Онлайн чтение книги Время ангелов The Time Of The Angels
Глава 18

— Забавно, — сказала Элизабет. — Я перестала слышать поезда. Никогда не думала, что привыкну к ним. А ты перестала обращать на них внимание?

— Да, — ответила Мюриель.

— Головоломка почти закончена.

— Ты много сделала.

— В конце концов это захватывает. Но я такая ленивая. Эта подходит, не правда ли?.

— Да, подходит.

— Что мы будем делать, когда закончим ее?

Они сидели на полу в комнате Элизабет, лампы были зажжены, занавески задернуты. Огонь трепетал, отбрасывая неровные золотистые отражения на коричневатые укромные уголки французского зеркала. Недокуренная сигара Элизабет тлела в пепельнице. Она сидела лениво, подогнув под себя стройную ногу, обтянутую черными брюками, прислонившись спиной к шезлонгу и обратив лицо к огню. Кончики ее рассыпавшихся волос упали на плечи. Полосатая рубашка небрежно распахивалась, когда она наклонялась за очередным фрагментом головоломки.

— Осталось только немного этого скучного моря.

— Ты много сделала, — сказала Мюриель и подумала: «Кажется, я уже только что сказала это».

— М-м-м. Снова туман, не так ли?

— Да.

— Я ощущаю здесь его запах, даже когда зажжен огонь. Снег еще шел?

— Нет.

— Он все еще лежит?

— Очень много. Сейчас не слишком приятно на улице.

Мюриель вошла в комнату Элизабет, испытывая дурноту от ожидания и страха, и едва смогла заставить себя прикрыть за собой дверь. Она ждала если не объяснений или приговора, то хотя бы того, что помогло бы ей сменить настроение. Оно было настолько ужасным, что любое изменение могло принести некоторое облегчение. Для нее особенно невыносимым было не то, что она увидела, хотя воспринятый ею образ производил ужасающее впечатление смертельной болезни, ждущей своего часа, но ее невероятно мучила мысль, что они знают о ее сопричастности и могут подумать, что она намеренно следила за ними. На нее легло бремя вины. И она нуждалась в помощи Элизабет, ей важно было услышать слова, может даже невнятные, но способные вернуть ее назад в обитаемый мир, возможно, тогда станет в человеческих силах иметь дело с тем, что она увидела, как бы все это ни было жутко. И любое движение, которое предприняла бы Элизабет, могло предоставить такую помощь. Но она не сделала никакого движения.

Когда Мюриель вошла, безмолвная и способная только встать на колени и склонить голову, Элизабет, казалось, ничего не заметила и вела себя как обычно — говорила банальности, немного жаловалась и с недовольным видом возилась с головоломкой. Мюриель медленно подняла голову и с усилием, почти заставившим ее задохнуться, стиснула зубы и стала отвечать с видимой беспечностью и спокойствием. Она не знала, что и подумать. Элизабет должна была услышать тот отчаянный крик «Карел! Карел!», должна была почувствовать присутствие Мюриель в соседней комнате. Если бы она не поняла, то, безусловно, спросила бы и удивилась. Само ее молчание подразумевало знание. И в то же время с такой странной девушкой разве можно быть в чем-то уверенной? Возможно, Элизабет не поняла и уже выбросила это из головы. Она, казалось, жила на разных уровнях и в различных измерениях. Возможно, какая-то трещина или дефект в структуре ее мозга просто и милосердно изолировал ее сознание от всех воспоминаний об инциденте, которые, безусловно, казались пугающими и ужасными. Но как то, что Мюриель видела своими глазами, отразилось в сознании ее кузины?

О Кареле Мюриель вообще не могла пока думать. В ее отношениях с отцом всегда существовала темная сторона, которая мешала разглядеть его как следует и не позволяла ей судить его. По ее мнению, он никогда не принадлежал к обычному человеческому роду. И хотя он был для нее незнакомцем и самым странным человеком, какого она когда-либо знала, он в то же время представлял собой неотъемлемую часть ее сознания, и она почти удивлялась тому, что другие люди его тоже видят. Теперь она не могла размышлять о нем и приписывать ему намеренные поступки, она не в состоянии была думать о нем как о благоразумном человеке, способном принимать решения и на что-то отваживаться. Он был слишком огромен для ее мыслей и возвышался рядом с ними, непостижимый и неотвратимый. Не то чтобы Мюриель все время думала о нем — она постоянно несла его в себе.

И не было никаких новых известий, которые могли бы нейтрализовать испытанное ею потрясение. Она по-прежнему испытывала шок, как человек, который держит головой электрический провод и не может отпустить его. Единственное, что изменилось с течением времени, — усилилось ее чувство вины. Она была виновна в том, что увидела и узнала, подсматривая. Что-то было уничтожено, разбито вдребезги, и это она совершила преступление, стала разрушительницей и богохульницей. Изо всех сил она старалась найти себе оправдание. Затем с сознанием вины пришла мысль о прощении, а вместе с нею возник образ Юджина. Мюриель с удивлением и облегчением обнаружила, что она все еще способна думать о Юджине, наверное, потому, что он был безобидным и добрым, оставался доступным и свободным, не замешанным в ее несчастье. Каким-то образом его присутствие стало необходимым, как весомый противовес Карелу, белая фигура против черной. Она снова подумала о том, чтобы прийти к нему, рассказать обо всем и даже несколько раз мысленно поговорила с ним, после чего немного успокоилась. Она подумала о русской шкатулке и о добрых слезах, которые он пролил из-за нее. Ей непременно следует пойти к Юджину, но не сейчас. Юджин всегда здесь. А пока она еще подождет, понаблюдает за Элизабет, может, та подаст какой-то знак.

— Все еще день?

— Думаю, да. Трудно отличить день от вечера в такую погоду.

— Или от утра! Так хочется, чтобы туман рассеялся. Мне только пару раз удалось выглянуть из окна с тех пор, как мы приехали.

— Он скоро рассеется. Должен рассеяться.

— Не вижу причины для этого. Погода может внезапно измениться. Возможно, это как-то связано с бомбой.

— Он скоро рассеется.

— Как ты думаешь, ядерные испытания действительно могут влиять на погоду?

— Думаю, да, но не так сильно.

— Что у нас на ужин?

— Не знаю, я еще не ходила в магазин.

— Наверное, как всегда яйца.

— Тебе, должно быть, надоели яйца?

— Я ничего не имею против. Вот еще фрагмент, который подходит. Знаешь, мне кажется, я справляюсь все лучше и лучше.

— Думаю, здесь нужно умение, как и в любом другом деле. Ты и должна была усовершенствоваться.

— Мы купим другую головоломку, когда закончим эту, или перемешаем ее и начнем сначала?

— Пожалуй, я не вынесу этого — делать то же самое снова.

— Я, наверное, тоже. Даже если знаешь картинку заранее, кажется, будто открываешь ее заново. Мы достанем новую. Можно?

— Конечно, если хочешь, мы достанем другую.

Мюриель закрыла глаза, пальцы ее вцепились в туго натянутую поверхность ковра. Не слезы, но что-то похожее на крик парило, как птица, в ее горле. «Смогу ли я вынести такую боль?» — спросила Мюриель себя, и ей показалось, что она произнесла эти слова вслух.

Она открыла глаза и увидела странное выражение на лице Элизабет. Девушка больше смотрела не на головоломку, а куда-то за нее с напряженным, настороженным выражением, которое почти тотчас же стало спокойным и безучастным. Движение в воздухе заставило Мюриель замереть.

Затем она полуобернулась и вскочила на ноги. В дверях стоял Карел.

Он проигнорировал Элизабет, которая не поднимала глаз, и тихим голосом сказал Мюриель:

— Могу я минуту поговорить с тобой?

Мюриель не помнила, как дошла до кабинета Карела. Сейчас она осознала, что находится в комнате, которая на этот раз была ярко освещена тремя лампами и светильником посередине. При ярком освещении комната казалась маленькой, заурядной, обставленной случайной мебелью. Она заметила, как потерт ковер. Услышав, как отец закрыл дверь, Мюриель с удивлением осознала, что стоит — не падает в обморок, не кричит.

— Пожалуйста, садись, Мюриель.

Она села у стола. Карел обошел вокруг него и сел напротив. Она чувствовала его взгляд, но не могла поднять на него глаз.

— Хотелось бы мне знать, Мюриель, нашла ли ты уже это место.

— Какое место? — спросила Мюриель хрипло, глядя в пол.

— Я хочу сказать, нашла ли ты работу, секретарскую должность?

— О нет, не нашла.

Голос Карела звучал как обычно, его вопросы казались такими простыми и знакомыми, что Мюриель на секунду показалось, что она совершила какую-то чудовищную ошибку. Возможно ли, чтобы ее отец тоже не слышал, как она прокричала его имя, или каким-то непостижимым образом забыл об этом? А может, она вообще не кричала? Возможно, ей показалось это? Может, она вообразила и то, что, как ей казалось, увидела собственными глазами?

— Было бы неплохо найти работу, не так ли? Это, наверное, нетрудно. И уже прошло какое-то время.

Она попыталась посмотреть на Карела, но смогла поднять глаза только на его руки, которые лежали перед ним скрещенными на столе. Затем она увидела рядом с его руками на столе что-то еще. Это была икона Юджина «Троица», картина, как бы сократившаяся в ракурсе под ее взглядом до золотисто-голубой полосы. В появлении иконы на столе Карела таилось что-то сверхъестественное и одновременно ужасное. Неужели для него не было ничего невозможного? Мюриель с изумлением смотрела на нее. Она сказала:

— Да, я скоро найду работу.

— Пришло время тебе самой зарабатывать деньги. Ты сможешь получать большое жалованье.

— В городе, да.

— Не обязательно в городе.

— Я хочу сказать, в городе легче, а так как я живу здесь…

— Это подводит меня к другому вопросу, — сказал Карел.

Что-то в его голосе заставило Мюриель поднять на него глаза.

— К какому?

— Я не хочу, чтобы ты продолжала жить здесь.

— Прости? — пробормотала Мюриель.

— Я хочу, чтобы ты выехала из дома как можно скорее. Мюриель с изумлением смотрела на отца. При ярком свете гладкая поверхность его лица, белого, будто присыпанного пудрой, казалось, распадалась на составные части. Только глаза блестели, как влажные синие камни, и гладкие темные волосы поблескивали, будто были влажными. Мюриель сказала:

— Я не понимаю тебя.

— Я хочу, чтобы ты выехала из этого дома как можно скорее. Карел произнес эти слова таким же точно тоном, как будто они не были повторением.

— Ты не можешь этого хотеть, — возразила Мюриель. Карел сидел, молча глядя на нее. Он немного подвинул руки, как будто хотел удостовериться, что они в удобном и расслабленном положении.

— Но почему?

Карел откашлялся и сказал:

— Знаешь ли, необычно в наше время, чтобы молодая особа твоего возраста жила с родителями. Ты ведешь ненормальную жизнь. Я думаю, пришло время тебе вести себя более естественно. Разве ты не согласна?

Мюриель всматривалась в глаза Карела, пытаясь увидеть какое-то движение, хотя бы малейший трепет расчетливого наблюдающего сознания. Но не видела ничего, кроме гладкой поверхности глазного яблока. Она моргнула, ощущая уголком глаза ровное свечение иконы.

— А как насчет Элизабет?

— Естественно, Элизабет останется здесь.

— Но кто будет присматривать за ней?

— Я буду присматривать за ней.

Мюриель глубоко дышала и пыталась думать. «Не может этого быть. Не может быть». В самых диких своих фантазиях ей никогда не приходило в голову, что отец может попытаться отделить ее от Элизабет.

Она сказала:

— Не думаю, что Элизабет сможет управиться без меня. В глубине души она добавила: жить без меня, дышать без меня.

— Не сомневаюсь, что она скоро привыкнет к твоему отсутствию.

Мюриель подыскивала верные слова, пытаясь устоять против него. Мог ли отец заставить ее безропотно выполнять свои желания? Она сказала:

— Если я оставлю этот дом, я возьму Элизабет с собой. Карел улыбнулся. Белые зубы блеснули на холодном лице.

— Едва ли это осуществимо, Мюриель. — Он говорил так, как будто это было самое обычное предложение.

Другая мысль пришла к Мюриель.

— Но Элизабет, безусловно… Знает ли Элизабет об этой идее? Одобряет ли ее?

— Естественно, я обсудил это с Элизабет, и, конечно, она одобряет.

Мюриель встала. Отец, оставаясь неподвижным, поднял на нее глаза. Ей хотелось бросить ему: «Я тебе не верю», но она сказала:

— Я тебя ненавижу.

Карел продолжал смотреть в ее сторону, но лицо его застыло, а глаза, казалось, остекленели. Мысленно он был уже один. Мюриель подняла руку, как будто хотела защитить лицо от слишком яркого света. Затем инстинктивным движением нагнулась, схватила икону со стола и прижала ее к груди. Она повернулась и выбежала из комнаты.

— Мюриель, Мюриель, Мюриель, не так быстро. Я хочу поговорить с тобой. Куда ты мчишься?

Она остановилась посередине холла и сказала Лео:

— Я иду повидать твоего отца.

— Его там нет. Он пошел за покупками. Послушай, я должен поговорить с тобой.

Мюриель положила икону на боковой столик лицом вниз. Она не хотела, чтобы Лео увидел ее. У передней двери зазвенел колокольчик, и минуту спустя послышался голос Пэтти, объясняющей Антее Барлоу, что, к сожалению, священник занят.

Первой мыслью Мюриель после того, как она покинула комнату отца, было побежать сразу же назад к Элизабет. Но следующая мысль ее остановила. Ей нужно время на раздумье, возможно помощь, прежде чем она увидит кузину. Решение отца отослать ее явилось для нее в первый момент категорической и безжалостной действительностью, как, впрочем, большинство решений Карела. Итак, теперь он хотел избавиться от нее. Постепенно она осознала, почему должна была уехать. Молчание кузины, ее привычная и знакомая раздражительность и беспокойство почти убедили Мюриель, что Элизабет ничего не знает, но теперь она поняла, как неразумно было так думать. Она была просто не в состоянии представить себе, что молчание Элизабет — намеренный маскарад, линия поведения, часть какой-то ужасной мести.

Теперь решение Карела заставило ее увидеть все в новом свете. Если Карел не лгал, он и Элизабет, должно быть, совещались, что предпринять. Действительно, вряд ли бы Карел велел Мюриель уйти, по крайней мере не предупредив Элизабет, и, безусловно, она могла бы остановить его, если бы захотела. Элизабет и Карел обсуждали ее, советовались, как с ней поступить, и холодно решили ее судьбу. Она оценила их действия при новых обстоятельствах. В своем состоянии шока ей не пришло голову спросить, как они поступят.

Этот их союз против нее даже в большей степени, чем то, что она увидела прежде, перевернул весь мир. Даже прошлое изменилось. Мюриель стала задавать себе вопросы с ужасающей четкостью. Как это началось? Долго ли продолжалось? Почему это произошло? И на что это похоже? Она чувствовала, что не сможет сейчас посмотреть в лицо Элизабет. Наверное, будут слезы, крики, стыд. А вдруг Элизабет останется холодной? Предположим, она поведет себя, как Карел? До чего же они похожи, подумала Мюриель впервые в жизни.

Она взяла икону инстинктивно, но сейчас видела в ее присутствии какой-то знак. Икона совершила свое таинственное путешествие, а теперь вернулась назад и приведет ее к Юджину. У нее оставалась единственная возможность совершить значительный поступок — вернуть ему икону. Когда она представила, как отдает ее Юджину, разразившись затем потоком слез, она наконец почувствовала каждой клеточкой своего тела, как она несчастна.

— Мюриель, что с тобой? Я говорю тебе, а ты не слушаешь.

— Ты сказал, что твоего отца нет?

— Он пошел в магазин, но скоро вернется. Послушай, мы не можем говорить здесь, давай поднимемся в твою комнату.

Мюриель повернулась и стала подниматься по ступеням. Она вошла в свою комнату, включила свет и чуть не закрыла дверь перед носом Лео. В комнате было ужасно холодно. Здесь редко разводили огонь, так как большую часть времени Мюриель проводила у Элизабет. Она села на кровать и закрыла лицо руками.

— Что случилось, Мюриель?

— Ничего. Что ты хотел сказать?

— Ну, две вещи. Во-первых, я должен признаться, что попал в ужасную переделку. Дело в том, что… старик Маркус… ну, ты, наверное, уже догадалась, что я ходил к Маркусу за деньгами, чтобы выкупить эту проклятую икону. Но дело не в иконе. Я сказал Маркусу, что я помолвлен. Следующее, что он видит — нас с тобой, возящихся на полу. Но это наименьшая из моих проблем. Я почувствовал вину перед стариной Маркусом, так как действительно привязан к старому дураку, но не могу стать его рабом. Это было ужасно. Помнишь, я сказал, что отдам ему семьдесят пять фунтов, но потом решил, что этого недостаточно. Я должен отдать ему всю сумму, которую ему придется заплатить за икону. В итоге знаешь, что я сделал? Занял двести двадцать пять фунтов у той пожилой дамы, о которой тебе рассказывал. Так что теперь я по горло завяз в отношениях с ней. Что ты думаешь обо всем этом?

Мюриель слушала Лео вполуха. Скоро вернется Юджин, он будет держать ее в своих объятиях и заставит ее думать, чувствовать и снова стать цельным человеческим существом. Она рассеянно сказала Лео:

— Это не очень важно.

— Что? Это ужасно важно, это унизительно. Разве ты не собираешься отделать меня за это? Я поступил ужасно!

— Почему я должна тебе верить? Ты так много лгал, твои слова мне не интересны.

— Мюриель, я сейчас не лгу, клянусь.

— Хорошо, о чем еще ты хотел сказать? Я спешу.

— О, хорошо. Оставим это. Просто я должен рассказать тебе. Второе, о чем хотел сообщить тебе, — это то, что я влюбился в тебя.

— Что ты сказал?

— Я ВЛЮБИЛСЯ В ТЕБЯ.

— Не кричи.

Мюриель встала и подошла к окну. Проходя по комнате, она увидела через приоткрытую дверцу углового буфета маленькую голубую бутылочку со снотворными таблетками. Слегка раздвинула занавески. Оконное стекло изнутри покрылось морозным узором, тонким, как папиросная бумага, а за ним — тьма. Она вздрогнула. Страстное желание увидеть Юджина переполняло ее, как и стремление обрести место, где она могла бы поплакать. Она тяжело вздохнула и прижалась головой к стеклу. Твердые крупинки холодного инея впились ей в лоб.

— Кажется, ты не очень-то довольна, — заметил Лео. — Но это всецело твоя вина. Ты взволновала меня рассказами об этой девушке. А затем все закончилось таким фиаско, да еще заявился старик Маркус. А что ты увидела через щель в стене? Ты была полна решимости не дать мне посмотреть.

— Я же сказала тебе, — ответила Мюриель, — она была раздета. Ну, не совсем раздета, на ней был хирургический корсет.

— Что?

— У нее болит спина, и она вынуждена носить своего рода металлический футляр, который поддерживает ее позвоночник.

— Почему ты не рассказала мне об этом раньше?

— Думала, это может оттолкнуть тебя.

— Это оттолкнуло бы меня. Кроме того, я не влюблен в нее, не так ли? Я мог бы возбудить дело против тебя.

— Я ввела тебя в заблуждение, — сказала Мюриель. — Извини. В действительности она даже не очень красивая.

— Я не понимаю тебя, Мюриель. Большинство девушек старается удержать парней для себя, а ты хотела отдать меня. Так или иначе, ты получила меня теперь. И что ты будешь со мной делать?

Мюриель повернула голову. Казалось, ее лоб начал примерзать к окну. Она сделала шаг назад. Ледяная вода стекала ей на глаза. Она вытерла лицо рукой и посмотрела на Лео. Он стоял сгорбившись в своем пальто с высоко поднятым воротником, глубоко засунув руки в карманы. Его нос покраснел от холода, а маленькая, как будто покрытая мехом, головка, высовывалась из воротника, как животное, выглядывающее из норы. Ноги в узких выцветших джинсах казались слабыми и тонкими, как у паука. «Какой он маленький», — подумала Мюриель и сказала:

— На самом деле ты не влюблен в меня. Забудь об этом. На минуту воцарилось молчание. Мюриель неловко терла свой замерзший лоб окоченевшей рукой. Лео медленно, низким голосом произнес:

— Кажется, ты не совсем поняла меня. Это серьезно. Что за идиотизм, подумала Мюриель. Она едва могла сосредоточиться и с трудом произнесла:

— Извини, я не могу любить тебя. У меня достаточно своих забот. Ты слишком молод. И я люблю другого…

Было ли это правдой? Произнесенные вслух слова, казалось, обратились в правду.

— Я не верю тебе, — ответил Лео.

— А теперь я должна идти, — сказала Мюриель. — Пожалуйста, забудь обо всем этом.

Она направилась мимо него к двери.

— Подожди, моя девочка, — позвал Лео. — Я уже сказал тебе, это всецело твоя вина. Теперь тебе тоже придется немного пострадать.

— Пожалуйста, уйди с дороги.

— Может, ты не понимаешь английского языка. Я сказал, что люблю тебя. Это как болезнь, Мюриель, разве ты не знаешь? Хочешь послушать, как бьется мое сердце? Неужели ты действительно думаешь, что я позволю тебе уйти, не прикоснувшись ко мне?

— Лео, пожалуйста, у меня неотложное…

— Это может подождать. Я люблю тебя, Мюриель. И ты поймешь мою любовь. И ты полюбишь меня. Мне хотелось найти особенную девушку. Такую, как ты.

Он схватил Мюриель за руку и крепко сжал.

— Отпусти, ты делаешь мне больно.

— Так-то лучше. Теперь ты сядешь, а я расскажу, какая ты удивительная и необычная.

Лео подтолкнул Мюриель, и она тяжело опустилась на кровать. Он наклонился к ней, просунув одну руку под колени, и она ощутила холодное прикосновение его руки к своей ноге выше чулка. Она стала отбиваться, но его другая рука, крепко прижатая к ее плечу, заставила ее неловко откинуться к стене.

— Шалунья, шалунья, ты сопротивляешься. Я скажу еще одну приятную вещь о тебе, Мюриель. Ты девственница. Я знаю. Мужчины всегда знают. Вот видишь. А теперь поцелуй меня. В прошлый раз ты сделала это неплохо.

Он потянулся к ней.

Мюриель захотелось плакать от слабости и отвращения. Она сидела неподвижно, словно заточенная в его объятия, отвернувшись от него. Страдания ее тела достигли своего пароксизма. Она сказала негромким, но ясным голосом:

— Не прикасайся ко мне. Я люблю твоего отца.

Когда Мюриель выходила из дверей своей комнаты, она подумала: «Но где же икона?» И тут же вспомнила, что оставила ее внизу, в холле, на боковом столике. Охваченная приливом энергии, она сбежала по ступеням. Теперь она поспешит прямо к Юджину, как к своему спасению, и сделает его счастливым и благодарным. Чудесное возвращение иконы соединит их. На этот раз право на слезы будет принадлежать ей, и в этих слезах мир возродится. Если она сумеет коснуться Юджина и ей удастся произнести хоть единое слово о своем состоянии, она автоматически освободится от них.

Мюриель замерла посередине холла. Иконы там не было. Она приблизилась к столу. Здесь ли она оставила ее? Она была уверена, что здесь. Икону как будто слизнуло языком пламени. Она исчезла. Тщетно и беспомощно Мюриель осматривала пол, заглядывая под стулья. Икона пропала, потерялась, ее снова украли… Это ее вина. Вещь была в ее руках, как она могла совершить такое безумие — оставить ее хоть на секунду? Она посмотрела на входную дверь. Та была закрыта. Может, отец спустился и забрал ее назад в свой кабинет?

— Что вы ищете? — спросила Пэтти.

Ее темное лицо выглядывало из-под лестницы. Позади нее была раскрыта кухонная дверь.

Мюриель медленно прошла мимо Пэтти в кухню и уныло произнесла:

— Я кое-что оставила на этом столе.

— А, эту картину, — сказала Пэтти. — Икону Юджина. Да, я нашла ее и отдала ему.

— Ты отдала ее ему?

— Да, конечно. Что же еще мне было с ней делать?

— Но она была моя! — голос Мюриель перерос в крик. Ее руки загребали воздух. — Ты должна была оставить ее там, где увидела. Не твое это дело. Я собиралась сама отдать ее.

— Что ж, теперь это уже невозможно, — сказала Пэтти. Она повернулась к Мюриель спиной и начала помешивать суп в кастрюле, дымившийся на горячей плите.

— Ты знала, что она моя!

— Ничего я не знала, — возразила Пэтти. — Так или иначе, она не твоя. Я просто нашла ее здесь. Тебе не следовало бросать ее где попало. Ее могли снова украсть.

— Ты сделала это нарочно. Я нашла ее, я так хотела отдать ее ему. Ты нарочно забрала ее у меня.

— Не надо ребячиться, — сказала Пэтти, — какая разница, кто отдал икону, раз он наконец получил ее назад. — Она продолжала размешивать суп, затем добавила: — Он так обрадовался.

Истерия овладела Мюриель. Она издала пронзительный жалобный вой, который, казалось, вырвался не изо рта, а исходил от всего ее существа. Она закричала на Пэтти:

— Послушай меня!

— Не кричи так ужасно, — сказала Пэтти. — Кто-нибудь услышит.

— Послушай меня, черт тебя побери!

— Убирайся из моей кухни, — сказала Пэтти, повернувшись и уперев руки в бока.

— Это не твоя кухня. Ты всего лишь обыкновенная служанка. И не забывай об этом.

— Ах ты, маленькое отродье, — бросила Пэтти, начиная поднимать голос, — убирайся отсюда, пока я тебя не отшлепала.

Мюриель стала наступать на попятившуюся Пэтти.

— Не смей прикасаться ко мне, Пэтти О'Дрисколл. Я разорву тебя на куски.

Мюриель взяла за ручку кастрюлю с супом:

— Прекрати, ты отвратительная, плохо воспитанная маленькая обезьяна! Говорю тебе, убирайся из моей кухни!

— Ты убила мою мать, — сказала Мюриель. — Ты убила мою мать, черная сука из преисподней.

Пэтти, все еще пятившаяся, теперь остановилась и оскалила зубы. Оба ряда зубов сверкали. Она выкрикнула:

— Ты не дала своему отцу жениться на мне. Ты разрушила всю мою жизнь. Я ненавижу тебя за это. И всегда буду ненавидеть.

Мюриель взмахнула тяжелой кастрюлей. Пэтти закричала, когда горячий суп выплеснулся коричневым потоком. Большая часть супа вылилась на пол, но немного попало на чулки и фартук Пэтти. Пэтти продолжала пронзительно кричать. Мюриель швырнула пустую кастрюлю через кухню.

Вошел Карел, а за ним Юджин. Крики Пэтти превратились в рыдания. Карел оценил происходящее и обратился к Мюриель:

— Чем скорее ты оставишь этот дом, тем лучше. Позаботься об этом.

Затем он обратился к Пэтти:

— Успокойся, Пэтти, мисс Мюриель скоро покинет нас. Мы должны попытаться быть добрыми к ней в оставшееся время. Ну, ну, не плачь, моя Пэттикинс. Тебе же не очень больно, не правда ли?

Карел обнял рыдающую Пэтти.

Мюриель прошла мимо Юджина и вышла из кухни.