Онлайн чтение книги Красный корсар The Red Rover
Глава VIII

Едва солнце поднялось из вод, среди которых раскинулись голубые острова Массачусетса, как жители Ньюпорта стали отпирать двери и окна и готовиться к своим дневным делам, как свойственно людям, мудро использовавшим положенное для отдыха время. Там и сям открывались несложные запоры и замки, там и сям слышались взаимные утренние приветствия и любезные расспросы о простуде дочки или ревматизме старой бабушки.

Хозяин «Ржавого якоря», весьма рьяно заботившийся о том, чтобы его заведение нельзя было упрекнуть в чрезмерно поздних пиршествах, открыл свою дверь одним из первых, дабы не упустить ни одного случайного гостя, который захотел бы согреться после сырой ночи при помощи какого-либо подкрепляющего средства. Средство это было чрезвычайно широко распространено в британских колониях в то время и носило разнообразные названия — «горькая», «прохладительная», «утренний стаканчик», «развей туман» и тому подобное, — в зависимости от того, что больше подходило к характеру данной местности.

Кипучая деятельность трактирщика не осталась без награды: в течение первого получаса приток посетителей в его гавань не ослабевал. Не утратил он надежды на дальнейший прилив и после того, как первая волна начала спадать. Впрочем, убедившись, что посетители понемногу расходятся по своим делам, он вышел из-за стойки и остановился у входной двери, засунув руки в карманы и словно втайне наслаждаясь позвякиванием в них новых обитателей.

Какой-то неизвестный, не зашедший в трактир вместе с другими и поэтому не принявший участия в обычных возлияниях, стоял несколько поодаль; он заложил руку за борт куртки и, по всей видимости, был гораздо больше занят своими размышлениями, чем деловыми успехами трактирщика. Внезапно он уловил устремленный на него многозначительный взгляд кабатчика, который сразу сообразил, что ни один человек, должным образом подкрепившийся с раннего утра, не может казаться столь задумчивым, когда его еще не одолевают дневные заботы; из этого трактирщик сделал вывод, что, сведя с этим человеком знакомство, можно извлечь некоторый барыш.

— Приятный сегодня ветерок, друг мой: сразу разгоняет ночную сырость, — сказал он, втягивая носом сладостное укрепляющее дыхание ясного октябрьского утра. — Вот этим расчищающим легкие воздухом и славится наш остров; потому-то он и есть самое здоровое место на земле да и самое красивое, это всем известно. Вы, верно, не здешний?

— Да, только недавно приехал, — последовал ответ.

— Судя по одежде, вы моряк? И ищете службу, как я полагаю? — продолжал трактирщик, ухмыльнувшись собственной проницательности. — Здесь бывает немало таких, как вы. Но, хотя Ньюпорт местечко бойкое, нельзя рассчитывать, что так сразу и найдешь подходящее судно. А вы попытали счастья в столице Бейской колонии?

— Я выехал из Бостона только позавчера.

— Как! У гордых обитателей этого города не нашлось для вас судна? Да, болтать они мастера и товар лицом показать умеют. Но, между прочим, понимающие люди скажут вам, что в Наррангасетской бухте вскоре будет не меньше кораблей, чем в Массачусетской. Вон видите тот прекрасный бриг 55Бриг — небольшое купеческое или военное судно с прямыми на обеих мачтах парусами и тремя треугольными парусами на бушприте? Через неделю он отплывает за ромом и сахаром. А вон корабль, который вошел в бухту только вчера на закате. Знатное судно, и каюты на нем как княжеские покои. Оно выйдет в море с первым же благоприятным ветром, и, думается мне, хорошему моряку самое время туда наняться. А там, на рейде, стоит работорговец, если за свое жалованье вы согласны возить черномазых.

— Значит, то судно, что стоит в бухте, выйдет в море с первым попутным ветром? — спросил незнакомец.

