – кивнул Нэйтан. – Давненько не виделись.

– Давненько, – согласился Уилл и с нежностью посмотрел на Элайзу. – Мистер Коул, несколько лет назад вы свершили брачный обряд для моей дочери. Могу ли я попросить вас сделать то же самое для нас с Элайзой? – Не обращая внимания на исказившееся лицо Нэйтана, Уилл взглянул на Элайзу. – Ты ведь не возражаешь, дорогая?

Спрашивать было ни к чему.

– Конечно, – ответила она.

Они ни разу не говорили о браке, хотя Элайза понимала, что теперь, после смерти жены, Уилл свободен. Вопрос женитьбы казался незначительным по сравнению с главной задачей – выжить. Элайза верила, что они поговорят о своем будущем потом, когда холод и голод останутся позади. И вот этот день настал.

Бедняжка Нэйтан, для него эта новость грянула как гром среди ясного неба. Но Элайза не думала о чувствах миссионера, хотя его голос, произносивший слова брачного ритуала, время от времени подрагивал.

Так Элайза стала миссис Гордон.

32

Индейская территория

Июнь 1839 г.

За столом царило напряженное молчание. Щебет птиц казался поистине оглушительным. Элайза увидела краешком глаза, как Черная Кэсси накладывает Нэйтану зеленого горошка из глиняной миски. Эту миску Элайза вылепила и обожгла сама. А ложка, которой пользовалась Кэсси, была произведением Киппа – он лично вырезал ее из дерева.

Никогда еще Элайза не чувствовала себя до такой степени неловко. Она не отрываясь смотрела на неструганые доски стола. Скатерти не было, да и какой смысл накрывать скатертью эту неровную поверхность – только материю о щепки испортишь. И зачем только ей пришло в голову устраивать обед снаружи, где при ярком свете дня убожество трапезы и сервировки особенно бросается в глаза? Впрочем, принимать Нэйтана в палатке было бы еще хуже – ведь там и мебели-то нет.

Элайза смущенно дотронулась до узла на затылке, по-детски стянутого ярко-синей лентой. И причесаться-то времени как следует не было. Нэйтан приехал так неожиданно – она едва успела сдернуть с головы платок и кое-как расчесать густые кудри гребнем.

Переодеваться Элайзе все равно было не во что. Она носила рубаху Уилла, перешитую на себя, а юбку скроила из каких-то старых тряпок. Спасибо хоть Кэсси помогла – удалось покрасить этот «наряд» в синий цвет. Фартук был еще ничего – его подарила Темпл. Ноги Элайза прятала под стул, чтобы не привлекать внимания к грубым кожаным мокасинам, которые теперь были единственной доступной для нее обувью.

Когда Кэсси подала последнее блюдо, Элайза отпустила ее. Взялась было за еду, но тут же отложила вилку и спрятала руки под стол, чтобы Нэйтан не видел, какими они стали красными и мозолистыми. Она сделала вид, что с интересом прислушивается к разговору, а сама все думала, что участвует в каком-то нелепом фарсе: сидит за скудно накрытым столом, изображает из себя хозяйку дома, а на самом деле…

Зачем ей понадобилось убеждать Нэйтана, будто у нее все в порядке? Ведь дела обстоят хуже некуда.

Как и положено владельцу поместья, Уилл сидел во главе стола, методично ел, медленно жевал, но рта почти не раскрывал. Он сам выбрал этот участок земли, расположенный в нескольких милях от усадьбы Стюартов. Элайза надеялась, что теперь они начнут новую жизнь, последуют примеру Стюартов.

За три месяца было сделано не так уж мало, но Элайза знала, что главная работа еще впереди. Теперь у них есть крыша над головой, есть стулья, есть огород, но поля не засеяны, скотина не закуплена. Хуже всего то, что Уиллу ни до чего нет дела.

Он изменился, и это больно ее ранило. Он и раньше улыбался не часто, но теперь улыбка вообще перестала появляться на его лице. В прежние времена приезд гостя непременно сопровождался живой, заинтересованной беседой. Уилл любил задавать гостю вопросы, спрашивал о новостях, о политической и экономической ситуации. Сегодня же, сидя напротив Нэйтана, он не произнес и десяти слов.

Поначалу Элайза считала, что это просто усталость, физическая и эмоциональная – со временем пройдет. Конечно, ужасные воспоминания о пережитых страданиях останутся, но раны со временем заживут.

Элайза старалась быть терпеливой и понимающей. Кэсси и Шадрач помогли ей вспахать и засеять огород, выполоть сорняки. Уилл и пальцем о палец не ударил. Лес заготовили Шадрач и Кипп, они же вытесали бревна, соорудили нехитрую мебель. Элайза ничего не требовала от мужа, ни разу не пожаловалась на то, что он часами просто сидит и смотрит в пространство, а все домашние в это время трудятся не покладая рук.

Но терпение ее было на исходе. Элайза никогда не предполагала, что может очутиться в кабале домашнего хозяйства, и вот теперь с ней произошло именно это. Что проку от образования и начитанности, если с утра до вечера стираешь, латаешь, варишь, жаришь – причем не только для мужа, но также для его взрослого сына и двух слуг?

– Как дела у Темпл?

Элайза не сразу расслышала обращенный к ней вопрос Нэйтана.

– Хорошо, – коротко ответила она, боясь, что Кипп снова вспылит и разразится гневной речью, направленной против «предателей».

– Я проезжал мимо их полей. Кажется, у них созревает неплохой урожай, – заметил Нэйтан.

– Чему ж тут удивляться? – вскинулся Кипп. – Изменники захватили себе все лучшие земли.

– Кипп, – строго сказала ему Элайза, но он не слушал.

– Это сущая правда, – с горечью сказал юноша. – Они продали нашу родину, а потом поскорее приехали сюда и разобрали все лучшие участки. Это они убили мать, брата, сестру. Убили! С тем же успехом они могли бы воткнуть им сразу нож в сердце! Из-за предателей мы лишились всего, живем как свиньи!

Кипп отшвырнул стул в сторону и выбежал из-за стола.

Элайза взглянула на Уилла, но тот молчал – не велел сыну вернуться, не заставил его извиниться за грубость.

– Кипп считает, что сторонники переселения виновны во всех смертных грехах, – извиняющимся голосом сказала Элайза. – Он весь трясется от ненависти.

– Я понимаю, – мягко улыбнулся Нэйтан.

А вот Элайза Киппа понять не могла.

Едва закончился обед, как Уилл, извинившись, встал и куда-то удалился. Наверное, снова будет сидеть и смотреть в пространство, подумала Элайза. Нэйтан осторожно взял ее за руку, взглянул с участием и прошептал:

– Элайза…

Она хотела расплакаться, но сдержалась. Вокруг и без того хватает любителей пожалеть себя.

– Вы насытились? – спросила Элайза, не слишком заботясь о том, что ее вопрос может показаться невежливым. – Тогда пойдемте прогуляемся. Кэсси уберет со стола.

Элайза по-прежнему продолжала играть роль светской дамы, единственная забота которой – развлекать гостя.

– С удовольствием.

– Помните, как мы с вами гуляли в саду Гордон-Глена?

Едва произнеся эти слова, Элайза поняла, что и сама все еще пытается цепляться за безвозвратно ушедшее прошлое.

– Да, помню, – сконфуженно ответил священник.

– Удачно ли вы съездили на восток? Вы совсем об этом не рассказываете. – Она хотела сменить тему, но, судя по выражению его лица, такой поворот беседы был ему не по нраву. – Или там что-нибудь было не так?

– Нет, все было хорошо.

– Говорите правду, – проницательно взглянула на него Элайза. – Можете быть со мной откровенным.

– Я не хотел об этом упоминать… Но раз уж вы сами заговорили…

– Упоминать о чем?

– Я ездил в свою прежнюю миссию помогать доктору Батлеру и его семье собираться в путь. Доктор Батлер тоже собирается сюда приехать… – Преподобный снова запнулся.

– Это мне известно, Нэйтан. Продолжайте.

– Из чистого любопытства я решил проехаться по знакомым местам, заглянуть в Гордон-Глен. – Он отвел глаза, его кадык судорожно дернулся. – Господи Боже, что я там увидел!

– Что? – насторожилась Элайза.

– Я сам не знаю, зачем туда поехал, что надеялся там увидеть… – Он покачал головой. – Полнейшее запустение. Поля заросли сорной травой. Дом пуст и полуразвалился. Весь поселок тоже разгромлен. Там никто не живет. Джорджийцы согнали вас с земли, но сами ею не пользуются. Вы только вспомните, сколько упорства и жестокости они проявили. И все ради чего? Это просто какое-то безумие!

Элайза потрясенно вспомнила то жаркое, засушливое лето, когда всех их насильно выгнали из родных домов и собрали в лагере. Вспомнила она и долгий, мучительный путь, который им пришлось преодолеть.

– Что же все это значит? – прошептала она.

– Говорят, многие из джорджийцев собирают вещи и хотят перебраться на запад. Прошел слух, что индейцам здесь выделили богатые и плодородные земли.

– Не может быть! – простонала она.

– Увы.

А Элайза все вспоминала дом таким, каким он был прежде, пыталась представить, как он выглядит теперь: дом с выбитыми стеклами, заросшие сорняками газоны.

Вспомнилась ей и строка из Уордсворта:

– Зря я вам все это рассказал, – вздохнул преподобный.

– Какая несправедливость, какая жестокость! Но что сделано, то сделано. Тут уж ничего не переменишь. – Она стряхнула слезы с ресниц. – Бессмысленно плакать по тому, чего не вернешь. Мы должны жить дальше.

