Онлайн чтение книги Красный корсар The Red Rover
Глава XXIV

В эти минуты обманчивой тишины «Дельфина» можно было бы уподобить дремлющему хищнику. И точно: бездействию пиратов не суждено было длиться долго. С восходом солнца потянул свежий ветер, неся с собой запах суши, и тронул с места дремлющее на волнах судно. Весь этот день, расправив широкие паруса, судно держало курс на юг. Вахта следовала за вахтой, ночь сменила день, а «Дельфин» все шел, не меняя направления. Но вот из моря один за другим начали подниматься голубые острова. Пленницы, ибо таковыми они себя теперь считали, молча провожали глазами проплывавшие мимо зеленые холмы, голые песчаные косы и горы, пока, по расчету гувернантки, они не очутились у берегов Западного архипелага 102Вест-Индский архипелаг, в который входят Багамские и Антильские острова.

За все это время гостьи не задали ни одного вопроса и ничем не показали, что прекрасно понимают: Корсар вовсе не собирается высаживать их в желанном порту. Джертред плакала, тоскуя по отцу, но делала это втихомолку или на груди у своей наставницы. Уайлдера она избегала, интуитивно чувствуя, что он не тот, кем она его считала, но на людях старалась держаться спокойно и ко всем относилась одинаково ровно.

Такое поведение встречало полную поддержку наставницы. С другой стороны, ни сам капитан, ни его помощник не искали встреч с обитательницами кают-компании чаще, чем этого требовала простая вежливость. Первый, словно жалея, что так откровенно проявил изменчивость своего нрава, ушел в себя и не только не искал общения, но избегал близости с кем бы то ни было; что же касается второго, то он отлично видел холодность гувернантки и переменившийся, хоть и все еще сочувственный взор ее воспитанницы. Уайлдер легко догадался о причинах такой перемены. Но, вместо того чтобы оправдываться, он держал себя так же отчужденно, как и они. А это лишний раз доказало бывшим друзьям бесчестность его помыслов, хотя даже миссис Уиллис признавала, что он ведет себя как человек, в чьей душе еще не умолк голос совести.

Мы не станем затягивать рассказ, описывая естественные сожаления, охватившие Джертред, когда она пришла к печальному убеждению в его виновности; не будем также описывать нежные мечты, которым она не стыдилась предаваться, — мечты о том, чтобы человек, наделенный столь многими благородными и высокими качествами, понял свои заблуждения и вернулся на ту стезю, для коей, как признавала рассудительная гувернантка, предназначила так богато одарившая его природа.

Много дней «Дельфин» спорил с ветрами, не перестававшими дуть в этих водах. Но, вместо того чтобы пробиваться к назначенной гавани, как это делают торговые суда, пиратский корабль внезапно изменил курс и, точно птица, спешащая в гнездо, метнулся в один из многочисленных проливов, разделявших острова архипелага. Им попадались десятки самых различных судов, но они избегали встреч; жизнь научила пиратов быть осторожными в водах, где кишат военные суда. Проскочив узкий пролив, разрывавший цепь Антильских островов, они благополучно вышли в открытое море, которое отделяло Антилы от Испанского моря. Как только пролив остался позади и во все стороны раскинулись широкие просторы океана, команда заметно повеселела. Да и на лице самого Корсара растаяла тень заботы, гнавшая его прочь от людей; исчезла отчужденность, и перед нами вновь появился гордый, своевольный человек, которого мы уже знаем. Матросы вздохнули свободнее, когда избавились от необходимости все время быть начеку, двигаясь сквозь строй крейсеров, заполнявших узкие проливы; веселые голоса и беспечный смех снова зазвучали там, где так долго царили взаимное недоверие и вражда.

Однако для гувернантки новый курс «Дельфина» явился лишь источником новых тревог. Пока они шли в виду островов, она могла надеяться, что захватчик ждет только случая отдать их под охрану колониальных властей. Собственные наблюдения убедили ее, что в характере обоих командиров необузданность и беззаконие столь прочно перемешались с задатками добрыми и даже благородными, что ее надежды не могли оказаться пустыми мечтаниями. Даже в рассказах о беззакониях Корсара, несмотря на преувеличения и фантастические подробности, часто упоминались многочисленные примеры подлинно рыцарского благородства. Словом, это был человек, который, объявив себя врагом всего рода человеческого, делал, однако, различие между слабым и сильным и столь же искал удовлетворения в исправлении несправедливостей, нанесенных первому, сколь в унижении гордыни второго.

Но сладкие надежды, питаемые этими рассказами, исчезли, как только в морской дали потонул последний из островов архипелага и судно осталось одно в пустынном океане. Как бы стремясь сбросить маску, Корсар приказал убрать паруса и, невзирая на попутный ветер, лег в дрейф. «Дельфин» стоял посреди океана, а офицеры и матросы бездельничали или предавались удовольствиям, каждый по своему вкусу.

— Я надеялась, что вам будет угодно разрешить нам высадиться на одном из островов его величества, — сказала миссис Уиллис, впервые заводя об этом речь с тех пор, как укрепились ее сомнения в возможности высадки, и обратившись к мнимому капитану Хайдегеру, который только что отдал приказ лечь в дрейф. — Боюсь, что мы слишком надолго лишили вас вашей каюты.

— Трудно найти для нее более достойных обитателей, — последовал учтивый ответ, но от острого взора встревоженной женщины не укрылось, что Корсар держится более уверенно и непринужденно, чем в тот раз, когда она впервые заговорила на эту тему. — Если бы обычай не требовал, чтобы суда ходили под флагом какой-либо страны, на моих мачтах всегда развевались бы знамена прекрасного пола.

— Но, коль скоро…

— Коль скоро это не так, я вывешиваю знаки, соответствующие моей службе.

— За те пятнадцать дней, что я обременяю вас своим присутствием, я еще не имела счастья видеть эти флаги.

— Разве? — воскликнул Корсар, бросая на нее острый взгляд, словно пытаясь прочитать ее мысли. — Пусть же эта неопределенность окончится на шестнадцатый день. Эй, кто там на корме!

— Ричард Фид собственной персоной! — ответил тот и поспешно добавил, увидев, кто к нему обращается: — Всегда к услугам вашей чести!

— А! Это приятель нашего друга, — многозначительно произнес Корсар, обращаясь к миссис Уиллис, которая поняла его намек. — Он будет моим переводчиком. Поди сюда, парень, мне надо услышать от тебя несколько слов.

— Хоть тысячу, если угодно вашей чести, — ответил, подходя, Ричард. — Я хоть и не мастер говорить, но если порыться в мозгах, то кое-что всегда взбредет на ум.

— Надеюсь, тебе неплохо живется на моем судне?

— Не стану кривить душой, ваша честь: лучшей посудины не сыскать.

— А курс? Надеюсь, и курс по вкусу настоящему моряку?

— Видите ли, сэр, меня не шибко обучали грамоте, прежде чем пустить на заработки, поэтому я редко беру на себя смелость разбираться в приказах капитана.

— Но все же у вас есть к кому-нибудь привязанность? — сказала миссис Уиллис, твердо решив узнать больше, чем собирался ей сообщить Корсар.

— Не то чтобы я был нечувствителен по природе, миледи, — ответил Фид, отвешивая неуклюжий поклон в знак преклонения перед прекрасным полом, — хоть тумаки и шишки сыпались на меня градом. Я думал, что мы с Кейт Уиффл связаны самым крепким морским узлом, но тут вмешался закон со своими параграфами и судовыми правилами, одним махом расстроил мое счастье и в пух и прах разбил надежды бедной девушки; а мне осталось только грустить в одиночестве.

— И после этого случая ты навсегда отказался от брачных уз?

— Да, да, с этих самых пор, ваша честь, — подтвердил Фид, бросая на своего командира один из тех хитрых взглядов, в которых лукавство сочеталось со своеобразной честностью.

— Это произошло уже после вашего знакомства с мистером Уайлдером?

— Раньше, ваша честь, гораздо раньше. Если вспомнить, что в мае будет уже двадцать четыре года, как я пришвартовался к мистеру Гарри, то и выходит, что в те времена я был еще совсем юнцом. А раз у меня самого на руках оказалась вроде как семья, то мне, знаете, и нужды не стало лезть в чужую койку.

— Вы сказали, — вмешалась миссис Уиллис, — что познакомились с мистером Уайлдером двадцать четыре года назад?

— Познакомились! Боже мой, миледи, много он тогда понимал в знакомствах! Хотя, дай бог ему здоровья, с тех пор ему не раз пришлось вспоминать об этом дне.

— Встреча людей столь высоких достоинств должна была стать воистину примечательной, — заметил Корсар.

— Она и была достаточно примечательной, ваша честь А коли говорить о достоинствах, то, хотя мистер Гарри всегда преувеличивает мои, я же их просто и в грош не ставлю.

— Ну, если двое столь рассудительных людей не сходятся во мнениях, то не берусь решать, кто из них прав. Хотя, наверно, я мог бы вынести более здравое суждение, если бы мне были известны факты.

— Ваша честь забывает Гвинею, который думает в точности, как я, и не признает за собой никаких заслуг в этом деле. Но вы правы, сэр, скорость судна можно узнать, только прочитав судовой журнал; если эта леди и вы, ваша честь, желаете узнать, как было дело, то вам стоит только сказать слово, и я выложу все, как на духу.

— Пожалуй, это разумное предложение, — заметил Корсар, жестом приглашая свою спутницу последовать за ним в ту часть юта, где они были бы избавлены от любопытных взоров. — Теперь поведай нам свою повесть и можешь быть уверен, что твои заслуги будут оценены совершенно точно и с полной беспристрастностью.

Фид без малейшего колебания готов был рассказать все подробности; и к тому времени, как он откашлялся, взял свежую понюшку табаку и приготовился говорить, миссис Уиллис уже поборола свое нежелание интересоваться чужими секретами и, поддавшись непреодолимому любопытству, села в кресло, которое ей предложил ее спутник.

— Отец рано отправил меня в море, ваша честь, — начал Фид, когда все приготовления были окончены. — Он, как и я, большую часть жизни провел на воде, а не на суше, хотя, будучи всего-навсего рыбаком, обычно держался у берега, что, в конечном счете, ненамного лучше, чем просто жить на суше. Как бы то ни было, я-то сразу ушел в открытое море и одним прыжком обогнул мыс Горн; это было мое первое плавание, не ближнее путешествие для зеленого новичка! .. Но потом, так как мне было всего восемь лет…

— Восемь! Значит, вы рассказываете свою собственную историю! — разочарованно прервала его гувернантка.

— Конечно, сударыня; можно было бы потолковать и о более знатных людях, но трудно сыскать человека, который бы лучше умел вооружить или разоружить судно. Мне сдается, вашей светлости не хотелось бы тратить время на историю моих родителей, и, чтобы попасть в самую точку, я начал сразу с того года, когда мне стукнуло восемь, а все, что касается моего рождения, имени и прочих подробностей из судового журнала, я выпустил.

— Продолжайте, — возразила она, вынужденная покориться.

— Моя голова — точь-в-точь как новое судно перед спуском на воду,

— продолжал Фид. — Ежели сразу пойдет без сучка без задоринки, то летит стремглав, как парус, спущенный в штиль; но уж коли где заест, то придется попыхтеть, пока сдвинешь его с места. Так вот, чтобы расшевелить мои мозги и чтоб все шло как по маслу, придется вернуться к началу. Значит, отец мой был рыбаком, и я обогнул мыс Горн. Вот! Теперь я снова поймал нить, без узлов, петлю за петлей, как хорошо свернутый канат. Так вот, обогнул я мыс Горн да года четыре плавал в тех местах — исходил все моря, побывал на всех островах, которые и теперь-то нам не очень знакомы, а тогда и подавно. Потом всю войну прослужил на флоте его величества и заработал три раны и почестей на два костыля. Тогда-то я и столкнулся с Гвинеей — с тем чернокожим, миледи, что вон там сворачивает паруси.

— Так, значит, вот когда ты натолкнулся на африканца, — вставил Корсар.

— Тут мы и познакомились. И, хоть кожа у него не белее китовой спины, я плевать на это хотел и скажу всем и каждому: после мистера Гарри он самый лучший человек на свете. Что там говорить, ваша чееть, парень упрям, слишком выхваляется своей силой и считает, что ему нет равных в предсказании погоды и в управлении судном. Но ведь он простой чернокожий, а мы знаем, что нельзя слишком строго судить тех, кого не можешь считать ровней.

— Да, это было бы совсем бесчеловечно.

— Слово в слово, как говаривал, бывало, капеллан с «Брунсвика». Великая вещь образование, ваша честь, ибо от него уже та польза, что оно готовит человека в боцманы и учит прямым курсом вести свое судно на небеса. Так вот, как я уже сказал, мы с Гвинеей лет пять плавали вместе и даже некоторым образом дружили; и настал час, когда в Вест-Индии мы встретились с несчастным, потерпевшим крушение судном.

— Каким судном?

— Прошу прощения у вашей чести, я никогда не трогаю верхнего рея, пока не уверюсь, что судно не повернет обратно по ветру; и, прежде чем описывать разбитое судно, я должен переворошить свои мысли, чтобы не упустить того, о чем надо упомянуть в первую очередь.

Корсар по лицу своей гостьи видел, с какой жадностью она слушает, как волнуется из-за бесконечных отступлений и боится, что кто-нибудь прервет рассказ; он сделал ей знак не мешать честному моряку идти своим путем, ибо понял, что так они скорее всего доберутся до событий, о которых оба горели желанием узнать.

— Так вот, как я уже говорил, — продолжал он, — мы с Гвинеей служили тогда марсовыми на «Прозерпине», быстроходном тридцатидвухпушечном фрегате, и на пути от островов к Испанскому морю наткнулись на контрабандиста! Капитан захватил судно и приказал нам доставить его в порт, а ведь он был человек рассудительный, и, значит, так ему самому было приказано. Но из этого все равно ничего не вышло: почти у цели, когда до гавани осталось не более двух дней пути при попутном ветре, на нас обрушился жестокий ураган, и посудина покончила счеты с жизнью и затонула. Это было небольшое суденышко, и, прежде чем заснуть навеки, ему вздумалось опрокинуться набок, и помощник капитана и трое матросов очутились на дне морском; по крайней мере, я так думаю, ибо с тех пор никогда их больше не видал. Вот тут-то Гвинея и сослужил мне добрую службу; ибо хоть мы и раньше делили голод и жажду, но тут, если бы он не прыгнул за борт, то я, как рыба, наглотался бы соленой воды.

— Он спас тебя и не дал утонуть вместе с другими?

— Не слишком ли сильно сказано, ваша честь? Кто знает, может, меня выручил бы другой счастливый случай. Но, если учесть, что плаваю я точь-в-точь как двойное пушечное ядро, то, пожалуй, я и вправду перед ним в долгу, хотя мы редко говорим об этом деле; а все потому, что не настал еще мой час отплатить ему той же монетой. Так вот, видя, что от контрабандиста толку больше никакого, мы кое-как умудрились спустить шлюпку, прежде чем он окончательно пошел ко дну, и погрузить в нее съестные припасы, чтобы перебиться первое время, и начали изо всех сил грести к земле. Не стану объяснять этой леди, что такое идти на шлюпке, — она только что испытала это на собственном опыте, — скажу только, что если бы не эта шлюпка, на которой нас дней пять болтало, то путешествие миледи не закончилось бы так счастливо.

— Я вас не понимаю.

— А чего ж тут понимать, ваша честь: когда мы их подобрали, баркас с бристольца держался на воде только благодаря ловкости мистера Гарри.

— Но какая же связь между вашим кораблекрушением и спасением мистера Уайлдера? — спросила гувернантка, не в силах более выносить бесконечный рассказ словоохотливого матроса.

— Связь весьма простая и вполне естественная, сударыня; вы со мной согласитесь, когда услышите самую трогательную часть моей повести. Так вот, две ночи и день мы с Гвинеей носились по океану, терпели всякую нужду — только в работе не было недостатка — и держали курс на острова; ибо пусть мы и не великие мореходы, но землю чуяли и гребли как бешеные — ведь сами понимаете, в этой гонке ставкой была наша жизнь. И вот настает распрекрасное утро, когда мы вдруг увидели корабль без парусов; если вообще можно так назвать судно, у которого на палубе торчат три голых пенька от мачт и ни одного обрывка каната или клочка флага, чтобы определить его оснастку или национальность. Однако, судя по этим пенькам от мачт, я всегда считал, что это был большой военный корабль, а когда мы подошли ближе и рассмотрели корпус, я твердо сказал, что судно английское.

— Вы побывали на борту? — спросил Корсар.

— Это не составляло труда, ваша честь, так как весь экипаж, который мог нам помешать, состоял из заморенной собаки.

— Значит, на корабле никого не было?

— Да, сэр, люди покинули его, а может, их смыло волной во время урагана. Я так толком и не узнал, что произошло. Собака, видно, мешала на палубе, и ее привязали к крюку. Так вот, сэр, находим мы эту собаку, а больше ни души, хотя мы целых полдня шарили по всем углам, чтобы не пропустить ни одной мелочи, которая могла нам пригодиться. Но входы в трюм и кают-компанию все равно были затоплены, так что мы не больно-то надеялись на большую добычу.

— Что ж, вы так и уехали?

— Постойте, ваша честь. Вот, значит, роемся мы на палубе в обрывках такелажа, а Гвинея вдруг и говорит: «Мистер Дик, мне слышится, будто кто-то стонет там, внизу». А я и сам слышал какие-то жалостные звуки, да подумал, что это души матросов оплакивают свою смерть, и промолчал, чтобы не перепугать суеверного негра; ведь и лучшие из них — только невежественные, суеверные чернокожие, сударыня. Вот я и помалкиваю, пока он сам не заговорит об этом предмете. Тут уж мы оба навострили уши и в самом деле слышим — плачет живая душа. И все же я не сразу уверился, что это не судно стонет, ибо знаете, сударыня, судно, идя ко дну, всегда жалуется, точно живое существо.

— Да, да, — подхватила гувернантка, вся дрожа, — я сама слышала эти стоны, и они до самой смерти не изгладятся из моей памяти!

— Я так и думал, что вам довелось их слышать, — ну и страшные же стоны! Но судно все качалось на поверхности и вовсе не собиралось тонуть; я и подумал, не попытаться ли попасть внутрь с кормы и посмотреть, не прихлопнуло ли там какого-нибудь беднягу, который не успел выскочить из койки, когда судно перевернулось. И что же, добрая воля и крепкий топор вскоре помогли нам открыть тайну этих стонов.

— Вы нашли ребенка?

— Вместе с его матерью, сударыня. По счастью, койка была с наветренной стороны, и вода до них не дошла. Но спертый воздух и голод, оказывается, ничуть не лучше, чем соленая влага. Мать испускала последний вздох, когда мы ее нашли; что до мальчонки, то стройный молодец, которого вы видите на той пушке, был тогда в самом жалком состоянии. Немало пришлось нам повозиться, пока он проглотил каплю вина с водой, которая каким-то чудом сохранилась, чтобы помочь ему стать тем, что он есть, — красою и гордостью океана.

— А его мать? Она умерла?

— Мне жаль, но это так. Бедняжка уже не могла глотать, когда мы нашли ее, да нам и нечего было предложить ей. Так вот, значит, видя, что взять здесь нечего и что через пробитое нами отверстие воздух выходит наружу и судно от этого быстрее погружается, мы сочли за благо покинуть его. И не зря мы спешили — оно сразу пошло ко дну, и мы едва успели оттолкнуться, чтоб не попасть в водоворот.

— А как же мальчик — брошенный ребенок? — воскликнула гувернантка с полными слез глазами.

— Вы ошибаетесь, сударыня. Мы его вовсе не бросили, а взяли с собой, точно так же, как и другое живое существо, найденное на корабле, да еще горсть риса и завалящий сухарь. Но нам предстоял долгий путь, и, что еще хуже, мы находились в стороне от торговых путей. Все это я высказал на общем совете экипажа, состоявшего из меня и негра, так как мальчик от слабости не мог говорить, да и что он вообще мог сказать о нашем положении? Поэтому я открыл совет и сказал: «Гвинея, нам придется съесть либо эту собаку, либо мальчонку». Тогда Гвинея мне так сказал: «Я вообще могу обойтись без еды; отдай все мальчику, он так мал, ему надо набраться сил». Но мистеру Гарри собака не очень-то пришлась по вкусу, и мы вдвоем быстро покончили с ней. Тут для нас настали голодные деньки; ведь если бы мы не поддерживали паренька, то жизнь, что и так еле теплилась в нем, совсем бы угасла.

— И вы кормили мальчика, а сами голодали?

— Ну, не совсем, сударыня, мы точили зубы о собачью кожу, хотя не скажу, чтоб это было большое лакомство; зато, раз уж нам не приходилось тратить время на еду, мы живее работали веслами. В конце концов добрались мы до одного из островов, хотя к тому времени, как мы пришвартовались к первой попавшейся кухне, ни я, ни негр не могли похвастать ни силой, ни могучим весом.

— А что же ребенок?

— Он чувствовал себя прекрасно; доктора потом говорили, что пост не причинил ему вреда.

— Вы разыскивали его близких?

— Что до этого, сударыня, то, насколько я мог судить, мы остались самыми близкими ему людьми. У нас не было ни карт, ни румбов, которые облегчили бы поиска его семьи. Он называл себя мистером Гарри, а значит — по рождению был джентльменом, в чем легко убедиться, только взглянув на него; больше я ничего не смог добиться ни о семействе, ни об отечестве его; но говорил он по-английски и был подобран на английском корабле; стало быть, он англичанин.

— И вы так и не узнали название корабля? — спросил внимательно слушавший Корсар, черты лица которого выдавали живой интерес.

— Что до этого, ваша честь, то ведь школ тогда было у нас маловато, а в Африке, сами знаете, тоже учености не наберешься, так что если бы даже название судна не было покрыто водой, то мы изрядно попотели бы, пока прочитали его. Но на палубе нам попалось ведро, которое, по счастливой случайности, застряло среди помп и не было смыто за борт. Так вот, на этом ведре было что-то написано. Чтобы сохранить эти мелкие буковки, я в свободную минуту попросил Гвинею — у него природный дар к татуировке — втереть мне это имя в кожу порохом. Ваша честь, сейчас вы увидите его работу.

С этими словами Фид преспокойно снял куртку и обнажил до локтя загорелую руку, на которой отчетливо виднелись синие знаки. Буквы были скопированы грубо, но можно было без труда прочесть слова «Арк из Линнхейвена».

— Значит, у вас была хоть зацепка, чтобы найти родных ребенка, — заметил Корсар, прочитав надпись.

— Видно, нет, ваша честь; мы взяли ребенка с собой на «Прозерпину», и наш доблестный капитан на всех парусах пустился на розыски его родни. Но никто и слыхом не слыхал про судно, под названием «Арк из Линнхейвена», и через год нам пришлось прекратить поиски.

— А ребенок ничего не мог рассказать о своих близких? — спросила гувернантка.

— Очень мало, миледи, по той причине, что он почти ничего не знал о себе. Так что в конце концов мы отказались от этой затеи. Я, Гвинея, капитан и вся наша команда сами взялись за воспитание мальчика. Мы с негром обучали его морскому ремеслу и немного хорошим манерам; навигации, мореплаванию и латыни он научился у капитана, который был ему другом до тех пор, пока он не встал на собственные ноги, что произошло значительно позже.

— Сколько же времени мистер Уайлдер пробыл на военном корабле? — спросил Корсар небрежным и явно безразличным тоном.

— Достаточно долго, ваша милость, чтобы выучить все, чему там обучали, — уклончиво ответил тот.

— И дослужился до чина офицера?

— Если этого не случилось, то внакладе остался только король… Но что это там виднеется? Похоже, что парус! Или просто чайка хлопает крыльями, прежде чем взлететь?

— Парус на горизонте! — закричал с мачты дозорный.

— Парус! — одновременно раздалось со всех сторон на мачтах и палубе.

Несмотря на дальность расстояния, сверкающий предмет был мгновенно замечен дюжиной зорких глаз. Корсар не мог не откликнуться на общие возгласы, а Фид воспользовался удобным случаем и покинул корму с поспешностью человека, весьма обрадованного неожиданной помехой.

Гувернантка тоже встала и в печальной задумчивости удалилась в свою каюту, видимо, желая остаться одна.