Онлайн чтение книги Воскресный философский клуб The Sunday Philosophy Club
Глава седьмая

Изабелла полагала, что проведет этот вечер в одиночестве. Успехи с указателем вдохновили ее, и она собиралась энергично взяться еще за одну работу, которую до сих пор откладывала, — разобраться со статьей, вернувшейся от рецензента с пространными комментариями и множеством поправок. Все это было написано на полях и требовало систематизации и правильного оформления. Эта задача осложнялась небрежным почерком рецензента и сокращениями, вызывавшими раздражение. Изабелла решила, что обратилась к нему в последний раз.

Однако ей не пришлось заняться намеченной на вечер работой, поскольку появился Джейми, — он позвонил в дверь в начале седьмого. Изабелла тепло поприветствовала его и сразу же пригласила остаться на обед, — разумеется, если у него нет других планов. Она знала, что он примет приглашение, и он действительно принял его после минутного колебания, которого требовали правила приличия. А также гордость: Джейми было двадцать четыре, как и Кэт, а начинался уик-энд. У всех что-то было запланировано на пятницу, и ему не хотелось, чтобы Изабелла подумала, будто он не ведет светскую жизнь.

— Ну что же, — сказал он, — вообще-то я собирался кое с кем встретиться, но раз вы приглашаете… почему бы и нет?

Изабелла улыбнулась:

— У меня, как обычно, на обед не бог весть что, но я знаю, что вы не привередливы.

Джейми снял куртку и оставил ее вместе с сумкой в холле.

— Я захватил кое-какие ноты, — сообщил он. — Подумал: а вдруг вам захочется мне аккомпанировать? То есть попозже.

Изабелла кивнула. Она довольно сносно играла на фортепьяно и иногда аккомпанировала Джейми, у которого был приятный тенор. У него был поставленный голос, и он пел с известным хором — вот еще одно достоинство, подумала она, которое Кэт могла бы принять во внимание. Она понятия не имела, умеет ли Тоби петь, но ее бы удивило, если бы это было так. И вряд ли он играет на каком-нибудь музыкальном инструменте (разве что на волынке или, скажем, на ударных), в то время как Джейми играл на фаготе. У Кэт был хороший слух, и она тоже недурно играла на фортепьяно. В тот короткий период, когда они с Джейми были вместе, она блестяще ему аккомпанировала, и рядом с ней его исполнительское мастерство проявлялось особенно ярко. Они так естественно звучали вместе, подумала Изабелла. Если бы только Кэт оценила! Если бы увидела, от чего отказывается. Однако Изабелла понимала, что в таких делах не до объективности. Существуют два теста: тест на общность интересов и тест на физическую совместимость, «личную биохимию». Джейми объединяли с Кэт общие интересы — в этом Изабелла была убеждена, — но личная биохимия — это совсем другое.

Изабелла бросила взгляд на гостя. Поначалу Кэт, должно быть, влекло к нему, и, глядя на Джейми сейчас, Изабелла понимала почему. Кэт нравились высокие мужчины, а Джейми был такого же роста, как Тоби, возможно, даже немного выше. И он, несомненно, был красив: высокие скулы, темные волосы, подстриженные ежиком, естественный загар. Он был похож на португальца или, быть может, на итальянца, хотя был чистокровным шотландцем. Чего же еще нужно Кэт? Вот уж действительно! Чего же еще может пожелать девушка, как не шотландца, который похож на выходца с берегов Средиземного моря и к тому же прекрасно поет?

Ответ явился сам собой — как тщательно скрываемая правда, всплывшая в самый неподходящий момент. Он уделял Кэт слишком много внимания, — возможно, даже бегал за ней, — и это ей наскучило. Нам не нравятся те, кто целиком и полностью отдает себя в наше распоряжение. Они нам навязываются. И нам становится от этого неловко.

Дело именно в этом. Если бы Джейми соблюдал какую-то дистанцию, слегка бы отдалился, это заинтриговало бы Кэт. Именно поэтому она казалась теперь счастливой: бедняжка не могла целиком и полностью завладеть Тоби, который всегда держался на некотором расстоянии, словно исключал ее из части своей жизни (а Изабелла убедила себя, что действительно исключал). Неправильно представлять мужчин хищниками — у женщин точно такие же наклонности, только они умеют их лучше маскировать. Тоби был подходящей добычей. А Джейми, показав Кэт, что она полностью завладела его вниманием, перестал ее интересовать. Вот к какому мрачному выводу пришла Изабелла.

— Вы были слишком к ней добры, — пробормотала она.

Джейми взглянул на нее в недоумении.

— Слишком добр?

Изабелла улыбнулась:

— Я думала вслух. Думала о том, что вы были слишком добры к Кэт. Вот почему ничего не получилось. Вам следовало быть более… более неприступным. Время от времени давать ей отставку. Заглядываться на других девушек.

Джейми ничего не ответил. Они часто обсуждали Кэт, и он все еще питал надежду, что с помощью Изабеллы сможет вернуть себе расположение ее племянницы, — или так казалось Изабелле. Но сейчас она высказала новую точку зрения, и это, несомненно, было неожиданно. С какой стати ему было давать Кэт отставку?

Вздохнув, Изабелла сказала:

— Простите. Уверена, что вам не хочется снова все это обсуждать.

Джейми поднял руки.

— Я не имею ничего против. Мне нравится о ней говорить. Я хочу о ней говорить.

— О, я знаю. — Изабелла сделала паузу. Ей хотелось сказать ему то, чего она не говорила прежде, и она решила, что сейчас подходящий случай. — Вы все еще ее любите, не так ли? Вы все еще влюблены.

Джейми от смущения начал пристально рассматривать ковер.

— В точности как я, — спокойно заметила Изабелла. — Ну и парочка мы с вами! Я все еще влюблена в того, кого знала много лет тому назад. А вы тоже влюблены в ту, кто, кажется, вас не любит. И зачем нам это?

Немного помолчав, Джейми спросил:

— Как его имя? Вашего… этого вашего мужчины.

— Джон Лиамор, — ответила она.

— И что же с ним случилось?

— Он меня бросил, — сказала Изабелла. — И теперь живет в Калифорнии. С другой женщиной.

— Наверное, вам очень тяжело, — сказал Джейми.

— Да, очень тяжело. Но ведь я сама в этом виновата, не правда ли? Мне следовало найти кого-нибудь другого, вместо того чтобы все время думать о нем. И я полагаю, что вам следует поступить именно так. — Она дала этот совет, испытывая противоречивые чувства, но затем поняла, что поступила правильно. Если Джейми найдет себе кого-нибудь другого, Кэт может снова им заинтересоваться, как только удастся избавиться от Тоби. Избавиться! Это звучит зловеще, как будто они вдвоем могут подстроить несчастный случай. Что-нибудь вроде лавины.

— Можно ли вызвать снежную лавину? — спросила она.

У Джейми от удивления округлились глаза.

— Какие странные вещи вы спрашиваете, — сказал он. — Ну конечно можно. Если снежный пласт сильно подтаял, вам надо лишь немножко его сдвинуть, даже просто наступить на него — и сразу все начнется. Иногда лавину может вызвать обычный крик. От вибраций вашего голоса может начаться снежный обвал.

Изабелла улыбнулась. Она снова вообразила Тоби на склоне горы, в его лыжном костюме цвета давленой земляники. Он громко рассуждает о вине. «Знаешь, на днях мне попалась бутылка превосходного шабли. Потрясающе! Зрелое, насыщенное…» Далее следует пауза, слова «зрелое, насыщенное» порождают эхо в снежных полях — и начинается снежный обвал.

Она одернула себя. Уже третий раз она воображает, как с ним случилось несчастье. Пора это прекратить. Это так по-детски, зло и неправильно. Мы должны контролировать свои мысли, сказала она себе. Мы ответственны за состояние нашего ума — это было ей хорошо известно из книг по философии морали. Непрошеная мысль может родиться в нашей голове как следствие моральной неустойчивости, но мы не должны зацикливаться на пагубной фантазии, потому что это плохо для нашего душевного здоровья, а кроме того, может возникнуть искушение претворить фантазию в реальность. Это вопрос долга перед собой, согласно Канту, и что бы она ни думала о Тоби, он не заслуживает того, чтобы погибнуть под снежной лавиной или чтобы из него сделали печенье. Никто такого не заслуживает, даже по-настоящему порочные люди, и даже представители класса, искушающего Немезиду,[22]Немезида — в древнегреческой мифологии крылатая богиня возмездия, карающая за нарушение общественных и моральных норм. эгоистичные до мозга костей.

А кто же они, подумала она, эти особы, исполненные гордыни и высокомерия? У нее в уме составился маленький список тех, кого не мешало бы предостеречь ради их собственного блага, — настолько они были близки к тому, чтобы привлечь к себе внимание Немезиды. Этот список возглавил один известный альпинист из высшего света, обладающий поразительным хладнокровием. Лавина могла бы поколебать его самоуверенность, но так думать скверно. Ведь есть у него и хорошие черты, поэтому подобные мысли следует гнать прочь. Они недостойны редактора «Прикладной этики».

— Помузицируем до обеда, — оживленным тоном сказала Изабелла. — Что вы с собой захватили? Дайте-ка мне взглянуть.

Они перешли в музыкальную комнату — маленькое помещение в задней части дома, где стояли отреставрированный пюпитр эдвардианской эпохи и кабинетный рояль ее матери. Джейми открыл папку для нот и извлек тонкий альбом, который и протянул Изабелле для ознакомления. Просмотрев ноты, она улыбнулась. Это была именно та музыка, которую он всегда предпочитал: песни на стихи Бернса, арии из мюзиклов Гилберта и Салливана[23]Уильям Гилберт (1836–1911), Артур Салливан (1842–1900) — английские драматург и композитор, авторы популярных мюзиклов. и, конечно же, «О мое милое дитя».

— Как раз подходит для вашего голоса, — заметила Изабелла. — Все как обычно.

Джейми покраснел.

— У меня не очень-то получаются современные вещи, — начал он оправдываться. — Помните того Бриттена?[24]Бенджамин Бриттен (1913–1976) — английский композитор, дирижер. Я с ним не справился.

Изабелла сразу же принялась его разуверять:

— А мне нравятся именно эти вещи. Их гораздо легче играть, чем Бриттена.

Она снова перелистала нотный альбом и сделала свой выбор:

— «Пара сверкающих глазок»?

— Отлично, — согласился Джейми.

Изабелла заиграла вступление, и Джейми, чуть наклонив голову, чтобы было свободнее гортани, запел. Изабелла играла весьма энергично — а как же еще играть Гилберта и Салливана? — и закончила тушем, которого не было в нотах, но который обязательно бы там был, если бы Салливан потрудился его включить. Затем они перешли к Бернсу — к его «Джону Андерсону».

Джон Андерсон, подумала она. Размышление о прошедших годах и о любви, которая сохранилась и все живет. «Теперь под гору мы бредем, не разнимая рук, и в землю ляжем мы вдвоем, Джон Андерсон, мой друг!»[25]Стихотворение Роберта Бернса (1759–1796) в переводе С. Маршака. В этих строках была такая невыразимая грусть, что у нее всегда перехватывало дыхание. Это был Бернс-романтик, писавший о постоянстве, которого, несомненно, не было в его отношениях с женщинами, — да и сам он был не так уж верен. Какой лицемер! Или это не так? Что плохого в том, чтобы прославлять качества, которых нет у тебя самого? Несомненно, ничего. Люди, которые страдают от такой вещи, как акразия[26]Невоздержанность, слабоволие ( др. — греч. ). (о которой философы знают всё и с удовольствием пространно обсуждают), все же могут проповедовать, что лучше делать то, что самим им не под силу. Можно говорить, что плохо злоупотреблять шоколадом, или вином, или чем-то еще, чем любят злоупотреблять люди, — и в то же время злоупотреблять самому. Конечно, тут важно не скрывать, что и вы сами этим грешите.

«Джон Андерсон» предназначен для женского голоса, но эту вещицу могут при желании исполнять и мужчины. И в каком-то смысле она даже более трогательна, когда поет мужчина, поскольку ее слова могут относиться и к мужской дружбе. Правда, мужчины не любят говорить — а тем более петь — о таких вещах, что всегда озадачивало Изабеллу. Женщины гораздо естественнее в дружбе и охотно признают, как много она для них значит. Мужчины совсем другие: они держат своих друзей на почтительном расстоянии и никогда открыто не выказывают свои чувства. Как скучно , наверное, быть мужчиной, какими сдержанными в эмоциональном плане они себя чувствуют — им недоступен мир сопереживания, взаимопонимания, они словно живут в пустыне. И тем не менее есть несколько исключений. Вот, например, как чудесно быть Джейми, с его замечательным лицом, на котором написано так много!.. Он похож на одного из этих юношей на полотнах флорентийского Возрождения.

— Джон Андерсон, — сказала Изабелла, взяв последний аккорд. — Я думала о вас и Джоне Андерсоне. Вашем друге Джоне Андерсоне.

— У меня его никогда не было, — возразил Джейми. — У меня никогда не было такого друга, как Джон Андерсон.

Оторвавшись от нот, Изабелла взглянула в окно. Уже начало темнеть, ветви деревьев четко вырисовывались на бледном вечернем небе.

— Никого? Даже когда вы были мальчиком? Я думала, мальчиков связывает пламенная дружба. Как у Давида и Ионафана.[27]Библейские персонажи.

Джейми пожал плечами.

— У меня были друзья. Но никого, с кем дружба длилась бы годами. Никого, кому я мог бы посвятить эту песню.

— Как печально, — сказала Изабелла. — И вы об этом не сожалеете?

Джейми задумался, потом ответил:

— Наверное, сожалею. Мне бы хотелось иметь много друзей.

— У вас могло бы быть много друзей. В вашем возрасте так быстро завязывается дружба…

— У меня все иначе, — сказал Джейми. — Я просто хочу…

— Конечно. — Изабелла опустила крышку рояля и поднялась на ноги. — А теперь мы пойдем обедать, — предложила она. — Именно так мы и поступим. Но сначала…

Повернувшись к роялю, она снова подняла крышку и заиграла, и Джейми улыбнулся. «Да будет тихим ветерок»: «Да будет тихим ветерок, который направляет твой корабль, да будет море спокойным». Божественная ария, подумала Изабелла, лучшее из всего, что когда-либо было написано, и выражает такие добрые чувства. Ведь такое можно пожелать всем, в том числе и себе, хотя известно, что порой бывает не так, совсем не так.

Они обедали на кухне, за большим сосновым столом, которым Изабелла пользовалась для неофициальных приемов, — на кухне было теплее, чем в остальной части дома. Обед подходил к концу, когда Джейми заметил:

— Вы что-то сказали в музыкальной комнате. Об этом мужчине, Джоне — забыл фамилию…

— Лиамор. Джон Лиамор.

Джейми попробовал эту фамилию на вкус:

— Лиамор. Трудная фамилия, не так ли? Потому что язык поднимается на «ли», а затем опускается на «а», а потом еще подключаются губы. «Дэлхаузи» гораздо легче. Так вот, то, что вы рассказали, заставило меня задуматься.

Изабелла потянулась к своей чашке кофе.

— Я счастлива, что навожу вас на мысли.

— Да, — продолжал Джейми. — Каким же образом люди вступают в отношения, которые не приносят счастья? Ведь он не сделал вас счастливой, не так ли?

Изабелла взглянула на подставку рядом со своим прибором — вид залива Ферт-оф-Форт со стороны мыса Файф.

— Да. Он сделал меня ужасно несчастной.

— Но разве вы не знали этого с самого начала? — продолжал свои расспросы Джейми. — Я не хочу совать нос не в свое дело, но мне любопытно. Разве вы не понимали, чем все кончится?

Изабелла перевела взгляд на Джейми. Когда-то она вкратце рассказала об этом Кэт, но вообще-то она не любила обсуждать эту историю. Да и в любом случае, что тут скажешь? Только то, что она полюбила не того человека и продолжала его любить в надежде, что все изменится…

— Я была влюблена в него без памяти, — спокойно произнесла она. — Я очень сильно его любила. Он был единственным, кого я действительно хотела видеть, с кем хотела быть. А все остальное не имело для меня особого значения, потому что я знала, как мне будет больно, если я откажусь от него. И я не хотела ничего замечать, как, впрочем, многие в моем положении. Да, люди часто упорствуют в своих заблуждениях.

— И…

— И однажды — мы были тогда в Кембридже — он попросил меня поехать с ним в Ирландию, откуда он родом. Он собирался провести несколько недель со своими родителями, которые жили в Корке. И я согласилась. Насколько я понимаю, это было серьезной ошибкой.

Она сделала паузу. Она и не думала говорить об этом с Джейми, поскольку это означало бы открыть ему то, что ей бы не хотелось. Но он сидел здесь, рядом с ней, и ждал продолжения, и она решила рассказать все без утайки.

— Вы ведь не знаете, что такое Ирландия, не так ли? Ну так вот, ирландцы имеют очень четкое представление о том, кто есть кто на этом свете: есть они и есть все остальные, и разница тут огромная. Джон был великим насмешником в Кембридже — он высмеивал всех представителей среднего класса, которых видел вокруг себя. Называл их ничтожными, ограниченными людишками. А когда мы прибыли к его родителям в Корк, оказалось, что они живут как типичные представители этого самого среднего класса. И его мать сделала все от нее зависящее, чтобы отделаться от меня. Это было ужасно. У нас вспыхнула бурная ссора, когда я не выдержала и спросила ее, за что она больше меня не любит — за то, что я не католичка, или за то, что я не ирландка.

Джейми улыбнулся:

— И что она ответила?

Изабелла заколебалась, прежде чем ответить.

— Она сказала… она сказала, эта ужасная женщина… сказала — за то, что я шлюха.

Она взглянула на Джейми, который смотрел на нее округлившимися глазами. Потом он улыбнулся.

— Какая… — он не договорил.

— Да, именно такой она и была. Я настояла, чтобы мы с Джоном уехали, и мы отправились в Керри и поселились там в отеле. Там он и попросил моей руки. Сказал, что если бы мы были женаты, то могли бы занять домик, принадлежащий колледжу, когда вернемся в Кембридж. И я ответила согласием. А потом он сказал, что нас должен обвенчать настоящий ирландский священник — «бесподобный», как он их называл. Я заметила, что сам он не верит, так зачем же обращаться к священнику? И тогда он ответил, что священник тоже не верит.

Она умолкла. Джейми взял салфетку и начал ее складывать.

— Простите, — сказал он просто. — Мне жаль. Мне не следовало вас расспрашивать, не так ли?

— Я не имею ничего против, — ответила Изабелла. — Но эта история показывает, каков финал у великих замыслов. И что мы можем сильно заблуждаться относительно всего на свете. Не наделайте ошибок в вашей жизни, Джейми. Не допустите, чтобы все пошло наперекосяк.