глава тринадцатая

Онлайн чтение книги Шум прибоя The Sound of Waves
глава тринадцатая

Сезон ловли жемчуга и моллюсков девушки-островитянки встречали с таким же волнением, как их городские сверстницы — школьные экзамены. Девочек приучали к морю с младших классов. Сначала они забавлялись тем, что доставали со дна моря камни, и так, шаг за шагом, учились навыкам ныряльщиц. Постепенно их беспечные забавы превращались в работу — утомительную, но не опасную. Девочки взрослели и каждый приход весны встречали с неохотой, а уже к началу лета начинали изрядно уставать.

Холод, судороги, удушье, резь в глазах, порезы на ногах, свинцовая тяжесть и вялость после погружении, внезапная паника, когда пальцы случайно касаются моллюска «гигантское ушко», — все это вспоминалось, мерещилось, бросало в жар, заставляло девушек метаться во сне и вскакивать с постели, вглядываться в пустоту ночи.

У взрослых замужних ныряльщиц все иначе. Всякий раз, перед тем как опуститься на дно моря, женщины распевают песни, смеются во все горло, громко болтают. Работа и развлечения у них — в едином ритме. Наблюдая за ними, молодые девушки, пока не уверенные в своих силах, спустя несколько сезонов, к своему удивлению, обнаруживали, что тоже стали опытными ныряльщицами.

Шестой и седьмой месяцы — сезон промысла. База ныряльщиц с Утадзимы разбита на восточном побережье Нива, на мысе Бэнтэн. Лето еще не пришло по-настоящему. В самый полдень, когда обычно жарко, на берегу развели костер. Южный ветер относил дым к кургану легендарного принца. Нива — это побережье с небольшой бухточкой, выходящей на Тихий океан. Высоко над морем проплывали летние облака.

И правда, эта небольшая бухточка чем-то напоминала сад, как бы оправдывая свое название. Вдоль всего побережья протянулись отполированные волнами известняковые скалы, которые обживали местные ребятишки, играя в индейцев. Небольшие выбоины на известняках крабы и насекомые приспособили для своих укрытий. Окружавшие скалы песчаники были белыми. На вершине одного утеса — того, что слева, как раз напротив моря, — буйно разрослись цветы хамаю: запрокинули белые головки расцветающих бутонов в синее-синее небо, словно спросонья.

Женщины, возбужденные весельем, сидели вокруг костра. Песок еще не настолько накатился, чтобы обжигать ноги, вода тоже была прохладной, поэтому, выскочив из моря и накинув на себя ватную одежду, женщины спешили погреться. Все громко смеялись, горделиво выставляли друг перед другом обнаженную грудь. Одна женщина приподняла свои груди обеими руками.

— Нет, нет! Так не пойдет! Руки опусти-ка, подруга! Ты нас не проведешь!

— Что ни говори, а грудь кого угодно проведет, хоть поддерживай ее руками, хоть нет!

Шутливо хвастаясь, у кого грудь красивее, женщины отдыхали. Их груди были сплошь загорелыми, без белых полосок. Не было видно даже синих прожилок вен. Их кожа никогда не покрывалась от ветра мурашками, на солнце она приобрела медовый оттенок, стала как бы полупрозрачной. Даже у сосков не было отчетливого контура — их естественный цвет, стушевываясь, сливался с цветом загорелой груди, обделенной запретной таинственностью.

Если у кое-кого груди и начали увядать, то лишь на сосках, похожих на огрубевшие виноградины. Однако у большинства они выглядели крепкими и упругими. Женщины трудились целыми днями под солнцем и без всякой стыдливости шутили, что их груди созревают, словно плоды.

У одной девушки левая грудь была больше правой. В кругу своих подруг она чувствовала себя неловко и стеснялась. Одна пожилая ныряльщица решила по доброте своей души утешить девушку:

— Да не переживай! Вот заведешь любовника, тот помнет тебя, и все будет в порядке.

Женщины засмеялись, но это не успокоило девушку.

— Неужели поможет, тетушка?

— Поможет-поможет! Была одна девушка с таким же изъяном, так мужчина, истинно тебе говорю, выправил ей грудь.

Мать Синдзи гордилась перед другими замужними женщинами своей грудью — такой цветущей в ее возрасте, словно она не познала ни страсти, ни страданий. Она не завидовала молодым, но восхищалась грудью Хацуэ. Сегодня мать впервые вышла на промысел, впервые близко познакомилась с девушкой. Они встретились взглядами и, несмотря на размолвку, поздоровались. Хацуэ не была словоохотлива, да и подходящего случая поговорить наедине не представилось. Впрочем, мать Синдзи держалась особняком и, кажется, не собиралась затевать разговоры. Сплетни о любовной связи ее сына с этой девушкой со временем поутихли, однако, разглядывая грудь Хацуэ, мать невольно вспомнила их. Несомненно, если бы она не познала мужчины, разве они были бы такими красивыми? Ее кожа — загорелая и шелковистая — не утратила родниковой прохлады; невысокие холмики, между которыми пролегла дышащая ароматом ранней весны ложбинка, венчали набухающие розоватые бутоны. Они выглядели так, будто только пробуждались: стоит дунуть ветерку и приласкать их, они тотчас явят всем свою скрытую красоту.

Когда одна пожилая женщина подставила ладони под ее грудь, словно под рукомойник, Хацуэ отпрянула в сторону. Все засмеялись.

— А ведь бабушка знает, чего хочет мужчина! — громогласно сказала женщина, потирая свои дряблые груди. — Кому-то по вкусу зеленые персики, а кому-то и маринованные.

Хацуэ прыснула. На ослепительно белый песок с ее головы упало несколько прядей зеленых морских водорослей, почти прозрачных на солнце.


Когда все присели обедать, из-за скалы вынырнула тень. То был мужчина — их давний знакомый, хорошо знавший заведенный порядок. Женщины подняли гвалт, побросали бамбуковые палочки, стали прикрывать груди. На самом деле их испуг был деланным. Человек был старым торговцем. Он каждый сезон приезжал на остров со своим товаром. Женщины над ним постоянно подтрунивали. На коробейнике были потрепанные штаны, белая рубашка с отложным воротником, а за плечами висела большая торба. Он опустил поклажу на камень, вытер пот.

— Ага, здорово я вас перепугал! Простите, простите! Ухожу, коль сюда нельзя, — подыгрывая женщинам, приговаривал торговец. Он прекрасно знал, чего им надо.

На побережье ныряльщицы, осмелев, выбирали товар, а затем торговец приносил его на дом. Женщины восхищались красочными нарядами: днем они казались еще ярче.

В тени скалы старый торговец раскрыл торбу. Женщины сгрудились вокруг, чтобы пощупать товар. Чего только там не было: и летнее кимоно, и домашнее платье, и детская одежда, и нижнее белье, и рубашки, и пояса какие пожелаешь.

Когда он откинул крышку набитой вещами деревянной торбы, женщины ахнули в один голос. Глаза их разбегались. Там были кошельки, дамские виниловые сумочки, ремешки для гэта, ленточки и броши.

— На что ни посмотришь, все хочется! — откровенно призналась одна молодая ныряльщица.

Все разом стали тыкать почерневшими пальцами, ощупывать товар, прицениваться, спорить между собой, подходит вещь или нет, шутливо выторговывать скидку «хотя бы в полцены».

Старик продал множество безделушек, кимоно, пояс и полотенце. Мать Синдзи купила за двести йен хозяйственную виниловую сумку, а Хацуэ — летнее кимоно молодежного покроя.

Старого торговца бойкий торг воодушевил. Он был таким худосочным, что из-под рубашки выпирали ребра. Седые короткие волосы на затылке обрамляли черную от загара шею, а на висках и под щеками выступили старческие пятнышки. У него были редкие, желтые от курева зубы; говорил он невнятно, поэтому женщинам приходилось напрягать слух и переспрашивать. Тогда он говорил громче. Когда он смеялся, его лицо судорожно искривлялось, при этом старик сильно махал руками. Впрочем, его привычки были известны женщинам, знавшим: торговец всегда готов пойти на уступки.

Проворными пальцами старик извлек из своего галантерейного короба три красивые дамские сумочки.

— Полюбуйтесь! Голубая сумочка — для молодухи, коричневая — для тетушки, черная — для старушки.

— Мне нравится вон та, что для молоденькой! — встряла в разговор одна пожилая женщина.

Все засмеялись. Торговец, пытаясь перекричать женский гомон, объявил:

— Цена одной новомодной виниловой сумочки — без запроса — восемьсот йен!

— Ох и дорогущая!

— А сколько с запросом?

— Я продаю по нормальной цене, за восемьсот йен, но один ридикюль отдам даром.

Все женщины наивно протянули руки. Торговец широким жестом отодвинул их в сторону.

— Только одна! Одна! Это приз от магазина «Оми» — в знак процветания вашей деревни. Каждая из вас может завладеть такой сумочкой. Если заслужит молодая девушка, то она получит голубенькую; если женщина постарше — коричневую…

Ныряльщицы глубоко вздохнули. Авось повезет кому-нибудь задаром получить сумочку за восемьсот йен. Кажется, торговец завоевал сердца женщин, а потому заговорил увереннее. Когда-то он был директором начальной школы, но из-за женщины потерял должность. Вспомнив о былом положении, он загорелся вновь проявить себя: решил устроить между женщинами состязания.

— Уж если состязаться, так на ваше благо, идет? Итак, будем добывать аваби. Тот, кто за час достанет больше всех моллюсков, получит от меня приз.

Под тенью соседней скалы он аккуратно расстелил платок и торжественно выставил подарки. По правде сказать, каждая вещица была не дороже пятисот йен, но в его глазах подарки вырастали в цене.

Сумочка для девушки была похожа на новенький кораблик небесно-голубого цвета. Сбоку на ней красовалась позолоченная пряжка, ярко блестевшая на солнце. Коричневая сумочка была сделана из искусственной кожи — под кожу африканского страуса. Элегантную черную сумочку, тоже напоминавшую кораблик, старик выставил для пожилых женщин. Мать Синдзи вызвалась раньше всех — она пожелала коричневую сумочку. Следующей в море пошла Хацуэ.


От берега отчалила лодка с восемью ныряльщицами. У руля стояла полноватая женщина — она не принимала участия в состязаниях. Хацуэ была самой молодой из всех. За нее болели другие молоденькие девушки. Лодка поплыла вдоль южного берега на восток.

Остальные ныряльщицы, окружив старого торговца, запели хором песни. Небо прояснилось, его синева отразилась в бухточке. Покрытые красными водорослями скалы издали можно было принять за поплавки, если бы волны не захлестывали их.

Волны у берега были высокими, солнечные лучи преломлялись в воде, играя тенями на каменистом дне, будто в калейдоскопе. Волны вздымались и разбивались о берег, — казалось, они тяжело вздыхают. Шум прибоя заглушал пение ныряльщиц.


Прошел час, на востоке появилась лодка. Восемь женщин с обнаженными грудями, усталые, облокачиваясь друг на друга, молча смотрели каждая в свою сторону. Они не замечали, что их мокрые и растрепанные волосы спутались с волосами соперниц. Чтобы согреться, две женщины сидели в обнимку. Груди покрылись гусиной кожей, а загорелые обнаженные тела при солнечном свете выглядели бледными: казалось, лодку нагрузили утопленницами. Лодка приближалась тихо. На берегу ее встретили радостными криками.

Женщины сошли с лодки и тотчас повалились на песок вокруг костра. Торговец обошел ныряльщиц, собрал корзинки с уловом, вслух пересчитал моллюсков.

— Больше всех у Хацуэ — двадцать! Второе место у Кубо — восемнадцать штук, — объявил он.

Победители — Хацуэ и мать Синдзи — переглянулись. Глаза у женщин были усталыми и красными. Самая опытная ныряльщица острова проиграла молодой, к тому же не местной.

Хацуэ молча поднялась и пошла к скале за призом. Взяв коричневую сумочку — ту, что для женщин средних лет, — она сунула ее в руки матери Синдзи. От радости у той вспыхнули щеки.

— Почему, почему мне? — воскликнула она.

— Я все время думала, как бы извиниться перед вами за грубость моего отца, и вот…

— Ай, какая молодчина! — воскликнул торговец.

Все тоже стали наперебой расхваливать девушку. Они требовали, чтобы мать взяла подарок. Мать аккуратно завернула сумочку в бумагу и, засунув сверток под мышку, выпалила:

— Большое спасибо!

Девушка улыбнулась. «Хорошую невесту все-таки выбрал мой сын», — подумала мать.


Читать далее

глава тринадцатая

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть