Онлайн чтение книги В тени граната The Shadow of the Pomegranate
ТОРЖЕСТВО КОРОЛЯ

Маленькая Мария росла примерным ребенком. Ей теперь было два года, и она жила отдельно в Диттон-Парк в Бэкингемшире. Разлука с дочерью была для Катарины невыносимой и поэтому она проводила много времени в ее детской и ухитрялась как можно чаще бывать в Виндзорском замке, с тем, чтобы ребенка можно было перевезти к ней туда на пароме.

Катарина была намерена заниматься ее образованием так, как это делала со своими детьми Изабелла. Она собиралась взять свою мать за образец; Мария должна научиться доверять своей матери, как любила и доверяла своей матери она, Катарина.

Мария уже подавала большие надежды. У нее был живой ум, она умела говорить и знала, как принимать важных персон. Представлять их ей доставляло постоянную радость, и она очаровывала их так же, как и своих родителей.

Почти так же, как Катарина, был к ней привязан и Генрих. Ему нравилось брать ребенка на руки или усаживать к себе на колени и играть с ней. Лишь время от времени брови у него хмурились, и тогда Катарина знала, что он думает: «Почему этот ребенок не мальчик?»

У Марии рано проявились способности к музыке, и как ни мала она была, Катарина научила ее играть на спинете. Королева садилась, держа маленькую девочку на коленях, а на стол ставили продолговатый ящик с клавиатурой, из которой извлекали звуки детские пальчики.

Она делала поразительные успехи, и Генриху так же, как и Катарине, нравилось как можно чаще демонстрировать ее талант.

Какие это были счастливые дни; и в довершение всего Катарина обнаружила, что опять беременна.

— Раз теперь у нас есть здоровая девочка, у нас должен появиться и мальчик,— сказал Генрих.

И хотя тон у него был шутливый, в нем слышалась и неясная угроза. Он был полон решимости, чтобы у него был мальчик... от кого-нибудь.

* * *

Наступила осень. Целыми днями король охотился, а к вечеру возвращался к банкетам и маскарадам.

Катарина проводила дни, безмятежно занимаясь домашними делами. Их было так много. Ей нравилось сидеть за шитьем с фрейлинами, с огромным удовольствием она вышивала постельное белье Генриха и одежду для маленькой Марии. Она отошла от политики и от этого чувствовала себя счастливее.

Она очень надеялась, что родит еще одного здорового ребенка. Мария доставила ей радость по многим причинам. Она была не только очаровательна сама по себе, но и явилась своего рода обещанием будущих детей, символом, который подсказывал: что могло случиться однажды, может произойти еще раз.

Эта беременность, не считая первой, протекала на редкость удачно. На этот раз у нее было почти благодушное настроение.

— Но пусть это будет мальчик,— молилась она.— О, Пресвятая Матерь, заступись за меня и дай мне мальчика.

Она сидела за столом на помосте. Охотники вернулись из лесу голодными, и оттуда, где сидел Генрих в центре стола, слышались шутки и смех.

Присутствовала и Элизабет Блаунт. Катарина всегда искала ее взглядом среди гостей и удивлялась, что Генрих может так долго хранить верность одной женщине. Конечно, Элизабет была красавицей и всецело принадлежала королю. Брак с сэром Гилбертом Тейбуа был таким лишь по названию. В этом можно было быть уверенным. Пока Элизабет оставалась любовницей короля, сэр Гилберт не посмеет выполнять свои супружеские обязанности. Бедный Гилберт! — немного презрительно подумала Катарина. Как какой-то пес, ждет, пока хозяин кинет ему обглоданную кость.

Катарина не ревновала тс Элизабет, она ничего не чувствовала кроме этого огромного желания родить сына.

