Глава XXXI. ВЛАДЕЛЕЦ «СВ. МАРИИ»

Онлайн чтение книги Изгнанники The Refugees
Глава XXXI. ВЛАДЕЛЕЦ «СВ. МАРИИ»

Изгнанники, оставив направо форт С. — Луи, откуда доносился колокольный звон, поспешно продвигались вперед, меж тем солнце на горизонте спустилось уже низко, и на просеках лежали длинные, словно от деревьев, тени кустов. Вдруг перед ними, среди стволов, вместо зеленой травы сверкнула голубая вода, и беглецы увидели широкую быструю реку. Во Франции она считалась бы громадной, но видевших реку Св. Лаврентия она не могла поразить своим простором. Амос и де Катина уже раньше бывали на Ришелье, но теперь сердца их радостно забились, ибо они знали, что по этой реке лежит прямой путь: одному — домой, другому — к покою и свободе. Всего несколько дней по Ришелье, еще немного по прекрасным, усеянным островами озерам Шамплен и Св. Сакраменто, под тенью деревьев Адирондика — и они очутятся в верховьях Гудзона и все пережитые трудности и опасности станут только предметом разговоров в зимние вечера.

На другом берегу лежала страна страшных ирокезов и в двух местах они заметили дым, поднимавшийся к вечернему небу. Они помнили слова одного траппера, что воинственные отряды индейцев еще не переходили через реку, а потому смело шли по тропинке вдоль восточного берега. Однако через несколько шагов их остановил грозный военный оклик и из чащи показались два мушкетных дула, направленных на них.

— Мы друзья! — крикнул де Катина.

— Откуда вы? — спросил невидимый часовой.

— Из Квебека.

— А куда идете?

— Навестить г-на Шарля де ла Ну, владельца «Св. Марии».

— Прекрасно. Опасности нет, дю Лю. С ними еще и дама. Приветствую вас от имени моего отца, мадам.

Из чащи вышли двое людей. Один из них мог свободно сойти за чистокровного индейца, если бы не учтивые слова, произнесенные на безукоризненном французском языке. Это был высокий, стройный молодой человек, очень смуглый, с проницательными черными глазами и резкими, неумолимыми очертаниями рта, указывавшими на несомненно индейское происхождение. Его жесткие длинные волосы были собраны кверху в чуб; воткнутое в них орлиное перо служило единственным украшением. Грубая кожаная куртка и мокасины из оленьей шкурки совершенно походили на одежду Амоса Грина, но блеск золотой цепи на поясе, драгоценное кольцо на пальце и изящной работы мушкет придавали элегантность всему костюму юноши. Широкая желтая полоса охры на лбу и томагавк у пояса еще более усиливали впечатление двойственности от всей его наружности.

Его товарищ был несомненно природный француз, пожилой, темноволосый и жилистый, с жесткой черной бородой и суровым энергичным лицом. На нем также была охотничья одежда, а за ярким, полосатым поясом торчала пара длинных пистолетов. Его оленья куртка была увешана спереди крашеными иглами дикобраза и индейскими бусами, а ярко-красные штиблеты — бахромой из енотовых хвостов. Опершись на длинное темное ружье, он смотрел на путников, между тем как молодой человек шел им навстречу.

— Извините наши предосторожности, — проговорил последний. — Никогда нельзя предвидеть, что предпримут эти негодяи с целью провести нас. Боюсь, мадам, что столь долгий и трудный путь был для вас чрезвычайно утомительным.

Бедная Адель, славившаяся своей опрятностью даже среди хозяев улицы Св. Мартина, едва осмелилась взглянуть на свое испачканное и грязное платье. Она с улыбкой переносила все опасности и усталость, но выдержка чуть не изменила ей при мысли, что она в таком виде оказалась перед посторонними.

— Моя мать будет очень рада принять вас и позаботиться о всем необходимом, — поспешно проговорил молодой человек, как будто читая ее мысли. — Но вас, сударь, я, наверно, где-то видел прежде.

