Онлайн чтение книги Под покровом небес The Sheltering Sky
21

Ночь была долгой. Они подъехали к борджу, построенному прямо в склоне скалы. Водитель выключил передние фары. Сидевший перед Кит молодой араб, повернувшись и улыбаясь ей из-под опущенного бурнуса, несколько раз показал на землю и произнес: «Hassi Inifel!»

— Merci [56]Спасибо (фр.). , — сказала она и улыбнулась в ответ. Ей хотелось выйти из автобуса и размять ноги; она повернулась к Порту. Он лежал, согнувшись пополам под своим пиджаком; на лице у него показался румянец.

— Порт, — начала она, и с удивлением услышала, как он сразу же отозвался:

— Да? — Его голос был бодрым.

— Давай пойдем выпьем чего-нибудь горячего. Ты проспал несколько часов.

Он медленно сел:

— Я вообще не спал, если хочешь знать.

Она ему не поверила.

— Понятно, — сказала она, — Так как, хочешь пойти со мной? Я иду.

— Если смогу. Я чувствую себя препогано. По-моему, у меня грипп или что-то вроде.

— Ерунда! С чего бы вдруг? У тебя, должно быть, несварение, оттого что ты смолотил свой ужин.

— Ты иди. Мне лучше, когда я не двигаюсь.

Она вылезла из автобуса и, глубоко дыша, с минуту постояла на ветру на каменистой земле. До рассвета было еще далеко.

В одной из комнат около въезда в бордж хором пели мужчины, быстро отбивая ладонями сложный ритм. Она нашла кофе в расположенной рядом комнатке поменьше и села на пол, грея руки над глиняным сосудом с углями. «Он не может здесь заболеть, — подумала она. — Ни он, ни я». Раз уж оказался от мира в такой дали, то ничего не поделаешь, единственное, что остается, это отказываться болеть. Она вышла и заглянула в окна автобуса. Большая часть пассажиров продолжала спать, завернувшись в свои бурнусы. Она отыскала Порта и постучала по стеклу.

— Порт! — позвала она. — Горячий кофе! — Он не пошевелился.

«Черт бы его побрал! — подумала она. — Он пытается привлечь к себе внимание. Ему нравится быть больным!» Она поднялась в автобус и прошла в дальний конец салона, к месту, где он безвольно лежал.

— Порт! Пожалуйста, пойди и выпей кофе. Ради меня. — Она прислушалась и заглянула ему в лицо. Гладя ему волосы, она спросила: — Тебе плохо?

Он буркнул в свой пиджак:

— Я ничего не хочу. Прошу тебя. Я не хочу двигаться. Она не была расположена потакать его капризам; начни она нянчится с ним, — это сыграет ему только на руку. Но если он и в самом деле простыл, ему надо выпить чего-нибудь горячего. Она решила как-нибудь да заставить его выпить кофе. Поэтому она сказала:

— Ты будешь пить, если я принесу его тебе?

Ответ последовал нескоро, но в конце концов он сказал: —Да.

Водитель-араб, носивший вместо тюрбана кепку с козырьком, уже направлялся обратно к автобусу, когда она вбежала в бордж.

— Подождите! — бросила она на бегу.

Он остановился, обернулся и смерил ее оценивающим взглядом. Ему некому было отпустить замечание на ее счет, поскольку европейцев рядом не наблюдалось, а остальные арабы были не из города и все равно ничего бы не поняли в его скабрезной шутке.

Порт сел и выпил кофе, тяжело дыша в перерывах между глотками.

— Все? Я должна вернуть чашку.

— Да.

Чашку передали через весь автобус к кабине водителя, где ее ждал паренек, с тревогой вглядывавшийся в заднюю часть салона, чтобы автобус не поехал раньше, чем она окажется у него в руках.

Они тронулись и медленно потащились по плоскогорью, Из-за открытых дверей внутри теперь стало прохладнее.

— Кажется, помогло, — сказал Порт. — Спасибо. Черт! Лишь бы я не подхватил какую-нибудь заразу. Видит Бог, я еще никогда не чувствовал себя так скверно. Если бы только я мог лечь в постель и ровно лежать, думаю, мне бы полегчало.

— Но что это, по-твоему, может быть? — сказала она, ощутив вдруг в полную силу все те страхи, которые пыталась не подпускать к себе столько дней.

