Онлайн чтение книги Дорога в Компьен The Road to Compiegne
КОНЕЦ ДОРОГИ

Король и его фаворитка больше не доставляли друг другу радости и наслаждения. Король чувствовал, как старость подкрадывается к нему. Порой им овладевала такая неодолимая скука! Он все чаще задумывался о смерти. Как много людей, живших бок о бок о ним, уже умерли...

Однако для мадам дю Барри такая жизнь становилась невыносимой. Она постоянно была с королем, жизнерадостная, веселая, всегда, казалось, хорошо знающая, что надо делать, чтобы прогнать его хандру. Луи во всем полагался на нее и нервничал, если ее в нужный момент не оказывалось рядом.

Он бывал очень доволен, когда ей оказывали почтение. Густав, шведский крон-принц, будучи в гостях при французском дворе, относился к мадам дю Барри так, словно она была королевой Франции, перед своим отъездом подарил ей ошейник для ее собаки, усыпанный бриллиантами, поводок длиной в тридцать шесть дюймов, был сделан целиком из рубинов. Луи радовался этому подарку больше, чем сама Жанна.

Королю нравилось, когда Жанна надевала этот ошейник с поводком на свою собаку. Луи часто видели гуляющим в саду с мадам дю Барри, ведущей на поводке собаку, сверкавшую драгоценностями чуть ли не как сама хозяйка.

Оба они обожали животных. Луи, с детства любивший кошек, случайно увидел однажды нескольких придворных бездельников, которые поили вином его кота, чтобы поглядеть, как поведет себя пьяное животное. Придворные никогда еще не видели своего короля таким разъяренным, как тогда. Эта любовь к животным, а также к растениям и интерес к кулинарному искусству были присущи им обоим и объединяли короля и мадам дю Барри, доставляя им немалую радость. При дворе не было никого, кто действовал бы на короля столь же успокоительно, как Жанна.

Но друзья предупредили мадам дю Барри, что маркиза де Помпадур сохраняла свое положение при короле, находя для него молоденьких девушек, во всем угождавших Луи и наслаждавших его собою. Жанна понимала, что было бы глупо отмахнуться от примера своей удачливой предшественницы, и потому, когда для этого представился удобный случай, представила королю одну молодую красивую женщину.

Луи не проявил к этой женщине особого интереса, но раз уж сама мадам дю Барри позаботилась о том, чтобы доставить ему такое удовольствие, он решил, что было бы нарушением этикета объяснять, что он чувствует свой возраст и с него вполне достаточно ее одной.

Как бы совсем случайно мадам дю Барри могла оставить короля наедине с какой-нибудь из своих маленьких подружек (всякий раз сначала убедившись, что эта подружка блещет красотою больше, чем умом).

Мария Антуанетта и дофин были такие же скучные по сравнению с мадам дю Барри, как в свое время отец дофина и Мария-Жозефина были скучны по сравнению с мадам де Помпадур. Капризная молоденькая жена дофина отказывалась признавать мадам дю Барри, не замечая и не обмениваясь с ней ни единым словом на приемах и создавая тем самым весьма неловкую ситуацию, потому что — согласно требованиям этикета — мадам дю Барри не могла заговорить с Марией Антуанеттой, пока та сама не обратится к ней.

Супруга дофина была очень упрямой, и только строгие предостережения со стороны ее матери-императрицы (напряженные отношения с Францией складывались во время обсуждения вопроса о разделе Польши) заставляли легкомысленную молодую женщину соглашаться с тем, чего хотел король. Фразу, с которой Мария Антуанетта первой обратилась к мадам дю Барри: «Ну и общество собралось в Версале», — вскоре на все лады повторяли при дворе — глупое замечание, которое должно было предотвратить обострение отношений между двумя странами!

Дофин разочаровывал своего деда. Этот увалень без тени придворного лоска не проявлял интереса к жизни двора и большую часть времени посвящал возне с замками или участию в каких-то строительных делах. Он был скуп на слова и чурался изысканного общества, норовя ускользнуть от него при первой же возможности.

Луи отдавал предпочтение супруге дофина, хотя она и досаждала ему своим отношением к мадам дю Барри.

Его дочери — во главе с Аделаидой — немало сделали для того, чтобы настроить Марию Антуанетту против мадам дю Барри. Луиза Мария, самая младшая из его дочерей, осуществила свою давнюю мечту и ушла в монастырь Сен-Дени, чтобы стать кармелиткой. Пожалуй, это было к лучшему. Оттуда, где она теперь, ей трудно было бы досаждать своей семье и напоминать своему отцу, что он не выполняет своего долга перед дочерьми.

Как-то король играл в карты с мадам дю Барри у нее в комнате, и вдруг Шовелен, один из самых неуемных распутников при дворе, стоявший возле кресла Жанны и подсказывавший ей, рухнул на пол.

— Что с ним? — испуганно спросил король. Несколько человек бросились к упавшему.

— Шовелен умер, сир, — прозвучало в ответ королю.

Луи встал из-за карточного стола, как громом пораженный, глядя на своего старого друга, и, ни слова не сказав, вышел из комнаты.

Мадам дю Барри последовала за ним, и когда они остались одни, Луи повернулся к ней. Его глаза были полны ужаса.

— Вы знаете, что за жизнь он вел, — сказал Луи. — И умер так неожиданно, без покаяния!

Потрясенный до глубины души, он просил Жанну оставить его одного.

Когда король впадал в такое уныние, необходимо было придумать, как развлечь его и вывести из угнетенного состояния.

На сей раз сделать это оказалось нелегко, потому что вскоре после смерти Шовелена аббат де Ля Билль пришел к королю выразить свою признательность за назначение на пост в Министерство иностранных дел. Луи принял аббата, а у того в присутствии короля случился апоплексический удар, от которого он скончался, так и не придя в сознание. Маршал д'Армантьер упал без чувств во время ритуала вставания и умер. Не успел еще Луи пережить испытанное потрясение, как пришло известие, что скоропостижно скончался посол в Генуе Серба.

Луи верил в загробную жизнь и боялся, что расстанется с жизнью на Земле, не успев покаяться в грехах. А если каяться заранее, то надо расстаться с Жанной. От этой мысли его охватывала тоска. Отказаться от той единственной, которая так утешает его! Он не мог решиться на это.

Однажды, когда он охотился в Компьенском лесу, началась гроза, и совсем близко от него ударила в дерево молния. Это предостережение свыше, поверил Луи.

Надо что-то делать, решила мадам дю Барри. Лучше всего, наверное, увезти Луи в Малый Трианон. Когда они будут там вдвоем, он, может быть, перестанет так мучиться страхом смерти.

Жанна дю Барри ожидала в Малом Трианоне возвращения короля с охоты.

Она чувствовала какое-то смутное беспокойство, необычное для такой жизнерадостной женщины, как она. Вид короля, когда он утром выезжал на охоту, не понравился ей.

Она даже хотела упросить его остаться, но не сделала этого, понимая, что ее власть над королем сохраняется отчасти благодаря тому, что она не надоедает ему и не вмешивается в его дела. Стоял апрель, время щедрого солнца и весенних ливней. Красиво было вокруг, и Жанне казалось, что ни в какое другое время года Малый Трианон не бывает так прекрасен, как весной.

Так что тревожило ее? Это были слова, отмеченные для нее в Льежском альманахе.

«В апреле важная дама, которой покровительствует судьба, должна будет сыграть свою последнюю роль».

Ей эти слова показались дурным предзнаменованием. Однако она не забывала, как много у нее врагов, которые могли бы нарочно сделать это, зная, что она может испугаться этих слов больше, чем какой-нибудь злопыхательской песенки про себя.

Король старел на глазах. Супруга дофина не любит ее, а ведь когда король умрет, править Францией станет Мария Антуанетта.

— Фу ты! — сказала мадам дю Барри. — Что это со мной? Стоит ли хандрить оттого, что король утром был немного вялым и бледным, и что сейчас апрель?

Вокруг так хорошо, жить бы да радоваться! Может ли женщина быть счастливее, чем она? Она славно позаботилась о тех, кого любит, и сделала все, что в ее силах, чтобы утихомирить своих врагов. Правда, Шуазель продолжает донимать ее из Шантелу.

— Чума на Шуазеля! — озорно крикнула Жанна. — Чума на все эти глупости.

В комнату вошла Шон. Вид у нее был озабоченный.

— Король вернулся с охоты, — сказала она. — Боюсь, он болен.

***

Жанна никому не позволила сидеть с ней возле постели Луи, кроме его слуги Лаборда. Король сразу же погрузился в сон. Жанна не выпускала его руки из своей.

— Боюсь, у Его Величества сильный жар, — прошептала она Лаборду. — Если к утру ему не станет лучше, мы пошлем за Лемуаном.

Врач короля Лемуан приехал утром. Он осмотрел короля и улыбнулся испуганной мадам дю Барри.

— Ничего страшного, — сказал он ей. — У Его Величества небольшой жар, но это не опасно.

Когда Лемуан вышел, Жанна дю Барри опустилась на колени у постели короля и поцеловала его руку. Луи коснулся рукой ее золотистых волос.

— Что случилось? — спросил он.

— Мне страшно, — сказала она, — очень страшно. А Лемуан говорит, что бояться нечего.

— Ах, Жанна, — сказал король, — плохо вам будет без меня!

Он пристально взглянул на нее и удивился. Такой серьезной, как сейчас, Луи еще не видел ее.

— Думаете, я боюсь, что меня вышвырнут из Версаля? — Она скривила губы и не удержалась от бранного слова. — Плевать мне на это! Я теперь богата и никогда не буду голодать. Не короля я боюсь потерять, а своего любимого.

Она вскочила и стремительно выбежала из комнаты. Луи смотрел ей вслед. Никто и никогда еще не говорил с ним так, как Жанна.

По щекам Луи текли слезы. От слабости? Или преданность Жанны так растрогала его?

***

Жанна схватила Ла Мартиньера за руку.

— Ну почему? — спрашивала она. — Почему вы хотите забрать его отсюда? Он же не тяжело больной. Я сама смогу ухаживать за ним. Я и Лаборд. Вдруг переезд повредит ему?

— Мадам, я его врач, — напомнил Жанне Ла Мартиньер.

— Но ведь ясно же, что переезд в Версаль может повредить ему. Разве вы не понимаете этого? Он может подумать, что опасно болен.

— Мадам, король очень серьезно болен.

— Не может быть! Мсье Лемуан говорит...

— А я говорю, что болезнь опасная и его надо увезти в Версаль.

— А если я не соглашусь?

Ла Мартиньер улыбнулся и спокойно сказал:

— Повторяю, мадам, я врач короля.

Вошел слуга и доложил, что карета ждет у входа во дворец.

— Очень хорошо, — сказал Ла Мартиньер. — Надо потеплее укутать Его Величество. Во дворец уже отправлено приказание приготовить королю постель.

Он вышел из комнаты, пройдя мимо Жанны с таким видом, словно ее там не было. Жанна обернулась к Шон, находившейся тут же и слышавшей, о чем она говорила с королевским врачом.

— Вы слышали... слышали, что он сказал?— с трудом проговорила она. Шон кивнула. Все это было очень важно. Король был болен — и так серьезно, что мог умереть, а Жанна уже утратила то влияние, которым обладала еще вчера.

***

В Версальском дворце царила суматоха. Известия, приходившие в Шантелу, обнадеживали Шуазеля. «Баррьены» встревожились, понимая, что после смерти короля с ними сведут счеты.

По дворцу быстро расходились новости. Королю пустили кровь, потом еще раз, вторично, и вот уже говорят, что и в третий раз.

Теперь недолго осталось ждать удаления мадам дю Барри из Версаля, потому что королю следует примириться с небом, и священники не допустят, чтобы все это время фаворитка оставалась с ним.

Со всей Франции в Версаль съезжались врачи, и у постели короля сейчас сошлись четырнадцать из них. Те, кому особенно не терпелось услышать последние новости о состоянии короля, подстерегали врачей, когда те входили в комнату короля или выходили из нее.

Ла Мартиньер, склонившись над королем, чтобы в очередной раз осмотреть его, заметил на теле Луи сыпь и, безошибочно распознав ее, подозвал к себе остальных врачей, находившихся в тот момент там же. Врачи, толпясь, приблизились к постели Луи. Никто из них ничего не говорил, но взгляды, которыми они обменивались друг с другом, были красноречивее слов. Ла Мартиньер первым отошел от постели короля, и остальные врачи последовали за ним.

— Я думаю, надо сказать семье, что у короля оспа, — тихо сказал он.

***

Дофин выслушал эту новость с торжественным видом и ничем не выдал охватившей его тревоги.

Его непоседливая супруга смотрела на дофина с раздражением. Чтобы молодой человек в возрасте Луи — и не хотел стать королем? Кто бы мог подумать! За кого она вышла замуж? Увалень, предпочитающий женскому обществу своих мастеров по всяким механизмам! И к тому же не мужчина, так что и наследника престола от него, скорее всего, лучше не ждать.

Размышляя о будущем, даже легкомысленная супруга дофина не могла не испытывать серьезного беспокойства.

Мария Антуанетта велела удалиться всем своим слугам, боясь, что они заметят, как волнуется она и ее муж. Нельзя допустить, чтобы знали об этом, решила она. Она подошла к дофину и ободряюще положила руку ему на плечо.

— Вы должны приготовиться к тому, что может случиться, — сказала она.

Он что-то буркнул ей в ответ, но теперь она уже достаточно хорошо знала его и поняла, какие чувства скрываются за этим бурчанием.

— Вы не одиноки, я с вами, — сказала она, и лицо ее просияло в улыбке.

Дофин резко встал и, чуть не задев супругу, подошел к окну.

— Мы слишком молоды, чтобы быть королем и королевой Франции, — сказал он. — Нам еще надо слишком многому научиться.

Он смотрел в окно — на дорогу, ведущую в казавшийся ему враждебным Париж, а она наблюдала за своим мужем так, словно видела его впервые.

***

Аделаида послала за Викторией, а Виктория — за Софи. — У меня есть для вас новость, — сказала

Аделаида обеим младшим сестрам, когда они обе явились к ней. — Наш отец болен оспой.

Виктория от неожиданности открыла рот, а Софи, глядя на нее, сделала то же самое. Они не отрывали глаз от Аделаиды, ожидая, когда она скажет им, что они должны делать.

— Мы должны ухаживать за ним, — сказала Аделаида. Викторию от страха бросило в дрожь. Софи в полной растерянности переводила взгляд с одной сестры на другую.

— Да, это опасно, — возвысила голос Аделаида, — но мы должны преодолеть свой страх, мы будем ухаживать за ним, как жена нашего брата ухаживала за дофином, когда он болел оспой.

— Наш брат был моложе, чем отец, и выжил, — сказала Виктория.

— Я стану ухаживать за ним. Я! Да, я сделаю все, чтобы ему стало лучше и он остался жив. — Аделаида гордо вскинула голову. — Мы не должны и не будем оставаться у постели отца, когда эта проститутка будет там. При ее появлении мы, ни говоря ни слова, выходим оттуда. Вы поняли меня? Негоже французским принцессам оставаться рядом с этой безродной женщиной.

***

Во дворце срочно встретились между собой священнослужители.

Как быть, совещались они, король болен оспой, такой страшной болезнью, да еще в его годы? Ведь ему уже шестьдесят четыре, а если еще учесть, какую жизнь он вел, выживет ли он?

— Необходимо последнее причастие. Король должен покаяться в грехах, — таково было общее мнение.

— Но это невозможно, пока мадам дю Барри здесь.

— Значит, надо, чтобы ее здесь не было.

— А вы не забыли, что мы обязаны ей изгнанием Шуазеля? Он сокрушил иезуитов, он враг церкви. Как можно удалить мадам дю Барри, если она — враг Шуазеля?

— Но последний обряд короля...