— И я вас также! — воскликнул гвардеец. — Я Амори де Катина, бывший офицер Пикардийского полка. Вы, без сомнения, Ахилл де ла Ну де Сен-Мари. Припоминаю, видал вас на губернаторских приемах в Квебеке, где вы бывали вместе с вашим отцом.

— Да, это я, — ответил молодой человек, протягивая руку и улыбаясь несколько принужденно.

Де Катина действительно помнил этого юношу как одного из многочисленных молодых дворян, приезжавших раз в год в Квебек. Там они справлялись о последних модах, болтали о прошлогодних версальских сплетнях и хоть в продолжение нескольких недель жили жизнью, соответствовавшей традициям их сословия. Сейчас, под тенью больших дубов, с чубом и военной татуировкой на лице, с мушкетом в руке и томагавком за поясом, этот юноша казался совсем иным существом.

— У нас в лесах одна жизнь, а в городе — другая, — произнес он, — хотя мой добрый отец не признает этого и повсюду таскает Версаль за собой. Вы знаете его, месье, и потому излишне объяснять вам мои слова. Но настал час смены и мы в состоянии проводить вас до дому.

Двое людей в одежде канадских фермеров, держа ружья так, что опытный глаз де Катина сейчас же признал в них хорошо обученных солдат, внезапно появились перед разговаривавшими. Молодой де ла Ну, коротко отдав им несколько приказаний, пошел с беглецами вдоль тропинки.

— Вы, может быть, не знаете лично моего приятеля, — произнес он, указывая на другого часового, — но я уверен, что имя его вам знакомо. Это Грейсолон дю Лю.

Амос и де Катина с величайшим любопытством и интересом посмотрели на знаменитого предводителя «лесных бродяг» — человека, проведшего в лесах всю жизнь, неразговорчивого, ничего не записывавшего и постоянно оказывавшегося впереди повсюду, где только встречалось затруднение или грозила опасность. В эти пустынные дикие западные страны его бросила не религия или жажда наживы, а горячая любовь к природе и страсть к авантюре. У этого человека был атрофирован инстинкт честолюбия, и он никогда не пытался описывать своих странствований по белу свету. Никто не знал, где он бывал и где останавливался. На целые месяцы исчезал он из поселков колонистов, пропадал в обширных равнинах Дакоты или в громадных пустынях северо-запада и вдруг в один прекрасный день внезапно появлялся в поместье или в каком-либо другом форпосте цивилизации, несколько более худой и загорелый, чем прежде, но по-прежнему молчаливый. Индейцы отдаленнейших частей материка отлично знали его. Он мог взбудоражить целые племена и приводить на помощь французам по тысяче разрисованных людоедов, говоривших на никому неизвестном языке и появлявшихся с берегов никому, кроме него, неведомых рек. Самые смелые французские пионеры, достигнув после многочисленных приключений, по их мнению, новооткрытой земли, часто встречали там дю Лю, сидящего у костра, с трубкой во рту рядом с какой-нибудь женщиной. Иногда, сбившись с пути, окруженные опасностями путники за тысячи миль от друзей внезапно натыкались на этого молчаливого человека с одним или двумя товарищами. Дю Лю выводил путников из затруднений и исчезал столь же внезапно, как и появлялся. Таков был тот, кто шел рядом с беглецами вдоль берега реки Ришелье, и Амос и де Катина знали, что его присутствие здесь является зловещим симптомом, так как Грейсолон дю Лю всегда находился в местах, которым грозила неминуемая опасность.

— Что вы думаете о тех огнях, дю Лю? — осведомился молодой де ла Ну.

Искатель приключений набивал себе трубку отвратительным индейским табаком. Он словно нехотя взглянул на два столбика дыма, вырисовывавшихся на красном фоне закатного неба.

— Они не нравятся мне, — отрывисто произнес он.

— Так там ирокезы?

— Да.

— Ну, по крайней мере, это доказательство того, что они еще на том берегу.

— Нет, наоборот, на этом.

— Как?

Дю Лю зажег трубку.