— Это уж как пить дать. Моя жена — двоюродная сестра жены таможенника, и мне доподлинно известно, что все бумаги готовы, задержка только из-за ветра. Вы ведь и сами понимаете, приятель, многие матросы — мои должники, а времена сейчас трудные, и честному человеку приходится соблюдать свои интересы. Да, это он и есть, «Королевская Каролина», известное судно. Оно каждый год совершает регулярный рейс между колониями и Бристолем и заходит к нам на пути туда и обратно, кое-что разгружает у нас, берет топливо и воду, а затем уходит домой, то есть в Каролину.

— Скажите, пожалуйста, сэр, а боевое вооружение у него хорошее? .

— продолжал незнакомец; теперь вид у него был не столь задумчивый, ибо разговор явно начал его занимать.

— Это-то да, на нем есть несколько хороших бульдогов, и они могут славно залаять в защиту его прав и поддержать честь его величества, благослови его бог… Джуди! Эй, Джуди! — закричал он молодой негритянке, которая выбирала щепки на растопку из кучи опилок и обрубков с верфи. — Беги что есть духу к соседу Хоумспану и постучи в окошко его спальни: он что-то заспался. Необычное это дело — уже пробило семь, а портной не идет за стаканом горькой, чтобы промочить пересохшую за ночь глотку.

Пока девушка выполняла приказание хозяина, разговор ненадолго замер. Но стук в окно вызвал только пронзительные крики Дезайр, проникавшие сквозь тонкие дощатые стены убогого жилья, словно сквозь сито. Затем окно открылось, и в нем показалось раздраженное лицо: достойная хозяйка дома выглянула на свежий утренний воздух.

— Еще что? — кричала оскорбленная супруга, которая вообразила, что это кутила муж возвращается после ночи, проведенной вне дома, и осмеливается прерывать ее сон. — Мало того, что ты на всю ночь убежал от семейного ложа и стола, — ты еще нарушаешь покой семи благословенных деток, не говоря уж об их матери! Ах, Гектор, Гектор, какой пример подаешь ты неустойчивой молодежи и каким уроком будет твое поведение для других вертопрахов!

— А ну, дай-ка мне сюда черную книгу, — сказал трактирщик жене, которая, заслышав громкие жалобы Дезайр, тоже подошла к окну. — Кажется, эта женщина говорила что-то насчет отъезда портного через два дня. Если у него такие намерения, то порядочным людям надо посмотреть, сколько за ним записано. Ай-ай, клянусь жизнью, Кезия, ты допустила, чтобы этот хромой нищий задолжал нам семнадцать шиллингов, шесть пенсов и притом за такую мелочь, как утренние стаканчики и ночные колпаки!

— Напрасно ты горячишься, друг мой. Он ведь сшил костюмчик для школы нашему мальчугану и нашел…

— Ладно, хозяйка, — прервал ее муж, возвращая книгу и сделав ей знак удалиться. — Надеюсь, в свое время все уладится. Чем меньше шума мы будем поднимать насчет прегрешений соседа, тем меньше станут говорить о наших собственных. Он достойный и трудолюбивый мастер, сэр,

— продолжал трактирщик, обращаясь— к незнакомцу, — но солнышко никогда не заглядывает в его окно, хотя, бог свидетель, стекло там не такое уж толстое.

— И все же только на основании таких пустячных признаков, как причитания его жены, вы думаете, что этот человек бежал?

— Что ж, такая беда случалась с людьми и почище пего! — ответил трактирщик, с задумчивым видом складывая руки и переплетая пальцы на своем круглом животе. — Нам, содержателям гостиниц, известны, можно сказать, тайные мысли и дела всех людей, ибо человек больше всего склонен открывать свое сердце после того, как завернет к нам. Мы кое-что знаем насчет наших соседей. Если бы сосед Хоумспан умел умиротворять свою подруженьку так же ловко, как он кладет на должное место стежок, такого, может, и не случилось бы, но… Не выпьете ли чего-нибудь, сэр?

— Глоток, и самого лучшего, что есть.

— Так вот, я и говорю, — продолжал трактирщик, подавая гостю стакан, — если бы наш портной мог своим утюгом разгладить женский характер, как он разглаживает одежду, а потом, когда дело сделано, закусить этим же утюгом, как гусем, что висит у меня за стойкой… Может быть, вам угодно будет и пообедать у нас, сэр?

— Этого я еще не знаю, — ответил незнакомец, платя за питье, которое он едва пригубил. — Все зависит от того, какие сведения я соберу о судах, стоящих здесь в порту.

— В таком случае, сэр, разрешите мне — с полным бескорыстием, как вы понимаете, — посоветовать вам поселиться в этом доме на все то время, что вы задержитесь в нашем городе. Моряки по большей части собираются у меня, и могу поручиться: ни один человек не скажет вам о том, что вас интересует, больше, чем хозяин «Ржавого якоря».

— Значит, вы советуете мне обратиться к капитану cудна, стоящего в бухте? Оно действительно выходит в море так скоро, как вы говорили?

— С первым же попутным ветром. Я знаю всю историю этого судна — с той минуты, когда начали собирать его киль, до той, когда он бросил якорь там, где вы его сейчас видите. Между прочим, пассажиркой на нем будет богатая наследница с Юга, красавица дочка генерала Грейсона. Она и ее воспитательница — кажется, это называется «гувернантка», — некая миссис Уиллис, ждут сигнала к отплытию вон там, в доме госпожи де Лэси, вдовы контрадмирала де Лэси и родной сестры генерала, а значит, насколько я понимаю, тетушки молодой девицы. Многие считают, что к ней перейдет и теткино состояние; и, стало быть, тот, кто возьмет мисс Грейсон в жены, будет не только счастливчиком, но и богачом.

Незнакомец, сохранявший в течение всего предшествующего разговора довольно равнодушный вид, сейчас проявил явный интерес, который мог быть вызван в нем предметом разговора — юной девицей на выданье. Дождавшись, пока трактирщик договорит свою речь и переведет дыхание, незнакомец неожиданно спросил:

— И вы говорите, вон то здание на холме и есть дом миссис де Лэси?

— Разве я так сказал? Когда я говорил «вон там», я имел в виду — в полумиле отсюда. Она живет в доме, вполне подходящем для такой важной дамы, а не в тесном домишке вроде тех, что понастроены здесь, вокруг нас. Этот дом легко узнать по хорошеньким занавескам и ветвистым деревьям, которыми он обсажен. Ручаюсь, во всей Европе не найдешь такой тенистой живой изгороди, как деревья у дома госпожи де Лэси.

— Весьма возможно, — пробормотал незнакомец, не проявляя такого провинциального восхищения, как трактирщик, и снова погружаясь в задумчивость.

Он прекратил разговор на эту тему, сделав какое-то пустое замечание, а затем повторил, что ему, по-видимому, еще придется сюда вернуться, и решительным шагом удалился по направлению к дому миссис де Лэси. Разговор был так резко оборван, что наблюдательный трактирщик, вероятно, нашел бы, над чем призадуматься, если бы как раз в эту минуту не отвлекла его внимание Дезайр, выскочившая из дома, чтобы особенно яркими красками расписать характер своего многогрешного супруга.

Читатель, наверно, уже догадывается, что незнакомец, беседовавший с трактирщиком, ему, то есть читателю, небезызвестен. Действительно, это был не кто иной, как Уайлдер. Занятый осуществлением своих тайных планов, молодой моряк решил уйти с поля словесного боя и, направляясь к предместьям, стал подниматься на холм, на склоне которого раскинулся город.

Нужный ему дом нетрудно было узнать среди десятка других таких же строений по «тенистой живой изгороди», как назвал трактирщик, употребляя свойственное колонистам выражение, несколько действительно мощных вязов, что росли в дворике у парадной двери. Однако, желая убедиться, что он не ошибается, Уайлдер проверил свои догадки, расспросив прохожих, а затем задумчиво продолжал путь. Из задумчивости он был выведен звуком приближавшихся голосов. Один из них вызвал в его крови непонятное ему самому волнение. Воспользовавшись неровностями почвы, он, никем не замеченный, вскочил на небольшой бугор и, укрывшись за утлом невысокой ограды, очутился совсем близко от говоривших.

Ограда эта окружала сад и двор усадьбы, которая, как он сейчас убедился, принадлежала миссис де Лэси. Невдалеке от дороги стояла летняя беседка, еще несколько недель назад утопавшая в зелени и цветах. Она была расположена на высоком месте, и с нее открывался вид на весь город, на порт, на острова к востоку, на острова к западу и на бескрайний нростор океана к югу. Теперь листва уже облетела, и центр беседки был хорошо видеь сквозь толстые столбы, которые поддерживали ее небольшой купол. Здесь Уайлдер обнаружил ту же маленькую компанию, чей разговор он невольно подслушал накануне, когда прятался вместе с Корсаром в верхнем этаже старой мельницы. Хотя адмиральща и миссис Уиллис были на переднем плане, ближе к нему, и беседовали с кем-то находившимся, как и он сам, на улице, взгляд молодого моряка вскоре отыскал — несколько позади — гораздо более привлекательное для него цветущее личико Джертред. Однако наблюдения Уайлдера вскоре прервал ответ невидимого собеседника трех дам. Повернув голову туда, откуда доносился голос, он разглядел бодрого еще старика, сидевшего на камне у самой дороги; видимо, отдыхая после ходьбы, тот отвечал на вопросы, которые задавались ему из беседки. Голова у него была седая, а рука, сжимавшая длинную трость, порой дрожала, но одежда, вся повадка и голос говорившего достаточно ясно показывали, что это старый моряк.

— Видит бог, сударыня, — сказал он уже надтреснутым голосом, в котором, однако, еще звучали глубокие тона, свойственные людям его профессии, — нам, старым морским волкам, незачем перед выходом в море заглядывать в календарь, чтобы узнать, с какой стороны подует ветер, — нам достаточно, чтоб вышел приказ поднимать паруса да чтоб капитан попрощался со своей женушкой.

— Ах, то же самое всегда говорил мой бедный адмирал! — воскликнула миссис де Лэси, которой явно доставляло удовольствие беседовать с бывалым моряком. — Так значит, вы, друг мой, полагаете, что, если корабль, готов к отплытию, он должен выходить в море, дует ли ветер…

— Здесь очень кстати появился еще один моряк. Пусть и он даст нам совет, — поспешно прервала ее Джертред, словно желая помешать тетке закончить каким-нибудь слишком категорическим утверждением спор, только что возникший между нею и миссис Уиллис. — Возможно, он окажется хорошим третейским судьей.

— Верно, — сказала гувернантка. — Скажите, сэр, что вы думаете о нынешней погоде? Подходит она для выхода в море или нет?

Молодой человек неохотно отвел глаза от зарумянившейся Джертред, которая, стараясь поскорее обратить на него всеобщее внимание, сперва невольно вышла вперед, а теперь опять робко отодвинулась вглубь беседки, словно раскаиваясь в своей смелости. Он перевел глаза на женщину, задавшую вопрос, и смотрел на нее так долго и пристально, что та сочла нужным спросить еще раз, полагая, что молодой моряк не вполне понял ее.

— На погоду полагаться нельзя, сударыня, — прозвучал его несколько запоздалый ответ. — Это твердо знает всякий моряк, если ему хоть немного пошла впрок его морская служба.

Голос Уайлдера звучал так мягко и благозвучно и вместе с тем так мужественно, что дамы, словно сговорившись, стали внимательно его слушать. Благоприятному впечатлению содействовал и подтянутый, аккуратный вид молодого человека: строгую одежду моряка он носил с таким удивительным изяществом и даже благородством, что само собой напрашивалось предположение, не имеет ли он права притязать на более высокое общественное положение, чем то, какое занимает сейчас.

Миссис де Лэси наклонила голову с видом, которому она постаралась придать учтивость, может быть, больше из самоуважения, чем из внимания к собеседнику, и возобновила разговор.

— Эти дамы, — сказала она, — собираются отплыть вон на том корабле в Каролину, и мы обсуждаем вопрос, откуда в ближайшее время подует ветер. Но мне думается, сэр, что для такого корабля не так уж важно, будет ветер попутный или нет.

— Согласен с вами, — ответил Уайлдер. — На мой взгляд, от этого корабля не приходится ожидать ничего хорошего, каков бы ни был ветер.

— Однако он считается очень быстроходным… Да что там считается! Мы и сами хорошо знаем это: ведь он пришел из Англии в колонии за семь недель — невероятно короткий срок! Но моряки, как и мы, жалкие обитатели суши, имеют, видимо, свои пристрастия и предрассудки. Так что вы уж простите меня, но я спрошу и у этого достойного ветерана, какого он мнения на этот счет. Что вы скажете, друг мой, о мореходных качествах вон того корабля, с такими высокими бом-брам-стеньгами и необыкновенно округлыми марсами?

Губы Уайлдера дрогнули, но он сдержал улыбку и не сказал ни слова. Старик же поднялся и стал разглядывать корабль с таким видом, словно отлично понимал не слишком грамотные разглагольствования адмиральской вдовы.

— Судно во внутренней бухте, сударыня, — ответил он, закончив осмотр, — если вы имеете в виду именно его, — такое судно, на которое моряку приятно посмотреть. Готов поклясться, что это отличный и вполне надежный корабль. Что же до плавания, то, может быть, он чудес и не наделает, но, во всяком случае, это прочная посудина, или я плохо разбираюсь в том, что делается на синем море, и в тех, кто на нем живет.

— Подумать только, какая разница во мнениях! — вскричала миссис де Лэси. — Во всяком случае, я рада, что вы считаете его надежным. Конечно, моряки любят быстроходные суда. Полагаю, сэр, вы не станете оспаривать, что он, по крайней мере, надежен.

— Именно это я и отрицаю, — прозвучал краткий ответ Уайлдера.

— Удивительно! Этот человек — опытный моряк, а он, по-видимому, думает иначе.

— Может быть, он в свое время видел и больше моего, сударыня, но боюсь, что сейчас он видит хуже меня. Отсюда до судна так далеко, что судить о его качествах трудно. А я видел его на близком расстоянии.

— Значит, сэр, вы и впрямь считаете, что есть опасность? — раздался мягкий голос Джертред, тревога которой пересилила робость.

— Да, считаю. Будь у меня мать или сестра, — выразительно продолжал Уайлдер, приподнимая шапку и кланяясь обратившейся к нему красавице, — я бы не сразу решился отправлять ее на этом судне. Даю вам честное слово, сударыня, я считаю, что ни один корабль, который этой осенью выйдет из здешних гаваней, не подвергается такой опасности, как этот…

— Это странно, — заметила миссис Уиллис. — Нам говорили об этом судне совсем другое. Может быть, люди преувеличивали, но нас уверяли, что оно считается на редкость удобным и надежным. Могу я спросить, сэр, какие у вас причины для такого мнения?

— Оснований вполне достаточно. Управлять им трудно: мачты слишком тонкие, корма очень тяжела, борта отвесные, как церковные стены, а осадка недостаточна. К тому же он не несет переднего паруса, и на кормовую часть придется весь напор ветра, которого он, вернее всего, не выдержит. Наступит день, когда он кормой пойдет ко дну 56Здесь и далее всю эту чепуху Уайлдер говорит, зная, что его слушательницы совсем не сведущи в морском деле..

Уайлдер говорил все это весьма решительным тоном, вещая, словно оракул, и слушательницы внимали ему с молчаливой верой и смиренной покорностью людей несведущих и преисполненных почтения к тем, кто посвящен в тайны какой-либо важной профессии. Никто из них не представлял себе особенно ясно, о чем говорил моряк, но сами его слова означали опасность и смерть. Впрочем, миссис де Лэси решила, что в качестве вдовы адмирала она должна показать, как хорошо она понимает, о чем идет речь.

— Да, это очень серьезные недостатки! — важно согласилась она. — Непонятно, как мой агент мог о них не упомянуть. А нет ли у этого корабля и других внушающих тревогу недостатков, которые бросались бы вам в глаза даже на таком расстоянии?

