Онлайн чтение книги Алые буквы The Scarlet Letters
H, I, J, K

Во второй половине дня Эллери позвонил в офис Леона Филдса.

— Мистера Филдса сейчас нет. Могу я вам чем-нибудь помочь, мистер Квин?

— А кто это говорит?

— Секретарь мистера Филдса.

— Мисс Лафмен?

— Совершенно верно.

— Где я могу найти Леона, мисс Лафмен? Это важно.

— Право, не могу сказать. Это конфиденциальное дело?

— В высшей степени.

— Ну, мне приходится заниматься множеством конфиденциальных дел мистера Филдса, мистер Квин…

— Не сомневаюсь, мисс Лафмен, но это едва ли принадлежит к их числу. Где он — на углу Восемьдесят восьмой улицы и Мэдисон-авеню?

После паузы женщина сказала:

— Подождите минуту.

Эллери послушно ждал.

Спустя три минуты в трубке послышался резкий голос обозревателя:

— Твой географический вопрос, Эллери, заставил Харриет наложить в штанишки. Это ведь считается строжайшим секретом. Ну, что там у тебя?

— Можно говорить свободно?

— По моему телефону? Разумеется, ведь он подключен к линии блокировки подслушивающих устройств, приятель! Так что выкладывай.

— Ну, ты подумал об этом?

— О чем?

— О чем ты обещал подумать перед нашим прощальным поцелуем в тот вечер.

— Ты имеешь в виду Харрисона? — В голосе Филдса послышалось раздражение. — Да, подумал.

— Ну?

— Я еще не решил.

— Что не решил?

— Слушай, Эллери, я спешу. Собираюсь лететь в Голливуд. Почему бы тебе не позвонить мне, когда я вернусь?

— А когда ты вернешься?

— Недели через две-три.

— Я не могу ждать так долго, Леон!

— Ничего не поделаешь, приятель. — И Филдс положил трубку.

* * *

Эллери не стал тратить время на недобрые мысли о Леоне Филдсе. Для Филдса не существовало иных законов, кроме тех, что выработаны им лично, — обычным людям он не подчинялся. Если Филдс говорил «подождите», приходилось ждать. Как правило, оказывалось, что ждать стоило.

А тем временем Эллери мог только наблюдать за любовниками между тщетными попытками вернуться к работе. Его стол был завален ждущими ответа письмами, непрочитанными рукописями для «Журнала тайн Эллери Квина» и закодированными набросками нового романа, настолько давними, что он сам не мог их расшифровать.

Эллери следовал за Мартой по Западному Центральному парку и Восемьдесят первой улице и видел, как она встретилась с Харрисоном у планетария Хейдена. Они вошли внутрь и послушали вечернюю лекцию, наблюдая в темноте искусственные звезды, после чего вышли порознь и двинулись в разных направлениях. Очевидно, на сей раз Марта осмелилась только на урок астрономии.

На следующей неделе, словно желая сохранить атмосферу полета в пространстве, они встретились в аэропорту Айлдуайлд в Куинсе. Ветер от взлетающего самолета развевал юбку Марты, когда возлюбленный обнимал ее. Она нервничала, вырывалась и, как обычно, озиралась вокруг, но Харрисон только смеялся и целовал ее. Потом они поехали в его «кадиллаке» в Нижний Коннектикут, остановившись в конце сельской дороги у дома с окнами, выходящими на пролив, и вечнозелеными деревьями, шепчущимися, словно завистливые соседи. Актер перенес Марту через порог, будто молодую жену, а Эллери, затаившийся под защитой типично коннектикутского валуна, развернул машину и с тоской поехал назад.

На третьей неделе Эллери снова позвонил в офис Леона Филдса. Мисс Лафмен сообщила, что мистер Филдс все еще на побережье. Нет, она не знает, когда он вернется, но если мистер Квин будет любезен перезвонить в пятницу…

Мистер Квин был любезен и перезвонил, но мисс Лафмен информировала его, что Филдс улетел в Мехико по горячему следу какого-то общественного деятеля и дурно пахнущих восьмидесяти пяти тысяч долларов, и она опять-таки не знает, когда он вернется. На днях он позвонил и сказал, что, возможно, заскочит на несколько дней в Гавану.

Эллери скрежетал зубами, утешая себя тем, что Дерк Лоренс работает как одержимый и ему не до ревности.

Марта в эти дни тоже была занята. Она завершала распределение ролей в пьесе Эллы Гринспан, а репетиции должны были начаться в одном из пустующих театров на Западной Сорок пятой улице.

Вэн Харрисон в пьесе не участвовал. Все роли там были женские, за исключением мальчика десяти лет.

Марта похудела, но стала более спокойной, и в ее голосе зазвучал металл. Один театрал, посмотрев, как она проводит репетицию, заявил в «Сардис», что «Марта нашла себя как режиссер. Что-то с ней произошло — слава богу». Память о ее первых двух спектаклях была все еще свежа на Шуберт-Элли. Теперь же стали говорить, что ее ожидает шумный успех, и все надеялись, что она сможет возместить потери, понесенные в результате постановки «Вокруг тутового дерева» и пьесы Алекса Конна.

Тем не менее Марта нашла время, чтобы на четвертой неделе отсутствия Леона Филдса ускользнуть на пляж Джоунса, где Эллери наблюдал за ней в бинокль с набережной. Она лежала рядом с Харрисоном под красным зонтом. В купальном костюме Марта казалась совсем худой, и Эллери не был уверен, что это ему нравится. На всем ее облике лежала печать меланхолии.

Харрисон был облачен в красивый купальный халат цвета бронзы; его шею обматывал ярко-голубой шарф. Эта уступка тщеславию была всего лишь осторожностью — он едва ли хотел выставлять свое тело напоказ в непосредственной близости от крепких тел молодых мужчин. Но когда Марта пошла купаться, Харрисон сбросил халат и шарф, оставил их под зонтом и последовал за ней. Эллери смотрел на них в бинокль. Обнаженный Харрисон являл собой малопривлекательное зрелище. Загоревшая под «солнечной лампой» кожа была дряблой, брюшко — весьма заметным, волосы на груди — седыми, а ноги — испещренными варикозными венами. Покуда Марта плавала и ныряла как дельфин, Харрисон греб руками по-собачьи, держа подбородок над водой, так как боялся намочить парик. Эллери занес все факты в книжечку, добавив «F» к своему алфавиту и спрашивая себя, зачем он вообще ведет эти записи.

На пятую неделю, когда Филдс был в Майами, где, по словам мисс Лафмен, у него было полно друзей, Марта и Харрисон закусывали в английском ресторане «Кинс» на Западной Тридцать шестой улице, как будто их любовь была вполне законной.

* * *

— Больше я не могу дожидаться Филдса, — сказал Эллери Никки. — Они становятся все более беспечными, а мы не можем рассчитывать, что поглощенность Дерка книгой будет длиться вечно. Я должен взяться за Харрисона.

Это происходило в воскресенье утром, и Эллери набирал дарьенский номер Харрисона с мрачной уверенностью человека, хорошо знакомого с воскресными привычками актеров. К его удивлению, на звонок не ответили. Спустя час он позвонил снова, думая, что Харрисон мог еще спать, но снова не получил ответа, как и еще через час.

Затем Эллери вспомнил, что великий Вэн Харрисон сидит без работы, поэтому позвонил на радио и оставил свой номер.

Телефон зазвонил через двадцать минут.

— Говорит Вэн Харрисон, — послышался мужской голос. — Мне передали этот номер. Кто у телефона?

— Эллери Квин.

Последовала пауза.

— Ах да, — вежливо сказал Харрисон. — Мы встречались у гробницы Гранта. Чем могу служить, Квин?

— Мне нужно вас видеть.

— Меня? Зачем?

— Подумайте и, может, поймете. Что вы делаете сегодня?

— Я не сказал, что согласен с вами встретиться.

— Вы предпочитаете встретиться с Дерком Лоренсом?

— Только не это! — простонал актер. — Лучше я встречусь с вами — хоть в аду!

— Вы сейчас свободны?

— Нет, мистер Квин. Я обещал помочь своему другу — бедняга зарабатывает на жизнь в качестве режиссера радиопостановок. У какого-то идиота заболел живот, и он не сможет участвовать в вечерней передаче. Поэтому я сейчас репетирую и вышел из студии на десятиминутный перерыв.

— Когда вы выходите в эфир?

— В 19.30.

— В какой студии, Харрисон? Я встречусь с вами там.

— Даже не думайте об этом! Молодая леди, считающая себя актрисой и сумевшая убедить в том же нескольких режиссеров на диване, также участвует в этой дерьмовой постановке, а так как она живет в Стамфорде, я подрядился отвезти ее домой. Едва ли наша беседа подходит для ушей юной девушки. Я буду дома около десяти, Квин, — не сомневаюсь, что вы уже пронюхали, где я живу. — Послышался презрительный щелчок.

Эллери поджидал возле дома в Дарьене, когда красный «кадиллак» затормозил на аллее. Харрисон был один.

Он вышел из машины, поднялся по каменным ступенькам, распространяя вокруг аромат бурбона, и начал рыться в поисках ключа, не делая попыток обменяться рукопожатием.

— У моего японца выходной, иначе вы бы не смогли припарковаться на аллее. Долго ждали? — Было почти десять.

— Не имеет значения.

На тулье шляпы Харрисона виднелась вмятина, а под правым ухом — алая полоска от губной помады.

— Не мог отделаться от этой маленькой сучки. Горячая, как Хиросима! Входите, мистер Квин. — Харрисон повернул выключатель.

Гостиная была типичной для самых роскошных домов Дарьена на берегу пролива — светлой и просторной. К ней примыкали большая терраса и аккуратная лужайка, спускающаяся к берегу. Лужайка была уставлена стальной мебелью. Рама с решеткой для гриля и портативный бар, замусоренный стаканами и пустыми бутылками, стояли под кизиловыми деревьями.

Помещение в действительности представляло собой две комнаты — гостиную и более просторную столовую. Массивные коричневые балки, камин и лестница между комнатами сверкали великолепием. Калифорнийская мебель в стиле модерн подчеркивала мужскую атмосферу. Пол был отполирован до блеска и покрыт ярким индийским ковром. Все выглядело безумно дорогим.

На стенах висели фотографии. Большинство изображало молодого поджарого Харрисона, а остальные хранили облик известных театральных деятелей и их автографы.

— Извините за беспорядок, — заговорил актер, бросив шляпу в направлении стола. — Это холостяцкая берлога, а Тама в противоположность тому, что думают о японских слугах, как видите, не отличается аккуратностью. Но он смешивает сказочное мартини и чудесно готовит. Уборщица приходит два раза в неделю и машет тряпкой туда-сюда, но она такая же неряха. Если эта Гладиола, Гиацинта, или как там ее зовут, оставила что-нибудь в баре, то мы хотя бы сможем выпить. Она была здесь утром.

— Но к телефону никто не подходил.

— Она игнорирует телефон. Подозреваю, что она вообще неграмотная. — Харрисон начал обшаривать стоящий в углу бар красного дерева. — Чертов Тама! Я велел ему пополнить погреб перед уходом. Ночные гости вылакали абсолютно все. — Он поднес к свету две бутылки. — Вермута и виски осталось совсем немного, но думаю, мне удастся приготовить пару «Манхэттенов». Пойду принесу лед. — Актер вышел через дверь в столовой.

Эллери терпеливо ждал.

Харрисон вернулся, неся кувшин со льдом и два чистых бокала. Насвистывая, он принялся смешивать коктейли.

— Готово! — весело воскликнул актер, протягивая Эллери бокал. — Ну, что вас беспокоит, Квин?

Эллери поставил полный бокал на край стола.

— Как вы намерены поступить с Мартой?

Харрисон рассмеялся и выпил полбокала.

— Не ваше собачье дело. Думаю, это дает ответ и на ваши следующие вопросы. Но если у вас остались сомнения, спрашивайте.

— Вы сознаете, во что ввязались?

Зазвонил телефон. Харрисон извинился, поставил свой бокал на большой стол у дивана, сел на валик и снял трубку:

— Алло. — Он снова выпил, задержал на несколько секунд бокал у губ, потом медленно опустил его. — Расскажу тебе позже, дорогая. Сейчас не могу — я не один.

Марта?

— Да, встреча, о которой я упоминал.

Марта!

— Но, милая моя…

Она говорила быстро, и ее голос вибрировал в мембране.

— Успокойся, дорогая, — уговаривал Харрисон. — Волноваться не о чем.

Снова быстрая речь.

— Но я не могу… Опять то же…

— Хорошо. — Голос Харрисона стал резким. — Это займет около десяти минут. Какой номер? — Он записал что-то в телефонной книжке, вырвал лист, сунул его в карман, положил трубку на рычаг и встал, улыбаясь. — Насколько я понимаю, Квин, вы настаиваете на том, чтобы дойти до самой сути?

— Да, настаиваю.

— Тогда вы должны меня извинить. Вы же знаете нашу сельскую учтивость. Звонила жена моего друга. Они на вечеринке в доме на этой же улице — Кит напился и скандалит. Я единственный, кто может с ним справиться. Отвезу его домой в Нортон, уложу в постель и вернусь минут через тридцать-сорок. Так что если хотите ждать…

— Да, хочу.

Харрисон пожал плечами и быстро вышел.

Вскоре Эллери услышал, как «кадиллак» заурчал и понесся по дороге.

Жена друга… Эллери встал и начал ходить по комнате.

Это была неуклюжая ложь. Харрисон едва ли бы стал спрашивать номер дома на своей же улице. Кроме того, дома на этих прибрежных дорогах вообще не имеют номеров. Наверняка звонила Марта. Харрисон позвонил ей днем в театр, где она готовилась к назначенной на август репетиции в Бриджпорте, и рассказал о предстоящей вечером встрече. Марта испугалась настолько, что рискнула позвонить, зная, что Эллери находится здесь.

— Вэн, я должна поговорить с тобой…

— Расскажу тебе позже, дорогая. Сейчас не могу — я не один.

— Он здесь, да?

— Да, встреча, о которой я упоминал.

— Он намерен все из тебя вытянуть, Вэн! Нам лучше сначала обсудить, что ты ему скажешь. Пойди к другому телефону…

— Но, милая моя…

— Пожалуйста, Вэн! Я напугана до смерти. Ведь я тебя знаю — ты начнешь его дразнить и будешь вести себя так, словно это сцена в пьесе.

— Успокойся, дорогая. Волноваться не о чем.

— Еще как есть о чем! Если он заподозрит правду, если мы будем продолжать… Выйди к телефонной будке и позвони мне.

— Но я не могу…

— Можешь! Придумай какую-нибудь историю. Неприятности у соседей или что-то еще. Только позвони!

— Хорошо. Это займет около десяти минут. Какой номер?

Должно быть, так выглядел их разговор. Десять минут требовалось Харрисону, чтобы приехать в деловой район Дарьена к телефонной будке.

Вот тебе и Кит, устроивший пьяный скандал!

Эллери огляделся вокруг.

Внезапно он осознал, какую поистине невероятную возможность предоставляет ему звонок Марты.

Он один в доме Харрисона и имеет по меньшей мере полчаса.

* * *

Наверху находились три спальни. Две из них предназначались для гостей — кровати были застелены, окна заперты, шкафы пусты.

Третья спальня была хозяйской.

Комната актера напомнила Эллери о старом Голливуде. Здесь повсюду ощущалось присутствие великого Вэна Харрисона в его лучшую пору. Одна огромная круглая кровать с атласными покрывалами и монограммой стоила несколько сот долларов. Ковер с длинным черным ворсом был сшит из шкур многочисленных не поддающихся идентификации животных. Потолок был зеркальным. Обитые белой кожей стены украшали фотографии красавиц, являвшихся — судя по дарственным надписям — преданными рабынями актера. Многие из них были обнаженными. Ниши занимали различные статуи. Полку в углублении заполняли фотоальбомы.

Овальное окно шириной в восемь футов выходило на террасу и лужайку; под ним стоял великолепный письменный стол черного дерева. На его полированной поверхности находилась пишущая машинка.

Эллери подошел к столу и сел в стоящее перед ним белое кожаное кресло.

На столе лежало несколько листов бумаги. Он вставил один из них в машинку и напечатал: «Миссис Дерк Лоренс» и адрес Марты.

Буквы получились красными.