— Откуда мне знать. Мы ведь не доберемся туда раньше полдня, да? Проклятье!

— Постарайся поспать, любимый. — Она не называла его так по меньшей мере год. — Наклонись ко мне, еще, вот так, положи голову сюда. Ты не мерзнешь? — В течение нескольких минут она пыталась оградить его от автобусной тряски, вжавшись всем телом в спинку сиденья, но у нее быстро затекли мышцы; она откинулась назад и расслабилась, позволив его голове подпрыгивать вверх-вниз у себя на груди. Его ладонь у нее на коленях поискала ее ладонь, нашла, сначала крепко стиснула, потом ослабила хватку. Она решила, что он заснул, и закрыла глаза, думая: «Ну, вот, теперь-то уж точно выхода нет. Я здесь».

На рассвете они добрались до другого борджа, стоявшего на совершенно ровном, обширном выступе почвы. Автобус въехал через ворота во двор, где стояли несколько шатров. Верблюд надменно уставился в окно прямо возле лица Кит. На этот раз из автобуса вышли все. Она разбудила Порта:

— Хочешь перекусить?

— Поверишь ли, я немного проголодался.

— Ничего удивительного, — обрадованно сказала она. — Уже почти шесть часов.

Они выпили еще по одной чашке сладкого черного кофе и съели несколько сваренных вкрутую яиц с финиками. Пока они ели, сидя на полу, мимо прошел молодой араб, который сообщил ей название предыдущего борджа. Кит не могла не заметить его необыкновенно высокий рост и изумительную фигуру, когда он стоял в своем ниспадающем свободными складками белом балахоне. Дабы загладить чувство вины из-за того, что она позволила себе какие-никакие мысли о нем, она почувствовала себя вынужденной обратить на него внимание Порта.

— Поразительная стать! — вырвалось у нее, когда араб вышел из комнаты. Это было совсем не в ее манере так выражаться, и вся фраза в ее устах прозвучала совершенно нелепо; она с тревогой ждала реакции Порта. Но голова его свесилась на живот; лицо побелело.

— Что с тобой? — вскричала она.

— Задержи автобус, — выдавил Порт. Он с трудом встал на ноги и, пошатываясь, бросился вон из комнаты.

В сопровождении слуги он проковылял через широкий двор, мимо шатров, где горели костры и орали дети. Он шел, согнувшись пополам, одной рукой придерживая голову, а другой — живот.

В дальнем углу была маленькая каменная выгородка, похожая на пулеметную башенку; на нее-то и показал слуга. «Daoua» [57]Сейчас, здесь (арабск.). , — сказал он. Порт поднялся по ступенькам и вошел внутрь, захлопнув за собой дверь. Он откинулся к холодной каменной стеке и услышал шорох задетой головой паутины. Боль была двоякой: острые колики и подкатывающая к горлу тошнота, и то и другое разом. Какое-то время он стоял неподвижно, с трудом глотая и тяжело дыша. Единственным источником света служила квадратная дырка в полу. Что-то быстро пробежало у него сзади по шее. Он отодвинулся от стены и склонился над дыркой, упершись руками в стену перед собой. Под ним была загаженная земля и забрызганные камни, шевелящиеся от мух. Он закрыл глаза и несколько минут оставался в этой выжидательной позе, постанывая. Водитель автобуса просигналил в рожок; этот звук почему-то усилил его мучения. «О, Господи, да заткнешься ты или нет!», — заорал он и сразу же взвыл от боли. Но рожок продолжал сигналить, чередуя короткие гудки с длинными. Наконец наступил момент, когда боль вроде бы уменьшилась. Он открыл глаза и невольно отдернул голову, потому что на миг ему почудилось, что он увидел под собой языки пламени. То было алое встающее солнце, воссиявшее на камнях и нечистотах внизу. Когда он открыл дверь, то увидел Кит и молодого араба, стоявших за дверью; они подхватили его под руки с двух сторон и помогли дойти до поджидавшего их автобуса.

К полудню пейзаж приобрел праздничность и плавность, не похожие ни на что из того, что Кит когда-либо приходилось видеть. Внезапно она сообразила, что это потому, что камни по большей части уступили место пескам. Там и тут росли похожие на кружева деревья, особенно возле скоплений хижин, а такие скопления попадались теперь все чаще и чаще. Несколько раз им встречались группы мрачных мужчин, восседающих на мехари. Эти гордо держали поводья, а их подведенные колем глаза свирепо зыркали поверх складок фиолетовых покрывал, скрывавших лица.