— Их немало. Вы видите, что его брам-стеньги закрепляются со стороны кормы и ни один из верхних парусов не развевается. Вдобавок, сударыня, вся прочность такой важной части судна, как бушприт, зависит у него от ватерштагов и ватервулингов.

— Верно, верно! — воскликнула миссис де Лэси с ужасом, словно человек, хорошо разбирающийся в морском деле. — Я как-то не обратила внимания на эти дефекты, но теперь, когда вы их перечислили, все ясно увидела. Самый преступный недосмотр! А главное — как можно допустить, чтобы прочность бушприта зависела от ватерштагов и ватервулингов! Нет, право же, миссис Уиллис, я не потерплю, чтобы моя племянница отправилась на таком судне!

Пока Уайлдер говорил, невозмутимый взор миссис Уиллис был словно прикован к его лицу. Теперь она с той же невозмутимостью перевела его на вдовствующую одмиральшу.

— Может быть, опасность несколько преувеличена, — заметила она. — Давайте спросим и у того старого моряка, что он об этом думает. Вы, друг мой, тоже считаете, что опасно плыть в такое время года в Каролину на том судне?

— Господи боже ты мой, сударыня, — усмехнулся в ответ седовласый моряк. — Если уж это недостатки и препятствия, то какие-то совсем новомодные. В мое время о таких вещах никто и не слыхивал. Признаюсь, я, старый дурак, не понял и половины того, о чем говорил молодой джентльмен.

— Вы, наверно, давно уже не плавали, — холодно заметил Уайлдер.

— Последний мой рейс был лет пять-шесть назад, первый — уже с полсотни.

— Значит, по-вашему, нет причин опасаться? — снова спросила миссис Уиллис.

— Я уже стар и слаб, сударыня, но, если бы капитан этого судна взял меня на службу, я бы считал это для себя удачей.

— В нужде пойдешь на все, — шепнула миссис де Лэси своим спутницам, и ее многозначительный взгляд показал, как невысоко ставит она мнение старика. — Я склонна разделить взгляды молодого моряка: они подкреплены основательными доводами.

Из вежливости по отношению к старой даме миссис Уиллис на некоторое время умолкла, затем снова начала задавать вопросы, обратившись к молодому человеку:

— Как же вы объясняете такое разногласие между двумя моряками, которые, казалось бы, должны были придерживаться одного мнения?

— По-моему, на этот вопрос могла бы ответить одна хорошо известная пословица, — с улыбкой произнес молодой человек, — но надо также учесть наше с ним различное положение на морской службе и развитие кораблестроения.

— Это верно. И все же мне думается, что изменения, которые могли произойти за какие-нибудь шесть лет в таком древнем искусстве, как мореходное, не так уж велики.

— Простите, сударыня, но, чтобы их знать, нужна непрерывная морская практика. Я же смею утверждать, что этот старый матрос не имеет понятия о том, как заставить корабль разрезать волны кормой в случае, если на нем распущены все паруса.

— Невероятно! — вскричала адмиральша. — Даже самый юный и неискушенный моряк не может не оценить красоту подобного зрелища!

— Да, да, — возразил старик с обиженным видом: даже если не все в мореходном искусстве было ему знакомо, он не собирался в этом сознаваться. — Немало великолепных судов проделывали такое на моих глазах, и, как говорит миледи, это было прекрасное и величественное зрелище.

Уайлдер пришел в полное замешательство. Он прикусил губу как человек, которого крайнее невежество или необыкновенная хитрость другого поставили в тупик, но самодовольство миссис де Лэси избавило его от необходимости отвечать.

— Правда, было бы просто удивительно, — сказала она, — если бы на человека, поседевшего на морской службе, ни разу не произвело впечатление столь благородное зрелище. Но все же, почтенный моряк, вы, по-видимому, проглядели вопиющие недостатки того корабля, которые этот… этот джентльмен только что так правильно заметил.

— Я не считаю их недостатками, сударыня. Именно так оснащал свое судно мой ныне покойный доблестный и славный начальник. И я с гордостью скажу, что на флоте его величества никогда не служил лучший мореход и более достойный человек.

— Ах, значит, и вы были на королевской службе! А как звали вашего любимого командира?

— Все, кто хорошо его знал, прозвали его Хорошая Погода, потому что с ним у нас всегда было тихое море и благоприятный ветер. А на берегу он был известен как доблестный и победоносный контр-адмирал де Лэси.

— Значит, мой покойный супруг, всеми почитаемый искусный моряк, оснащал свои корабли именно так? — спросила вдова с дрожью в голосе, которая яснее слов показывала, какое глубокое и подлинное волнение, какая удовлетворенная гордость переполняли ее душу в этот миг.

Старый матрос не без труда поднялся с камня, пристально посмотрел на вдову того, кого он только что назвал, и с низким поклоном ответил:

— Если я имею честь видеть перед собой супругу моего адмирала, то это радость для моих старых глаз. Шестнадцать лет я служил на его флагманском судне и еще пять на других судах его эскадры. Осмелюсь спросить, не слыхивали ли вы, сударыня, о старшине гротмарсовых Бобе Бланте?

— Конечно, конечно! Мой муж любил рассказывать о тех, кто служил ему верой и правдой.

— Вечная ему память, упокой, господи, его душу! Он был добрый начальник и никогда не забывал друга, кем бы тот ни служил — простым матросом или офицером. Адмирал был друг своим людям!

— Вот благодарный человек! — произнесла миссис де Лэси, смахивая слезу. — И не сомневаюсь, он отлично разбирается в морских судах. Значит, вы совершенно уверены, достойный друг, что мой покойный высокочтимый супруг приказывал оснащать все свои корабли так же, как оснащен тот, о котором мы говорим?

— Совершенно уверен, сударыня. Ведь я сам, собственными своими руками, принимал участие в оснастке его судов.

— И в отношении ватерштагов?

— И в отношении ватервулингов, миледи. Будь адмирал жив и находись он здесь, он назвал бы то судно вполне надежным и отлично оснащенным, ручаюсь вам в этом.

Миссис де Лэси решительно повернулась к Уайлдеру и с достоинством произнесла:

— У меня, значит, кое-что выпало из памяти, да это и неудивительно

— ведь того, кто учил меня мореходному делу, больше нет в живых и обучение продолжать некому. Мы очень обязаны вам, сэр, за высказанное вами мнение, но вынуждены считать, что вы преувеличили опасность.

— Клянусь честью, сударыня, — прервал ее Уайлдер, прижав руку к сердцу и подчеркивая каждое свое слово, — я говорю от всей души. Я и сейчас утверждаю, что, по моему мнению, отправиться на этом судне значило бы подвергнуться величайшей опасности; и уверяю вас, что говорить это меня побуждает отнюдь не вражда к его капитану, владельцу или вообще к кому-либо имеющему к нему отношение.

— Мы не сомневаемся в вашей искренности, сэр. Мы только считаем, что вы немного ошиблись, — ответила адмиральша с сочувственной и, как она полагала, снисходительной улыбкой. — Во всяком случае, мы благодарны вам за добрые намерения. Пойдемте, достойный ветеран, мы с вами еще не расстаемся. Постучите в дверь моего дома, вам откроют, и мы еще поговорим обо всех этих делах.

И, холодно поклонившись Уайлдеру, она направилась через сад к дому. Ее спутницы последовали за ней. Миссис де Лэси выступала горделиво, с полным сознанием своего превосходства; миссис Уиллнс шагала медленно, словно погруженная в размышления; бок о бок с нею шла Джертред, но лица ее не было видно под широкополой шляпой.

Уайлдеру все же показалось, что он уловил быстрый взгляд, украдкой брошенный ею на человека, который вызвал в ее сердце сильное волнение, хотя бы оно и было всего лишь чувством тревоги. Он не двигался с места, пока они не скрылись за кустами; затем повернулся, чтобы излить свою досаду на собрата-моряка, но увидел, что тот не стал терять времени и уже вошел в ворота усадьбы, несомненно предвкушая хорошую награду за свою удачную лесть.