— Ирокезы на этом берегу, — отчетливо повторил он. — Они переправились к югу от нас.

— И вы молчали! На чем основываются ваши заключения, и почему вы до сих пор не сказали нам об этом?

— Я не знал, пока не увидал этих огней.

— Ну, а что же они значат?

— Эх, каждый индейский Мальчишка скажет вам это, — нетерпеливо ответил дю Лю. — Ирокезы во время войны ничего бесцельно не делают. Они умышленно показывают нам этот дым. Будь их боевые отряды на той стороне, это было бы бесполезно. Очевидно, храбрейшие из них уже переплыли реку. А с севера они не могли этого проделать, так как их заметили бы из форта. Вывод: они переправились на юге.

Амос одобрительно кивнул головой.

— Это в обычаях индейцев, — подтвердил он. — Ручаюсь, что он прав.

— Так они могут уже быть в лесах вокруг нас. Нам может угрожать опасность! — воскликнул де ла Ну.

Дю Лю утвердительно мотнул головой и вновь зажег трубку.

Де Катина окинул взглядом громадные стволы деревьев, желтеющую листву, мягкую траву под ногами… Как трудно было вообразить, что за этой красотой таится опасность, да еще такая грозная, что могла бы напугать и одинокого мужчину, что уж говорить о том, рядом с которым шла любимая женщина. Глубокий вздох облегчения вырвался из груди де Катина, когда на большой поляне мелькнул частокол с возвышавшимся за ним высоким каменным домом. Вдоль изгороди тянулись в линию около дюжины маленьких домиков, крытых кедровым гонтом, с крышами, загибавшимися вверх наподобие нормандских; здесь, под защитою господского замка, обитали вассалы — странный обломок феодальной системы в сердце американских лесов. Подойдя ближе к воротам, путники различили громадный деревянный щит с нарисованным на нем гербом: по серебряному полю две полосы под углом между тремя красными значками. Из бойниц на каждом углу выглядывали маленькие медные пушки. Едва они вошли, как сторож запер ворота изнутри, заложив их огромной поперечиной. Небольшая кучка мужчин, женщин и детей столпилась у крыльца замка, где на высоком кресле восседал какой-то старик.

— Вы знаете моего отца, — сказал, пожимая плечами, молодой человек. — Он воображает, будто никогда не покидал своего нормандского замка и продолжает быть французским феодалом и вельможей древнейшей крови. Сейчас он принимает дань и ежегодную присягу от своих вассалов и счел бы неприличным прервать эту торжественную церемонию даже ради самого губернатора. Если вам интересно понаблюдать эту церемонию, то отойдите сюда и дождитесь конца. Вас же, мадам, я сейчас провожу к моей матери, если вы соблаговолите последовать за мной.

Зрелище, по крайней мере для американцев, было совершенно необычным. Перед крыльцом тройным полукругом стояли мужчины, женщины и дети; первые — грубые и загорелые, вторые — простые на вид, чисто одетые, с белыми чепчиками на голове и, наконец, третьи — дети с разинутыми ртами и вытаращенными глазами, необычайно присмиревшие при виде благоговейного почтения старших. Среди них на высоком резном стуле прямо и неподвижно восседал очень пожилой человек, с чрезвычайно торжественным выражением лица. Это был красивый мужчина, высокий, широкоплечий, с резкими, крупными чертами начисто выбритого лица, с глубокими морщинами, большим носом, напоминавшим клюв, и густыми, щетинистыми бровями, подымавшимися дугообразно почти вплоть до громадного парика, пышного и длинного, как носили во Франции в дни его молодости. На парик была надета белая шляпа с красным пером, грациозно вздернутая с одного бока, а сам мужчина был одет в камзол из коричневого сукна, отделанный серебром на воротнике и на рукавах, очень изящный, хотя довольно поношенный и очевидно не раз бывавший в починке. Камзол, черные бархатные штаны до колен и высокие, хорошо начищенные сапоги — все это вместе взятое составляло такой костюм, какого де Катина никогда прежде не видывал в диких дебрях Канады.

Из толпы вышел неуклюжий земледелец и, став на колени на маленький коврик, вложил свои руки в руки вельможи.

— Господин де Сен-Мари, господин де Сен-Мари, господин де Сен-Мари, — произнес он подряд три раза. — Приношу вам, по долгу, присягу на верность за мой лен Хебер, которым владею в качестве вассала вашей милости.

— Будь верен, сын мой. Будь храбр и верен, — торжественно проговорил старый вельможа и внезапно прибавил совсем другим тоном: — Какого черта тащит там твоя дочь?

Из толпы вышла девушка, неся широкую полосу коры, на которой лежала куча рыбы.

— Это те одиннадцать рыбин, которые я присягой обязан передавать вам, — почтительно произнес земледелец. — Тут их семьдесят три, так как за этот месяц я поймал восемьсот штук.

— Peste! — крикнул вельможа. — Почему это ты решил, Дюбуа, что я намерен расстраивать здоровье, съев все эти семьдесят три рыбины? Разве ты думаешь, что у моей дворни, домочадцев и остальных членов дома только и дела, что уничтожать твою рыбу? Впредь приноси в уплату подати не более пяти рыбин сразу. Где дворецкий? Терье! Отнеси рыбу на склад, да смотри, чтобы вонь не дошла до голубой комнаты или апартаментов госпожи.

Человек в очень потертой черной ливрее, полинялой и залатанной, подошел с большим жестяным подносом и унес кучу поднесенной рыбы. Затем вассалы выходили один за другим, приносили старозаветную присягу и каждый. из них оставлял известную часть своего промысла на содержание сюзерена: кто сноп пшеницы, кто меру картофеля; некоторые принесли оленьи и бобровые шкуры. Дворецкий уносил подношения, пока вся дань не была уплачена и странная церемония не закончилась. Когда владелец замка поднялся со своего места, его сын, уже вернувшийся, взял за руку де Катина и провел его сквозь толпу.

— Отец, — проговорил он, — это господин де Катина. Помните, вы встречали его в Квебеке несколько лет тому назад.

Вельможа поклонился с чрезвычайно снисходительным видом и пожал гвардейцу руку.

— Очень рад видеть в своих владениях как вас, так и ваших слуг.

— Это мои друзья, сударь, Амос Грин и капитан Эфраим Савэдж. Моя жена тоже со мной, но ваш сын был столь любезен, что уже отвел ее к вашей супруге.

— Я польщен… очень польщен, — промолвил старик с вычурным поклоном. — Я очень хорошо помню вас, сударь, так как людей подобных вам не часто встретишь в здешней стране. Помню и вашего отца, мы вместе сражались с ним при Рокруа, хотя он служил тогда в пехоте, а я в красных драгунах у Гриссо. У вас в гербе молоток на перекладине по лазоревому полю… а, вспомнил. Вторая дочка вашего прадедушки вышла замуж за племянника одного из де ла Ну де Андали, принадлежавших к младшей ветви нашего рода. Добро пожаловать, родственник.

Он вдруг обнял обеими руками де Катина и трижды похлопал его по спине.

Молодой человек был в восторге от столь радушного приема.

— Я недолго буду злоупотреблять вашим гостеприимством, сударь, — произнес он. — Мы направляемся к озеру Шамплен и надеемся дня через два будем в состоянии продолжать путь.

— В ваше распоряжение будет отведен ряд апартаментов на все время пребывания здесь. Черт возьми! Мне не каждый день приходится принимать человека благородной крови. Ах, сударь, в том-то и заключается тягость моего изгнания, что не с кем поговорить здесь как с равными. Разве что с чиновниками, губернатором, интендантом, пожалуй, одним-двумя священнослужителями, с тремя-четырьмя офицерами, — но из дворянства?.. Едва ла найдется здесь хоть один дворянин. Титулы у нас покупают, как пушнину, и лучше, пожалуй, в этой стране иметь челнок, полный бобровых шкур, чем родословную от Роланда. Но я забыл про обязанности хозяина. Вы и ваши друзья, наверно, устали и проголодались с дороги. Пройдемте в столовую и посмотрим, не найдут ли мои слуги, чем угостить вас. Вы, если не ошибаюсь, играете в пикет? Ах, я немного разучился, но буду очень рад переброситься картой с вами.