Однако она заметила, что сегодня Элизабет выглядит иначе. Она была даже более привлекательна, чем обычно. На шее у нее переливался алмаз. Подарок короля, конечно. Она была одета в голубой бархат с серебряной парчой, и эти цвета очень шли к ее светлым волосам. Сегодня она выглядела притихшей. Быть может, заметила, что король уделяет ей меньше внимания? И все же она, казалось, была довольна. Может, у нее другой любовник?

Катарина перестала думать об этой женщине. Ее мало заботило, если Генрих бросил любовницу, ведь отделавшись от этой, он заведет себе новую. Она не легкомысленная девчонка, чтобы рассчитывать на верность такого мужчины, как Генрих.

За столом послышался взрыв смеха. Король произнес остроту. Должно быть, это король, ведь только его шутки вызывают такой отчаянный смех.

Катарина изобразила на лице улыбку, но сама не думала ни о короле, ни о Элизабет Блаунт.

В утробе у нее вдруг шевельнулся ребенок.

— Пресвятая Матерь, дай мне здорового ребенка... здорового ребенка мужского пола.

* * *

В танце Генрих коснулся руки Элизабет. Она подняла на него глаза и улыбнулась.

Он нежно пожал ей руку. Он тоже заметил в ней перемену сегодня вечером.

— Ты сегодня красива как никогда,— прошептал Генрих.

— Ваше Величество...— Голос у нее задрожал.

— Говори же, Бесси.

— Я должна вам что-то сообщить.

— Что же?

— Я... хочу сказать вам, как только мы будем одни.

— Ты испугана, Бесси. В чем дело?

— Ваше Величество, прошу вас... Когда мы будем одни.

Генрих сощурил глаза, но она уже унеслась от него в танце.

* * *

Она ждала его в приемной, куда он велел ей уйти.

— Незаметно выйди,— сказал ей Генрих, когда их руки вновь соприкоснулись в танце.— Я приду. Никто нас не заметит.

Раньше его уверенность в том, что его не заметят, раз он хочет остаться незамеченным, вызвала бы у нее улыбку. Как будто все в зале не следили за каждым движением короля! Но сегодня вечером она была слишком занята своими мыслями и страхами.

Генрих прикрыл дверь и стоял, глядя на нее.

— Ну, Бесси?

— Ваше Величество... я... мы... я беременна.

Генрих не сводил с нее пристального взгляда. Потом начал смеяться.

— Ей-богу, Бесси, — воскликнул он,— я уже начал думать, что ты бесплодна. Если припомнить все ночи, что мы провели вместе... и никаких признаков беременности. Предположил, что с тобой что-то не так... или...

Он нахмурился как бы в знак предостережения самому себе. Потом подошел к ней с нежной улыбкой на губах.

— Так я не вызвала неудовольствия Вашего Величества?..

Бесси думала: это конец. Ему не нужна будет беременная женщина. Появится кто-то еще. Все не останется по-прежнему.

— Неудовольствия! — Он обхватил ее лицо ладонями и нежно сжал ей щеки.— Да нет ничего более приятного.

Генрих схватил ее и так сжал в своих объятиях, что она закричала бы от боли, если бы посмела. Потом поднял ее вверх на вытянутых руках, не отрывая от нее глаз.

Неудовольствия! — думал он. Он сказал, что для него нет ничего более приятного, но это было не так. Если бы Бесси подарила ему сына, он был бы в восторге, однако, его самым заветным желанием было иметь законнорожденного сына.

Теперь, когда Бесси зачала их ребенка, он мог внимательнее проанализировать опасения, которые приходили к нему в голову уже не раз.

Раз им не удается произвести на свет детей, будет естественным предположить, что у родителей что-то неладно, быть может, у обоих сразу. Катарина не бесплодна. Она в состоянии забеременеть, ей только не удается родить здорового ребенка мужского пола. Среди рожденных ею младенцев были и мальчики, но мертворожденные или, как в первом случае, прожившие всего несколько дней.

Если Бесси Блаунт родит здорового ребенка, разве это не докажет, что виноват не он?

Правда, есть Мария — но это только одна оставшаяся в живых девочка после всех этих беременностей! Как будто Господь имеет что-то против него, как будто говорит — у тебя не будет сына-наследника.

Генриха переполняла радость. Он начал танцевать по маленькой комнате, не выпуская Бесси из своих рук.

Потом вдруг посерьезнел.

— Мы должны поберечь тебя, моя Бесси, — сказал он, осторожно опуская ее на пол. — Мы должны лелеять твое маленькое тельце, ведь там королевское дитя.

Они вернулись в бальную залу, где за ними украдкой наблюдали.

Король не разлюбил Бесси Блаунт, шептали все друг другу. Смотрите, он влюблен в нее не меньше, чем когда увидел в первый раз.

* * *

Катарина находилась в покоях дочери. Марию посадили за стол, подложив под нее подушки, чтобы она могла дотянуться до спинета, положенного на стол. Пухлые маленькие пальчики летали по клавишам с удивительной для такого юного возраста быстротой. Катарина наблюдала за ней. Ей еще нет и трех лет; во всем королевстве, наверно, нет другого такого ребенка.

— Моя дорогая доченька,— пробормотала она. Взглянув в окно, она увидела, как ноябрьский туман серыми тенями клубится вокруг деревьев — тенями нерожденных детей, подумала Катарина и содрогнулась.

Она приложила руки к своему животу, и невольно губы ее зашептали молитву:

— Мальчик. Пусть это будет мальчик.

Если у меня родится мальчик, такой же здоровый и смышленый, как моя малышка Мария, то тогда Генрих будет мной доволен. Чтобы почувствовать себя счастливым, ему нужно только это. Если б я только могла родить здорового мальчика, мне не нужно было бы беспокоиться о всех этих бесчисленных Элизабет Блаунт.

Девочка закончила играть пьесу. Маргарет Брайан захлопала в ладоши и к ней присоединились прислуживавшие маленькой принцессе герцогиня Норфолкская и ее дочь, леди Маргарет Херберт.

Катарина встала, чтобы обнять дочь, и вдруг ощутила знакомую ноющую боль.

Она испуганно вскрикнула. Ее испугала не боль, а серый туман за окном. Он был похож на тени... тени детей, на какой-то краткий миг появлявшихся на земле и потом исчезавших. Он напомнил ей, что сейчас ноябрь, а ребенок должен был появиться на свет не раньше рождественских празднеств.

* * *

Итак, все было кончено.

Расстроенная, больная Катарина лежала, чувствуя себя усталой и немного испуганной. Ей были слышны голоса, доходившие как будто издалека, но звучавшие, как она знала, здесь, в ее опочивальне.

— Дочь... мертворожденная дочь.

О Боже, подумала она, значит, ты покинул меня.

Были и другие голоса, но они звучали у нее в голове.

«Говорят, король опасается, что небеса не благословляют его брак». «Говорят, это потому, что он женился на жене своего брата». «Говорят, такой брак нетрудно расторгнуть... теперь, так как отец королевы умер и не нужно бояться ее племянника... он еще мальчик. Зачем королю его опасаться?»

Она закрыла глаза. Она была слишком слаба, чтобы беспокоиться, что с ней станет.

Катарина думала: это был мой последний шанс. Я столько раз пыталась это сделать. У нас одна дочь. Но где же сын, в котором он так отчаянно нуждается, где мальчик, который может пробудить в нем ко мне нежность?

* * *

Он стоял у ее постели и они были одни. Когда у него в глазах появлялось такое выражение, все старались не попадаться ему на глаза. Даже собаки это чувствовали. Она часто видела его таким — стоящим, широко расставив ноги, со сверкающим синим взором и выпяченным вперед подбородком, как угрюмый и разгневанный мальчишка. Его собаки съежились по углам, а умные люди вроде кардинала Уолси уехали по срочным государственным делам.

Теперь его оставили с ней, и она лежала, беспомощно глядя вверх на его лицо.

Она произнесла:

— Мне жаль, Генрих. Мы потерпели еще одну неудачу.

— Мы потерпели? Свое дело я сделал. Это ты не можешь сделать, что нужно.

— Я не знаю, в чем моя вина, Генрих.

Это были не те слова. Как легко произнести не те слова.

— Ты хочешь сказать, что у меня что-то не так!

— Я не знаю, в чем дело, Генрих. Ей показалось, он готов ударить ее.

О Боже, подумала Катарина, как много это для него значит! Как он разгневан!

Генрих шагнул к постели и остановился, потом отвернулся и начал мерять комнату шагами. Он старался сдержать свой гнев. Ему было больно, он был в замешательстве. Он надеялся, что после Марии у них будет сын.

Она знала, что с каждой новой попыткой теряла для него часть своего очарования. Каждый раз, когда она надеялась произвести ребенка, она поднималась с постели все более изнуренной, все более апатичной, каждый раз теряла частичку своей молодости.

Хорошо его зная, она понимала, что эти неудачные попытки так для него мучительны из-за того, что в душу к нему закрадывается предательское сомнение. Он никому бы в этом не признался, но Катарина, прожившая рядом с ним девять лет, знала его, быть может, лучше, чем он сам, ибо он относился к тем, кому никогда не узнать самого себя, потому что они не желают думать о неприятном в самих себе.

И все же он не мог избавиться от вопроса: это зависит в какой-то степени от меня? Значит, я неспособен произвести на свет здорового сына?

Ему была невыносима мысль, что в чем-то он несовершенен — так сильно он любил самого себя.

Даже и в это мгновение Катарина, которая была настолько умнее его, испытывала к Генриху жалость. Если бы она могла подняться с постели и утешить его...

Генрих остановился перед висевшим на стене изображением плода граната, арабского символа плодородия.

Он начал смеяться, и смех его было неприятно слушать.

Он поднял руку, и Катарине показалось, что он собирается сорвать девиз со стены и растоптать его. Потом, видимо, сделал над собой усилие и сдержался; затем, вышел из комнаты, даже не взглянув на нее.

* * *

Генрих отправился верхом в какой-то монастырь, с собой он взял только самых близких друзей. Среди них были Комптон и Брайан, которые всю дорогу болтали и весело смеялись.

Но Генрих не был расположен шутить. Он равнодушно прислушивался, и на лице у него было напряженное выражение. Через какое-то время и те замолчали.

То, что ждет его в монастыре, верил Генрих, имеет огромное значение. Мчась вперед, он молился, чтобы ему был ниспослан знак. Ни с кем он не желал обсуждать свои мысли, потому что пока что сам их страшился. Если же произойдет то, на что он надеялся, то тогда он сможет изменить свою жизнь.

Когда они подъехали к монастырю, он выехал вперед, где во дворе к ним проворно бросились конюхи, явно ожидавшие приезда важного лица.

Генрих спрыгнул с седла и широкими шагами вошел в здание, на полпути встреченный двумя взволнованными монахинями; под черными капюшонами их лица разрумянились и глаза сверкали от возбуждения.

— Какие новости? — спросил Генрих.

— Все закончилось, Ваше Величество. Ее милость чувствует себя хорошо и хочет вас видеть.

— А... ребенок?

— Да, Ваше Величество, здоровенький ребенок.

Пресвятая Матерь Божья, как они меня мучают, подумал Генрих. Он закричал:

— Мальчик или девочка?

— Красивый мальчик, Ваше Величество.

Генрих торжествующе вскрикнул.

Он обратился к Комптону, стоявшему позади:

— Ты слышал? Мальчик! Бесси родила мне мальчика! — Потом схватил ближайшую монахиню за плечо.— Отведите меня к ним,— вскричал он.— Отведите меня к леди Тейбуа и моему сыну.

Те ринулись вперед, ибо король был в нетерпении.

Он увидел ее, лежащую на подушках, с разметанными рыже-золотыми волосами, которые он столько раз видел прежде. Она была бледна, но вид у нее был торжествующий. Его красавица Бесси — она дала ему то, чего он желал!

— Бесси.— Генрих опустился перед постелью на колени.— Так ты сделала это, а, малышка? Ты прошла через все это, да? — Он взял ее руку и громко поцеловал.— А ребенок? Где он? — В глазах у него вспыхнуло подозрение.— Я спрашиваю, где он?

Появилась монахиня с ребенком на руках.

Генрих вскочил на ноги и уставился на лежащего младенца.

Такой крошечный. Такой сморщенный. Но ребенок. Его ребенок. Ему хотелось закричать от радости. На маленькой головке был виден слабый пушок — рыжий, как у Тюдоров.

На глазах у него выступили слезы. Крохотный ребенок растрогал его, этот маленький — его сын!

Потом он подумал: «Матерь Божья, как ты могла сделать это со мной?.. Ты дала Бесси моего сына... а я хочу дать ему свою корону».

Он взял ребенка из рук женщины.

— Осторожно, Ваше Величество. Он еще маленький.

— Вы советуете мне быть осторожным с моим собственным ребенком? Позвольте сказать вам, женщина, что этот ребенок значит для меня так же много, как и корона. Это мой сын. Ей-богу, этому мальчику суждены огромные почести...— Его переполняла любовь к ребенку, благодарность к Бесси, которая не только подарила ему сына, но и доказала, что он может произвести на свет сыновей. Он неосторожно выпалил: — Быть может, у этого ребенка будет моя корона.

Брайан и Комптон обменялись взглядами. Восторг отца при виде своего сына? Возможно. Но оба — и Брайан, и Комптон — подумали о том, как воспримет королева известие о существовании этого маленького ребенка.

Генрих призвал весь двор в поместье, которое незадолго до этого купил для Бесси Блаунт. Там проходило крещение его сына.

Церемония должна быть пышной, потому что он хотел, чтобы все знали: раз он так радостно приветствует появление на свет своего сына, то и все должны радоваться.

На церемонии была и одна гостья, которую, по мнению многих, было жестоко приглашать. Она приехала, бледная и отрешенная, сильно состарившаяся после своей последней беременности.

Бедная Катарина! Как печально, что она, после стольких беременностей, смогла произвести на свет одну-единственную дочь, а Бесси Блаунт подарила королю здорового сына.

Она привезла с собой подарки для ребенка. Она не выказывала обиды, потому что поняла, что лучше скрывать свои чувства.

Король, казалось, не понимал, какому унижению он ее подвергает, казалось, он вообще ее не замечает.

И когда спросили, какое имя будет дано новорожденному, сам Генрих звучным голосом, который услышали все присутствующие, ответил:

— Имя этого ребенка — Генрих Фицрой.

Говоря это, он смотрел на Катарину. Та испугалась. Она всегда знала, что по природе он жесток, но теперь она прочла его мысли: «Ты видишь, у меня может быть сын. Но не от жены. Вот мой мальчик... мой здоровый мальчик. Разве не странно, что ты столько раз пыталась и неудачно? Не потому ли, что небеса недовольны нашим браком? Не потому ли, жена моя? Моя жена!»

Теперь ее кошмары стали явью. Это были уже не смутные призраки.

По его голубым глазам она видела, что он размышляет.

Катарина подумала: «Я королева. Никто не может это изменить. И я не стану отвечать ему взглядом на взгляд, потому что боюсь увидеть свое будущее».

Она находилась здесь, в поместье, купленном им для своей любовницы, присутствовала на крещении его единственного сына, рожденного этой любовницей.

Пока что она королева Англии. Дальше этого она не станет заглядывать.