Машинка была заряжена черно-красной лентой. На месте рычага ее перемещения Эллери обнаружил обломок, который не смог сдвинуть с места.

Верхняя, черная половина ленты была изношенной и непригодной для печатания.

Эллери скорчил гримасу. Выходит, в использовании Харрисоном красной ленты нет ничего многозначительного. Рычаг перемены цвета заклинило, и Харрисон сломал его, пытаясь передвинуть, а потом не стал ремонтировать. Когда на черной половине ленты не осталось пигмента, актер перевернул ее и начал пользоваться красной.

Да, в маленьких алых буковках не было скрытого смысла, и все же в них имелось то, что Томас Харди[37]Харди, Томас (1840–1928) — английский писатель и поэт. назвал бы «иронией судьбы». Жизнь полна таких странных трюков, и оценить их может только поэт.

Но Эллери поэтом не был, и Дерк, как он подозревал, тоже.

Эллери вынул из внутреннего кармана конверт компании Фрёма по кондиционированию воздуха, в который Харрисон вложил первое послание Марте. Он носил конверт с собой, надеясь, что его удастся использовать в поединке с Харрисоном.

Адрес на конверте и слова, которые Эллери только что отпечатал на машинке актера, выглядели абсолютно идентичными.

Он спрятал конверт в карман вместе с отпечатанным листом, потом начал осматривать ящики стола.

В плоском среднем ящике выше его колен Эллери обнаружил револьвер.

Это был старый девятизарядный «харрингтон-и-ричардсон» 22-го калибра с шестидюймовым дулом. Эллери знал, что модель сняли с производства более двенадцати лет назад. Однако оружие хорошо сохранилось, было чистым и смазанным.

Он открыл барабан. Все камеры были заняты смертоносными обитателями — патронами 22-го калибра.

Эллери не ощущал никакой радости. То, что Вэн Харрисон также имеет в распоряжении стреляющую железяку, не внушало оптимизма, хотя едва ли вызывало удивление. Мужчины, занимающиеся любовью с чужими женами, нуждаются в более эффективных средствах защиты, нежели зоркий глаз или бойкий язык. Конечно, есть большая разница между пистолетом 45-го калибра — оружием Дерка — и револьвером 22-го калибра — оружием Харрисона, — но в пределах номера отеля она становится несущественной.

Эллери положил револьвер в ящик, где нашел его.

Два верхних ящика с правой стороны не содержали ничего интересного. Но в дальнем отделении нижнего ящика Эллери обнаружил пачку писем без конвертов, стянутых резинкой.

Почерк казался знакомым. Эллери извлек верхнее письмо и поднес к свету.

Оно было подписано: «Марта» .

Эллери начал читать.

Эллери перевернул страницу, но прекратил чтение в середине фразы и быстро пробежал глазами другие письма. Они походили друг на друга — сначала обозначение дня и часа, потом выражения нежности, страсти, обиды и одиночества. Читая, Эллери постоянно видел перед глазами вмятину на шляпе Харрисона и полоску губной помады под его правым ухом. Вновь стянув письма резинкой, он положил их в дальнее отделение и закрыл ящик.

Поднявшись, Эллери поставил кресло на прежнее место, направился в другой конец спальни и распахнул дверцы двух стенных шкафов. В одном не было ничего, кроме мужской одежды — огромного количества сшитых на заказ костюмов и пальто всех фасонов, от сельского до спортивного, и черной пелерины, отделанной красным шелком, на которую Эллери изумленно уставился. Другой шкаф был заполнен женской одеждой.

На полке лежало несколько сумочек — на одной из них виднелась золотая монограмма «МГЛ».

На полу шкафа Эллери заметил белую ткань, очевидно, что-то соскользнувшее с вешалки. Он наклонился. Это была новая нейлоновая комбинация с вышитым на кайме именем «Марта» .

Прежде чем покинуть спальню, Эллери, повинуясь импульсу, обыскал бюро Харрисона и ящики его туалетного столика — великолепного изделия из белой кожи и черного дерева, увенчанного трельяжем. Он нашел то, что искал, — несколько париков и два корсета.

* * *

Харрисон вошел, потирая руки.

— К ночи стало прохладно. Придется развести огонь.

— Как поживает муж вашей приятельницы? — спросил Эллери.

— Пьян как свинья. Я уложил его в кровать и ушел. Меня долго не было?.. Э-э, да вы даже не притронулись к выпивке! Сейчас принесу еще льда.

— Для меня не нужно, благодарю вас, — остановил его Эллери. — Если не возражаете, я бы хотел сказать то, что собирался, и удалиться.

— Ну что ж, палите, если прицелились, — отозвался актер. Он присел на корточки у камина, комкая бумагу и нашаривая топливо в кожаном ведерке.

— Эти слова могут оказаться пророческими.

— Что? — Харрисон с удивлением обернулся.

— У Дерка Лоренса имеется армейский пистолет 45-го калибра, и он недавно практиковался с ним. Могу добавить, что в ящике его бюро лежат несколько медалей за меткую стрельбу.

Актер подбросил дров в камин и поднес спичку к бумаге. Вспыхнуло пламя. Он встал и с усмешкой повернулся.

— Вы находите это забавным? — осведомился Эллери.

Харрисон наполнил бокал из графина и удобно устроился в большом кожаном кресле.

— Вы, конечно, понимаете, Квин, что мне следовало бы взять вас за шкирку и швырнуть в Лонг-Айлендский пролив. Кем вы себя считаете — Энтони Комстоком?[38]Комсток, Энтони (1844–1915) — американский писатель. Какое вам дело, с чьей женой я развлекаюсь? Марте уже больше двадцати одного года, а мне и подавно. Мы отлично знаем, что делаем. И открою вам маленький секрет: нам это нравится.

— Это Марта только что по телефону посоветовала вам придерживаться такой линии в разговоре со мной?

Харрисон быстро заморгал, потом рассмеялся и опустошил свой бокал.

— Сомневаюсь, что Марте это нравится, Харрисон. Вы типичный городской кобель — пользуетесь женщинами, а потом оставляете их с «производственными травмами». Но на сей раз вы сами напрашиваетесь на травму. Насколько хорошо вы знаете Дерка Лоренса?

— Совсем не знаю.

— Но ведь Марта, безусловно, рассказывала вам о нем.

— О его припадках ревности? Все мужья таковы, старина. Я и сам был бы таким, будь я женат. Фактически я был таким уже четыре раза, когда был женатым. Вот почему я больше не женился. Пускай другие носят рога. — Харрисон наклонил графин над бокалом. Оттуда вылилось всего несколько капель, и он нахмурился.

— Вы имеете дело не с обычным мужем, Харрисон. Дерк — парень маниакально-депрессивного склада; одну минуту скачет козлом, а следующую ходит мрачнее тучи. К тому же он прошел войну и хладнокровно убивал людей. Как по-вашему, ему будет трудно убить, когда кровь у него кипит? — Эллери встал. — Вы интересуете меня, Харрисон, только в качестве пункта в истории болезни. Мне наплевать, будете вы жить или умрете. Меня заботят Марта и в какой-то мере Дерк. Вы играете с огнем. Если Дерк узнает об этом грязном деле, вам не хватит времени на обдумывание пути к спасению. Вас придется собирать по кусочкам, как картинку-загадку. Дерк не станет колебаться.

— Я весь дрожу. — Харрисон усмехнулся и допил остатки коктейля. — Слушайте, приятель, я не больше любого другого жажду получить пулю. Я очень забочусь о своем здоровье. Мы с миссис Лоренс не будем закадычными друзьями вечно — вы ведь знаете, как это делается… Кстати, не тратьте время, передавая это Марте, — она вам не поверит. Так о чем я?.. Ах да! Уверяю вас, Квин, что при первых же признаках опасности я убегу, как заяц. Конечно, расхлебывать все придется Марте, но она знала, чем рискует, верно? А теперь не могли бы вы закрыть за собой дверь?

Эллери с размаху нанес Харрисону удар правой в челюсть, от которого актер опрокинул кресло и приземлился на коврик у камина.

Но, отъезжая от дома, Эллери не ощущал гордости за свою маленькую победу. Он сделал лишь то, что голыми руками может сделать любой мужчина.

Но этого было недостаточно.

На самом деле ему не следовало приходить, не подкрепив свои позиции смертельным оружием.