Замок был высок, крепок, со стенами из серого камня. Большая входная дверь, окованная железом, с бойницами для мушкетных дул, вела в целый ряд погребов и кладовых, где хранились свекла, морковь, картофель, капуста, солонина, сушеные угри и разные другие зимние запасы. По винтовой каменной лестнице гости в сопровождении хозяина прошли в огромную, высокую кухню, от которой во все стороны расходились комнаты дворни, или свиты, как предпочитал называть их старый вельможа. Этажом выше располагались апартаменты господ, в центре которых находилась обширная столовая с громадным камином и грубой, домашней работы, мебелью. Богатые ковры из медвежьих и оленьих шкур покрывали сплошь темный деревянный пол, а по стенам рогатые оленьи головы выглядывали между рядами висящих мушкетов. Большой, грубо сколоченный кленовый стол занимал середину комнаты. На нем стояли пироги с дичиной и брусникой и кусок копченой лососины. Голодные путники не преминули оказать всему этому должную честь. Хозяин объяснил, что он уже ужинал, но, позволив себя уговорить, закусил вместе с гостями, кончив тем, что съел больше Эфраима Савэджа, выпил посолиднее дю Лю и в заключение спел перед разомлевшими беглецами любовную французскую песенку, вольные слова которой, к счастью для всей остальной компании, остались совершенно непонятными жителю Бостона.

— Ваша супруга кушает в комнате моей жены, — заметил он, когда унесли блюда. — Можете подать бутылку фронтиньяка из ларя номер тринадцать, Терье. О, вы увидите, месье, что даже в дебрях можно встретить кое-что любопытное. Итак, вы прямо из Версаля, де Катина? Он был построен после моего отъезда… но как я хорошо помню старую придворную жизнь в Сен-Жермене, пока еще Людовик не стал набожным! Ах, что это были за невинно очаровательные дни, когда г-же де Нейваль приходилось загораживать окна комнат фрейлин, дабы король не забрался туда, а мы все с восьми часов утра выходили на лужайку для утренних поединков. Клянусь св. Дионисием, я еще не совсем позабыл некоторые из приемов и, как ни стар, был бы рад поупражняться.

Своей обычной величественной походкой он приблизился к стене, где висели рапиры и кинжал, снял их и начал нападать на дверь, то наклоняясь вперед, то откидываясь назад, отражая кинжалом удары невидимого врага и сопровождая выпады короткими восклицаниями, бывшими в употреблении в фехтовальных школах. Наконец он вернулся к гостям, тяжело дыша и со сбитым на сторону париком.

— Вот как мы, бывало, упражнялись в мое время, — проговорил он гордо. — Без сомнения, вы, молодежь, усовершенствовались в этом искусстве, но все же и нам оно сослужило добрую службу и в боях против испанцев при Рокруа, и в других менее значительных битвах. А при дворе ведь ничего не изменилось. Наверно, все те же любовные историйки и кровопролитные дуэли. Ну как сватовство Лозени к м-ль де Монпансье? Доказано ли, что г-жа де Клермонт купила какой-то флакон у Ле Ви, торговки ядами, за два дня перед тем, как суп так вредно подействовал на брата короля? Как поступил герцог де Бирон, когда его родной племянник убежал с его женой? Правда ли, что он прибавил шалопаю пятьсот тысяч ливров в год на содержание за это дело?

Таковы были вопросы, касавшиеся событий, происшедших в Париже года два тому назад и конец которых еще не дошел до берегов реки Ришелье. До глубокой ночи, когда его товарищи давно уже храпели под одеялами, де Катина, жмурясь и позевывая, все еще старался удовлетворить любопытство старого придворного, посвящая его в сложные подробности версальских сплетен.


Читать далее

Артур Конан Дойл. Изгнанники. (Историко-приключенческий роман времен Людовика XIV)
ПРЕДИСЛОВИЕ 08.04.13
Глава I. ЧЕЛОВЕК ИЗ АМЕРИКИ 08.04.13
Глава II. МОНАРХ У СЕБЯ В ОПОЧИВАЛЬНЕ 08.04.13
Глава III. У ДВЕРЕЙ ОПОЧИВАЛЬНИ 08.04.13
Глава IV. ОТЕЦ НАРОДА 08.04.13
Глава V. ДЕТИ САТАНЫ 08.04.13
Глава VI. БИТВА В ДОМЕ 08.04.13
Глава VII. НОВЫЙ И СТАРЫЙ СВЕТ 08.04.13
Глава VIII. ВОСХОДЯЩАЯ ЗВЕЗДА 08.04.13
Глава IX. КОРОЛЬ ЗАБАВЛЯЕТСЯ 08.04.13
Глава X. ЗАТМЕНИЕ В ВЕРСАЛЕ 08.04.13
Глава XI. СОЛНЦЕ СНОВА ПОКАЗЫВАЕТСЯ 08.04.13
Глава XII. ПРИЕМ У КОРОЛЯ 08.04.13
Глава XIII. У КОРОЛЯ ЯВЛЯЮТСЯ НЕКОТОРЫЕ ИДЕИ 08.04.13
Глава XIV. ПОСЛЕДНЯЯ КАРТА 08.04.13
Глава XV. ПОЛУНОЧНАЯ МИССИЯ 08.04.13
Глава XVI. ЗАСАДА 08.04.13
Глава XVII. БАШНЯ ЗАМКА ПОРТИЛЛЬЯК 08.04.13
Глава XVIII. НОЧЬ НЕОЖИДАННОСТЕЙ 08.04.13
Глава XIX. В КАБИНЕТЕ КОРОЛЯ 08.04.13
Глава XX. ДВЕ ФРАНСУАЗЫ 08.04.13
Глава XXI. ЧЕЛОВЕК В КАРЕТЕ 08.04.13
Глава XXII. ЭШАФОТ В ПОРТИЛЛЬЯКЕ 08.04.13
Глава XXIII. ПАДЕНИЕ СЕМЬИ ДЕ КАТИНА 08.04.13
Глава XXIV. ОТПЛЫТИЕ «ЗОЛОТОГО ЖЕЗЛА» 08.04.13
Глава XXV. ЛОДКА МЕРТВЕЦОВ 08.04.13
Глава XXVI. ПОСЛЕДНЯЯ ПРИСТАНЬ 08.04.13
Глава XXVII. ТАЮЩИЙ ОСТРОВ 08.04.13
Глава XXVIII. КВЕБЕКСКАЯ ГАВАНЬ 08.04.13
Глава XXIX. ГОЛОС У ПУШЕЧНОГО ЛЮКА 08.04.13
Глава XXX. ПОГОНЯ 08.04.13
Глава XXXI. ВЛАДЕЛЕЦ «СВ. МАРИИ» 08.04.13
Глава XXXII. УБИЙСТВО РЫЖЕГО ОЛЕНЯ 08.04.13
Глава XXXIII. КРОВАВОЕ ДЕЛО 08.04.13
Глава XXXIV. СТУЧИТСЯ СМЕРТЬ 08.04.13
Глава XXXV. ВЗЯТИЕ ОГРАДЫ 08.04.13
Глава XXXVI. ПОЯВЛЕНИЕ МОНАХА 08.04.13
Глава XXXVII. СТОЛОВАЯ В ЗАМКЕ «СВ. МАРИЯ» 08.04.13
Глава XXXVIII. ДВА ПЛОВЦА 08.04.13
Глава XXXIX. КОНЕЦ 08.04.13
Глава XXXI. ВЛАДЕЛЕЦ «СВ. МАРИИ»

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть