Онлайн чтение книги Чтец The Reader
Глава 5. Незнакомец в ящике

Хотя Сефия никогда не покидала пределов Оксини, она смогла в последующие два года, почти никогда не встречаясь с другими людьми, путешествовать по лесной части королевства. За те четыре года, что они странствовали с Нин, тетя научила ее искусству выживания в одиночку, и Сефия была вполне довольна своим положением.

В Оксини, благодаря тому, что бóльшую часть королевства занимали джунгли, затеряться в глуши было легко. Сефия поддерживала свое существование тем, что могла собрать, поймать в капкан или подстрелить из лука. Но даже тогда, когда она расставляла силки, плела ловчие сети на омаров или пробиралась с луком по лесной чаще, она училась читать.

Поначалу дело шло медленно – страница за раз. Но постепенно разпознавать буквы и опознавать наиболее знакомые слова стало легче. И все-таки ей требовалось порой несколько минут, чтобы понять значение некоторых слов; она продиралась сквозь сложности фонетики, пробуя кончиком языка каждый звук, прежде чем поставить его на нужное место.

В некоторых местах книги было столько сложных или непонятных слов, что она оставляла попытки разобраться в их смысле и, перелистав книгу, принималась за более легкие пассажи.

Она научилась читать, сидя в кронах деревьев, в пещерах, высверленных ветром, в виду величественных водопадов, срывающихся с отвесных скал, и каждый раз, когда она разворачивала книгу, она проводила рукой по эмблеме, украшавшей обложку, скользя пальцами по ее линиям.

Для нее это стало ритуалом. Две изогнутые линии – это родители. Одна изогнутая – Нин. Сама Сефия – прямая горизонтальная линия. Круг – это то, что она должна сделать: понять предназначение книги, найти тех, кто убил отца и забрал Нин, уничтожить их.

Эмблема помогала Сефии перед тем, как углубиться в чтение, вспомнить отца и мать. Иногда она представляла их сидящими подле нее у рассветного костра, а иногда – на ветвях деревьев, рядом; они водили ее пальцем по странице, помогали ей произносить звуки. Но в действительности их судьбы были окружены мраком, а все относящиеся к ним вопросы пока не получили ответа.

Но однажды, когда ей шел пятнадцатый год, в один летний день все изменилось.

Цветы на лесных прогалинах радовали глаз разнообразием, а деревья только-только покрылись плодами. Сефия лежала в гамаке, привязанном меж деревьев на высоте в восемьдесят футов, а над нею и над лесной подстилкой внизу шумели и поскрипывали кроны деревьев. Мягкие кучевые облака неслись по небу, повинуясь дуновению легкого соленого бриза.

Уложив книгу на колени, она только что устроилась читать и теперь разворачивала фолиант быстрыми уверенными движениями. Перед ней вновь открылся символ, подобный некоему черному оку.

Кончиком пальца Сефия провела по его линиям.

Две изогнутые – родители.

Одна изогнутая – это Нин.

Прямая горизонтальная – она сама.

Круг – то, что ей надлежит сделать.

Пальцы Сефии пробежались по краям обложки, и она открыла книгу на том месте, где лежал похожий на лезвие лист, служивший ей закладкой. Страницы шелестели под ее пальцами. Улыбаясь, она погладила ладонью поле и принялась читать.

Хруст веток отвлек ее. Легко, как птичка, Сефия нырнула внутрь гамака и сквозь густые ветки посмотрела вниз. Звуки приближались: шаги людей, стоны, бряцание рукоятей сабель и стук ружейных прикладов.

Несколько мгновений Сефия внимательно прислушивалась. Судя по шуму, через лес прокладывали путь от пятнадцати до двадцати человек.

Минуту спустя Сефия их увидела: это были сгорбленные, грязные, потные мужчины с покатыми плечами. На них были тяжелые башмаки, и звук их шагов далеко разносился по округе. Восемь из идущих несли на длинных шестах деревянный упаковочный ящик. Это было странное, экзотическое зрелище. С одной стороны, это напоминало королевский паланкин, который несли по лесу; но, с другой, это был обыкновенный большой ящик, закрытый на замок, неоднократно битый и чиненный, с выпиленными по краям отверстиями для дыхания и безо всяких золотых украшений.

А потом Сефия увидела, что на каждой из стенок и на крышке ящика выжжен символ – тот, который она узнала бы из тысячи других изображений.

Сефия сразу же подумала о книгах, о таком количестве книг, которое она и представить не могла – уложенные друг на дружку, они лежали в ящике, а под обложками – миллионы и миллионы новых слов и новых их сочетаний. Она уже чувствовала, как погружается в них, и слова обволакивают ее душу, как вода обволакивает солнечный свет.

Она посмотрела на книгу, лежащую у нее на коленях. Два года попыток понять символ, и вот он – появился: не среди слов, а в реальном мире, такой же осязаемый, как и ящик, на котором он изображен.

Ящик с отверстиями для воздуха.

Сефия задумалась. Но зачем книгам воздух ? Беспокойство начало теснить ей сердце.

Когда шаги стали тише, Сефия побросала свое имущество в мешок. Проверила, на месте ли нож, маленький лук, который использовала для охоты, колчан, в котором дремали перья с красным оперением, и стала спускаться по стволу дерева.

Спрыгнув на землю, она нырнула в кусты, чтобы отдышаться перед тем, как последовать за процессией мужчин по старой, почти нехоженой тропинке.

Когда носильщики остановились, солнце уже скрылось за стволами деревьев, разбросав приглушенные золотые лучи и глубокие тени по лесной подстилке. Сефия спряталась на ближнем дереве, откуда ей был виден весь лагерь. Ящик стоял на самом краю прогалины. Мужчины, казалось, избегали даже смотреть на него. Они развели огонь и занялись приготовлением ужина, стараясь держаться от своей ноши на приличном расстоянии.

Когда они принялись есть, Сефия, у которой от запаха жареного мяса потекли слюнки, тоже проглотила несколько кусков вяленого мяса и принялась прислушиваться к рокоту голосов, доносящихся снизу.

Мужчина с рваным шрамом через все ухо почесал голову и сказал:

– Толком тебе говорю: мне это ни за что не надоест. Никогда не видел, чтобы кто-нибудь так дрался. Просто кошка какая-то!

Его приятель, держа в правой руке приклад своего ружья, кивнул головой:

– Силен!

– Я бы тоже дрался, окажись на его месте.

Второй поковырял в зубах осколком кости и сказал:

– Ты бы видел его лицо! Ну, когда он дрался.

Потом нервно посмотрел на ящик и снова кивнул головой:

– Точно, как кошка. Из этих, больших кошек, что с золотыми глазами.

Сефия осмотрела весь лагерь, но не смогла найти никого, кто подходил бы под это описание. Все здесь были явно драчуны, и каждый в любую минуту был готов взяться за оружие, но ни один из них не выглядел так, словно только что участвовал в драке.

– Прирожденный убийца, – проговорил низким рокочущим голосом человек с седыми волосами и рыжей бородой. – Я думаю, третьего он прикончил, сломав ему шею.

Человек, к которому он обращался, был, вероятнее всего, их вожаком. У него была испещренная пятнами кожа и маленькие глаза, похожие на жучков, которые, поблескивая хитином в сухой траве, щелкают, жужжат и выставляют вперед и вверх хелицеры и чуткие антенны усиков, проверяя жаркий воздух на наличие опасности.

– Он ведь не умрет, а? – мрачно спросил он.

– Но…

– Он ничего неожиданного не делал. В конце концов, это был его последний бой. И первый наш. Мы их всех уделаем.

Он плюнул в сторону и рявкнул:

– Оз!

Один из мужчин отошел от группы и приблизился к вожаку. Его подбородок и нижняя губа были обезображены шрамом, кривившим его физиономию – как в треснувшем зеркале.

– Убери это, – сказал вожак, ткнув пальцем в вертел и остатки еды. – Закопай, и подальше. Не нужно, чтобы к нам ночью потянуло побирушек.

Сефия улыбнулась, сидя на своем дереве.

Человек послушно взял остатки еды и понес в чащу.

– Слушай, Хэтчет, – сказал мужчина с рыжей бородой, возобновляя разговор. – Наш был с саблей, а этот парень убил его голыми руками.

Инстинктивно Сефия проверила, на месте ли ее нож и лук. Холодные изгибы оружия внушали ей уверенность. Она посмотрела на ящик, все еще стоящий на краю прогалины. Отверстия для воздуха смотрели на нее как дюжина черных глаз.

Но ведь книгам не нужен воздух!

Хэтчет сел на камень за пределами освещенного костром круга, в стороне от беседующих. Те что-то бормотали, кивая головами в такт словам, а он чесал голову под жиденьким покровом волос.

– Именно поэтому он всегда побеждает, – проговорил он. – Он – единственный из всех.

Импрессоры ! Это слово, вдруг родившись в голове Сефии, скользнуло по ее спине и, как лед, распространилось до кончиков пальцев. Мальчики, которых похищают и заставляют драться друг с другом. Мальчики, становящиеся убийцами. В этом ящике она не найдет книг. Разочарование наполнило душу Сефии, сменившись холодной злостью и, одновременно, замешательством.

Неужели ее родители были импрессорами?

История сама собой сложилась в ее голове. Так. Ее родители были импрессорами, они похищали детей и делали их рабами. Воображение Сефии даже приписало отцу расчетливый взгляд Хэтчета. Но потом ее мать забеременела. Именно так. И, поняв, что их ребенок никогда не будет в безопасности, живя рядом с импрессорами, родители бежали.

Поэтому они и прятали ее. Научили скрываться, убегать. Они заботились о безопасности Сефии.

Потому что главарь банды должен был начать их поиски. Может быть, это был сам Хэтчет. Он похож на любителя поохотиться за людьми. А вот и объяснение символа – это его фамильный знак.

Сефия покачала головой. Она не могла себе представить, чтобы ее мать, помогавшая родиться козлятам и ягнятам и нежившая в ладонях новорожденных цыплят, была одним из импрессоров.

Она так любила все живое, что не могла ни убивать, ни даже разделывать кого-либо из принадлежащих им животных – этим занимался отец, а мать запиралась в спальне и сидела там, зажав ладонями уши, и бормотала что-то под нос, пока все не заканчивалось.

А когда она заболела и дыхание уже не позволяло ей бормотать, она приглушенно кашляла ужасным, с кровью, кашлем. Спина ее при этом выгибалась в дугу, а бока тяжело вздымались.

Но была еще и книга. Сефия пока мало знала о ней, но понимала: чтобы читать эту книгу, нужно быть гораздо умнее, чем люди, которые несли ящик. Может быть, они работали на кого-то еще? На того, кто строил планы относительно всех этих похищенных мальчиков?

Сосредоточившись, Сефия достала из внутреннего кармана блузки связку отмычек. Неважно, кто за всем этим стоит и что эти люди собираются предпринять, она знает, что ей делать.

Костер превратился в кучку мерцающих углей, и мужчины стали укладываться на отдых, укрываясь своими одеялами. Некоторые храпели, но большинство провалилось в беззвучный сон утомленных дневными хлопотами людей.

Они оставили часового, но это был молодой парень, который, стараясь уберечься от холода, подсел ближе к костру, не заметил, как Сефия, надев свой мешок, спустилась с дерева и, словно тень, притаилась у ствола. Потом переложила отмычки в правую руку и подобралась к ящику. Здесь, на краю прогалины, где его оставили мужчины, ящик выглядел таким заброшенным!

Пробежав пальцами по досчатым краям ящика, Сефия нашла тяжелый железный замок – холодный и такой приятный на ощупь. Простой, обычный замок, из тех, что можно купить в любой слесарской лавке. Сефия уже в девять лет умела открывать замки и посложнее. Глубоко вздохнув, она еще раз внимательно посмотрела на прогалину. Никто не шевелился. Часовой дремал у погасшего костра.

На краю ящика Сефия нащупала символ. Две линии – родители, одна – Нин, одна – она сама. Остальное – это то, что она должна сделать. Отстегнув предохранительный зажим, который удерживал в ножнах ее охотничий нож, Сефия принялась за дело.

Провозившись с замком всего несколько секунд, она открыла его и, отворив дверцу ящика одной рукой, другой сжала нож. Глубоко внутри своего воображения она все еще надеялась на книги или, по крайней мере, пачки бумаги, но не была удивлена и тому, что из темноты ящика появилась фигура человека.

Человек, а точнее, юноша был весь покрыт ранами и синяками – на руках, на ногах, на голой спине. Он посмотрел на Сефию поверх согнутой в локте руки, и было неясно, испугался он или изготовился к бою.

Запах в ящике стоял затхлый и удушливый. Но Сефия сжала зубы и прошептала – настолько добрым голосом, насколько была способна:

– Идем со мной.

Юноша недоверчиво отпрянул, но Сефия повторила, не снимая ладони с рукоятки ножа:

– Прошу тебя, идем со мной.

Когда юноша выбрался из ящика, Сефия разглядела на его теле еще раны и шрамы. Узкая полоса кожи у него на шее сморщилась и белела – шрам охватывал горло подобно ошейнику.

На мгновение Сефию посетило головокружительное ощущение всевидения – как в тот момент, когда она научилась читать. Юноша был из плоти и крови, но он также источал пульсирующий свет. Потоки света вихрем заворачивались вокруг него, как водовороты на поверхности реки. Сефия могла поклясться, что видела бури, огромные черные облака, чреватые громом, и сверкающие в них молнии.

Она почуяла дым. Горячую свежую кровь. Зубы. Кулаки и мускулистые ноги. Ее сердце сжалось.

И так же быстро эти ощущения сменились другими – тишины и покоя. Ночь. Керосиновые лампы, многократно отражающиеся в зеркалах. Скалистый берег моря, в который бьются увенчанные пеной волны. В темноте две пары рук, нежно прикасающиеся друг к другу и изучающе скользящие по изгибам ладоней и пальцев.

Сефия чувствовала, словно нырнула в водоворот размером не больше серебряной монеты, и вынырнула с противоположной стороны. Все исчезло.

Не снимая руки с оружия, Сефия отпрянула, не вполне уверенная в том, что нужно делать. Юноша был уже рядом с ней. Он был выше ее и, вероятно, на год-два старше. Глядя широко раскрытыми глазами на тени деревьев, он обхватил свои плечи руками, словно не знал, куда их девать. Он был без рубашки, в разодранных штанах. Босыми ногами он осторожно ступал по земле. Юноша был истощен настолько, что ребра торчали из-под его кожи, и казался таким потерянным – судорожно сжимая локти, он ссутулился и молча озирался. Шрам на шее мягко светился в лунном свете.

Что бы Сефия ни видела в мгновение ясновидения, это было реальностью. Все образы, промелькнувшие перед нею, были частью жизни этого юноши. Сефия знала, что он сделал – что его заставляли делать, – но она также помнила, как нежно он касался тех, других, рук. Она не знала, чьими были те руки, но это не имело значения. Важны были лишь ощущения покоя и тепла. Поборов боль, которая принялась было пульсировать в ее глазах, Сефия зафиксировала нож в ножнах. Но она не хотела уходить так вот сразу. Присев на корточки, она заглянула в ящик, разворошила солому на полу, ощупала стены в поисках секретных ящичков. Пусто. Ничего нет. Какое отчаяние! Ни одной книги, ни единого листочка бумаги.

Юноша, вздыхая, неуверенно переминался с ноги на ногу, словно потерянный ребенок. Сефия поднялась, вернула замок на место и похлопала спасенного по плечу – пора в путь!

Неожиданно он схватил ее за запястье. Сефия потянулась к ножу. Но, словно удивившись тому, что он сделал, юноша быстро отпустил ее. В глазах его застыло выражение ужаса – он не мог поверить, что это была его рука. Он опустил голову, а Сефия вложила оружие в ножны.

Бросив последний взгляд на ящик и украшавшие его символы, Сефия двинулась в джунгли. Юноша, странно молчаливый, шел рядом с ней. Они углубились в лес.

В полной тишине они несколько часов шли по чаще, перебираясь через поваленные стволы и пригибаясь, когда на их пути встречались низко росшие ветви деревьев. Нужно было уйти как можно дальше, пока похитившие юношу люди не проснулись и не обнаружили пропажу. Сефия была достаточно хорошим следопытом, чтобы на следующий день легко найти их след.

У юноши не было башмаков, а штаны были порваны на коленях. Без рубашки, скоро он начал дрожать от ночной сырости. Он не жаловался и даже старался скрыть дрожь. Но он обнимал себя за плечи и потирал руки, и Сефия понимала, что ему холодно.

Нахмурившись, она остановилась, чтобы открыть мешок. Не прикасаясь к юноше, она протянула ему одеяло. Он боязливо посмотрел на нее, но Сефия улыбнулась, и юноша осторожно – более осторожно, чем она ожидала, – взял одеяло и закутал им плечи.

Так они продолжали свой путь. Несколько раз Сефия останавливалась, чтобы дать ему вяленого мяса и воды, но в остальном они двигались без остановки и без звука. Сефия привыкла к молчанию во время своих странствий с Нин, а для юноши молчать казалось естественным.

Остановились они только перед рассветом. За это время они не раз пересекали ручьи и петляли – на тот случай, если среди похитителей мог оказаться следопыт, и Сефия устала. Не без труда она забралась на ближайшее дерево и принялась привязывать к ветвям свой гамак. Опасливо озираясь, юноша залез вслед за ней. Оба настолько утомились, что глаза их были готовы закрыться сами. Сефия показала своему спутнику на гамак, куда он лег и моментально заснул; сама же она привязала себя к дереву. Некоторое время она осматривалась и прислушивалась, но вскоре и сама забылась сном под пение утренних птиц. Среди шелестящих листьев он и она спали, не зная ни имен друг друга, ни историй жизни друг друга – пока ночь не сменилась ранним утром.

Ярко окрашенные опавшие листья деревьев легли на лесной подстилке узором: Это – книга.

* * *

Как только дверь его ящика стала открываться, впустив внутрь столь яркий лунный свет, что стало больно глазам, юноша отпрянул в угол и замер там, прикрывшись рукой. Он был закрыт здесь уже несколько дней; ящик трясли, раскачивали, роняли. Если он и видел небо, то только через отверстия в ящике; внутри же было темно и пахло кровью.

Он задрожал. Свет и воздух означали боль. Он ждал ее, он знал, за болью идет смерть. При виде деревьев, окружавших его ящик, он сжался и забился в угол. Лунный свет проникал в ящик через открытую дверь. Следом шли страх и боль.

Но вместо них в ящик проник голос – нежный, мягкий локон среди потоков разрушительного света, нанизывающий слово за словом. И голос этот пробудил воспоминания столь глубокие, что они напоминали сон: Идем со мной! Тень надвинулась на него, и он отпрянул, но слова повторились: Прошу тебя, идем со мной!

Как зверь, он выполз из своего ящика, привлеченный голосом, который пульсировал перед ним зыбкой тенью. Моргая, он встал и осмотрелся. Боли и страха не было. Только холод и голос. Он содрогнулся. Нет, они обязательно придут. Они всегда приходят – страх и боль. Боль и страх. И кто-то должен умереть.