– Значит, все-таки «мы»?

– Да.

После паузы Нэйтан сказал:

– Ой, совсем забыл. Собирался отдать вам с самого начала. – Он порылся в кармане и вынул оттуда сверток. – Вот, купил вам на востоке. Подарок к свадьбе. К сожалению, совсем не практичный.

– Книга! – ахнула Элайза.

– Да, это Эмерсон. Говорят, неплохо написано.

Элайза торопливо разорвала оберточную бумагу, и когда ее пальцы коснулись кожаного переплета, на душе у нее стало теплей.

– Книга… Как давно я не держала в руках книги… – Она посмотрела на Нэйтана с бесконечной благодарностью. – Чудесный подарок, Нэйтан. Самый драгоценный на свете. Спасибо. – Голос ее дрогнул.

– Я… Я хотел бы подарить вам что-нибудь более ценное… – Он оглянулся на лачугу, в которой Элайза теперь жила.

Но она не дала ему договорить:

– Уилл будет счастлив. Я скажу ему, что это первый том в нашей будущей библиотеке.

Нэйтан очень сомневался, что у них когда-нибудь будет библиотека, но вслух сказал лишь:

– Разумеется.

Потом, поколебавшись, осторожно сказал:

– Боюсь, я вам надоел. Мне пора ехать.

– Да, пожалуй, пора.

Элайза старалась не смотреть на него, она тоже мучительно ощущала возникшую между ними неловкость.

– Если вам понадобится какая-нибудь помощь, дайте знать в миссию…

– Спасибо. Я буду это помнить.

Когда они вернулись к дому, Элайза послала Шадрача за лошадью священника. Поблизости не было видно ни Уилла, ни Киппа, и Нэйтан уехал, так с ними и не попрощавшись.

Глядя ему вслед, Элайза вспоминала тот далекий день, когда он сделал ей предложение. Выйди она за него замуж, ее жизнь сложилась бы совершенно иначе. Сейчас она преподавала бы в школе, а не хлопотала бы по хозяйству с раннего утра до позднего вечера. Слезы горечи и обиды выступили у нее на глазах.

– Это что, книга? – спросил Шадрач, глядя на томик Эмерсона.

– Да. – Элайза рассеянно погладила переплет. – Давно я не держала в руках книги. Целую жизнь. Что с нами всеми случилось, Шадрач?

– Вы просто устали. Вам бы отдохнуть, – тихо сказал он.

Душа и тело жаждали отдохновения, но Элайза тряхнула головой:

– Нет, слишком много работы. Где Уилл? Я хочу, чтобы он заделал дыру в курятнике, пока туда опоссумы не забрались.

– По-моему, он пошел на реку.

– Пойди и скажи ему… Нет, лучше я сама. А ты отнеси книгу в дом.

Она сунула ему томик и направилась к реке, вся дрожа от гнева.

Уилла она нашла на берегу. Он сидел, прислонившись спиной к дереву и безжизненно свесив руки, смотрел тусклым взором на мутные воды реки. Когда Элайза подошла, он мельком взглянул на нее и отвернулся.

– Нэйтан уехал. Просил передать поклон.

Услышав свой нарочито участливый голос, Элайза разозлилась на саму себя. Ей надоело быть терпеливой и всепрощающей.

– Ты должен был починить курятник. Если уж сидишь на реке, то по крайней мере поймал бы хоть рыбы на ужин.

– Курятник? Совсем забыл. Пускай Кипп… хотя нет, он уехал.

– Уехал? Куда?

– На заседание Совета в Такатоку.

– А разве ты туда не собираешься?

– Нет.

– Почему? Ведь раньше ты не пропускал ни одного заседания.

– Это было раньше.

Его безразличный голос окончательно вывел ее из себя:

– Но ведь это первое совместное заседание с западными чероки. Первое за тридцать лет! Неужели ты можешь пропустить такое?

– Все это не имеет значения. – Он по-прежнему смотрел куда-то вдаль.

– Как ты можешь так говорить? Это очень важно.

– Ничего, обойдутся без меня, – с ноткой раздражения ответил он.

– Но там будет много таких, как Кипп, – полных ненависти и злобы. Ты ведь знаешь не хуже меня, как много зла накопилось в людях. Сможет ли Джон Росс противостоять такому давлению? Что с тобой происходит, Уилл?

– Ничего. Просто я устал.

– Я тоже устала! Мне надоело смотреть, как ты себя жалеешь, упиваешься жалостью. Или ты один пострадал? Тысячи людей похоронили родственников на этом скорбном пути. Наш вождь Джон Росс потерял жену. Она умерла от воспаления легких после того, как отдала свое одеяло больному ребенку. Неужели ты не видишь, Уилл, что время слез кончилось? – гневно воскликнула она. – Пора начинать новую жизнь, строить новый дом…

– Строить дом? – Он наконец взглянул на нее, его карие глаза были полны боли. – Для кого? Для маленького Джонни? Он похоронен. Могила Ксандры возле Миссисипи. Там же и Виктория. Для кого же мне строить дом?

– Для нас! Для нашего ребенка!

В первый миг он изумился, но изумление быстро сменилось грустью.

– Только не это, – прошептал он.

Элайза, потрясенная его реакцией, обернулась и бросилась бежать прочь. Она все надеялась, что Уилл побежит за ней, остановит ее, скажет, что рад ребенку. Но все было тихо, лишь шумела высокая трава да щебетала на лугу сойка.

Элайзе было очень больно, но она не позволила себе расклеиться. Плач – знак слабости. А она сильная. Она родит ребенка и добьется, чтобы у ребенка был хороший дом. Если Уилл не хочет помогать – не надо.

Подойдя к лачуге, она увидела, что Шадрач сидит на крыльце и читает книгу, подаренную Нэйтаном. Это окончательно добило ее: в доме столько работы, а мальчишка смеет бездельничать!

– Это еще что такое? Я же велела тебе отнести книгу в дом! Кто тебе разрешил читать? – Она вырвала у него книгу, не обращая внимания на обиженное, удивленное выражение его лица. – Отправляйся чинить курятник. А потом надо будет прополоть огород. Хватит бить баклуши!

Оттолкнув Шадрача, она влетела в хижину и увидела, что Кэсси стоит над тазом с грязной посудой.

– Ты все еще возишься? До чего мне надоели лентяи и лежебоки! Неужели я все должна делать сама?

Она швырнула книгу на стул и, засучив рукава, встала к тазу.

– Ты так до ужина провозишься. Дай я сама.

Элайза выдернула из рук Кэсси глиняную миску, но та выскользнула у нее из пальцев и грохнулась на пол, разлетевшись на множество осколков.

– Моя миска! – ахнула Элайза, упав на колени.

– Я все соберу, миз Лайза, – запричитала Кэсси.

– Мне ничего от тебя не нужно! – закричала Элайза. – Мне вообще никто не нужен! Идите все отсюда! Оставьте меня одну!

Уилл был уже на подходе к хижине и слышал каждое слово. Никогда еще Элайза ни с кем не говорила в таком тоне, и каждое ее слово ударяло его словно ударом кнута. Он не хотел ее обидеть, а все-таки обидел. Она ждет ребенка, его ребенка. Но он похоронил уже столько своих детей…

Уилл медленно поднялся на крыльцо, остановился в дверях. Черная Кэсси ползала на четвереньках, собирая осколки. Уилл знаком велел ей удалиться. Кэсси опрометью кинулась за дверь, а Элайза, опустив голову, села на пол и затихла. Уилл смотрел на ее склоненную шею. Что он сделал с этой бедной женщиной?

Услышав его шаги, Элайза встрепенулась и снова стала собирать осколки.

– Уронила миску, – виновато сказала она. – Самую лучшую. Я сама ее вылепила. Ничего, Шадрач нароет еще глины, и я сделаю другую.

После короткого колебания Уилл сказал:

– Не стоит. На обратном пути с заседания я заеду в лавку, куплю посуду и все, что нам нужно.

Элайза кинула на него быстрый взгляд, но по поводу заседания ничего не сказала.

– Но ведь у нас нет денег.

– Ничего, откроют кредит. Составь список вещей, которые нам нужны.

– Хорошо.

Тут он заметил книгу в кожаном переплете.

– Что это?

– Подарок от Нэйтана.

– Очень мило с его стороны.

– Да, – коротко ответила она.

– Надо тебе было выходить за него замуж, Элайза. Ты избавилась бы от стольких бед и лишений.

– Разве я когда-нибудь жаловалась, Уилл Гордон?

– Нет, но…

– И не намерена жаловаться. Я не жалею о том, что было. И не жалею, что отказала Нэйтану. Ведь я не люблю его. – Она взволнованно комкала подол фартука. – Когда ты едешь на заседание?

– После обеда.

– Начну составлять список. Скажи Кэсси, чтобы закончила мыть посуду.

На заседании Совета в Такатоке собралось почти шесть тысяч человек. Это было первая официальная встреча западных чероки с вновь прибывшими. В первые несколько дней все просто знакомились, искали родственников и старых друзей. Для Уилла это стало мучительным испытанием – ведь он не хотел вспоминать о прошлом. Поэтому он обрадовался, когда Джон Браун, вождь западных чероки, объявил о начале заседания. Сначала вождь произнес приветственную речь:

– Добро пожаловать на нашу землю. Вы можете селиться где пожелаете. Единственное ограничение – не нарушайте прав тех людей, кто осел здесь раньше. Все вы – полноправные избиратели. Можете участвовать в выборах местных органов самоуправления, можете и сами быть туда избранными. Согласно нашему закону, в октябре следующего года истекает срок полномочий наших вождей, и тогда любой из вас может занять освободившиеся места. В июле следующего года будут выборы в обе палаты нашего парламента, а также выборы судей и шерифов. Вы опять-таки можете не только участвовать в выборах, но и быть избранными. На нашей земле уже давно существует свод законов и свое правительство, все это создано для того, чтобы мы жили в мире и процветании. Поэтому я надеюсь, что вы будете соблюдать наши законы и повиноваться нашему правительству – до тех пор, пока законодательство не будет изменено в конституционном порядке. Уверен, что вы проявите себя добрыми и законопослушными гражданами.

Однако Джон Росс в ответной речи заявил, что законодательство западных чероки недостаточно разработано, а потому необходимо поскорее принять новый свод законов и создать новую конституцию. Начались споры, дебаты и дискуссии. В это время приехали сторонники партии переселения – Шавано и Клинок Стюарты, оба Риджа, Элиас Будино и прочие. Их появление вызвало всеобщий ропот.

– Что здесь делают эти изменники? – громко крикнул Кипп. – Пусть Джон Росс скажет, чтобы они убирались.

– Джон Росс хочет, чтобы народ чероки жил в мире и согласии, – ответил ему Уилл. – Он был всегда сторонником терпимости.

Джон Росс и в самом деле ни разу не поступился своими принципами, хотя ему пришлось перенести немало горя.

– А как же наши законы? – вспылил Кипп и скрылся в толпе.

Глядя вслед сыну, Уилл думал, что злоба и ненависть превратились для мальчика в единственный смысл существования. Он всегда был вспыльчив и агрессивен, но в последнее время ненависть стала для него навязчивой идеей. К сожалению, многие из индейцев были одержимы той же жаждой мести, что и Кипп.

33

Плантация Гранд-Вью, индейская территория

21 июня 1839 г.

Тяжело переваливаясь, беременная Фиби подошла к креслу и с трудом опустилась в него. Теперь она сидела рядом со своей госпожой, наслаждаясь легким прохладным ветерком. Увидев, что служанка прижимает руку к своему разбухшему животу, Темпл встревоженно спросила:

– С тобой все в порядке?

Ее руки тем временем продолжали шелушить бобы. Она знала, что Фиби должна родить через два месяца, но роды ведь бывают и преждевременными.

– Все хорошо, – ответила Фиби, тоже принимаясь за работу. – Наверно, это мальчик – уж больно брыкается. Маленький Лиджа тоже был такой?

– Да, он был ужасно активный.

Темпл с улыбкой посмотрела на сына, сосредоточенно раскачивавшегося на деревянной лошадке, которую сделал для него Шавано Стюарт.

С крыльца, где они сидели, было хорошо видно, как идет строительство нового дома. Первый этаж был уже почти закончен. Дом строился на холме, прикрытый с севера небольшой рощицей. Это будет большой дом, еще больше, чем тот, который они оставили в Джорджии.

Через несколько дней после приезда Клинок уже начал рисовать план своего будущего жилища, а еще месяц спустя нанял в Арканзасе архитектора.

В первые месяцы Темпл все поражалась тому, как переменился ее муж. Раньше он совершенно не интересовался хозяйством, всецело полагаясь на отца, теперь же старался во все входить и все делать самостоятельно. Надо признать, что он многого достиг: построил поселок для негров, разбил яблоневые и персиковые сады, посадил хлопок и кукурузу. Раньше Клинок вел себя совершенно иначе. Должно быть, рождение сына заставило его по-новому взглянуть на роль главы семьи.

Темпл снова улыбнулась, глядя на малыша, понукавшего своего деревянного скакуна. У мальчика были такие же черные волосы, как у родителей, а от отца он унаследовал синие глаза и своенравный характер.

Сзади раздался шорох, Темпл обернулась, а Фиби испуганно вскрикнула, уронив миску с бобами.

– Кипп! – с облегчением воскликнула Темпл. – Мы и не слышали, как ты подъехал. Где твоя лошадь?

Почему-то коня поблизости видно не было.

– Оставил там, в деревьях. Ты одна? – Он подозрительно огляделся по сторонам.

Лиджа подбежал к матери и спрятался за ее юбку. Увидев, что ребенок испуган, Темпл раздраженно сказала:

– Нет, я не одна. Со мной Фиби и Лиджа.

– Я имел в виду не их.

– Мужчин нет, – резко ответила Темпл, понимая, что он имеет в виду Клинка и Шавано.

– Лиджа, помоги Фиби собрать бобы, – мягко сказала она сыну, а потом, обернувшись к брату, снова повысила голос: – Не смей впредь подкрадываться исподтишка и пугать ребенка!

– Я не хотел его пугать.

– Не хотел, а испугал. Что тебе нужно?

– Хотел с тобой повидаться. – Он переминался с ноги на ногу. – Ехал домой, дай-ка, думаю, загляну. Заседание сегодня закончилось. – Он недобро прищурился. – По-моему, твой муж задержался там не надолго.

– Да, он быстро вернулся.

Клинок провел в Такатоке всего один день. Судя по всему, встретили его там не слишком дружелюбно.

– Ничего, он успел-таки в очередной раз заварить кашу. Все видели, как твой муж и Риджи разговаривали с Брауном. Это они уговорили западных чероки покинуть заседание, даже не приняв участия в голосовании по новой конституции и новым законам.

– Мне об этом ничего не известно.

С холма доносился деловитый перестук молотков.

– Твой новый дом?

– Да.

– Хорошо живете – новый дом, сады, поля. А мы ютимся в лачуге, да такой, что в Гордон-Глене и негров селить постеснялись бы.

– Кто вам мешает построить что-нибудь получше?

– На какие деньги? – усмехнулся Кипп. – Нам-то ведь правительство никакой компенсации не заплатило. А когда заплатит, то уж, конечно, поменьше, чем твоему отцу и мужу, хотя наше поместье было куда как богаче.

– Откуда ты знаешь, сколько вам заплатят? – возмутилась Темпл. – Лучше уходи. Мне надоело слушать, как ты нападаешь на моего мужа.

– Я приехал не за этим. Хочу попросить, чтобы завтра ты навестила Элайзу. Что-то она заскучала. Ей одиноко. Да и отец будет рад тебя видеть.

Темпл была застигнута врасплох. Непохоже на Киппа проявлять такую заботу о родственниках.

– Так ты завтра приедешь? – требовательно спросил он.

– Не уверена. Клинок сказал, что, возможно, завтра вернется.

– А где он сейчас?

Темпл ответила не сразу, встревоженная такой настойчивостью.

– Поехал в Арканзас покупать негров.

– Значит, завтра вернется? А когда?

– После обеда, я думаю. А что?

Кипп пожал плечами.

– Значит, ты можешь навестить нас утром, пообедать, а потом вернуться сюда.

– Что ж, может быть.

– А старик утром торчит на лесопильне?

– Да. – Темпл подозрительно прищурилась. – Откуда такая осведомленность?

– Люди рассказывали. Говорят, что по нему можно часы проверять. Каждый день в половине двенадцатого отправляется домой обедать.

– Да, если на лесопильне все спокойно, он приезжает обедать, – кивнула Темпл. – Почему ты задаешь мне все эти вопросы?

– Хочу убедиться, что ты завтра приедешь.

– Почему именно завтра?

– А что такого? Ты у нас почти два месяца не была.

– Да, знаю.

У Темпл было множество хлопот – строительство нового дома, весенний сев, а тут еще некстати буря налетела.

– Послушай, Темпл, разве я тебя часто о чем-нибудь прошу? Но мне очень хочется, чтоб ты к нам завтра приехала. Это важно. Иначе я бы не настаивал. – Вид у Киппа был сосредоточенный, черные глаза зловеще поблескивали. – Приедешь ты или нет? Мне что, на колени встать?

– Ладно, приеду.

Темпл увидела, что он разнервничался не на шутку.

– Вот и хорошо, – улыбнулся Кипп.

Он побыл еще несколько минут и уехал. Темпл сидела на крыльце, смотрела ему вслед и думала, какой же он скрытный, опасный. Странно было употреблять такие эпитеты применительно к собственному брату, но именно такое впечатление производил на нее Кипп.

Он уже не мальчик, мужчина – широкие мускулистые плечи, гордая осанка, разве что ростом не вышел. Пожалуй, Киппа можно назвать красивым, хоть Темпл, будучи сестрой, вряд ли могла об этом судить.

Она давно привыкла к его вспыльчивости и злопамятности. Бедняжка Кипп очень переживал из-за смерти Ксандры и матери. Для него семья – самое главное в жизни. При всей своей ненависти к Клинку он простил сестре то, что она вернулась к этому «изменнику». Он не отвернулся от нее, не разорвал отношения. Стоит ли удивляться, что он так волнуется из-за Элайзы и отца. Видимо, этим и объясняется его настойчивость.

Достигнув зарослей, где был привязан конь, Кипп быстро вскочил в седло. Темпл заметила, что бока коня в мыле. Интересно, почему? К чему была такая спешка? И снова поведение брата показалось ей подозрительным.

Черная туча прикрыла лик луны, полуночные сумерки сгустились. Пламя факелов металось под ветром, словно танцуя в такт беззвучному барабанному бою. Багровые отсветы пламени освещали лица мужчин. Впрочем, большинство из них были в масках. По контрасту с огнем ночь казалась еще черней, и в ней терялись силуэты сотен конных и пеших.

Был здесь и Кипп – губы пересохли, кровь бешено пульсирует по жилам, нервы сжаты в комок. Юноша дышал быстро и часто. На шее его был черный платок, которым при необходимости можно было прикрыть нижнюю часть лица. На верхней губе – капельки пота, но Кипп их не вытирал, не хотел привлекать к себе лишнего внимания. Он весь дрожал от возбуждения и нетерпения. Это было дурманящее, острое чувство, в котором смешивались страх и возбуждение. Должно быть, то же самое ощущали древние воины, готовясь к набегу на врага.

В центр круга вышел мужчина, поднял лист бумаги и ровным, лишенным выражения голосом, прочитал:

– «Много лет существует закон, неписаный, но известный всякому: каждый гражданин народа чероки, уступающий часть нашей земли чужому без особого разрешения старейшин, подлежит смерти».

Речь шла о кровном законе.

Прочитав текст закона до конца, оратор назвал имена обвиняемых: майор Ридж, в свое время сам следовавший кровному закону и приведший в исполнение приговор над отступником вождем Двойная Голова; его сын Джон Ридж, автор текста кровного закона; двоюродные братья Джона – Элиас Будино и Стэнд Уэти; Джон Белл; Джордж Адэр; Джеймс Старр; Шавано Стюарт; Клинок Стюарт… – далее следовал перечень всех, кто подписал договор о переселении.

Здесь же, в полночь, состоялся заочный суд. Судьи выслушали обвинение в адрес каждого из выше названных людей. Приговор был один и тот же: виновен. Наказание – смерть.

Далее состоялась жеребьевка. Присутствующих пересчитали, бросили в корзину соответствующее число бумажек. Двенадцать из них были помечены крестиком. Таким образом, те двенадцать человек, кто вытянет жребий, должны привести приговоры в исполнение.

Каждый подходил и тянул жребий по очереди. Не участвовал лишь сын верховного вождя Аллен Росс. Он должен был находиться дома и следить за тем, чтобы его отец не узнал о готовящемся ударе.

Кипп шагнул вперед, облизнул пересохшие губы, вынул бумажку и увидел крестик. Кровь билась у него в виски оглушительными толчками. Но в следующую секунду на юношу снизошло странное спокойствие. Он вспомнил кровь, пропитавшую юбку Ксандры, вспомнил, какой горячей и липкой была эта жидкость. А Виктория! Она кашляла кровью. И еще маленький брат. Теперь у него будет возможность отомстить за них за всех, и Кипп был этому рад. От души рад.

На следующее утро после завтрака негритянка-повариха опрокинула чайник и обварила кипятком поваренка. Темпл и Лиджа уже сидели в карете, готовые отправиться в путь, когда раздался душераздирающий вопль. Темпл бросилась на кухню и увидела, что двенадцатилетний негритенок вопит от боли: обе ноги обварены, на коже уже выступили волдыри.

Целый час все бегали сломя голову, таскали взад-вперед свежие бинты, мази, лекарства. Темпл смазала обваренные ноги поваренка бальзамом, потом велела принести носилки, на которых хнычущего мальчишку унесли в негритянский поселок. Чтобы ослабить боль, пострадавшему дали хорошую дозу лауданума.

А когда Темпл покончила с этим делом, то выяснилось, что Лиджа времени не терял: сидел в луже вместе с двумя полуголыми негритятами и самозабвенно плескался. Лицо, одежда, волосы – все было покрыто грязью. Пришлось купать малыша, мыть ему голову, переодевать. Потом в дверях появилась Фиби и сказала:

– Мисс Темпл, Дульсинея говорит, что в суматохе забыла поставить жаркое, и спрашивает, что же теперь приготовить на обед мастеру Стюарту?

– Она что, забыла? – Темпл быстро расчесывала сыну мокрые волосы, а тот недовольно морщился. – Хотя чему тут удивляться? Сегодня утром все не слава Богу. Сколько времени?

– Несколько минут назад часы пробили половину одиннадцатого.

– Как, уже? – Темпл вскочила на ноги. – Причеши мальчика, а я пойду на кухню, займусь обедом.

– Но ведь вы собирались…

– Уже поздно. Какой смысл? Не успею приехать – придется уезжать обратно. Съезжу к отцу и Элайзе завтра. Кипп поймет и не обидится.

Прошло больше часа, прежде чем кризис на кухне был преодолен: вместо жаркого в печь сунули окорок.

Темпл велела накрывать на стол и отправилась посмотреть, чем занимается Лиджа. Мальчик был занят – кормил травой свою деревянную лошадку.

– Мама, смотри, как ей нравится. Сейчас еще нарву. – Он побежал на лужайку, остановился и замахал руками. – Мама, смотри! Вон едет дедушка Стюарт. Бежим ему навстречу! Я хочу покататься на коляске.

Темпл улыбнулась, видя, как оживленно блестят синие глазенки малыша.

– Хорошо, но пойдем вместе. Не хватало еще, чтобы ты под лошадь попал.

– Мама, скорей! – Он вернулся за ней и крепко взял за руку.

Быстрым шагом они двинулись навстречу Шавано Стюарту. Вдали на дороге показалась двуколка, и Темпл помахала свекру рукой.

В следующую секунду из чащи на дорогу выскочили люди в масках – человек десять, а то и больше. Трое схватили лошадь под уздцы.

– Нет! – пронзительно крикнула Темпл, подхватывая ребенка на руки.

Шавано размахивал тростью с серебряной рукояткой, отбиваясь от нападающих.

– Фиби! – истошно закричала Темпл и спустила мальчика на землю. – Беги к Фиби, не отходи от нее. Быстрей!

Потом она бросилась к Шавано, громко крича:

– Остановитесь! Что вы делаете?

Люди в масках не обращали на нее внимания. Они выволокли Шавано из коляски. Тот дрался как лев. Должно быть, в молодости он был первоклассным воином. Но тут в спину ему вонзился клинок.

– Нет! – ахнула Темпл.

Кто-то преградил ей путь. Увидев черные глаза над платком, закрывавшим лицо, Темпл замерла. Она узнала эти глаза.

– Кипп, только не это, – простонала Темпл.

Его глаза горели жаждой мести. Он отвернулся и тоже набросился на старика.

Только теперь Темпл поняла, что происходит: Шавано Стюарт платит своей кровью за преступление, совершенное против народа чероки. И цена – смерть. Застыв от ужаса, Темпл смотрела, как ножи впиваются в неподвижное тело. Не выдержав этого зрелища, она закрыла глаза в ужасе.

– Дедушка Стюарт! Дедушка Стюарт! – раздался испуганный голос Лиджи.

Малыш бежал к матери, беременная Фиби не могла за ним угнаться. Темпл подхватила сына на руки и закрыла ему глаза, чтобы он не видел, как убивают его деда. Жаль только, нельзя было закрыть малышу уши – чтобы не слышал стонов и звука ударов.

По лицу Темпл текли слезы, она прижимала к себе отчаянно дергающегося сына. Вот он, день, которого она давно ждала и страшилась. Может быть, Клинок уже убит? Или его сейчас убивают? Молодая женщина осела на землю, не выпуская сына из рук.

Слыша стоны, она мысленно повторяла: «Клинок, Клинок». Надежды нет. Она давно знала, что Клинок, поставив подпись под договором, обрек себя на гибель. Он принес свою жизнь в жертву.

Наконец наступила тишина. Темпл подняла голову и увидела, что палачи – их было двенадцать – один за другим нагибаются над мертвым телом и, согласно ритуалу, по очереди попирают его ногами. Потом раздался стук копыт, и все стихло.

Сбежались слуги. Темпл взглянула на Фиби и приказала:

– Уведи ребенка.

Перепуганного, плачущего малыша увели прочь, чтобы он не видел труп деда.

– Он не должен этого видеть, не должен, – шептала Темпл.

Она хотела подойти к убитому, но ноги не слушались. С трудом приблизилась, опустилась на колени и увидела многочисленные раны, из которых хлестала кровь. Невидящие глаза смотрели прямо на солнце. Темпл медленно закрыла мертвые глаза пальцами.

Шавано убит.

– Шавано, – тихо произнесла она, приподнимая тяжелую голову. – Ты не думай, Лиджа ничего не видел. – Она погладила свекра по седым волосам. – Твой внук ничего не видел…

Кто-то увел лошадь, укатили коляску. Вокруг собралась целая толпа, но Темпл ничего не видела и не слышала, а только всхлипывала от горя и потрясения.

Какое-то время спустя снова раздался стук копыт. Рядом появились нервно переступающие ноги лошади, но Темпл не подняла глаз. Если это помощь – то слишком поздно.

– Отец, – сдавленно произнес чей-то голос.

Клинок? Темпл вскинулась, не веря своему счастью. Она-то уже не чаяла увидеть мужа живым. Но он здесь, и Темпл все никак не могла на него наглядеться.

– Ты жив, жив, – хрипло прошептала она. – А я боялась, что тебя тоже убили.

Его лицо было искажено яростью.

– Кто? Кто это сделал?

– Они поджидали его здесь, в чаще… Он ехал обедать.

Каждое слово давалось ей с трудом. Как рассказать Клинку о случившемся? К чему ему все эти мучительные подробности?

– Он убит. Какая разница, как это случилось? Ведь теперь ничего не исправить.

– Будь они прокляты! – Клинок взмахнул кулаком. – Прокляты!

Она понимала его гнев, его страдание. Но и он должен был ее понять – ведь трагедия произошла прямо у нее на глазах. Вот если бы она утром уехала… Тут Темпл вспомнила о вчерашнем разговоре с Киппом.

– Кипп… Я догадывалась…

– Как, ты знала?! – Клинок схватил ее за руку стальной хваткой. – Ты знала об этом и спокойно дала им убить его?

– Нет, я не знала…

Она увидела, что его руки обагрены кровью – кровью убитого.

Но ведь она и в самом деле не знала. Поведение Киппа показалось ей подозрительным, но разве могла она предполагать?

А если бы и знала, что бы она могла сделать? Ведь Шавано нарушил закон, его все равно убили бы. Промолчала бы она или нет? Темпл и сама не могла ответить себе.

Клинок вставил ногу в стремя.

– Ты куда? – недоуменно спросила она.

Холодно взглянув на нее, он ответил:

– Убийцам будет не так-то просто разыскать меня. Пусть как следует попотеют.

«Неужели он думает, что я его предам?» – подумала Темпл. Кажется, так оно и было. Во всяком случае, взгляд его был полон враждебности. Клинок вскочил в седло и поскакал по направлению к лесу.

34

– Хоть бы она плакать перестала, – пробормотал Уилл, когда зареванная Фиби вышла из комнаты. Она рыдала не переставая второй день подряд.

– Волнуется из-за своего Дье, – тихо сказала Элайза, чтобы Темпл не услышала. – Ведь он уехал вместе с Клинком.

– Знаю, – вздохнул Уилл.

Вполне естественно, что женщина, да еще беременная, не находит себе места из-за тревоги по своему мужчине, но рыдания Фиби заставляли всех снова и снова вспоминать вчерашнее убийство.

Одним убийством не обошлось. В тот же день на рассвете люди в масках ворвались в дом Джона Риджа, вытащили его из постели и зарезали на глазах у семьи.

Элиаса Будино заманили хитростью: он строил новый дом, когда его попросили навестить некоего больного. По дороге бывшему редактору проломили череп томагавком, а для верности еще и вонзили нож в спину.

Тело майора Риджа было найдено на дороге, уже по ту сторону границы с Арканзасом, с пятью пулями в груди.

Однако многим сторонникам переселения – Клинку, Стэнду Уэти и другим – удалось скрыться. Они ушли в горы, поклявшись, что отомстят за своих товарищей и первым, кто падет от их руки, будет верховный вождь Джон Росс, хотя Росс и сам был потрясен случившимся – он ничего не знал о готовящихся убийствах.

Весть о казнях моментально разнеслась по всей округе. Индейцы были взбудоражены, и Уилл знал, что кровопролитие еще только начинается. Знала это и его дочь.

Она стояла у окна гостиной, глядя туда, где свежий холмик земли вырос над могилой Шавано Стюарта. Лицо Темпл было мертвенно-бледным, словно застывшим. Казалось, она с минуты на минуту ждет какого-то трагического известия. Уилл понимал, в каком она сейчас состоянии, и это его пугало. Сильная, вспыльчивая, страстная, Темпл разом как-то съежилась и высохла. Ее огромные черные глаза были сухими – она не пролила ни единой слезинки.

Элайза прошептала мужу на ухо:

– Предложи ей погостить у нас. Не стоит ей сидеть здесь в одиночестве.

Уилл кивнул и подошел к дочери. Та даже не обернулась.

– Послушай, мы с Элайзой хотим, чтобы вы с малышом пожили у нас.

– Нет. – Она ответила бесстрастно, просто отказала и все.

– Мне кажется, что так будет лучше…

– Нет, – уже громче повторила Темпл. – Я никуда отсюда не уеду. Это дом моего сына. Это мой дом. Мы строим новое здание, нужно готовиться к сбору урожая, следить за работой лесопильни. Что бы ни случилось, мы отсюда не уедем.

Уилл подумал, что ее спокойствие обманчиво, но решимость Темпл не вызывала сомнений, и он испытал чувство гордости за эту сильную, храбрую женщину. Ведь она – его дочь! Да, он многое потерял, но многое у него еще и осталось.

– Если ты так решила, я хотел бы тебе чем-нибудь помочь. Например, мне не нравится, что в доме нет мужчины. Я мог бы прислать Киппа…

– Нет!

Яростный огонь, вспыхнувший в ее глазах, застал отца врасплох.

Хотя чему тут удивляться? Ведь Кипп люто ненавидел всех, кто подписал договор о переселении. Когда юноша сообщил отцу о смерти обоих Риджов, Будино и Шавано, его глаза сияли радостью. Да, пожалуй, не стоило предлагать дочери в помощники Киппа. Уилл решил больше не заговаривать на эту тему.

Когда они вечером ехали домой, заходящее солнце красило горы в багрово-красные оттенки. Да, подумал Уилл, красный цвет, цвет крови, окрасил не только эту землю, но и сердца людей. Время от времени он поглядывал на Киппа, который выехал верхом встречать отца и мачеху. В руках Кипп держал ружье, примостив длинный ствол на локоть левой руки.

Почему юность так опрометчива, почему совсем не думает о последствиях своих поступков? Сейчас на земле индейцев воцарились страх и ненависть. Но Уилл понимал, что винить во всем только молодых было бы неправильно. Судя по всему, в этом безумии участвовали и мужчины постарше, которым пора бы уже набраться ума.

Причастен ли Кипп к убийствам? Что означают его постоянные отсутствия? Может быть, он лишь соучастник? Или его руки обагрены кровью? Эти вопросы мучили Уилла, но он не хотел ни о чем расспрашивать его. Что бы Кипп ни совершил, сын есть сын.

Уилл с самого начала с резким осуждением отнесся к тем, кто подписал договор о переселении. Он считал, что никакие мотивы, даже самые благородные, не могли их оправдать. Они нарушили закон. Но в то же время Гордон, как и Джон Росс, понимал, что нельзя в столь критический момент делить народ на две части. Нужно держаться вместе. После переезда на запад единство стало еще более насущной необходимостью. Заседание Совета продемонстрировало, что сторонники переселения и западные чероки – союзники. Теперь, когда пролилась кровь, запахло гражданской войной. И семья Уилла – его сын и дочь – оказались в самом эпицентре этого конфликта.

Домой доехали в молчании. Уилл вылез из коляски и помог Элайзе спуститься, но Кипп остался в седле.

Когда Гордон обхватил жену, чтобы помочь ей спуститься на землю, он почувствовал, как увеличилась в объеме ее талия. Интересно, какими будут глаза у ребенка? Хорошо бы такими же золотисто-карими, как у матери. Уилл внезапно понял, что впервые думает о будущем ребенке как о живом существе.

– Я приготовлю ужин, а ты распряги коляску, – сказала Элайза.

Уилл смотрел ей вслед, хотел поделиться с ней своим открытием. Они давно уже не разговаривали друг с другом по душам. Но сначала нужно было разобраться с Киппом.

– Помоги мне управиться с лошадьми, – сказал Уилл.

– Пусть тебе Шадрач поможет. – Конь Киппа нетерпеливо переступал ногами. – А я уезжаю. Вернусь через несколько дней.

– Куда ты едешь?

Кипп отвел глаза.

– В Парк-Хилл, к Джону Россу. Говорят, Уэти собрал целую банду. Хочет отомстить Россу за смерть брата.

– И ты поедешь охранять вождя?

– Да. Там уже человек двадцать наших, но мы не знаем, сколько воинов собрал Уэти, а генерал Арбакл из форта Гибсон отказывается прислать солдат для охраны. Он хочет, чтобы Росс сам приехал в форт, но делать этого нельзя, потому что там его сразу арестуют.

– Ведь Росс непричастен к этим убийствам? – осторожно спросил Уилл, боясь узнать лишнее.

– Нет.

Этого ответа было достаточно, чтобы Уилл понял: Кипп все знает.

– Так я и думал, – лаконично заметил Уилл и взялся за поводья.

Кипп ускакал прочь, в багровые сумерки, а Уилл стал распрягать лошадей.

Черная Кэсси кончила резать яйца и дикий лук. Элайза скептически осмотрела стол и решила, что теперь ужин готов. В кастрюле дымилась кукурузная каша, стояли соленья и мед. Сияла новая, только что купленная посуда.

Довольная, Элайза громко позвала мужа. Когда он не отозвался, она выглянула наружу и увидела, что он сидит на ступеньке и смотрит в небо, где слабо мерцала первая звезда.

Элайза почувствовала, что сейчас расплачется. Когда Уилл вернулся с заседания Совета, ей показалось, что он наконец выбрался из плена отрешенности и меланхолии. У нее даже возникла надежда, что он вновь готов ее любить. И вот теперь Уилл снова сидит и смотрит в пространство, ничего не видя перед собой. Убийство Шавано снова ввергло Гордона в бездну отчаяния.

– Уилл. – Ее голос дрогнул. – Ужин готов…

Он встал, и Элайза с грустью отвернулась, чтобы не видеть его лица.

– И это все?

Удивленная этим странным вопросом, она нахмурилась.

– И ты не собираешься прочитать мне нотацию за леность? – продолжил он.

Было темно, и ей показалось, что он улыбается. Не может быть! Она сделала шаг вперед. Действительно, улыбается!

– Уилл!

Она дотронулась рукой до его лица, все боясь ошибиться.

Но Уилл нежно взял ее за руку и притянул к себе.

– Я и забыл, какая ты красивая.

Он поцеловал ее в губы сладостно и страстно. Уже несколько месяцев не целовал он ее так, и Элайза растаяла, смущенная и счастливая.

– Ничего не понимаю, – прошептала она.

– Я тоже… – Он обхватил ее лицо руками, погладил по волосам. – Понимаешь, во время долгого, мучительного пути я утратил веру в будущее. А тут вдруг поверил в него вновь. Сам не знаю, отчего это произошло. Может быть, из-за ребенка, которого ты вынашиваешь. А может быть, из-за Темпл, которая во что бы то ни стало хочет построить для своего сына новый дом. Или, возможно, меня разбудила слепая ненависть, которой охвачен мой сын. А вернее всего все дело в тебе – в твоей любви. В общем, я не знаю, что и сказать. Но внезапно слово «завтра» вновь обрело для меня смысл.

– И для меня тоже.

Элайза улыбнулась сквозь слезы, чувствуя, как ее сердце разрывается от любви.

Он обнял ее за плечи, и они вместе оглядели землю, где отныне им предстояло жить.

– В этом году сеять уже поздно. Но ничего, у нас хорошие травы. Можно продать фургон и купить скотину, корма хватит. Я умею строить. Ты не смотри на эту убогую лачугу, я способен на большее. Я ведь сам построил половину здания в Гордон-Глене. А здесь нам нужны и дома, и амбары, и мельницы, и школы. Если Темпл одолжит мне парочку своих строителей, я без труда смогу получить сколько угодно контрактов. Сначала будет нелегко, но потом все наладится.

– Да, все будет хорошо, – кивнула Элайза, веря ему всем сердцем.

– Видишь вон тот холм? – Уилл показал на темный силуэт, поднимавшийся к западу от хижины. – Когда правительство выплатит нам компенсацию за Гордон-Глен, мы построим там новый дом.

– Да, построим, – улыбнулась она.

– Миз Лайза, ужин остывает! – крикнула Кэсси.

Элайза засмеялась, и Уилл тоже расхохотался. Кэсси недоуменно посмотрела на них и покачала головой.

35

Первые дни после смерти Шавано были самыми страшными. Темпл все вспоминала эту ужасную сцену. Она не могла без содрогания смотреть на кухонные ножи. Хуже всего было то, что от Клинка не поступало никаких известий. Ходили слухи, что он присоединился к Уэти, но наверняка этого никто не знал. Единственным утешением было то, что в случае смерти Клинка весть об этом разнеслась бы со скоростью ветра. Вот почему всякий раз, когда вдали показывался какой-нибудь всадник, Темпл замирала от страха.

Маленький Лиджа постоянно сыпал ей соль на раны. Он спрашивал, где папа, куда подевался дедушка Стюарт. Малыш еще не понимал, что такое смерть.

Все были взбудоражены, ходили слухи один ужаснее другого. Рассказывали, что Уэти и его люди рыщут по всей округе, горя жаждой мщения. С другой стороны, сторонники кровного закона, объединившись в отряды, продолжали поиск «изменников». Хаос еще более усилился, когда из форта Гибсон прибыли драгуны для проведения следствия и задержания убийц.

Вождь Росс заявил протест, утверждая, что это внутренняя индейская проблема, в которой чероки разберутся сами. И тем не менее Темпл со дня на день ждала, что Киппа арестуют.

Первого июля состоялось заседание Национального Совета. Цель была одна – примирить враждующие группировки. Но первый шаг был неудачен: Совет объявил амнистию всем, кто участвовал в убийствах. Таким образом, Кипп и его сообщники, убившие Шавано Стюарта, были помилованы. Но Совет на этом не остановился, заклеймив убитых как предателей и объявив всех, кто подписал договор, вне закона.

Отныне Темпл была замужем за человеком, объявленным вне закона. Правда, Совет выразил готовность простить любого из «изменников», кто публично признает свою неправоту, но Клинок, разумеется, ни за что не воспользовался бы этой милостью. Он наверняка по-прежнему считал, что действовал правильно, а все беды народа чероки вызваны слепотой Джона Росса.

Ситуация казалась безнадежной. Чтобы не предаваться горестным мыслям, Темпл с утра до вечера занималась работой. Дел у нее хватало: помимо обязанностей хозяйки, она еще должна была следить за строительством нового дома, за работой лесопильни, за сбором урожая. Раньше этим занимались Шавано и Клинок, теперь весь груз их обязанностей свалился на плечи Темпл.

В один из дней в середине августа к дому подъехал фургон, в котором сидело белое семейство. Сзади шли скованные цепью шесть негров – четверо мужчин и две женщины. Темпл внимательно оглядела рабов. Все были молоды и вроде бы здоровы. На поле не хватало рабочих рук, и Темпл подумала, не согласится ли хозяин уступить ей негров по сходной цене.

– Вы, наверно, миссис Стюарт, – сказал глава семейства.

– Да.

Тогда он сунул руку в карман и протянул письмо.

– Меня зовут Харв Джейкобс. Это моя жена Моди и трое наших детей.

Темпл сразу узнала почерк Клинка и быстро пробежала глазами письмо, руки у нее дрожали. Но в письме лишь говорилось, что Харв Джейкобс нанят на должность управляющего. И ни слова о самом Клинке.

– Мой муж… здоров? Вы знаете, где он?

– Нет, мэм. Он нанял меня в Арканзасе, велел переехать сюда с семьей, дал мне этих негров и купчую на них. Вот и все.

– Понятно, – разочарованно вздохнула Темпл.

Она так надеялась, что Клинок пришлет хоть какую-то весточку. Пусть не ради нее, хотя бы ради сына.

Уже почти два месяца от него не было никаких известий. В их отношениях снова возник разрыв. Конечно, хорошо, что Клинок прислал управляющего, теперь с работой будет легче, но на душе от этого спокойнее не стало. Она сложила письмо и спрятала в карман платья.

Неделю спустя, в жаркий августовский день, у Фиби начались роды. Темпл сидела рядом с роженицей, держа ее за руку и утирая пот, ручьем лившийся с ее коричневого лица. Прошло уже восемь часов, а Фиби все никак не могла разродиться. В углу сидела черная повивальная бабка, мурлыкая что-то под нос и орудуя вязальными спицами. Казалось, происходящее не имеет к ней ни малейшего отношения. Темпл ужасно злилась на бездельницу, но от усталости и жары не было сил даже накричать на нее как следует. Единственное, что Темпл могла сделать, – смачивала тряпку и протирала Фиби лицо.

Во время схваток Фиби громко стонала и крепко стискивала руку хозяйки. Иногда Темпл казалось, что сейчас у нее хрустнут кости. Чтобы хоть как-то успокоить бедняжку, она шептала ей какие-то ласковые, бессмысленные слова. Потом схватка кончалась, и Фиби, хватая воздух ртом, откидывалась на подушку.

– Дье, где мой Дье, – все повторяла она. – Почему его нет?

– Мужчине при родах присутствовать не положено, сама знаешь.

Темпл нахмурилась, снова вспомнив о Клинке.

– Я хочу, чтобы Дье был рядом, – всхлипнула Фиби. – Где он?

– Ты ведь знаешь, что он не может сюда приехать.

– Но почему? Ведь раньше он приезжал, хотя вы с мастером Клинком тоже были в ссоре.

– Тогда все было по-другому. Теперь приезжать нельзя. За ним могут проследить. Он не сделает этого. Он умный.

– Но у нас рождается ребенок!

– Не у вас, а у тебя, – разозлилась Темпл. – И, по-моему, ты не особенно торопишься.

Примерно через час повивальная бабка отложила в сторону вязанье, склонилась над стонущей Фиби и улыбнулась:

– Ну вот, мисси, теперь уже скоро.

А еще через двадцать минут Темпл держала в руках крошечного мокрого негритенка.

– Фиби, это мальчик. – Темпл улыбнулась, сразу же забыв об усталости. – Да какой крепкий, здоровенький.

Фиби устало улыбнулась и закрыла глаза:

– Дье будет им гордиться.

Темпл выкупала младенца, завернула его в мягкие пеленки и дала матери покормить. Забавно было смотреть, как жадно новорожденный сосет грудь.

– Он такой большой. Назовем его Айком в честь твоего отца. По-моему, малыш на него похож.

Темпл воспользовалась давним правом хозяйки самой давать имя своим рабам.

– Мне нравится это имя, миз Темпл. – Фиби любовно смотрела на своего сына, поглаживая его по мокрой головенке. – Очень хорошее имя.

Жара не спадала даже ночью, и Темпл уже четвертые сутки подряд почти не спала. В конце концов она велела вынести свою кровать на крыльцо, но и там было не легче. В воздухе – ни малейшего ветерка. Темпл лежала, обливаясь потом, и лениво отмахивалась от назойливого комара. Она ужасно устала, но сон никак не шел. В небе то и дело вспыхивали зарницы, маня ложной надеждой на дождь. Темпл вздохнула, закрыла глаза и завистливо прислушалась к ровному сонному дыханию сына.

Внезапно раздался шорох шагов, и Темпл сразу же приподнялась на локте.

– Кто там?

– Это я, Дульси, – раздался шепот поварихи. – Меня прислала Фиби. Говорит, чтоб вы скорей шли.

– Что-нибудь с ребенком? – Темпл быстро накинула халат. – Маленький Айк заболел?

– Не знаю. Говорит только, чтоб вы скорей шли.

– Побудь здесь с Лиджей. Я сейчас вернусь.

– Хорошо, мэм.

Темпл зашла в дом, взяла корзинку с лекарствами и быстрым шагом отправилась к негритянскому поселку, временами переходя на бег. Дверь домика Фиби, несмотря на жару, была плотно заперта.

Темпл открыла ее и заглянула внутрь.

– Ну что там такое? Айк заболел?

Увидев мужчину, который стоял рядом с Фиби и держал на руках младенца, она вся похолодела.

– Клинок, да? – сразу севшим голосом прошептала она. – Он убит?

– Нет, миз Темпл, – улыбнулся Дье. – Он жив, можете не сомневаться.

От облегчения ее начала бить дрожь. Вспомнив о двери, она поспешно захлопнула ее и сказала:

– Зря ты приехал, Дье. За плантацией могут следить.

– Там никого нет, миз Темпл. Мы как следует все проверили.

– Мы? – Она резко обернулась. – И Клинок здесь?

– Он в укрытии. Сказал, чтобы вы его не искали.

– Но почему? – Темпл запнулась. – Ладно, не важно.

Он не пришел, потому что не хочет ее видеть. Он уверен, что она знала о готовящемся убийстве Шавано и не предупредила старика.

– Хозяин хочет знать, хорош ли управляющий.

– Вроде бы неплох. – Сейчас ей не хотелось говорить о плантации, урожае и хозяйстве. – Хорошо разбирается в сельском хозяйстве, строг, но в меру. Что касается дома, то в сентябре, думаю, закончим.

– Еще хозяин спрашивает, не нужно ли чего-нибудь вам и Лидже.

Нужно! Он мне нужен! Вот что хотела бы она сказать, но не могла.

– Нет, у нас все хорошо. Скажи ему… – Она замолчала, боясь, что расплачется. – Скажи, что сын по нему скучает. И я… я тоже. Береги его, Дье. Ради меня.

– Хорошо.

Слезы все-таки выступили у нее на глазах. Темпл обернулась и быстро вышла из хижины. Она постаралась идти ровной, спокойной походкой. Вдруг за ней следят чужие глаза?

А может быть, Клинок сейчас смотрит на нее? Вполне вероятно. Где бы он ни спрятался, он наверняка выбрал такое место, чтобы оттуда была хорошо видна хижина Дье. Например, он может находиться вон там, на лесистом склоне. Темпл оглянулась, посмотрела на пригорок, но деревья и кусты сливались в сплошную черную массу.

Клинок вздрогнул – ему показалось, что она смотрит прямо на него. Он осторожно положил руку на морду коня, чтобы тот ненароком не заржал. Но, разумеется, с такого расстояния, да еще ночью увидеть его Темпл не могла. И все же откуда она узнала, где он? Наверно, Дье проболтался. Надо будет спустить с него за это шкуру.

Внезапно гнев его прошел. Он смотрел на тоненькую женскую фигурку, залитую лунным светом. Белая ночная рубашка, черные волосы, тонкий стан. В позе Темпл было что-то бесконечно печальное, беззащитное. Клинок едва сдержался, чтобы не выйти из укрытия.

Делать этого ни в коем случае нельзя. Повсюду подстерегает опасность. И к тому же – эта мысль особенно мучила его – неизвестно, можно ли ей доверять. Вряд ли она выдаст его своему братцу, но можно ли надеяться на ее помощь? Ведь он объявлен вне закона, любой может убить его безнаказанно. Захочет ли Темпл защитить его? Ведь она считает, что он виновен и кара заслужена.

Как она могла допустить, чтобы отец угодил в засаду? Ведь она сама сказала, что догадывалась о ловушке. А потом заявила, будто ничего не знала. Где же правда? Одним из убийц был Кипп, это Клинок выяснил достоверно. Но как быть с Темпл? Знала она или не знала? Он все вспоминал окровавленное тело отца, ее странное поведение, и сомнения вновь терзали его сердце.

– Почему, Темпл, почему? – прошептал он вслух.

36

Форт Гибсон,

индейская территория

20 января 1840 г.

Джед Пармели подошел к фургону и ободряюще улыбнулся жене. Сесилия чуть раздвинула губы в ответной улыбке, но от этого ее осунувшееся личико лишь приобрело еще более испуганный вид. Светлые волосы были прикрыты вельветовым чепцом, из-под которого выбивались вьющиеся пряди, шея укутана меховым воротником.

– Командир моего драгунского эскадрона капитан Коллинз и его супруга пригласили нас выпить чаю. Тем временем приготовят нашу квартиру, и потом капитан проводит нас туда.

– Как же так? – переполошилась Сесилия. – У меня платье измято, я вся в пыли. Нельзя ли нам сначала зайти на квартиру, чтобы я могла освежиться и переодеться?

– Понимаешь, сначала квартиру должен освободить младший лейтенант, который там сейчас живет.

– Мы что же, выставляем этого человека на улицу?

– Ну почему же на улицу. Он, в свою очередь, тоже перейдет в чью-то квартиру. В армии так принято. Это называется «уважение к старшему по званию», – терпеливо, как всегда, объяснил Джед. Несмотря на девять месяцев жизни в армейской среде, его жена так и не освоила всех тонкостей воинского этикета. – Надеюсь, нас из этой квартиры никто не выставит.

Сесилия с тоской смотрела на бревенчатые стены форта, на остроконечные башни.

– Я думала, что это будет выглядеть как-то иначе, – сказала она, стараясь, не выдать обуревавших ее отчаяния и отвращения.

В углу томились трое проштрафившихся солдат в колодках. Сесилия поморщилась, увидев их прикованных железом к массивным деревянным колодам с проделанными в них отверстиями для головы и рук.

– Это граница, Сесилия. Я предупреждал тебя, что жизнь здесь грубая.

Впрочем, Джед понимал, что никакие предупреждения не могли подготовить его жену к суровой прозе Дикого Запада. Загрохотал барабан, дежурный капрал привел еще одного наказанного. У него на спине висела доска, где было написано «Я продавал виски».

В армии форт Гибсон называли просто «Могила». Но зато здесь, на границе, легче было сделать карьеру, чем на востоке. Большинство товарищей Джеда по военной академии все еще ходили младшими лейтенантами, а он уже получил следующее звание, и в его планы не входило еще десять лет ждать капитанских эполет. В армии лейтенант мог получить повышение лишь в том случае, если капитана, прежде занимавшего вакансию, произвели в майоры. Правда, можно было получить повышение и вне очереди, если отличишься в бою. Джед твердо собирался сделать карьеру, поэтому и попросился на Дикий Запад.

Имелась и еще одна причина. Целых восемь месяцев он прослужил в скучнейшей должности квартирмейстера, занимаясь перекладыванием бумажек. После войны с семинолами и экспедиции на территорию чероки Джед привык к действию. Самое мучительное для него было – просиживать штаны в штабе, писать бесконечные отчеты про изношенные подковы и ржавые гвозди. Ради Сесилии он честно терпел восемь месяцев, а потом его терпение кончилось, и Джед написал рапорт с просьбой о переводе на границу.

Был и другой вариант: уволиться из армии и устроиться на работу в каком-нибудь гражданском ведомстве. В стране был бум железнодорожного строительства, и выпускники Вест-Пойнта всюду были нарасхват. Джед мог получить прекрасную должность, потребовать любое жалованье. Сесилия хотела именно этого. Да и какой жене понравится жить на двадцать пять долларов в месяц, которые полагались армейскому лейтенанту. К тому же высокооплачиваемая работа в фирме означала престиж и соответствующее социальное положение. Но Джед мечтал о карьере офицера, и Сесилия примирилась с этим. Но одно дело смириться, и совсем другое – увидеть, в какой глуши родится их первенец. А ведь до родов оставалось всего два с половиной месяца.

– Ты себя хорошо чувствуешь? – виновато спросил Джед. – Тут есть врач. Если хочешь…

– Со мной все в порядке.

Она упрямо вскинула подбородок, но глаза по-прежнему смотрели по сторонам с испугом.

Джед вздохнул:

– Лучше бы ты осталась в Бостоне до рождения ребенка. Мы же сначала так и собирались сделать.

– Я твоя жена, и мое место здесь, – заявила она твердо.

Джед и ее родители решительно возражали против того, чтобы она, беременная, отправлялась в столь долгое и утомительное путешествие, но новоиспеченная миссис Пармели сумела настоять на своем. Решение возникло у нее в тот миг, когда выяснилось, что Джед отправится служить не куда-нибудь, а на индейскую территорию.

Еще бы! Ведь в тех местах жила та женщина. Сесилия кипела от ярости, вспоминая прошлое лето, когда Джед свалился с приступом малярии. Всю ночь она сидела с ним рядом, обтирая мокрым платком его воспаленный лоб. Малярию Джед подцепил три года назад, когда воевал в болотах Флориды. Сесилия чуть не умерла от ужаса и ревности, слушая, как в горячечном бреду он все повторяет имя той женщины.

Темпл!

Сесилия ненавидела и это имя, и ту, которая украла любовь ее мужа. Что ж, если суждено умереть при родах в этой забытой Богом глуши, быть посему. Но никакая сила не заставила бы Сесилию остаться дома, когда Джед в одиночестве едет в эти проклятые места. Что угодно, только не риск потерять мужа, которого наверняка уведет коварная индианка. Какая унизительная, какая кошмарная мысль! Оставалось только надеяться, что эта самая Темпл Стюарт за минувшие годы превратилась в толстую, уродливую скво. Говорят, индейские женщины быстро и некрасиво стареют. Очень хотелось бы в это верить.

– Тебе не холодно?

Сесилия не сразу поняла, почему Джед задал ей этот вопрос. День выдался нехолодный, солнце пригревало довольно сильно. Она взглянула на свои руки и увидела, что пальцы подрагивают от сжигающей ее злости.

– Все хорошо, – сухо сказала Сесилия и спрятала руки в муфту.

Чтобы избежать дальнейших вопросов, она отвернулась, делая вид, что заинтересовалась приближающейся двуколкой. Двуколка остановилась возле фургона, кучер спрыгнул с козел и помог спуститься на землю какой-то даме. Сесилия пригляделась и ахнула – это была та женщина!

Онемев от ревности, миссис Пармели разглядывала ненавистную соперницу. Все такие же полные, сочные губы, черные глаза, черные волосы, экзотически прекрасные черты. Откуда эта мерзавка узнала, что Джед приехал? Неужели он посмел написать ей письмо?

– Извините, – сказала индианка, оглядываясь по сторонам. – Не мог бы мне кто-нибудь помочь?

– Темпл! – удивленно воскликнул Джед.

Неужели прикидывается?

– Джед? Вы? – Злодейка изумленно смотрела на лейтенанта, который со всех ног бросился к ней. – Что вы здесь делаете?

Он замер перед ней, схватил за руки, уставился, словно на какое-то божество.

– Меня приписали к драгунскому эскадрону, расквартированному в форте Гибсон. Завтра приступаю к служебным обязанностям. – Тут он виновато оглянулся на жену, и Сесилия поняла, что встреча действительно была случайной. Но от этого почему-то стало еще тяжелей на душе. – Позвольте представить вам мою жену…

– Мы с миссис Стюарт уже знакомы, Джед, – процедила Сесилия, видя, что муж по-прежнему держит эту особу за руки. – Мы встречались в Бостоне на каком-то рауте несколько лет назад. Еще до нашей свадьбы.

Индианка чуть нахмурилась, потом улыбнулась.

– Ах да. Вспомнила. Сколько всего произошло с тех пор… – Она на миг помрачнела, потом снова улыбнулась своей фальшивой (так хотелось думать Сесилии) улыбкой. – Добро пожаловать, миссис Пармели. И вы тоже, – обернулась она к Джеду.

– Как у вас дела?

– Очень хорошо.

Но Сесилия злорадно отметила, что Темпл Стюарт одета куда хуже, чем в Бостоне: плащ из грубой шерсти, а юбка, судя по всему, вообще домотканая.

– Ровно год назад мы пересекли Миссисипи и взяли курс на Миссури, – вспомнил Джед. – А ведь я так и уехал, не попрощавшись с вами.

– Я помню. – Темпл высвободила руки.

– Вы так и не объяснили, зачем приехали в форт.

– Мне сказали… что здесь мой муж. У нас тут были всякие… неприятности. Возможно, вы об этом слышали.

– Вы имеете в виду те убийства? Да, я слышал об этом.

– Кажется, самое страшное позади, – сказала Темпл, на самом деле, не очень-то в это веря.

Враждующие стороны по-прежнему пылали жаждой мести. Мира и покоя на этой земле, судя по всему, не предвидится, однако оставалась надежда на перемирие.

– Мы построили новый дом. Надеюсь, вы с женой приедете к нам в гости.

– Да-да, с удовольствием. Только придется подождать лета. Видите ли, Сесилия ждет ребенка.

– Очень за вас рада, – доброжелательно улыбнулась Темпл, глядя на Сесилию.

Но та не нуждалась в ее сочувствии. Сесилия буквально кипела от ярости. Лишь неимоверным усилием воли она сдерживалась, чтобы не закатить истерику. Слава Богу, Джед усадил свою индианку в двуколку, и супруги остались вдвоем.

Едва коляска отъехала, как Сесилия зло прошипела:

– Надеюсь, ты пошутил? Может быть, здесь и Дикий Запад, но я не намерена ездить в гости к индейцам. Это понятно, Джед Пармели?

Лейтенант расправил плечи, открыл было рот, но предпочел промолчать.

Первым делом Темпл наведалась в магазин, где обычно встречались все, кто приезжал в форт. Здесь она нашла Дье и попросила его найти Клинка. Несколько человек бродили по просторному помещению, приглядываясь к товарам. Они с любопытством поглядывали на Темпл, а она изо всех сил пыталась справиться с волнением.

Вскоре в магазине появился Клинок, по-прежнему высокий и поджарый, словно горная кошка. Прищурившись, он быстрым взглядом посмотрел по сторонам. Темпл слышала, что три месяца назад во время потасовки один из сторонников Росса ранил его ножом. Тогда Клинок сумел скрыться. Подробности этой схватки ей были неизвестны. Она не знала даже, насколько серьезной была рана.

Клинок взглянул на двуколку – это была двуколка его покойного отца.

– Дье сказал, что ты хотела меня видеть.

– Нам нужно поговорить. Наедине, – добавила она, чувствуя устремленные на них взгляды.

Немного поколебавшись, он сказал:

– Мы можем пройтись по берегу реки.

Из коляски она выбралась сама – руки Клинок ей не предложил. Его упорное стремление избегать прикосновений подчеркивало возникшую между ними пропасть. Ведь было время, когда им все время хотелось дотронуться друг до друга, наслаждаясь каждым прикосновением. Теперь же между ними словно возникла невидимая стена. Можно ли разрушить ее словами?

Темпл шла по берегу, Клинок следовал чуть поодаль. С чего же начать? Она давно готовилась к этому разговору, но сейчас все мысли куда-то улетучились.

– Как Лиджа? – спросил Клинок, нарушив молчание.

Темпл взглянула на него с благодарностью.

– Хорошо. В октябре переехали в новый дом.

– Да, я слышал.

– Правда, мебели пока нет. Комнаты стоят пустые. – «И моя кровать без тебя тоже пустая», – подумала она. – Я заключила контракт с отцом на строительство двух складских помещений. Мы собрали отличный урожай, и мне удалось продать его по цене, о которой мы с мистером Джейкобсом даже не мечтали.

– Да, я слышал.

– Хочу расширить лесопилку. У нас столько заказов на строительный лес, что мы уже не справляемся. Если бы ты заглянул в бухгалтерские книги, то увидел бы, что прибыли вполне позволяют нам расширить производство. – Она говорила не о том, о чем хотела, но остановиться уже не могла. – Еще у меня родилась маленькая сестренка. В декабре Элайза разрешилась от бремени. Девочку назвали Сюзанной.

– Да, я слышал.

– Я пришла сюда не для того, чтобы говорить обо всех этих вещах. – Темпл смотрела на унылый зимний пейзаж… Такой же унылой и бесприютной стала их семейная жизнь. Но ничего, весной земля проснется. Нужно в это верить.

– Я хотела поговорить с тобой о смерти твоего отца. Я ведь действительно не знала, что так будет. Я помню, что я сказала про Киппа. Понимаешь, он приезжал накануне и очень настойчиво приглашал меня к ним в гости. Мне еще тогда это показалось немного странным. Потом, уже позже, я поняла: Кипп просто не хотел, чтобы я присутствовала при убийстве. – Темпл горестно вздохнула. – Я уже собралась было ехать, даже коляску запрягли, но потом на кухне поваренка обварили кипятком, Лиджа вымазался в грязи, и, в общем, я так и не уехала. Я видела, как напали на Шавано, и только тогда обо всем догадалась.

– Ты стояла и смотрела?

– Не совсем так! – Она увидела, что он смотрит на нее с осуждением и страданием. – Но рядом был Лиджа. Я не могла допустить, чтобы он видел, как убивают его деда. Шавано и сам этого не хотел бы.

– Но ты не предупредила моего отца об опасности.

– Я же не знала о ней! Я крикнула ему, но было слишком поздно.

Она не спрашивала, верит он ей или нет. Клинок знал, что эта гордая женщина не опустится до лжи. Она рассказала ему правду, а уж его дело решать, верит он ей или нет.

Темпл была такой бледной, напряженной. Она ждала его решения. Все эти месяцы Клинок думал о ней, сомневался в ее преданности, в ее любви. Оказывается, она тоже страдала. Черт подери, он любит ее, терзается от неутоленной страсти.

– А если бы ты знала о готовящемся покушении, что бы ты сделала? Ты бы предупредила моего отца?

Темпл опустила голову.

– Не знаю, – прошептала она. – Я и сама часто об этом думала. Скорее всего я попыталась бы отговорить Киппа от затеи. Ночные заговоры и убийства – это мерзость. Шавано имел право знать, кто и за что отнимает у него жизнь.

– Это верно.

Впервые его взгляд смягчился. Значит, Темпл тоже осуждает убийц отца. Конечно, Стюарты знали, что, подписывая договор, подвергают себя смертельной опасности, но разве существует оправдание для подлого, коварного убийства из-за угла?

– Несколько дней назад в нашей новой столице Талеква состоялось заседание Совета, – сказала Темпл, глядя ему в глаза. – Указ, согласно которому вас объявили вне закона, отменен. Возвращайся домой… если хочешь.

Она отвернулась и хотела уйти. И тут Клинок не выдержал. Боль разлуки, долгие месяцы страданий – сколько это может продолжаться?

– Темпл!

Он схватил ее за руку, ощутив пальцами ответное пожатие. Притянул жену к себе, взглянул на ее запрокинутое лицо, на подернутые влагой черные глаза.

– Я больше не могу без тебя. – Его голос звучал хрипло. – Я возвращаюсь домой.

В этот миг воды Гранд-Ривер вспыхнули солнечными бликами. Клинок и Темпл обнялись и поцеловались, и все их сомнения и размолвки отступили. Они снова вместе и навсегда.