Онлайн чтение книги Звезды Сан-Сесильо The Stars of San Cecilio
ГЛАВА 3

Казалось, что, хотя бы даже и на время, Сан-Сесильо предъявлял на нее свои права.

Тремя днями позже Лайза завтракала в отеле «Каравелла» с доктором Фернандесом и его дочерью Жиа.

Жиа вблизи оказалась еще более некрасивой, и Лайзу заинтересовало, какова же была мать девочки, потому что сам доктор Фернандес, бесспорно, отличался необыкновенной красотой.

От отца девочка унаследовала лишь поразительно густые черные ресницы, обрамляющие постоянно сверкающие зеленовато-карие глаза. Они с интересом вглядывались в окружающий мир и говорили о душевном здоровье и силе, которую будет трудно подчинить. В целом же девочка была еще тщедушной и слабенькой после перенесенной болезни.

— Вы говорите по-английски не так, как мисс Гримторп, — заметила она, с интересом разглядывая Лайзу через столик. — Она не любит, когда я называю ее няней, потому что от этого чувствует себя старой, так что я называю ее Гримми. Вы хотите, чтобы я звала вас мисс Уоринг?

— Можешь звать меня как хочешь, — ответила Лайза, улыбнувшись девочке так, как всегда улыбалась своим питомцам.

Эта улыбка всегда имела неизменный успех.

— Вы не похожи на Гримми, — призналась ей Жиа, прищурив глаза и продолжая изучать ее. — Вы хорошенькая, правда, папа, она хорошенькая? — обратилась девочка к отцу.

Он строго посмотрел на грейпфрут, который она довольно беззаботно скребла ложечкой.

— В высшей степени невежливо комментировать чью-то внешность, когда человек может это услышать, — напомнил он дочери. — Ах, я так боялся, что это случится! — добавил он, когда долька грейпфрута упала на накрахмаленный ярко-розовый подол ее платья, и девочка виновато потупила глаза. — Какова бы ни была Гримми и как бы она ни выглядела, она, кажется, не научила тебя прилично вести себя за столом!

— Прости, папа, — прошептала она, как показалось Лайзе, жалобно. — Lo siento mucho [1]Мне очень жаль., — добавила она по-испански.

Его суровое лицо не смягчилось, и хотя поведение Жиа удивило Лайзу, ее привела в негодование реакция отца. Жиа явно стремилась сделать все, чтобы порадовать его, но наталкивалась на удивительное непонимание и не получала поощрений. Вероятно, ему свойственно критически относиться к детям, даже если это его единственная дочь, оставшаяся без матери.

— Не о чем волноваться, — заметила Лайза, наклонившись, чтоб вытереть пятно на хлопчатом платье своей салфеткой. — Ну вот! Едва заметно! — сказала она через секунду. — И во всяком случае, — с улыбкой посмотрела Лайза на потупленное личико, — на море случаются вещи и похуже!

— Правда? — серьезно осведомилась Жиа.

— Гораздо хуже… — несколькими аккуратными движениями пальцев Лайза засунула уголок салфетки Жиа за воротник ее платья так, что ему более ничто не угрожало.

— Это английская поговорка — разговорное выражение. Надеюсь, в испанском языке их множество.

Попав, как рыбка на приманку, Жиа начала вспоминать все известные ей пословицы и поговорки. Это отвлекло ее, и она оживленно болтала, ничуть не расстроенная тем, что суровый отец не принял участия в их легкомысленной болтовне с Лайзой.

Он сидел, наблюдая за ними, и курил сигарету, пока не подали кофе. После завтрака он спокойно сказал Лайзе:

— Я собираюсь еще раз посмотреть на коттедж, который пока не решился снять. Не пойдете ли вы со мной взглянуть на него?

— О, конечно, — сразу же согласилась Лайза, добавив несколько неуверенно: — По крайней мере, мне хотелось бы, если вы считаете, что это как-то может коснуться меня. Я хочу сказать, если вы все еще серьезно думаете взять меня на работу.

— Я получил ответ на телеграмму, в которой навел справки о вас, — ровным голосом ответил он. — Отзывы вполне удовлетворительные. Теперь дело за вами: устраиваю ли я вас как работодатель, и если это так, то мы должны кое-что сделать. Я могу связать вас с моим поверенным в Мадриде…

— О, в этом нет необходимости, — вежливо заверила она. Он удивленно поднял брови, и она ощутила себя юной, неопытной и чуть неловкой.

— Важно, чтобы вы нисколько не сомневались во мне как в человеке, который будет платить вам жалованье и в некотором смысле нести за вас ответственность, а я был уверен, что мой ребенок будет с вами в безопасности, — заметил он. Лайза покраснела. — В некотором смысле отвечать за вас…

Это звучало странно. Ведь она наблюдала за ним каждый вечер в течение двух недель, и у нее никогда не возникало и мысли познакомиться с ним!

— Вы меня понимаете? — спросил он.

— О да, да, — серьезно ответила Лайза, — мне понятно!

— Вот и хорошо, — сухо констатировал он. — Будучи столь незащищенной, вы не можете позволить себе пренебречь любой предосторожностью, которая гарантирует ваше благополучие.

И тут Лайза задала себе вопрос, а не упрекает ли он ее за английский способ случайно заводить знакомства?

На большой скорости они ехали вдоль берега на его огромной белой машине с каштановой обивкой. Жиа сидела на заднем сиденье, как ей велел отец, а Лайза — рядом с ним. Робкий намек на то, что впереди много места и Жиа вполне может поместиться вместе с ними или на коленях у Лайзы, мгновенно наткнулся на резкий отпор.

— Я хочу поговорить с вами, — объяснил он. — «А дети, — цитирую одну из ваших английских пословиц, — любят подслушивать», — и в его голосе появились суховатые нотки, уже знакомые ей.

Хотя он и сказал, что хочет поговорить с ней, всю дорогу до виллы они молчали. Время от времени он обращал ее внимание на что-нибудь интересное, будь то маяк на мысе, выступающем из переливчато-синего моря, скалы, получившие подходящие им имена из-за этих историй, сияющий поток поросли, постоянно встречающиеся по дороге. Он называл ей наименования местных цветов и сравнивал их с менее блестящими экземплярами, которые можно увидеть в Англии…

Когда она спросила его, знает ли он Англию, то получила утвердительный ответ.

— Хорошо? — невольно поинтересовалась она.

— Вполне, — кратко ответил он, и Лайза поняла, что ему не хочется продолжать этот разговор.

Большую часть дороги Лайза сидела, откинувшись на роскошном сиденье, и смотрела на его тонкие загорелые руки, лежащие на руле. Хулио превосходно управлял мощной машиной, хотя дорога становилась все круче и труднее. День был жарким и томным, удаленная от воды гряда Пиренеев — темной, как лиловое небо; одни только горные вершины с шапочками снега и поля лаванды и льна яркими пятнами выделялись на фоне этой мрачной стены.

И всегда по одну сторону от них было море, сверкающее всеми оттенками синего цвета. Белый пляж все больше и больше удалялся от них, пока люди на нем не превратились в крапинки, так же как их оранжевые и алые солнечные зонтики.

Они быстро проносились через спящие деревни и мимо разбросанных там и здесь коттеджей. Было время сиесты, и движение на дороге не было оживленным. В воздухе витал сосновый аромат.

К вилле они пробирались сквозь сосновые заросли, создававшие вокруг живую ограду.

Когда он заглушил мотор, на них неожиданно обрушилась полная тишина.

Жиа, сидящая сзади, слишком привыкла к белым зданиям с крышами из зеленой черепицы и кисточкам огненных цветов, свисающих, как пламя, на фоне окон, чтобы это зрелище привело ее в восторг, но Лайза почувствовала, что у нее перехватывает дыхание от удовольствия и восхищения. Перед ее взором предстали зеленые изогнутые чугунные решетки на балконах, вокруг одного из которых вились алые розы, и входная дверь из темного дуба, окованная железными полосками и оттого похожая на дверь церкви.

Они вошли в холл, пол которого был выложен черными и белыми изразцами, витая лестница в стиле барокко вела в спальни. Стены были увешаны портретами, слишком впечатляющими для летней виллы.

Мебель тщательно подобрана и в большинстве своем состояла из вещей, относящихся к определенной эпохе. Глядя на ковры и шелковые занавеси, подушки и орнаменты, Лайза подумала о том, что бы случилось, если бы кто-то их повредил. Она не была знатоком — настоящим знатоком — произведений искусства, но считала, что кое-что узнала в библиотеке Тинторетто, и изысканная греческая ваза из бронзы, стоящая на пьедестале, привела ее поистине в восторг.

Наблюдая, как она благоговейно оглядывается вокруг, доктор Фернандес объяснил:

— Это дом моего друга, и я уже договорился, чтобы снять его примерно на год. Здесь все останется так, как есть: за домом присматривает экономка, а за усадьбой — ее муж. Сейчас они в отпуске, но их можно вызвать почти незамедлительно. Вы могли бы переехать сюда дня через два?

Лайза, немного удивленная, ответила:

— Да, разумеется. Мисс Гримторп тоже приедет?

— Нет, я решил выплатить ей месячное жалованье и отправить обратно в Англию. У нее не очень хорошее произношение, да и Жиа, по-моему, уже выросла, чтобы нуждаться в няне. Она должна сама учиться обслуживать себя, а вы будете ей гувернанткой-компаньонкой.

— Понятно!

В голове же у нее пронеслось: «Так вот как он поступает! Просто отсылает людей, когда они ему больше не нужны, и платит им месячное жалованье, чтобы смягчить отказ!» Неужели и с ней в один прекрасный день произойдет то же самое?

Она заметила, что он довольно пристально наблюдает за ней в полумраке холла.

— Вы думаете, что будете здесь одна? Только вы и Жиа?

— О нет, — мгновенно возразила Лайза. — Здесь же будут экономка с мужем.

— Точно. А сам я буду приезжать и, вероятно, иногда с друзьями.

— Понятно, — снова произнесла она.

Из полумрака дома они вышли в сад. Лайза подумала, что хотя сад и запущен — вероятно потому, что муж экономки стар, — это самая красивая запущенность из всех, какие она когда-либо видела. Розы были на редкость огромными и загадочно-экзотическими. С высоких белых стен дома свисали розовато-лиловые растения, напоминающие ломоносы. Кругом цвел жасмин. Зеленые кипарисы образовывали уже не аллеи, а темные туннели, кое-где росли миндальные и апельсиновые деревья, между которыми были протоптаны беспорядочные тропинки.

Окна главных комнат выходили на большой внутренний дворик, где, наверное, было светло даже после заката.

С улыбкой, осветившей его мрачное смуглое лицо, Хулио Фернандес показал Лайзе дорожку к пляжу, намекнув, что неплохо бы научить Жиа плавать.

— Если, разумеется, вы сами плаваете, — уточнил он.

— Да, конечно, я плаваю.

Он мельком взглянул на нее и, наверное, представил ее себе не в махровом платье, а в коротком купальном костюме, облегающем ее по-детски стройную фигурку, покрывшуюся золотистым загаром под жарким испанским солнцем.

Хулио отвел взгляд и шел, думая о чем-то своем, а Лайза и Жиа плелись за ним по дикому саду, похожему на сад в «Спящей красавице».

Жиа неуверенно посмотрела на Лайзу.

— Разве вам это не кажется странным, — спросила она, — мы только вдвоем в этом большом доме, без папы?

— Но он будет иногда приезжать, — напомнила ей Лайза. — Ты же слышала, он сам сказал.

— Да, — Жиа неожиданно вздохнула, — и он будет привозить друзей, а значит, и донью де Кампанелли!

Лайза вопросительно взглянула на девочку.

— А кто это такая? — Сердце у нее замерло.

Жиа посмотрела на нее зеленовато-карими глазами, полными недетской стойкой неприязни.

— Донья Беатрис де Кампанелли? Гримми говорит, что папа женится на ней! В Мадриде она часто бывает у нас, приезжала и сюда повидаться с папой. Она красивая, как и моя мама, которую призвали к себе святые ангелы, когда я родилась. Они с мамой были кузинами, но я не люблю ее, хотя мне очень хотелось бы иметь маму!

Лайзу растрогали жалобный голос и вздох, последовавший за этими словами, и она покровительственно прижала к себе маленькую фигурку.

Ей показалось, что она видит, как частички разрозненной мозаики становятся на свои места… Роскошная рыжеволосая женщина, обедавшая с доктором Фернандесом… Он проявляет мало любви к ребенку, несомненно потому, что его сердце разбито смертью жены, в которой он, как и всякий мужчина, обвинял ребенка. И теперь, почти через девять лет, он собирался утешиться с кузиной, так похожей на его жену!

Вероятно, его также оскорбляла некрасивая внешность дочери, тогда как его жена была такой красавицей. Это еще одна причина, почему он обходился с ней так резко. Необоснованно резко.

Когда они возвращались к машине, у Лайзы было такое чувство, что вилла, в конце концов, не так уж восхитительна, а заросший сад — просто преступление перед хозяевами виллы. Даже солнце не казалось ей таким золотистым, как прежде, а сосны вообще загораживали свет.

Если уж она осталась здесь жить, она никогда не уедет отсюда такой, какой приехала сюда, — его клеймо пройдет через ее сердце, как тень от сосен на выстланном плитами полу дворика, но в отличие от этой тени, оставив свой неизгладимый след. Она была так уверена в этом, что села в машину абсолютно молча, и доктор Фернандес, включая зажигание, посмотрел на нее с некоторым любопытством.