Она впервые ощутила легкую дрожь возбуждения. «Это же настоящее чудо, — подумала она, — проезжать мимо подобных людей в атомный век».

Порт откинулся на своем сиденье, глаза его были закрыты.

— Не обращай на меня внимания, — сказал он, когда они выехали из борджа, — и мне будет проще сделать то же самое. Еще каких-нибудь два часа, а потом, слава Богу, постель.

Молодой араб владел французским ровно настолько, чтобы не испугаться заведомой невозможности по-настоящему вступить с Кит в беседу. Судя по всему, одного существительного или произнесенного с чувством глагола было в его глазах вполне достаточно; что касается Кит, то она, по всей видимости, придерживалась того же мнения. С обычным для арабов талантом творить легенду из простого перечисления фактов, он поведал ей об Эль-Гайи, о ее высоких стенах с воротами, которые запираются на закате солнца, о тихих темных улочках и об огромном базаре, где торгуют самым разнообразным товаром, прибывающим из Судана и даже из еще более отдаленных мест: брусками соли, страусовыми перьями, золотым песком, леопардовыми шкурами, — он перечислял их по порядку, без колебаний вставляя арабское наименование там, где не знал французского. Она слушала с полным вниманием, загипнотизированная необыкновенной прелестью его голоса и лица и точно так же зачарованная странностью того, о чем — и как — он рассказывал.

Теперь уже вокруг расстилалась дикая песчаная пустошь, усеянная редкими, мучительно изогнутыми и похожими на чахлые кусты деревцами, которые низко стелились по земле в испепеляющих лучах солнца. Впереди синева небосвода переходила в белизну с более нестерпимым блеском, чем Кит это представлялось возможным: то был воздух над городом. Не успела она опомниться, как они уже ехали вдоль серых глиняных стен. Дети завизжали, когда мимо них промчался автобус; голоса их звенели, точно блестящие иглы. Глаза Порта были по-прежнему закрыты; она решила не беспокоить его, пока они не приедут. Подняв облако пыли, автобус резко повернул налево и через большие ворота въехал на огромную открытую площадь — своего рода прихожую в город, — в конце которой высились другие ворота, еще большего размера. А дальше, за воротами, люди и животные терялись во мраке. Автобус остановился, подпрыгнув, и водитель стремительно выбрался из кабины и зашагал прочь с таким видом, будто остальное его уже не касалось. Пассажиры все еще спали либо зевали и начинали искать свои вещи, большинство из которых оказались совсем не там, куда их положили вчерашней ночью.

Кит словом и жестом дала понять, что они с Портом останутся сидеть, пока не выйдут все остальные. Молодой араб сказал, что в таком случае он тоже останется, потому что ей понадобится его помощь, чтобы довести Порта до гостиницы. Пока они сидели и ждали, когда же наконец неторопливые путешественники очистят салон, он объяснил, что гостиница находится на другом конце города неподалеку от форта, так как обслуживает исключительно горстку офицеров, у которых нет собственного жилья, а приезжающие на автобусе крайне редко нуждаются в гостинице.

— Вы очень добры, — сказала она, вновь усаживаясь на свое сиденье.

— Да, мадам. — Его лицо не выражало ничего, кроме дружеской заботы, и она безоговорочно ему доверилась.

Когда автобус наконец опустел (на полу и сиденьях остались валяться лишь огрызки гранатов и финиковые косточки), араб вышел из автобуса и обратился к группе мужчин, чтобы те взяли чемоданы.

— Приехали, — громко сказала Кит. Порт пошевелился, открыл глаза и сказал:

— Я все же поспал. Это не поездка, а сущий ад. Где гостиница?

— Где-то поблизости, — неопределенно сказала она; она не хотела говорить ему, что гостиница находится на другом конце города.

Он медленно сел.

— Боже, надеюсь, она рядом. Иначе мне не дойти. Я чувствую себя кошмарно. Ей-богу, кошмарно.

— Нам помогает один араб. Он отведет нас туда. Похоже, придется немного пройтись от станции. — Ей казалось, что будет лучше, если он узнает правду о гостинице от араба, тогда сама она окажется в стороне и, как бы Порт ни злобствовал, его гнев будет направлен не на нее.

Снаружи их обступили пыль и неразбериха Африки, но впервые без какого-либо видимого признака европейского влияния; город обладал отсутствовавшей в других местах чистотой, неожиданным качеством законченности, которое сглаживало ощущение хаоса. Даже Порт, когда они помогли ему спуститься с подножки, и тот заметил цельность, исходившую от этого места.

— А здесь чудесно, — сказал он. — Впрочем, насколько я могу видеть.

— Насколько ты можешь видеть! — передразнила Кит. — У тебя что-то не в порядке с глазами?

— У меня кружится голова. Это жар, больше я ничего не знаю.

Она пощупала ему лоб и ограничилась тем, что сказала:

— Давайте переберемся в тень.

Молодой араб шел слева от него, Кит — справа; каждый придерживал его под руки. Носильщики шли впереди.

— Первое приличное место, — горько сказал Порт, — а я даже не в состоянии идти без посторонней помощи.

— Тебе придется соблюдать постельный режим, пока ты не поправишься. У нас еще будет масса времени как следует все рассмотреть.

Он не ответил. Они прошли через внутренние ворота и сразу же нырнули в низкий извилистый туннель. В темноте их задел прохожий. По обеим сторонам вдоль стен сидели люди, и оттуда доносились их приглушенные голоса, нараспев произносящие длинные многословные фразы. Вскоре они опять выбрались на солнечный свет, потом миновали еще один отрезок темноты — там, где узкая улица проходила сквозь тонкостенные дома.

— Он не сказал тебе, где она? Я больше не могу, — сказал Порт. Он еще ни разу не обратился напрямую к арабу.

— Минут десять-пятнадцать, — сказал тот. Порт по-прежнему его игнорировал.

— Об этом не может быть и речи, — заверил он Кит, запыхавшись.

— Миленький, ты должен идти. Не можешь же ты вот так взять и усесться посреди улицы.

— В чем дело? — спросил араб, который наблюдал за их лицами. Получив ответ, он окликнул проходившего мимо незнакомца и о чем-то с ним недолго поговорил.

— Там есть фондук, — он ткнул пальцем. — Он может… — Он изобразил спящего, приложив руку к щеке. — Потом мы идти в гостиницу и приводить мужчин и rfed, très bien! [58]Здесь: Все хорошо! (Арабск., фр.) Он сделал жест, как будто отрывал Порта от земли и нес его на руках.

— Нет, нет! — вскричала Кит, вообразив, что он и правда собирается взвалить его на себя.

Араб рассмеялся и сказал Порту:

— Хотите идти туда? —Да.

Они повернули назад и пошли через тот же внутренний лабиринт. Араб еще раз переговорил с кем-то на улице. Он обернулся к ним, улыбаясь:

— Конец. Следующее темное место.

Фондук был уменьшенной, битком набитой людьми, грязной разновидностью любого из тех борджей, которые они проезжали на протяжении последних недель, с той лишь разницей, что середину его закрывал решетчатый навес из тростника для защиты от солнца. Внутри сгрудились деревенские жители и верблюды, вперемешку валявшиеся на земле. Они вошли внутрь, и араб поговорил с одним из служителей; тот освободил закуток в одном из углов от занимавших его и подбросил туда свежей соломы, чтобы Порт мог лечь. Носильщики устроились во дворе на чемоданах.

— Я не могу оставаться здесь, — сказала Кит, осматривая смрадный загон. — Убери руку! — Рука Порта лежала на верблюжьем навозе, но он не послушался.

— Иди же, прошу тебя. Ну же, — сказал он. — Я дождусь тебя, не волнуйся. Но поторопись. Поторопись!

Она бросила на него последний тревожный взгляд и в сопровождении араба вышла во двор. Для нее было облегчением снова иметь возможность идти по улицам быстро.

—  Vite! Vite! — продолжала она ему повторять как заведенная. Они почти уже перешли на бег и начали задыхаться, прокладывая себе путь сквозь медлительную толпу и углубляясь в сердце города, пока наконец не очутились на другой его стороне и не увидели впереди холм, а на нем форт. Эта часть города была более открытой и частично состояла из садов, отделенных от улиц высокими стенами, над которыми иногда вздымались черные кипарисы. В конце длинного переулка имелась едва приметная деревянная дощечка со словами «Hôtel du Ksar» [59]Отель «Ксар» (фр.). и указателем налево. «Ага!» — крикнула Кит.

Даже здесь, на окраине города, их окружал сплошной каменный лабиринт; улицы были проложены таким образом, что каждый отрезок казался тупиком с высившейся в конце стеной. Трижды им приходилось поворачивать и возвращаться назад тем же путем. Вокруг не было ни дверей, ни навесов, не было даже прохожих: одни лишь розовые неприступные стены, поджаривавшиеся на бездыханном солнце.

Наконец они подошли к маленькой, но прочно запертой на засов двери посреди широкого выступа стены. «Entrée de l'Hôtel» [60]Вход в отель (фр.). — гласила вывеска сверху. Араб громко постучал.

Прошло много времени, а ответа не было. У Кит мучительно пересохло в горле, сердце все еще билось очень быстро. Она закрыла глаза и прислушалась — ничего.

— Постучите еще, — сказала она, потянувшись к двери сама. Но его рука по-прежнему сжимала кольцо, и он еще энергичнее застучал в дверь. На этот раз где-то в глубине сада залаяла собака; по мере того как звук постепенно приближался, к нему примешивались увещевающие женские возгласы. «Askout!» [61]Замолчи! (Арабск.) — с негодованием крикнула женщина, однако животное не унималось. Потом возникла пауза, просвистел и ударился о землю камень, и собака затихла. В порыве нетерпения Кит оттолкнула руку араба и принялась безостановочно колотить в дверь, пока с той стороны не раздался женский голос, крикнувший:

—  Echkoun?Echkoun? [62]Кто там? (Арабск.)

Молодой араб и женщина вступили в долгий спор, во время которого он суматошно размахивал руками, требуя открыть дверь, а она отказывалась к ней прикасаться. В конечном итоге она ушла. Они услыхали стук ее шлепанцев, потом снова залаяла собака, и вновь женщина стала выговаривать ей, после чего послышались удары и визги, а потом все смолкло.

— В чем дело? — крикнула Кит в отчаянье. — Pourquoi on ne nous laisse pas entrer? [63]Почему вы не даете нам войти? (Фр.)

Он улыбнулся и пожал плечами.

— Мадам идет, — сказал он.

— Боже милостивый! — сказала она по-английски. Она схватила кольцо и бешено заколошматила им, одновременно что есть силы ударяя ногой в основание двери. Та не поддалась. По-прежнему улыбаясь, араб медленно покачал головой.

—  Peut pas [64]Невозможно (фр.). , — заверил он ее.

Но Кит продолжала стучать. Прекрасно отдавая себе отчет, что у нее нет на то никаких оснований, она тем не менее была в ярости на него за то, что он не смог заставить женщину открыть дверь. Минуту спустя она перестала стучать, почувствовав, что вот-вот рухнет в обморок. Она дрожала от усталости, губы и пересохшее горло были как терка. Солнце заливало голую землю; вокруг, кроме как у них под ногами, не было ни миллиметра тени. Она вернулась мысленно в прошлое, когда, будучи еще ребенком, столько раз держала увеличительное стекло над какой-нибудь несчастной букашкой, неотступно следуя за ней по пятам в ее отчаянных попытках избежать все более точного фокуса линзы, пока та в конце концов не настигала ее своим слепящим острым лучом, и тогда, точно по волшебству, насекомое замирало на месте, а она смотрела, как бедное существо медленно ссыхается и начинает дымиться. У нее было такое чувство, что если она посмотрит вверх, то увидит, что солнце выросло до исполинских размеров. Она прислонилась к стене и стала ждать.

Наконец в саду раздались шаги. Она вслушивалась, как их звук становится все отчетливее и громче, пока тот не раздался у самой двери. Она даже не повернула головы, ожидая, что та сейчас откроется; но не тут-то было.

—  Qui est là? [65]Кто там? (Фр.) — произнес женский голос Испугавшись, что молодой араб заговорит и его, чего доброго, откажутся пустить из-за того, что он местный, Кит собрала остатки сил и крикнула:

—  Vous êtes la propriétaire? [66]Вы хозяйка? (Фр.)

Последовало короткое молчание. Затем женщина, заговорив с корсиканским или итальянским акцентом, принялась многословно упрашивать:

—  Ah, madame, allez vous en, je vous en supplie!.. Vous ne pouvez pas entrer ici! [67]Мадам, убирайтесь отсюда, умоляю вас! Вы не можете войти сюда! (Фр.) Я сожалею! Бесполезно настаивать. Я не могу вас впустить! Больше недели никто не входил и не выходил из гостиницы! К несчастью, вы не можете войти внутрь!

— Но, мадам, — крикнула Кит, чуть ли не рыдая, — мой муж очень болен!

—  Aie! — Голос женщины взлетел тоном выше, и у Кит создалось впечатление, что она отступила на несколько шагов в глубь сада; ее голос, теперь чуть более приглушенный, подтвердил это.

—  Ah, mon Dieu! [68]Ах, Боже мой! (Фр.) Уходите! Я не могу помочь! Женщина уже начала удаляться. На полпути она остановилась и крикнула:

— Уезжайте из города! Не ждите, что я вас пущу. У нас в гостинице пока еще нет эпидемии.

Молодой араб попытался оттащить Кит от двери. Он ни слова не понял, кроме того, что внутрь их не пустят.

— Идем. Найдем фондук, — говорил он. Она оттолкнула его, сложила ладони рупором и прокричала:

— Мадам, какой эпидемии? Голос долетел издалека:

— Менингита. Вы разве не знали? Mais oui, madame! Partez! Partez! [69]Да, мадам! Уходите! Уходите! (Фр.)

Стук ее торопливых шагов стал глуше и вскоре совсем затих. За углом прохода появился слепой, он медленно двигался им навстречу, ощупывая руками стену. Кит посмотрела на молодого араба; глаза ее были широко распахнуты. Она говорила себе: «Это кризис. В жизни их бывает не так уж много. Я должна сохранять спокойствие и рассудок». Тот, видя ее остекленевший взгляд и все еще ничего не понимая, успокаивающе положил руку ей на плечо и сказал: «Идем». Она не услышала его, но позволила оттащить себя от стены как раз перед тем, как слепой поравнялся с ними. И пока он вел ее по улице обратно в город, она продолжала повторять про себя: «Это кризис». Внезапная темнота туннеля вырвала ее из состояния ступора. «Куда мы идем?» — спросила она. Вопрос доставил ему огромную радость; он прочел в нем признание того, что она полагается на него. «Фондук», — ответил он, однако в том, как он произнес это слово, просквозил, должно быть, оттенок его торжества, потому что она остановилась и отшатнулась от него. «Balak!» [70]Берегись! (Арабск.) раздался рядом с ней крик, и ее толкнул человек с тюком через плечо. Молодой араб мягко притянул ее к себе. «Фондук», — тупо повторила она. «О, да». Они продолжили путь.

В своем галдящем закутке Порт казался спящим. Рука его все так же покоилась на лепешке верблюжьего навоза: он и не подумал подвинуться. Тем не менее он услыхал, как они вошли, и слегка пошевелился, давая понять, что знает об их возвращении. Кит присела возле него на солому и погладила его волосы. Она понятия не имела ни о том, что сейчас скажет ему, ни тем паче что они собираются делать, но близость к нему подействовала на нее успокаивающе. Она долго сидела на корточках у его изголовья, сидела до тех пор, пока поза не стала слишком мучительной. Тогда она поднялась. Молодой араб сидел на земле за дверью. «Порт ничего не сказал, — подумала она, — но он ждет, когда за ним придут из гостиницы». Самая трудная часть ее задачи в данный момент состояла в необходимости сообщить ему, что в Эль-Гайе ему негде остановиться; она решила не говорить ему этого. Одновременно у нее созрел план дальнейших действий. Она в точности знала, что надо делать.

И все было сделано очень быстро. Она послала молодого араба на базар. Любая машина, любой грузовик, любой автобус, все что угодно, сказала она ему, и за любую цену. Последнее напутствие, само собой, было напрасным: он потратил битый час, торгуясь о цене, которую заплатят трое людей, чтобы их взяли в кузов продуктового грузовика, отправлявшегося в место под названием Сба. Зато он вернулся, уже обо всем договорившись. Когда машину загрузят, водитель просигналит от Новых Ворот (ближайших к фондуку) и пошлет своего приятеля-механика дать знать, что он их ждет, а заодно и набрать людей, необходимых для транспортировки Порта через город.

— Удача, — сказал молодой араб. — Два раза один месяц они ехать в Сбу.

Кит поблагодарила его. За все время его отсутствия Порт ни разу не пошевелился, а попытаться его поднять в одиночку она не решилась. Теперь она опустилась на колени, склонилась к самому его уху и стала вполголоса повторять ему его имя.

— Да, Кит, — еле слышно наконец сказал он.

— Как ты? — прошептала она. Прежде чем ответить, он долго ждал.

— Клонит в сон, — сказал он. Она погладила его голову:

— Поспи еще. За нами скоро придут.

Но пришли за ними только к закату. Молодой араб тем временем пошел добывать Кит еду. Несмотря на волчий аппетит, ей с трудом удалось проглотить то, что он ей принес: мясо представляло собой разного рода непонятные внутренности, поджаренные в кипящем жире, а разрезанные пополам и приготовленные в оливковом масле ягоды айвы были твердыми как камень. Правда, хлеба было вдоволь; им-то она и наелась. Когда стало смеркаться и люди во дворе занялись ужином, появился механик с тремя свирепыми на вид неграми. Никто из них не говорил по-французски. Молодой араб показал им на Порта, и они бесцеремонно подняли его с соломенной лежанки и вынесли на улицу; Кит шла, ни на шаг не отступая от его головы и следя за тем, чтобы носильщики не наклоняли ее слишком низко. Они быстро прошли по темнеющим проходам, через верблюжий и овечий базар, где тишину сейчас нарушало только тихое позвякиванье колокольчиков, привязанных к шеям некоторых животных. Вскоре стены города остались позади; за грузовиком, там, где исчезали вдали лучи его фар, темнела пустыня.

— В кузов. Он будет в кузов, — в порядке объяснения сообщил ей молодой араб, когда троица нетвердо опустила свой груз на мешки с картошкой. Протянув деньги, она попросила его расплатиться с суданцами и носильщиками. Суммы оказалось недостаточно; ей пришлось дать еще. После этого они ушли. Водитель уже заводил мотор, механик запрыгнул на переднее сиденье рядом с ним и захлопнул дверцу. Молодой араб помог ей забраться в кузов; она стояла, опершись на груду ящиков с вином и глядя на него сверху. Он сделал движение, собираясь запрыгнуть к ней внутрь, но в этот момент грузовик тронулся. Араб побежал за ним вдогонку, без сомнения ожидая, что Кит крикнет водителю остановиться, поскольку имел твердое намерение сопровождать ее и дальше. Но как только ей удалось поймать равновесие, она нарочно присела, затесавшись между сумок и узлов, и легла на пол рядышком с Портом, и не высовывалась из кузова до тех пор, пока они не углубились в пустыню на много миль. Только после этого она рискнула высунуться наружу, приподняв голову и с опаской вглядевшись в ледяную пустошь, как если бы ожидала увидеть там все еще бегущего за грузовиком человека.

Грузовик ехал легче, чем она ожидала, по всей видимости потому, что колея была ровной и почти без поворотов; путь, казалось, лежал через плоскую, бесконечную долину, по обеим сторонам которой тянулись вдали песчаные дюны. Она посмотрела на серп луны, все еще тонкий, но уже заметно утолщившийся по сравнению с прошлой ночью. И поежилась, положив сумочку себе на живот. Ей доставила мгновенную радость мысль об этом маленьком темном мирке, этой сумочке, что пахла кожей и косметикой, перебивая враждебные запахи и запах ее тела. Внутри нее ничего не переменилось; те же предметы валялись там друг на дружке все в том же замкнутом хаосе, и у них были те же названия, и эти названия по-прежнему обозначали все те же вещи. Марк Кросс, Карон, Елена Рубинштейн. «Елена Рубинштейн», — произнесла она вслух, и слова эти вызвали у нее смех. «Еще немного, и со мной случится истерика», — сказала она себе. Она сжала безвольно лежавшую руку Порта, стиснув пальцы так крепко, как только могла. Потом села и целиком сосредоточилась на растирании и массировании его ладони, в надежде почувствовать, как та потеплеет благодаря ее усилиям. Волна внезапного ужаса окатила ее. Она приложила руку к его груди. Уф, его сердце билось. Но, кажется, он озяб. Приложив все свои силы, она перевернула его тело на бок и вытянулась рядом, прижимаясь к нему как можно теснее и надеясь таким образом его согреть. Когда она расслабилась, ее поразило открытие, что ей и самой было холодно и что теперь она почувствовала себя гораздо удобнее. Она спросила себя, не хотела ли она бессознательно лечь рядом с Портом еще и для того, чтобы согреться самой. «Возможно, но лучше об этом не думать». Она задремала.