Священнослужители пребывали в затруднении. Им оставалось только ждать. Все зависело от состояния Луи. Если бы он поправился, те, кто выслал бы мадам дю Барри в изгнание, попали бы в опалу. Как тут было не вспомнить про мадам де Шатору. И служители церкви ждали.

***

Луи слабо пошевелился под одеялом и велел позвать мадам дю Барри.

— Пусть придет ко мне прямо сейчас, — сказал он. За Жанной пошел сам Ла Мартиньер.

— Вам известно, мадам,— спросил он,— что за болезнь у короля?

Она молча кивнула.

— Соприкасаясь с ним, вы подвергаете себя большой опасности, знаете ли вы об этом?

— Знаю, — ответила Жанна.

— Мы скажем Его Величеству, что вам нездоровится и вы уехали отдохнуть в Малый Трианон.

Неожиданно для самой себя Жанна взорвалась и, в упор глядя на Ла Мартиньера, заговорила, подбоченясь и отбросив всякую придворную учтивость:

— Да вы что? За кого вы меня принимаете? Он же тогда поймет, что с ним, или нет, по-вашему? Он ничего не должен знать и ни о чем не должен догадываться, иначе он сразу умрет. Уж я-то знаю его лучше, чем любой из вас. Знаю, как часто — слишком часто — думал он о смерти. Сколько раз я отвлекала его от этих мыслей! Если он узнает, что у него оспа — ему конец. Поверьте мне.

— Что же вы предлагаете, мадам? — спросил Ла Мартиньер. Она выпрямилась во весь рост. Как прекрасна — и как похожа на дитя парижских улиц — была она в эту минуту!

— Я скажу вам, что я сделаю. Я пойду к нему и останусь при нем. Стану его сиделкой. Я — и только я. Потому что, мсье, так надо ему и этого он хочет и ждет. А если я не сделаю этого, он поймет, почему.

И с тем она гордой поступью вышла из комнаты. Когда Ла Мартиньер вернулся к королю, он увидел мадам дю Барри сидящей у постели больного. Она прижималась своей щекой к его щеке и, держа руку короля в своей руке, весело смеялась, рассказывая ему о чем-то смешном.

***

Время от времени сломленная усталостью, она вынуждена была покидать короля, чтобы восстановить свои силы. Когда она уходила, три принцессы, узнав об этом от своих соглядатаев, проскальзывали в комнату короля подобно трем привидениям в белых покрывалах. Встречаясь с мадам дю Барри, они делали вид, что не замечают ее, как будто ее совсем и нету.

Жанна жалела их, презревших свою безопасность, спешащих к своему отцу. Она помнила, что рассказывали ей о злобном нраве мадам Аделаиды, но сейчас испытывала признательность и нежность к ней, ухаживающей вместе со своими послушными сестрами, за умирающим отцом как простая сиделка.

Луи был доволен. Всякий раз, когда сменяли его дочери Жанну, он с нетерпением ждал ее возвращения. При появлении Жанны принцессы гуськом выходили из комнаты на цыпочках.

У кого еще было три таких дочери, спрашивал себя Луи. Он почти не сомневался, что все они были немножко не в своем уме.

На восьмой день он увидел на своих руках подозрительные пятна. Луи приблизил руки ближе к свету и позвал своих врачей.

— Смотрите, — сказал он.

Врачи с огорченным видом кивали головами.

— Я вижу, для вас это не новость, — оказал король. — Выходит, вы говорили мне, что бояться нечего и скоро вы вылечите меня, а сами знали, что у меня оспа!

Врачи молчали, а Луи продолжал смотреть на свои руки полными ужаса глазами.

Итак, тайное стало явным, и страшная весть с быстротой молнии разнеслась по Версальскому дворцу, выплеснулась за пределы Версаля, достигла Парижа и разошлась по всей Франции.

У короля оспа. Ему шестьдесят четыре года. При той жизни, что он вел, вряд ли он выживет. Это конец — почти никто не сомневался в этом.

И вот уже многие в Версале спешат выказать свою преданность дофину и его супруге...

«Скоро я предстану перед Богом, — думал Луи. — Мне еще повезло. У меня есть время для покаяния».

Он велел привести к нему парижского архиепископа и сказал ему:

— Мне предстоит долгий путь, я должен подготовить себя к нему.

— Сир, — сказал архиепископ, — вам надо примириться с Богом. Но прежде, чем вы исповедуетесь в своих грехах, я вынужден напомнить вам, что есть некто, кто разделяет с вами многие из них и чье присутствие при дворе богопротивно.

— Вы говорите о той, что принесла мне самое большое утешение.

— Я говорю, сир, о женщине, которая препятствует вам на пути к спасению души.

— Кто там стоит в дверях? — спросил Луи.

— Это мадам дю Барри, сир.

Жанна поспешно приблизилась к нему. Ее лицо показалось Луи безнадежно-горестным. Он впервые видел ее такой осунувшейся и изможденной.

— Вам нельзя подходить ко мне так близко, — сказал он. — У меня оспа.

Она кивнула.

— Вы знали об этом? — спросил Луи. — Знали и все эти дни были здесь и ухаживали за мной?

— Я хотела, чтобы вы не узнали об этом. Кто сказал вам про оспу? Зачем они сделали это?

— Я сам все увидел, — ответил он. — Вот, смотрите, видите пятна у меня на руках? Дорогая моя, это наша последняя встреча.

— Нет, — сказала она.

— Вам придется удалиться от двора, — настаивал он. — Теперь для вас здесь нет места.

— Пока вы здесь, мое место тоже здесь.

— Очень скоро меня здесь не будет.

— Какой вы лгун! — оказала она, пытаясь улыбнуться. Он тоже улыбнулся.

— Милая, славная моя, — умолял он ее, — уезжайте отсюда. Удалитесь от двора. Вам нельзя оставаться со мной. Я надеюсь и верю, что ваше крепкое здоровье спасет вас. Впереди у вас долгая жизнь, а моя близка к концу. Я должен примириться с Богом. На моей совести так много грехов.

Жанна молчала. Он должен исповедаться и получить отпущение грехов. Она знала, что после смерти короля ей придется удалиться из Версаля. Осуществится мечта Шуазеля, не сбыв- шаяся при жизни короля. Слезы хлынули из прекрасных синих глаз Жанны и ручьями текли по щекам.

— Если я останусь жив, то первое, что сделаю тогда — это пошлю за вами, — сказал Луи.

Она приложила пальцы к губам и постаралась подмигнуть ему. Не говорите этого, предостерегал ее взгляд, а то не будет вам прощения.

Больше она не вернется сюда, Жанна знала это, как знал и он. Луи умирал.

— Теперь идите, самое дорогое для меня существо, — сказал Луи, — и пришлите ко мне герцога д'Айгюлона. Он и герцогиня — ваши друзья. Я хочу, чтобы вы удалились в их замок в Руэ. Там вы будете в безопасности. Это очень важно для вас.

— Прощайте, мой король. Подавляя рыдания, она вышла.

***

Вот все и кончено, подумал он.

Мысли его устремились в прошлое. Он вспомнил другого старого человека на смертном ложе и пятилетнего мальчика на руках у этого человека. Старик говорил мальчику, что скоро он станет королем. Этот старый человек был Людовик Четырнадцатый, а пятилетний мальчик — он, будущий король Людовик Пятнадцатый.

Пятьдесят девять лет был он королем Франции. И что же сделал он за эти годы? Что останется после него?

Сейчас важнее всего было, что он умирает. Не потому ли он заставляет себя смотреть в прошлое, тогда как раньше всегда отворачивался от него?

Он живо вспомнил время парижских бунтов, когда парижане кричали, что король крадет у них детей, чтобы в их крови купался он сам или его фаворитки. Как же ненавидел он тогда этих парижан! Начал даже строить дорогу от Версаля до Компьена, чтобы не заезжать в свою столицу, когда того не требовали важнейшие государственные дела.

Дорога на Компьен! Она так и осталась недостроенной. Он вынужден был снова и снова возвращаться в Париж. Ненависть парижан тяготила его, он хотел снискать их любовь. Снискал ли? Было время, когда они называли его Обожаемым Луи, да, было. Он хотел служить своим подданным. Не строить для себя изысканные дворцы, не устраивать экстравагантные увеселения и празднества, отказаться от таких причуд, как Олений парк, и дать людям хлеб, отменить непосильные, несправедливые налоги — и страна была бы счастлива.

Собственная жизнь простерлась перед его мысленным взором, уходя в прошлое, как та долгая, проклятая дорога на Компьен.

Какое наследство оставляет он своему внуку? Бедный неуклюжий Людовик Шестнадцатый! Как-то справится он с теми опасностями, что грозят ему по милости деда, так любившего удовольствия? Да, впереди его наследника ждут потрясения. Как запах дыма далекого пожара, носится в воздухе запах грядущей революции. Порой ему казалось, что пожар этот опасно приближается.

Но он всегда умел находить для себя утешения. Смуты, однако, не избежать, подумал он. Рано или поздно она возникнет. Народ уже не тот, что прежде, он меняется. Никто уже больше не верит, что власть и права королей от Бога. Философы и все эти писателя заронили сомнения и новые идеи в умы людей.

Да, настанет день, когда возникнет смута. О, это будет уже не в мое время, вздохнул Луи. «После нас хоть потоп».

Как бы хотел он вернуться в прошлое и заново прожить свою жизнь! Велика его вина перед многими людьми, но больше всего он виноват перед своим внуком. Простят ли его потомки?

На глаза Луи навернулись слезы. Ему захотелось прогнать грустные мысли, захотелось смеха, веселья. Он позвал к себе пажа.

— Пошлите за мадам дю Барри, — велел он пажу.

— Сир, — ответил паж, — она уехала из Версаля.

— Так скоро, — вздохнул Луи и закрыл глаза.

***

В Кур-де-Марб гремели барабаны, когда Святое причастие несли из часовни в опочивальню короля. Из часовни вышли дофин с супругой и другими членами королевского семейства, но только принцессы Аделаида, Виктория и Софи сопровождали священнослужителей, вошедших к умирающему королю.

Ожидающие снаружи слышали громкий голос исповедника и тихие ответы короля.

«Его Величество молит Бога даровать ему прощение за грехи и дурной пример, который он подавал своему народу. Если Господь пощадит его, он клянется жить праведной жизнью, в заботах о благополучии своего народа».

Король откинулся на подушки, чувствуя громадное облегчение. То, чего он всегда так боялся, миновало его. Он не умрет без покаяния.

***

В Париже ждали вестей из Версаля и, казалось, чуть ли не радовались тому, что король умирает. О наследнике престола говорили уже, как о новом короле. Многие слышали, что этот совсем молодой человек не интересуется женщинами, что он очень спокойный и скромный.

Жалели даже, что Бог не прибрал старого короля несколько лет назад, а то бы уже давно правил Францией новый король. Наследника уже называли Луи Долгожданный. Все изменится, говорили люди, когда он придет к власти. В толпе, собравшейся у дворца, бросалась в глаза очень красивая женщина шести футов росту. Это была жена офицера де Каваньяка, а до замужества ее звали мадемуазель де Роман.

Годами искала она сына, которого отняли у нее. И вот теперь она надеялась, что поиски ее увенчаются успехом, потому что после смерти короля некому будет бояться разительного сходства мальчика с отцом.

Мадам де Каваньяк верила, что Людовик Шестнадцатый, о котором говорили, что он такой добрый, поможет ей найти ее исчезнувшего сына.

И потому она была здесь, терзаемая надеждой и ожиданием. Она любила того, кто в эти минуты умирал в стенах Версаля, и страстно желала вновь обрести своего ненаглядного мальчика.

***

Открылись двери опочивальни короля, и в дверном проеме остановился герцог Бульонский.

— Господа,— сказал он, — король умер.

Наступило молчание, вдруг сменившееся суматохой.

Передние, коридоры, парадные залы наполнились топотом ног дам и мсье, наперегонки спешивших выразить новому королю и королеве соболезнования и выказать свою преданность.