Онлайн чтение книги Красный Ястреб The Red Hawk
7. Бетельда

— Ну, — воскликнул я, — почему ты не убежала?

— А куда? — в свою очередь спросила она.

— Назад, к своим калкарским друзьям, — ответил я.

— Именно потому, что ты не калкар, я и не убежала, — сказала она.

— Откуда ты знаешь, что я не калкар, — спросил я, — и почему, если я не калкар, ты не убежала от меня, от того, кто является врагом ваших людей?

— Ты назвал его «калкар», когда напал на него, — пояснила она. — А ни один калкар не называет другого таким образом. Да и я не калкар.

Я вспомнил, что Ор-тис говорил мне о тысячах Американцев, которые предпочли пустыню калкарам и не захотели присоединиться к ним. Значит, эта девушка — одна из них.

— Кто ты? — спросил я.

— Меня зовут Бетельда, — ответила она. — А кто ты?

Она посмотрела мне прямо в глаза с бесстрашной прямотой, которая никак не могла быть калкарской. И тут впервые я хорошенько рассмотрел ее, и клянусь Флагом, у нее был весьма привлекательный вид! У нее были большие серо-зеленые глаза с длинными ресницами, а в глазах шевелилось что-то смешливое. В ней было что-то почти мальчишеское, но без сомнения это была девушка. Я стоял и смотрел на нее долгое время, пока на ее челе не промелькнула тучка.

— Я спросила, кто ты, — напомнила она.

— Я — Джулиан 20-й, Красный Ястреб, — ответил я, и мне показалось на мгновение, что ее глаза несколько расширились и она выглядела испуганной; но, видимо, я ошибся, потому что, как я понял позднее, нужно было нечто большее, чем имя, чтобы испугать Бетельду.

— Скажи мне, куда ты направляешься, — сказал я, — и я поеду с тобой, чтобы на тебя не напали вновь.

— Я не знаю куда, — ответила она, — повсюду я встречаю только врагов.

— А где твои люди? — спросил я.

— Боюсь, что они убиты, — сказала она с печалью в голосе.

— Но куда же ты едешь? Ведь ты должна куда-то ехать.

— Я искала место, где могла бы спрятаться, — сказала она. — Ниппон позволили бы мне остаться с ними, если я смогу найти их. Мои люди всегда хорошо относились к ним. Значит они не обидят меня.

— Твои люди были калкарами, хотя ты и говорила, что ты не калкар, а Ниппон ненавидят их. Они не примут тебя к себе.

— Мои люди были Американцами. Они жили среди калкаров, но они не были калкарами. Мы жили у подножия этих холмов около ста лет и часто встречались с Ниппон. Они не ненавидят нас, они ненавидят калкаров среди нас.

— Ты знаешь Саку? — спросил я.

— Когда я была маленьким ребенком, я познакомилась с Саку, вождем, — ответила она.

— Тогда, поехали, — сказал я. — Я отведу тебя к Саку.

— Ты знаешь его? Он близко?

— Да. Поехали!

Она последовала за мной по дороге вверх, которой я недавно проехал, и хотя я жалел потраченного времени, я был рад, что избавлюсь от нее так быстро и легко; потому что ведь наверняка я не мог оставить ее одну, беззащитную, и не мог взять в длинное путешествие с собой, даже если бы мне удалось уговорить своих людей принять ее.

Меньше чем через час мы подъехали к новому лагерю Саку. Маленькие люди с удивлением смотрели на меня и преисполнились радости, увидев Бетельду; и, судя по почету, окружавшему ее со стороны Ниппон, она была далеко не простой девушкой. Когда я развернулся, чтобы ехать дальше, они стали упрашивать, чтобы я остался до утра, говоря, что день уже почти закончился, и, будучи незнакомым с дорогами, я с легкостью могу заблудиться и потеряю больше времени, чем выиграю.

Девушка сидела и слушала наши беседы, и, когда я в очередной раз сказал, что мне необходимо ехать, и все равно я не знаю дороги — днем ли, ночью, — она предложила проводить меня.

— Я знаю долину из конца в конец, — сказала она. — Скажи мне, куда ты направляешься, и я отведу тебя туда днем или ночью.

— Но как же ты вернешься? — спросил я.

— Если я отправлюсь к твоим людям, может быть, они позволят мне остаться, ведь я тоже Американец!

Я покачал головой.

— Боюсь, что они этого не позволят, — сказал я ей. — Мы не слишком хорошо относимся к Американцам, которые делят землю с калкарами — даже хуже, чем к самим калкарам.

— Я не делила землю с калкарами, — гордо ответила она. — Я ненавидела их с того возраста, как впервые почувствовала ненависть. Если сотни лет назад мои люди поступили неправильно, то разве в том моя вина? Я такой же Американец, как и ты, и я ненавижу калкаров больше, потому что знаю их лучше.

— Мои люди видят это иначе, — сказал я. — Женщины натравят на тебя собак, и те разорвут тебя на куски.

Она вздрогнула.

— Ты такой же ужасный, как и калкары.

— Ты забыла о поколениях мучений и страданий, которые нам пришлось пережить из-за предателей-Американцев, которые наслали проклятие калкаров на нас, — напомнил я ей.

— Мы тоже страдали, — сказала она, — и мы так же невинны, как и вы. — Тут она вопросительно взглянула мне в глаза. — А что чувствуешь ты? Ты тоже ненавидишь меня сильнее, чем если бы я была калкаром? Сегодня ты, скорее всего, спас мою жизнь. Ты готов сделать это ради того, кого ненавидишь?

— Ты — девушка, — напомнил я ей, и кроме того, я Американец — Джулиан, — добавил я.

— Ты спас меня только потому, что я девушка? — настойчиво спросила она.

Я кивнул.

— Вы странные люди, — сказала она. — Это потому, что вы такие смелые и благородные по отношению к тем, кого ненавидите и отказываетесь от простого прощения — прощения за грехи, которые мы не совершили.

Я вспомнил Ор-тиса, который говорил подобным же образом, и задумался, может быть, она права; но мы гордые люди и целые поколения наша гордость стояла на коленях перед побеждающими калкарами. Даже сейчас рана была свежей. И мы упрямые — упрямые в нашей любви и ненависти.

Я уже начал сожалеть о своей дружбе с Ор-тисом, вот теперь мне приходится иметь дело с другим калкаром — мне было трудно думать о них иначе, как о калкарах. Я должен был ненавидеть ее — я должен был ненавидеть Ор-тиса — но по какой-то причине мне было трудно ненавидеть их.

Саку слушал наш разговор, часть из которого он понял.

— Подождите до завтра, — сказал он, — и затем она сможет как минимум провести тебя до вершины холмов к началу твоего пути; ты ведь будешь умным и возьмешь ее с собой. Она знает здесь каждую тропку; и для нее будет лучше, если она отправится с тобой к твоим людям. Она не калкар, и, если они найдут ее здесь, то убьют.

Будь она калкаром, мы ненавидели бы ее и преследовали; но мы приветливо принимаем ее, хотя для нее будет трудно остаться. Мы часто меняем место лагеря, и часто наши дороги идут там, где такое большое существо не сможет следовать за нами, кроме того — у нее нет мужчины, который охотился бы для нее, а бывают времена, когда приходится обходиться без пищи, потому что у нас ее недостаточно и для своих людей.

— Я подожду до утра, — сказал я, — но я не могу взять ее с собой, мои люди убьют ее.

У меня было два мотива, чтобы остаться на ночь. Первый — отправиться рано утром и остаться с ниппон, хоть как-то отплатив им за гостеприимство, а второй — использовать знание троп девушки, ведь она могла вывести меня коротким путем. У меня было только общее представление о направлении, в котором следовало искать своих людей, но как я видел с перевала, долина полностью окружена холмами, и я понял, что все равно потеряю время до утра, в то время как девушка покажет мне ближайшую дорогу к цели.

После вечерней трапезы я развел костер для девушки, потому что воздух был холодным, а она была одета не слишком тепло. Маленькие люди попрятались в своих вигвамах. Для девушки не нашлось ни места ни одежды, настолько бедно и скученно они жили. Ниппон спрятались в свои жалкие жилища почти моментально, оставляя девушку и меня одних. Она подвинулась к костру и выглядела очень печальной и одинокой.

— Твои люди все погибли? — спросил я.

— Мои люди — отец, мать, три брата — мне думается, все умерли, — ответила она. — Я знаю, что мои отец и мать мертвы. Мать умерла, когда я была еще девочкой. Шесть месяцев назад мой отец был убит калкарами. Три брата и я расстались, потому что узнали, что нас тоже собираются убить.

Я слышала, что они схватили моих братьев; но я не уверена в этом. Они убили многих в долине, потому что там жили почти исключительно настоящие Американцы, а те из нас, которые служили настоящему Ор-тису, были отправлены на казнь фальшивым Джемадаром.

Я пряталась в доме моего отца, но я знала, что если меня найдут, это будет смертным приговором для него и его семьи. И я ушла, надеясь найти место, где смогу быть в безопасности; но, по-моему, такого места нет для меня — даже друзья, Ниппон, хотя они позволяют мне остаться с ними, соглашаются, что было бы трудно держать меня здесь.

— Что ты будешь делать? — спросил я. Почему-то я чувствовал жалость к ней.

— Я найду себе какое-нибудь заброшенное место в долине и построю землянку, — ответила она.

— Но ты не можешь жить в холмах в одиночку, — заметил я.

Она пожала плечами.

— А тогда где же мне жить?

— Ну ладно, короткое время, — сказал я, — пока калкары не будут сброшены в море.

— А кто сбросит их в море? — спросила она.

— Мы, — гордо ответил я.

— А если и так, то что хорошего ждет меня? Твои люди натравят на меня собак — ты сам сказал это. Но ты не скинешь калкаров в море. Ты не представляешь их количества. Вверх и вниз по побережью — дни путешествия на север и юг, где бы ни была подходящая долина, и они размножаются как мухи. Много дней они собираются со всех сторон, направляясь к Столице. Я не знаю, ни что они затевают, ни почему идут только воины. Неужели им что-то грозит? — Похоже, внезапная мысль осенила ее. — Этого не может быть, — воскликнула она, — чтобы янки напали на них! Неужели твои люди снова вышли из пустыни?

— Да, ответил я, — вчера мы атаковали их большой лагерь, сегодня мои воины должны есть свою вечернюю трапезу в каменных вигвамах калкаров.

— Ты имеешь в виду Столицу?

— Да.

— Твои силы добрались до Столицы? Это кажется невероятным. Никогда раньше вы не заходили так далеко. У вас большая армия?

— Двадцать пять тысяч воинов вышло из пустыни под Флагом, — сказал я, — и мы отогнали калкаров по пути древних к Столице, как ты называешь их большой лагерь.

— Ты потерял много воинов?

— Многие пали, — ответил я, — тысячи.

— Значит у тебя уже не двадцать пять тысяч, а калкары подобны муравьям. Убей их и наползет еще больше. Они будут уничтожать вас до тех пор, пока несколько оставшихся не сочтут себя счастливчиками, если им удастся вернуться в пустыню.

— Ты ничего не понимаешь, — сказал я. — Мы привели наших женщин, детей, стада и табуны вниз, в апельсиновые заросли калкаров, и здесь мы останемся. Если мы не сбросим калкаров в море сегодня, мы подождем до завтра. У нас ушло триста лет, чтобы загнать их сюда, но все это время мы не отступали ни на шаг, если мы что-то захватывали; мы никогда не уходили с позиций, куда перевели своих женщин и детей.

— У тебя большая семья? — спросила она.

— У меня нет жены, — ответил я и поднялся, чтобы подбросить дров в костер. Когда я вернулся с полной охапкой двор, то обнаружил, что она подвинулась ближе к огню и дрожит от холода. Я снял свой калкарский плащ и накинул ей на плечи.

— Нет, — воскликнула она, вскакивая. — Я не могу взять его. Ты замерзнешь.

— Возьми его, — ответил я. — Ночь будет холодной, и ты не сможешь двигаться завтра утром от холода.

Она покачала головой.

— Нет, — повторила она, — я не могу пользоваться услугами человека, считающего меня врагом.

Она продолжала стоять, протягивая мне красный плащ. Ее подбородок был высоко поднят, а выражение лица — высокомерно.

Я подошел и набросил на нее плащ, а когда ее рука потянулась, чтобы сбросить его, я снова надел на нее плащ и придержал на ее изящной фигуре. Она попыталась сбросить его, но моя рука обвилась вокруг нее. Она остановилась лицом к лицу со мной, и ее тело прижалось к моему. Я стоял и смотрел в ее упрямое лицо. Наши глаза встретились, и на мгновение мы застыли, словно каменные изваяния.

Я не знаю, что произошло. Ее глаза, широко раскрытые и наполовину испуганные, заглянули в мои, а ее губы разлепились, и она издала вздох, похожий на стон. Только мгновение мы стояли так, а потом она склонила голову и повернулась. В это мгновение ее мускулы расслабились, и она почти повисла в моих объятиях.

Очень деликатно я опустил ее на подстилку возле костра и поправил на ней плащ. Что-то со мной случилось. Я не знал, что это было, но, казалось ничего в мире не имело значения, кроме удобства и безопасности Бетельды.

В тишине я сел напротив нее и посмотрел на нее так, словно никогда не видел ее раньше, и ночь была прекрасной, как никогда раньше, и — клянусь Флагом! — я словно не видел ее раньше. И еще: словно маленькие ящерицы пустыни она умела изменять свой вид, как они меняют свой цвет, потому что это была совсем другая девушка, чем та, с которой я говорил минутой раньше, настолько новое и чудесное существо, которое невозможно было ни с чем сравнить, предстало передо мной.

Нет, я не знал, что произошло, но меня это и не заботило. Я просто сидел и пожирал ее глазами. И тогда она подняла голову и сказала три слова, которые заморозили в груди мое сердце.

Она подняла взгляд, и ее глаза были печальными и наполненными болью. Что-то случилось и с ней — я видел это.

— Я — Ор-тис, — сказал она и снова уронила голову.

Я не мог говорить. Я просто сидел и смотрел на изящную маленькую фигуру моего кровного врага, сжавшегося у костра.

Через какое-то время она прилегла у огня и заснула. Кажется, после этого заснул и я, потому что, когда я открыл глаза, огонь погас, я замерз и свет нового дня пробивался сквозь вершины холмов на востоке. Я встал и снова развел костер. Я собирался взять Красную Молнию и уехать, прежде чем она проснется; но когда я нашел коня, пасущегося неподалеку от лагеря, я не вскочил на него, а снова вернулся в лагерь. Почему — не знаю. Я больше никогда не хотел видеть ее, но что-то тянуло меня к ней.

Она проснулась и стояла, глядя по сторонам, вверх и вниз по каньону, когда я увидел ее, и мне показалось, что в ее лице появилось облегчение, когда она увидела меня.

Она доверчиво улыбнулась мне, и я не смог вести себя твердо, как полагалось бы с кровным врагом.

Я подумал: если я вел себя дружественно с ее братом, то почему я не могу быть дружелюбным с нею? Конечно, я уеду и никогда больше не увижу ее; но ведь я могу быть вежливым, пока остаюсь здесь. Так я рассуждал, и так я действовал.

— Доброе утро, — сказал я, подходя. — Как ты?

— Нормально, — ответила она. — А как ты?

Ее голос был богатым и мелодичным, а звук его пьянил, подобно старому вину. О, почему она мой враг?

Появились Ниппон из своих маленьких вигвамов. Голые дети прыгали вокруг, играя с собаками в надежде согреться. Женщины развели костры, вокруг которых сгрудились мужчины, пока их подруги готовили утреннюю трапезу.

После того, как мы поели, я взял Красную Молнию и отправился поохотиться, хотя я сомневался, что смогу добиться успеха с тяжелым калкарским луком. Но мне повезло больше, чем я рассчитывал: я убил двух оленей, хотя погоня завела меня дальше от лагеря, чем хотелось бы.

Утро почти прошло, пока Красная Молния вез меня и две туши к лагерю. Я заметил, что он нервничает по мере приближения, прижимая уши и время от времени разражаясь ржанием. Я не понимал причины его беспокойства, и только приготовился, как делал всегда, предупрежденный Красной Молнией о том, что что-то не в порядке.

Когда мы подъехали к лагерю, я не удивился, что он нервничал, потому что его чувствительные ноздри почуяли трагедию задолго до того, как мои слабые чувства предупредили меня об этом. Счастливый мирный лагерь больше не был таковым. Маленькие вигвамы лежали на земле, а рядом с ними двое из моих маленьких друзей — два маленьких голых воина. И это было все. Тишина и запустение воцарились там, где было столько жизни и счастья всего несколько часов назад. Остались только мертвые.

Бетельда! Что случилось с ней? Кто совершил подобную жестокость? Ответ мог быть одним-единственным — калкары, должно быть, обнаружили этот маленький лагерь и атаковали его. Ниппон, которые не были убиты, без сомнения, сбежали, а калкары захватили Бетельду в плен.

Внезапно я увидел красное. Сбросив туши оленей на землю, я пришпорил Красную Молнию и помчался по дороге, где свежие следы копыт показывали направление, в котором направились убийцы. На дороге были следы множества лошадей, и среди них — один огромный отпечаток, в два раза больший, чем отпечаток копыта Красной Молнии. Правда, все копыта лошадей калкаров большие, но такого большого я еще не видел.

По следам на дороге я определил, что нападавших было не больше двадцати, и помчался бешеным галопом в погоню, пока наконец мои чувства не подсказали мне, что я лучше послужу Бетельде, если выработаю какую-то стратегию; слыханное ли дело, чтобы человек один мог победить группу воинов одной только силой.

И здесь я почувствовал воинственный пыл, хотя я и собирался поступить подобным образом, но я сомневался, что одна сила далеко заведет меня.

Месть! Это было моей единственной силой, впитанной поколениями, для которых она стала эмблемой, Флаг — на запад, по кровавому пути к морю. Месть, Флаг и Джулиан — было одно целое. И вот я, Повелитель мести, Великий Вождь Джулианов, Протектор Флага, скачу, чтобы спасти или отомстить за дочь Ор-тисов! Я должен был бы сгореть со стыда, но ничего подобного. Ничего не заставляло так горячиться мою кровь, даже обращение к Флагу. Может ли быть такое, чтобы существовало нечто большее, чем Флаг? Нет, тут я не мог спорить, но я нашел нечто, что было для меня таким же важным, как Флаг.