И тотчас же проснулась. Ничего сверхъестественного — сейчас, на ясную голову — в захлестнувшем ее ужасе не было. Она попыталась не думать о том, что это было. Нет, Порт тут ни при чем. С ним это продолжалось уже давно. Новый ужас, связанный с испепеляющим солнцем, пылью… Она насилу отвела взгляд, почувствовав, как мысль ее коснулась догадки. Еще какая-нибудь доля секунды, и уже невозможно будет не знать, что это было… Ну конечно же! Менингит!

В Эль-Гайе была эпидемия, и она подвергалась опасности заразиться. В раскаленных туннелях улиц она дышала отравленным воздухом, в фондуке она ютилась на зараженной соломе. Наверняка вирус уже поселился в ней и теперь стремительно размножается. От этой мысли у нее похолодела спина. Но Порт не мог заболеть менингитом: его знобило с самой Айн-Крорфы, а лихорадка, по всей видимости, началась еще в первые дни пребывания в Бу-Нуре, — ах, если бы им хватило ума ее распознать! Она постаралась вспомнить, что ей известно о симптомах, не только одного менингита, но и других основных заразных болезней. Дифтерия начинается с воспаления горла, холера — с диареи, а вот сыпной и брюшком тиф, чума, малярия, желтая лихорадка, кала-азар… насколько она знала, все они начинаются с жара и недомогания. Шансы тут были равны. «Возможно, это амебная дизентерия в сочетании с рецидивом малярии, — рассудила она. — Но чем бы это ни было, болезнь уже в нем, и что бы я ни предприняла или не предприняла, я бессильна повлиять на ее исход». Она не хотела брать на себя какую бы то ни было ответственность; в данный момент это было бы для нее слишком. На самом деле у нее было ощущение, что пока она держится совсем неплохо. Она вспомнила рассказы об ужасах войны, рассказы, мораль которых неизменно сводилась к следующему: «Никогда не знаешь наперед, из чего сделан человек, пока он не окажется в экстремальной ситуации; тогда самый робкий оказывается подчас самым храбрым». Держалась ли она храбро, или же просто-напросто смирилась? Или струсила, добавила она про себя. Что тоже не исключено, но откуда ей знать? Порт не смог бы развеять ее сомнения, потому что разбирался в этом еще меньше ее. Если она будет ухаживать за ним и поможет ему выкарабкаться, он, конечно, скажет, что она была храброй, была мученицей, и много чего еще, но сделает он это из благодарности. Потом она спросила себя, а почему, собственно, ей так хочется это знать: все эти рассуждения выглядели сейчас настолько ничтожными!

Грузовик ревел не переставая. К счастью, кузов был полностью открытым, в противном случае выхлопные газы причиняли бы массу хлопот. Она и без того время от времени улавливала их резкий запах, но тот мигом рассеивался в холодном ночном воздухе. Месяц зашел, появились звезды, она понятия не имела, который сейчас час. Рев мотора заглушал звуки беседы между водителем и механиком, долетавшие с переднего сиденья, и не давал ей возможности вступить с ними в разговор. Она обняла Порта за талию и крепко прижалась к нему, чтобы согреться. «Чем бы он ни заразился, он дышит этим не на меня», — подумала она. В короткие промежутки сна она зарывалась ногами в мешки в поисках тепла; иногда их тяжесть будила ее, но она предпочитала чувствовать их вес, а не холод. Несколько пустых мешков она положила на ноги Порту. Ночь была долгой.


Читать далее

Пол Боулз. ПОД ПОКРОВОМ НЕБЕС. Paul Bowles. The Sheltering Sky 12.11.13
Книга первая. Чай в Сахаре 12.11.13
Книга вторая. Острый край земли
3 - 1 12.11.13
18 12.11.13
19 12.11.13
20 12.11.13
21 12.11.13
22 12.11.13
23 12.11.13
24 12.11.13
25 12.11.13
Книга третья. Небо
4 - 1 12.11.13
26 12.11.13
27 12.11.13
28 12.11.13
29 12.11.13
30 12.11.13
4 - 7 12.11.13
* * * 12.11.13

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть