Онлайн чтение книги Тонкий человек The Thin Man
XXII

В «Пигирон Клаб» дела шли прекрасно. Там было полно народу, в воздухе стояли дым и гвалт. Стадси вышел из-за кассы, чтобы нас поприветствовать.

– Я не зря надеялся, что вы заглянете. – Он пожал руку мне и Норе и широко улыбнулся Дороти.

– Есть что-нибудь интересное? – спросил я.

Он поклонился.

– Когда находишься рядом с такими дамами, все интересно.

Я представил его Дороти.

Он отвесил ей поклон, проговорил что-то витиеватое насчет «любого, кто приходится другом Нику», и остановил официанта.

– Пит, поставь сюда столик для мистера Чарльза.

– Ты каждый вечер устраиваешь здесь такую давку? – спросил я.

– Я тут ни при чем, – ответил он. – Попав сюда один раз, они обязательно приходят снова. Может, у меня и нет черных мраморных плевательниц, зато у посетителей не возникает желания сразу же выплюнуть то, что они здесь покупают. Хотите, присядем к стойке, пока нам ставят столик?

Мы сказали, что хотим и заказали напитки.

– Ты уже слышал про Нанхейма? – спросил я.

Прежде чем решить, какой дать ответ, он некоторое время смотрел на меня, а затем сказал:

– Ага, слышал. Его девушка сегодня здесь, – он мотнул головой, указывая на противоположную сторону помещения, – наверное, отмечает это событие.

Поверх головы Стадси я осмотрел другую сторону помещения и, наконец, обнаружил крупную рыжеволосую Мириам, сидевшую за столиком в компании пяти-шести мужчин и женщин.

– Слышал, кто это сделал?

– Она говорит, что полиция – он слишком много знал.

– Это просто смешно, – сказал я.

– Смешно, – согласился он. – А вот и ваш столик. Усаживайтесь. Я сейчас вернусь.

Мы перенесли свои стаканы за столик, который официанты втиснули между двумя другими столами, занимавшими место, коего вполне хватило бы лишь для одного из них, и устроились настолько удобно, насколько это было возможно.

Нора отхлебнула из своего стакана; ее передернуло.

– Как ты думаешь, может, сюда добавили той самой «горькой вики», которую так любят вставлять в кроссворды?

– Ой, смотрите! – произнесла Дороти.

Мы посмотрели и увидели направлявшегося к нам Шепа Морелли. Внимание Дороти привлекло его лицо. В тех местах, где не было шрамов, лицо сильно опухло, а цвет его варьировался от насыщенно-пурпурного под одним глазом до нежно-розового, в каковой был окрашен кусочек пластыря, приютившийся у него на подбородке.

Морелли подошел к нашему столику и наклонился над ним, опершись о столешницу обоими кулаками.

– Послушайте, – сказал он. – Стадси говорит, что я должен принести извинения.

Нора пробормотала: «Надо же, каков наш старина Стадси», а я спросил:

– Да?

Морелли покрутил головой, на которой не было живого места.

– Я не привык извиняться за свои поступки – меня либо принимают таким, каков я есть, либо не принимают вовсе, – однако, не скрою, я сожалею, что потерял голову и выпалил в вас; надеюсь, рана не слишком вас беспокоит, и если я могу что-либо сделать, то...

– Забудем. Присядьте и выпейте чего-нибудь. Мистер Морелли – мисс Уайнант.

Глаза Дороти расширились; она была явно заинтересована.

Морелли нашел стул и сел за столик.

– Надеюсь, вы тоже не станете держать зло против меня, – сказал он Норе.

Она ответила:

– Ну что вы, это было так интересно.

Он подозрительно посмотрел на нее.

– Выпустили под залог? – спросил я.

– Ага, сегодня после обеда. – Он осторожно потрогал лицо рукой. – Вот так и появляются новые шрамы. Мне пришлось еще в течение некоторого времени оказывать сопротивление при аресте, прежде чем они отпустили меня на все четыре стороны.

Нора возмущенно произнесла:

– Это ужасно. Вы хотите сказать, что они и в самом деле...

Я похлопал ее по руке.

Морелли сказал:

– От них трудно ожидать чего-либо другого. – Он растянул распухшую нижнюю губу, изображая, должно быть, скорбную улыбку. – Все не так страшно, когда этим занимаются двое или трое из них.

Нора повернулась ко мне.

– Ты тоже принимал участие в подобных вещах?

– Кто? Я?

Держа в руках стул, к нам подошел Стадси.

– Здорово они его разукрасили, а? – сказал он, кивнув в сторону Морелли. Мы подвинулись, и он уселся. Затем Стадси снисходительно ухмыльнулся, бросив взгляд на Нору и на ее стакан. – Думаю, в забегаловках на вашей хваленой Парк Авеню вряд ли подают лучшие напитки – зато здесь вы платите всего пятьдесят центов за маленькую порцию.

Улыбка Норы выглядела довольно жалко, но все же это была улыбка. Под столом она наступила мне на ногу. Я спросил Морелли:

– Вы знали Джулию Вулф, когда она жила в Кливленде?

Он искоса посмотрел на Стадси, который, откинувшись на спинку стула, обозревал помещение, где прямо на глазах росли его доходы.

– И когда ее звали Рода Стюарт? – добавил я. Он посмотрел на Дороти.

– Можете говорить спокойно, – сказал я. – Она – Дочь Клайда Уайнанта.

Стадси прекратил обозревать помещение и во весь рот улыбнулся Дороти.

– Правда? А как поживает ваш папочка?

– Но я же его не видела с тех пор, когда была маленькой девочкой, – сказала она.

Морелли смочил кончик сигареты и вставил ее между распухшими губами.

– Я сам из Кливленда. – Он зажег спичку. Глаза его были тусклыми – он изо всех сил старался, чтобы они казались тусклыми. – Тогда ее звали совсем не Рода Стюарт, а Нэнси Кейн. – Он опять взглянул на Дороти. – Ваш отец об этом знал.

– А вы знаете моего отца?

– Мы однажды с ним беседовали.

– О чем? – спросил я.

– О ней. – Спичка в его руке догорела до самых пальцев. Морелли бросил ее, зажег новую, прикурил и вопросительно посмотрел на меня, подняв брови и наморщив лоб. – Думаете, можно?

– Конечно. Здесь нет никого, перед кем бы вы не могли говорить.

– О'кей. Он страшно ревновал. Я хотел набить ему морду, но она не позволила. Она была права: ведь Уайнант был источником ее доходов.

– Как давно это было?

– Шесть-восемь месяцев назад.

– А вы видели его после того, как ее убили?

Он покачал головой.

– Я вообще видел его всего пару раз, и та встреча, о которой я вам рассказываю, была последней.

– Она утаивала от него деньги?

– Мне она об этом не рассказывала. Думаю, что утаивала.

– Почему?

– У нее была голова на плечах – и совсем не глупая притом. Где-то же она доставала деньги. Однажды мне понадобилось пять тысяч. – Он щелкнул пальцами. – Наличными.

Я решил не спрашивать, вернул ли он ей эти пять тысяч.

– Быть может, он сам их ей дал. – Конечно – быть может.

– Вы рассказали об этом полиции? – спросил я.

Он презрительно усмехнулся.

– Они надеялись, что смогут выбить из меня информацию. Спросите их, что они сейчас по этому поводу думают. Вы – нормальный парень, а не... – Он оборвал фразу и взял пальцами сигарету, до того зажатую между губами. – Опять этот мальчик уши развесил, – проговорил Морелли и, протянув руку, дотронулся до уха мужчины, который, сидя за одним из столиков, между коими мы приютились, все дальше и дальше откидывался назад, приближаясь к нам.

Мужчина подскочил и повернул испуганное, бледное, помятое лицо в сторону Морелли.

– Втяни-ка свое ушко – хватит полоскать его в наших стаканах.

Заикаясь, мужчина пробормотал:

– Я не-не имел в виду н-ничего дурного, Шеп. – Он вдавил живот в край стола, стараясь как, можно дальше отодвинуться от нас, что, однако, не помогло ему удалиться за пределы слышимости.

Морелли сказал:

– Многие люди никогда не имеют в виду ничего дурного, но это не мешает им делать всякие гадости. – Он вновь обратился ко мне. – Я готов рассказать вам все – малышки нет в живых, и ей ничто уж не повредит, – но этим костоломам из полиции не удастся вытянуть из меня ни слова.

– Отлично, – сказал я. – Расскажите мне о ней: где вы познакомились, чем она занималась до того, как связалась с Уайнантом и где он ее нашел.

– Мне нужно выпить. – Он, не вставая со стула, повернулся и позвал: – Эй, гарсон – ты, с брюшком на спине!

Официант, которого Стадси назвал Питом – на спине у него было нечто вроде горба, – протолкался сквозь толпу и, улыбаясь и с обожанием глядя на Морелли склонился над нашим столиком.

– Что угодно? – Он громко цыкнул зубом. Мы заказали напитки, и официант удалился. Морелли сказал:

– Мы с Нэнси жили по соседству. Старый Кейн владел кондитерской лавкой на углу улицы. Время от времени она приворовывала для меня сигареты. – Он рассмеялся. – Однажды ее папаша чуть дух из меня не вышиб за то, что я научил ее при помощи куска проволоки доставать из телефона-автомата монетки. Он был, что называется, старой закалки. А мы, пожалуй, еще только в третий класс ходили. – Он опять засмеялся хриплым басом. – За углом строили жилые дома, и чтобы отплатить ему, я хотел стащить со стройки кое-какие материалы, подбросить их в его подвал, а затем сообщить о материалах постовому полицейскому Шульцу, однако она не позволила мне этого сделать.

Нора сказала:

– Похоже, в детстве вы были просто лапонькой.

– Точно, – с умилением проговорил он. – Послушайте, однажды, когда мне было не больше пяти...

Женский голос над нашими головами произнес:

– Я так и знала, что это вы.

Я поднял глаза и увидел рыжеволосую Мириам, которая явно обращалась ко мне. Я сказал:

– Привет.

Подбоченившись, она мрачно смотрела на меня.

– Итак, вы решили, что он слишком много знает.

– Может, Нанхейм и правда много знал, однако он удрал по пожарной лестнице, зажав ботинки под мышкой, прежде чем успел нам хоть что-нибудь рассказать.

– Чушь!

– Ну хорошо. Какие же из тех сведений, которыми он располагал, по-вашему, нас больше всего не устраивали?

– Он знал, где находится Уайнант.

– Правда? И где же он находится?

– Я не знаю. Об этом знал Артур.

– Жаль, что он нам не сказал. Мы...

– Чушь! – опять сказала она. – Вы знаете, и полиция тоже знает. Кого вы хотите одурачить?

– Я никого не пытаюсь одурачить. Я не знаю, где находится Уайнант.

– Вы работаете на него, а полиция работает с вами. Не надо делать из меня дурочку. Бедняга Артур думал, что эти сведения принесут ему много денег. Он и не представлял, к чему все это приведет.

– Он говорил вам, что знает? – спросил я.

– Я не настолько тупа, как вы думаете. Он сказал мне, что располагает кое-какими сведениями, которые принесут ему большие деньги, и я видела, чем все это обернулось. По-моему, не так уж трудно угадать, что получится, если сложить два и два.

– Иногда получается четыре, – сказал я, – а иногда двадцать два. Я не работаю на Уайнанта. И не надо опять говорить «чушь». Вы хотите помочь...

– Нет. Он был стукачом и пытался провести людей, которым сам же стучал. Он получил по заслугам, однако, не думайте, будто я забуду, что оставила его наедине с вами и Гилдом, и вскоре после того его нашли мертвым.

– Я наоборот хочу, чтобы вы ничего не забывали. Постарайтесь, пожалуйста, вспомнить, не было ли...

– Мне надо идти, – сказала она и удалилась. Походка ее была в высшей степени грациозна.

– Не хотел бы я иметь дело с этой дамочкой, – задумчиво сказал Стадси. – Она горше самого горького лекарства.

Морелли подмигнул мне.

Дороти коснулась моей руки.

– Я не понимаю, Ник.

– Ничего, – сказал я и обратился к Морелли: – Вы рассказывали о Джулии Вулф.

– Ага. В общем, старый Кейн выгнал Нэнси из дома после того, как в возрасте лет пятнадцати-шестнадцати она попала в какую-то историю с учителем колледжа. Нэнси сошлась с парнишкой по имени Фэйс Пепплер – он был бы умницей, если бы не болтал так много. Помнится, однажды мы с Фэйсом... – Он оборвал фразу и откашлялся. – В общем, Фэйс и Нэнси держались вместе – с ума сойти! – лет пять или шесть, не считая того времени, когда он служил в армии, а она жила с другим парнем, имени которого я не припомню – он приходился двоюродным братом Дику О'Брайэну, был костлявым, темноволосым и любил выпить. Но как только Фэйс пришел из армии, Нэнси вернулась к нему, и они опять были неразлучны, пока их не сцапали за то, что они пытались шантажировать какого-то чудака из Торонто. Фэйс взял все на себя и помог ей отделаться шестью месяцами – основной срок впаяли ему. Не так давно я слышал, что он до сих пор в тюрьме. Я виделся с Нэнси после того, как она вышла – она взяла у меня взаймы пару сотен, чтобы уехать из города. Затем я получил от нее весточку, когда она вернула те две сотни: Нэнси писала, что теперь ее зовут Джулия Вулф, и ей нравится жить в большом городе: а Фэйсу, я знаю, она писала постоянно. И вот, в двадцать восьмом году, перебравшись сюда, я решил ее навестить. Она...

Мириам вернулась и встала рядом с нашим столиком, подбоченившись так же, как и в прошлый раз.

– Я поразмыслила над вашими словами. Вы, наверное, думаете, что я совсем тупая.

– Нет, – сказал я, но получилось это не очень правдиво.

– У меня есть подозрение, что я не настолько тупа, чтобы поверить тем побасенкам, которыми вы меня пытались тут накормить. Я пока еще вижу то, что находится У меня прямо перед носом.

– Ну хорошо.

– Ничего хорошего! Вы убили Артура и...

– Не так громко, девочка. – Стадси поднялся и взял ее за руку. Голос его звучал успокаивающе. – Пошли. Я хочу с тобой поговорить. – Он повел ее к стойке бара.

Морелли опять подмигнул.

– Ему такие нравятся. Итак, я навестил ее, когда перебрался сюда, и она рассказала, что работает с Уайнантом, что он без ума от нее, и, что она вообще недурно устроилась. Судя по всему, за те шесть месяцев, которые она сидела в Огайо ее обучили стенографии, и Джулия решила, что это, возможно, открывает перед ней кое-какие перспективы – ну, понимаете, вдруг ей удастся устроиться на работу в таком месте, где однажды все выйдут, оставив ее наедине с открытым сейфом. Одно агентство направило ее поработать пару дней на Уайнанта, и она сочла, что, по всей видимости, выжмет из него больше, если останется с ним и будет тянуть помаленьку, нежели чем, прихватив все, подвернувшееся под руку, тут же улизнет, и потому она постаралась сделать все как надо и прочно охомутала Уайнанта. У нее хватило ума сказать ему, что она отсидела и теперь пытается завязать и все такое прочее, чтобы не испортить себе малину в случае, если он вдруг узнает о судимости, поскольку, по словам Джулии, адвокат Уайнанта косо на нее поглядывал и в любой момент мог покопаться в ее прошлом. Не знаю точно, чем она там занималась, вы понимаете, так как это было ее дело, и она не нуждалась в моей помощи, и потом, хоть мы и были в какой-то степени дружками-приятелями, она бы вряд ли стала рассказывать мне что-нибудь такое, о чем я мог бы однажды захотеть побеседовать с ее боссом. Поймите, она не была моей девушкой или чем-нибудь еще в этом роде – мы просто были старыми друзьями, которые еще в детстве играли вместе. В общем, я встречался с ней время от времени – мы нередко заглядывали сюда, – пока Уайнант не поднял из-за этого страшный шум, и тогда она сказала, что собирается наши встречи прекратить, так как не желает терять теплое местечко из-за нескольких коктейлей, выпитых в моем обществе. Вот так оно и было. Это произошло, кажется, в октябре, и Джулия сдержала свое слово. С тех пор я ее ни разу не видел.

– С кем еще она встречалась? – спросил я. Морелли покачал головой.

– Не знаю. Она не очень любила рассказывать о своих отношениях с людьми.

– На руке у нее было обручальное кольцо с бриллиантом. Вам что-нибудь о нем известно?

– Ничего кроме того, что получила она его не от меня. Джулия не надевала кольцо, когда мы с ней встречались.

– Как вы думаете, не собиралась ли она опять сойтись с Пепплером после его выхода из тюрьмы?

– Возможно. Похоже, она не очень страдала от того, что он сидит, однако ей нравилось работать с ним, и думаю, они вполне могли бы опять объединиться.

– А как насчет двоюродного брата Дика О'Брайана – ну, того долговязого черноволосого пьянчужки? Что с ним стало?

Морелли удивленно воззрился на меня.

– Откуда я знаю?

Стадси вернулся один.

– Может, я ошибаюсь, – усаживаясь, сказал он, – но мне кажется, что из этой гусыни можно еще что-нибудь сделать, если взяться как следует.

– Особенно если взяться за горло, – сказал Морелли.

Стадси добродушно ухмыльнулся.

– Нет. Она хочет чего-нибудь добиться: например, усердно посещает уроки пения.

Морелли взглянул на свой пустой стакан и сказал:

– Должно быть, твои адские напитки оказывают благотворное воздействие на ее голосовые связки. – Он обернулся и крикнул Питу: – Эй, ты, с рюкзаком на спине, принеси еще одну. Завтра нам надо петь в хоре.

Пит сказал:

– Сию минуту, Шеппи. – Когда Морелли к нему обращался, выражение апатии и скуки исчезало с морщинистого сероватого лица официанта.

Невероятно толстый светлый мужчина – до такой степени светлый, что казался альбиносом, – сидевший за одним столиком с Мириам, подошел и тонким, дрожащим, почти женским голосом обратился ко мне:

– Значит, вы и есть тот самый парень, кто провернул это дело с малышом Артуром Нанхей...

Морелли ударил толстяка в жирный живот настолько сильно, насколько способен был ударить, не вставая при этом места. Неожиданно вскочив на ноги, Стадси перегнулся через Морелли и заехал своим огромным кулачищем толстяку в лицо. Горбатый Пит зашел толстяку за спину и изо всех сил стукнул его по голове пустым подносом. Толстяк упал на спину, повалив троих посетителей и столик. К этому моменту оба бармена были уже рядом с нами. Когда толстяк попытался подняться, один из барменов ударил его дубинкой, после чего толстяк повалился лицом вперед и плюхнулся на четвереньки, а другой бармен, засунув ладонь сзади ему за воротник, принялся душить его, накручивая воротник на руку. С помощью Морелли они подняли толстяка на ноги и выставили его из бара.

Пит посмотрел им вслед и поцыкал зубом.

– Ох уж этот треклятый Спэрроу! – воскликнул он, обращаясь ко мне. – Когда он пьян, лучше держать с ним ухо востро.

У соседнего столика – того, что перевернулся, – Стадси помогал посетителям подняться на ноги и собрать их вещи.

– Это плохо, – говорил он, – плохо для бизнеса, однако, кто знает, где нужно провести черту? У меня здесь не разбойничий притон, но и не семинария для юных барышень.

Дороти была бледна и напугана, а Нора удивленно таращила глаза.

– Сумасшедший дом какой-то, – сказала она. – Зачем они это сделали?

– Я знаю не больше твоего, – ответил я.

Морелли и оба бармена вновь вошли в бар; казалось, они весьма довольны собою. Морелли и Стадси вернулись на свои места за нашим столиком.

– А вы, ребята, импульсивны, – сказал я.

– Импульсивны, – повторил Стадси и захохотал: – Ха-ха-ха!

Морелли оставался серьезным.

– Каждый раз, когда этот парень что-нибудь затевает, приходится начинать первым. Когда он разойдется, обычно бывает слишком поздно. Мы уже видели его в таком состоянии, правда, Стадси?

– В каком состоянии? – спросил я. – Он ведь ничего не сделал.

– Верно, не сделал, – медленно произнес Морелли, – однако, все дело в предчувствии, которое иногда насчет него возникает. Разве нет так, Стадси?

– Ага, – сказал Стадси. – Он такой истеричный.