Онлайн чтение книги Голос ночи The Voice of Night
Глава 4

Они вошли в дом Борденов через кухню.

– Мам? – крикнул Рой. – Пап?

– Ты же сказал, что их нет дома.

– Я проверяю. Лучше знать наверняка. Если они застукают нас…

– Застукают нас? Почему?

– Мне не разрешают трогать поезда.

– Рой, я не хочу проблем с твоими предками.

– Не дрейфь. Подожди. – Рой прошел в гостиную. – Есть кто-нибудь?

Колин бывал в этом доме дважды и каждый раз поражался его идеальной чистоте. Кухня сверкала. Пол был свежевычищен и натерт. Все поверхности блестели, как зеркальные. Ни одной грязной тарелки, ни одной случайной крошки на столе, ни малейшего пятнышка в раковине. Ни одного предмета кухонной утвари не было на виду – все стаканы, кастрюли, ложки спрятаны в шкафу или в ящиках буфета. Похоже, миссис Борден не увлекалась и милыми пустячками, поскольку стены не украшали ни декоративные блюда, ни вышивки, ни календарики, отсутствовала даже полочка для специй. Ни в чем не было намека на беспорядок, но также и ощущения, что это реальное место, где реальные люди готовили себе пищу. Дом выглядел так, как будто миссис Борден все свое свободное время занималась только тем, что его «вылизывала»: выскребала и вычищала, выскабливала, вымывала, прополаскивала, полировала, наводила глянец – и уделяла этому гораздо больше внимания, чем столяр-краснодеревщик, обрабатывающий кусок дерева, начав с грубой наждачной бумаги и завершая работу самой тонкой.

Мать Колина никогда не оставляла кухню грязной. Более того, она пользовалась услугами домработницы, которая приходила два раза в неделю и помогала ей в наведении чистоты. Но их дом никогда не выглядел так, как этот.

Как говорил Рой, его мать и слышать не хотела о домработнице. Ни у кого в мире стандарт чистоты не был таким же высоким, как у нее. Ее не устраивал чистый дом – дом должен был быть стерильным.

Рой вернулся на кухню:

– Никого. Пойдем немного поиграем с поездами.

– А где они?

– В гараже.

– Чьи это поезда?

– Моего старика.

– И тебе не разрешают прикасаться к ним?

– Пошел он. Он не узнает.

– Рой, я не хочу проблем с твоими предками.

– Бога ради, Колин, как они узнают?

– Это и есть твой секрет?

Рой уже двинулся в сторону гаража, но обернулся:

– Какой секрет?

– У тебя есть секрет. Тебя от него распирает.

– Как это ты догадался?

– Я вижу… то, как ты ведешь себя. Ты испытывал меня, чтобы убедиться, можно ли мне доверить свой секрет.

Рой покачал головой:

– Какой ты проницательный.

Колин, смутившись, пожал плечами.

– Да, да. Ты прямо читаешь мои мысли.

– Так ты действительно испытывал меня?

– Ага.

– И вся эта бессмысленная чепуха про кошку…

– …Была правдой.

– О да!

– Лучше поверь.

– Ты опять испытываешь меня.

– Может быть.

– Так секрет существует?

– И какой!

– Поезда?

– Не-е. Это только крохотная его часть.

– А остальная?

Рой ухмыльнулся.

Что-то неуловимо странное в его усмешке, в блеске голубых глаз вызвало у Колина желание попятиться. Но он не сделал ни шагу.

– Я расскажу тебе о нем, – сказал Рой, – но только когда буду готов.

– А когда это будет?

– Скоро.

– Ты можешь доверять мне.

– Только когда я буду готов. А сейчас пошли. Тебе понравятся поезда.

Колин пошел за ним через кухню и белую дверь. Вниз спускались две небольшие ступеньки, затем гараж – а в нем модель железной дороги.

– Ух ты!

– Ну как? Кайф!

– А где твой отец ставит машину?

– Обычно на проезжей части, здесь для нее нет места.

– Да-а. А когда он собрал всю эту чепуховину?

– Он начал собирать, когда был еще ребенком. И каждый год добавлял новые модели. Сейчас его коллекция стоит более пятнадцати тысяч долларов.

– Пятнадцать тысяч! Интересно, кто заплатит такие деньги за кучку крошечных паровозиков?

– Люди, которые будут жить в лучшие времена.

Колин моргнул:

– Что?

– Так говорит мой старик. Он говорит, что люди, которым нравятся модели железных дорог, должны жить в лучшем, более правильном мире, чем наш.

– И что он хочет этим сказать?

– Черт возьми, если бы я знал. Но он так говорит. Он часами может рассуждать о том, насколько мир был совершеннее, когда в нем были поезда, а не самолеты. Он может надоесть до смерти.

Модель железной дороги была установлена на высокой платформе, которая занимала площадь практически всего гаража, рассчитанного на три машины. С трех сторон было достаточно пространства для прохода, а с четвертой, где находилась панель управления, стояли два табурета, небольшая скамеечка и шкафчик для инструментов.

Блестяще задуманный и тончайше выполненный миниатюрный мир располагался на платформе. Здесь были горы и долины, ручейки и реки, озера и луга, усеянные крошечными полевыми цветами, леса, где дикий олень выглядывал из тени деревьев, деревни, фермы, сторожевые посты, словно сошедшие с почтовых открыток. Здесь были и настоящие люди, занятые своей обычной работой, миниатюрные модели машин, грузовиков, автобусов, мотоциклов, велосипедов, чистенькие домики с частоколом, четыре изысканно выполненные железнодорожные станции: одна в викторианском стиле, одна – в швейцарском, одна – в итальянском и последняя – в испанском, – а также магазины, церкви, школы. Узкоколейные железнодорожные пути разбегались по всему этому пейзажу: вдоль рек, через города, сквозь долины, вокруг гор, по эстакадам и постам, к станциям и от станций, вниз и вверх, вперед и назад, образуя петли и прямые, резкие повороты, дуги и спуски.

Колин медленно обошел всю панораму, изучая ее с благоговением. Иллюзия не исчезла и при детальном рассмотрении. Даже с расстояния в один дюйм сосновые леса казались настоящими, каждое дерево было выделано с необыкновенной тщательностью. Дома были завершены до последней детали: настоящие окна, телеантенны, укрепленные тонкими тросами, не забыты даже сточные трубы. Пешеходные дорожки уложены крохотными камешками. И машины были не просто игрушками. Это были безукоризненно сделанные точные копии реально существующих автомобилей. В тех, которые не были припаркованы на улицах и вдоль проезжей части, находились водители, а в некоторых и пассажиры, и даже кошки или собаки на заднем сиденье.

– Что из всего этого отец сделал своими руками? – спросил Колин.

– Все, кроме поездов и нескольких моделей машин.

– Фантастика!

– Чтобы сделать один такой домик, нужно не меньше недели, а то и больше, если в нем есть что-то особенное. Он тратил месяцы, чтобы соорудить станции.

– А когда он закончил это?

– Он еще не закончил. Он не закончит это до своей смерти.

– Но нельзя уже сделать больше. Больше нет места.

– Больше – нет, а лучше – да, – сказал Рой, и в его голосе прозвучал металл, а зубы были плотно сжаты, хотя он и продолжал улыбаться. – Старик продолжает совершенствовать свой проект. Все, чем он занимается, когда возвращается домой, – это починкой этой чертовой штуковины. Я не уверен, что у него остается время, чтобы трахнуть хоть изредка старушку.

Подобные слова смутили Колина, и он ничего не ответил. Он чувствовал себя менее искушенным, чем Рой, и старался изменить себя, но никак не мог научиться чувствовать себя комфортно при употреблении крепких выражений и разговорах на сексуальные темы. Кровь бросалась в лицо, внезапно немел язык и пересыхало горло – и он ничего не мог с собой поделать. Колин чувствовал себя ребенком и глупцом.

– Он запирается здесь каждую чертову ночь, – продолжал Рой с тем же металлом в голосе. – Он даже ужин свой иногда поедает здесь. Он – сдвинутый, впрочем, как и она.

Колин много читал о разных вещах, но с психологией был плохо знаком. Однако продолжая любоваться этой очаровательной миниатюрой, он вдруг поймал себя на мысли, что это беспощадное внимание к деталям сродни фанатичной настойчивости в достижении чистоты и порядка, которая была столь очевидна в бесконечной борьбе миссис Борден за поддержание в доме такой стерильности, как в операционной.

Он подумал: действительно ли родители Роя «сдвинутые»? Конечно, они не были парой бредящих лунатиков, они не были невменяемы. Они не зашли так далеко, чтобы сидеть в углу, разговаривая сами с собой и глотая мух. Может быть, они были совсем чуть-чуть сумасшедшие. Такие мягко свихнувшиеся. Может быть, по прошествии времени они станут хуже, свихиваясь все больше и больше, пока через десять или пятнадцать лет не начнут глотать мух. Здесь было о чем поразмыслить.

И Колин решил, что если они с Роем стали друзьями навеки, то он будет посещать его дом только в ближайшие десять лет, а потом, поддерживая дружбу с Роем, постарается избегать миссис и мистера Борден, чтобы, когда они окончательно свихнутся, они не заставили бы его глотать мух или, что еще хуже, не зарубили бы его топором.

Он знал все о маньяках-убийцах. Он видел их в фильмах «Психи», «Смирительная рубашка», «Что случилось с малышкой Джейн». И в дюжине других тоже. А может, в сотне. И он точно запомнил в этих картинах, что сумасшедшие предпочитают грязные убийства. Ножом, или ножницами, или сечкой, или топором. Их никогда не застать за каким-нибудь бескровным убийством – скажем, газом, или ядом, или таблеткой.

Рой сел на табуретку напротив панели управления.

– Подойди сюда, Колин. С этого места ты увидишь гораздо больше, чем с любого другого.

– По-моему, мы не должны разгуливать здесь, если твой отец запрещает это.

– Колин, расслабься, ради всего святого.

Со смешанным чувством нежелания и любопытного ожидания Колин сел на другой табурет.

Рой аккуратно повернул диск на панели. Он был подсоединен к реостату, и верхние гаражные огни слабо замерцали.

– Как в театре! – воскликнул Колин.

– Нет, – ответил Рой. – Это больше похоже… на… Я – Бог.

Колин засмеялся:

– Конечно, ты ведь можешь делать день и ночь в любое время, когда захочешь.

– И гораздо больше.

– Покажи.

– Сейчас. Я не хочу делать глубокую ночь, будет слишком трудно разглядеть что-либо. Сделаем вечер. Сумерки.

Рой щелкнул выключателем, и вокруг миниатюрного мира загорелись огоньки. В каждой деревушке уличные фонари отбрасывали мягкий свет на мостовую. Желтые теплые притягивающие отблески оживляли окна домиков. В некоторых из них, как будто здесь ждали гостей, были зажжены лампочки у крыльца и у калитки. Рисунок оконных витражей церквей отражался на земле. На главных участках магистрали светофоры переключались с красного на зеленый, затем на желтый и вновь на зеленый. В одном из селений разноцветными огоньками пульсировала кинореклама.

– Фантастика! – воскликнул Колин.

У Роя же, когда он глядел на макет, выражение лица и поза были какими-то особенными: глаза сужены, губы плотно сжаты, плечи подняты вверх – весь он был определенно напряжен.

– Мой старик мечтает сделать, чтобы у машин зажигались фары, и обдумывает насос и дренажную систему, чтобы по рекам текла вода. Здесь будет даже водопад.

– Твой старик – интересный парень.

Рой не ответил. Он продолжал пристально смотреть на маленький мир, который раскинулся перед ними. В дальнем левом углу на запасных путях железнодорожной станции стояли готовые к отправке четыре поезда: два товарных и два пассажирских.

Рой щелкнул еще одним выключателем, и один из поездов ожил: он тихонько загудел, на окнах вагонов отразились отсветы огоньков.

Колин в предвкушении подался вперед.

Рой переключил выключатели, и поезд выехал с запасного пути. По пути к ближайшему городу в тех местах, где железная дорога пересекалась с шоссейной, загорались предупредительные огни семафоров, в некоторых местах черно-белые полосатые шлагбаумы опускались на железнодорожные пути. Поезд набрал скорость, пронзительно засвистел, проезжая через деревню, поднялся на возвышенность, въехал в тоннель, вновь появился уже с другой стороны горы, набрал еще большую скорость, пересек эстакаду, выехал на прямой участок, двигаясь здесь по-настоящему быстро, с жутким грохотом и лязгом колес прошел крутой поворот, затем еще один и несся теперь все с большей и большей скоростью.

– Ради бога, не сломай, – нервно бросил Колин.

– Я как раз это и собираюсь сделать.

– Тогда твой отец узнает, что мы были здесь.

– Не узнает. Не бери в голову.

Поезд проскочил швейцарскую станцию, не снижая скорости, с треском преодолел спуск, въехал в тоннель и вновь выскочил на ровный участок дороги.

– Но если поезд сломается, твой отец…

– Не сломается. Расслабься.

Прямо на пути несущегося поезда появился разводной мост.

Колин сжал зубы.

Поезд достиг реки и, промчавшись ниже поднятого моста, сошел с рельсов. Миниатюрный локомотив и два первых вагона оказались в канале, а остальные вагоны, искрясь, перевернулись.

– Черт! – воскликнул Колин.

Рой сполз со своей табуретки и подошел к месту аварии. Он наклонился и стал внимательно разглядывать сцену крушения.

Колин подошел к нему:

– Сломался?

Рой не ответил. Он заглядывал в крохотные окошки вагонов.

– Что ты там ищешь? – спросил Колин.

– Тела.

– Что?

– Погибших.

Колин заглянул в один из перевернутых вагонов. Там не было людей – то есть там не было фигурок людей. Он взглянул на Роя:

– Не понял.

Рой не отводил взгляд от поезда:

– Что не понял?

– Я не вижу никаких «погибших».

Переходя от вагона к вагону и заглядывая в окна каждого из них, Рой как будто находился в трансе.

– Если бы это был настоящий, полный людей поезд, который сошел с рельсов, пассажиров бы выбросило с их сидений. Были бы разбитые об окна и поручни головы, сломанные руки и ноги, выбитые зубы, исполосованные лица, выколотые глаза, и кровь… повсюду кровь… Их крики были бы слышны на мили вокруг. А многие бы погибли на месте.

– И что?

– Я хочу представить, как бы это было, если бы это было настоящее крушение.

– Зачем?

– Мне интересно.

– Что тебе интересно?

– Идея.

– Идея настоящего крушения поезда?

– Ага.

– Ты не свихнулся?

Наконец Рой оторвал глаза от поезда. Они были вялые и холодные.

– Что ты сказал? Свихнулся?

– Ну, – протянул Колин, – я хотел сказать… ты находишь развлечение в страданиях других людей.

– А это разве не развлечение?

Колин пожал плечами. Ему не хотелось спорить.

– В других странах люди ходят на корриду и в глубине души надеются увидеть матадора, проткнутого рогами быка. А увидеть мучения быка им удается всегда. Им нравится это. А другие посещают автомобильные гонки, тоже только чтобы увидеть крутые аварии.

– Это другое.

Рой усмехнулся:

– Да ну! Как же это?

Колин задумался, стараясь подобрать слова, чтобы выразить то, что он интуитивно чувствовал.

– Ну… с одной стороны, матадор, выходя на арену, знает, что он может быть убит. Но люди, возвращающиеся на поезде домой… они не ожидают ничего… они не ждут беды… и вдруг это случается… Это трагедия.

Рой усмехнулся еще раз:

– Ты знаешь, что такое лицемерие?

– Конечно.

– Слушай, Колин, я не хотел бы тебе этого говорить, потому что ты мой друг, мой настоящий друг. И я тебя люблю. Но раз зашла об этом речь, ты – лицемер. Ты говоришь, что я свихнулся, потому что меня интересует идея настоящего крушения поезда, при этом сам ты тратишь время, смотря фильмы ужасов или читая разные книжки про зомби, вампиров и прочих монстров.

– Какое это имеет отношение?

– Эти истории набиты убийствами. Смерти. Мучения. Да они все только об этом. Людей бьют, пожирают, разрывают на части, разрубают топором. И тебе нравится это!

Колин вздрогнул при упоминании топора. Рой придвинулся к нему ближе. Его дыхание имело вкус фруктовой жевательной резинки.

– За это я и люблю тебя, Колин. Мы оба похожи. Мы – одинаковые. Потому я и хотел, чтобы ты получил работу менеджера команды. Мы сможем быть вместе весь футбольный сезон. Мы сильнее, чем другие. Мы оба сдали экзамены на самый высший балл в школе, даже не прикладывая к этому больших усилий. Мы оба сдали тесты, и каждому из нас не раз говорили, что он гений, или что-то вроде этого. Мы понимаем вещи глубже, чем наши ровесники, а иногда и глубже, чем взрослые. Мы – особенные, Колин. Мы очень особенные.

Рой положил руку Колину на плечо и посмотрел ему в глаза. Казалось, что он смотрит не на него, а сквозь него, проникая в самую глубину. Колин не смог отвести взгляд.

– Нас обоих интересуют эти вещи – боль и смерть. Они интригуют и тебя, и меня. Большинство людей считает, что смерть – это конец жизни, но мы знаем, что это не так. Ведь это не так, Колин? Смерть – не конец, это – центр, центр всей жизни. Все крутится вокруг нее. Смерть – это самый важный момент в жизни, самый захватывающий, таинственный, самый возбуждающий.

Колин нервно откашлялся:

– Что-то я не очень понимаю, о чем ты.

– Если ты не боишься смерти, – продолжал Рой, – то не боишься ничего. Когда научишься побеждать большой страх, ты победишь и все свои маленькие страхи. Разве я не прав?

– Да… да, наверное.

Рой говорил громким шепотом, говорил напористо, горячо:

– Если я не боюсь смерти, то никто не может заставить меня страдать. Никто. Ни мой старик, ни моя старушка. Никто. И никогда в моей жизни.

Колин не знал, что ответить.

– А ты боишься смерти? – спросил Рой.

– Да.

– Ты должен научиться не бояться ее.

Колин кивнул. Во рту у него пересохло, а сердце начало учащенно биться. Он чувствовал, как к горлу подкатывает легкая тошнота.

– А знаешь ли ты, что надо сделать первое, чтобы преодолеть чувство страха перед смертью?

– Нет.

– Узнать ее поближе.

– Поближе? Как?

– Убив кого-нибудь.

– Я не смогу этого сделать.

– Сможешь. Конечно, сможешь.

– Я, знаешь, мирный человек.

– В глубине души – все убийцы.

– Но только не я.

– Дерьмо.

– Сам такой.

– Я знаю себя. И я знаю тебя.

– Ты знаешь меня лучше, чем я знаю себя?

– Конечно, – Рой ухмыльнулся.

Они уставились друг на друга.

В гараже было тихо, как в гробнице фараона. Наконец Колин сказал:

– Ты имеешь в виду… например, мы убили бы кошку?

– Для начала.

– Для начала? А потом?

Рой сжал плечо Колина:

– А потом кого-нибудь побольше.

Внезапно Колин очнулся и расслабился:

– Ты опять меня накалываешь.

– Опять?

– Я знаю, чего ты добиваешься.

– Чего?

– Ты испытываешь меня.

– Я?!

– Да. Ты хочешь посмотреть, поведу ли я себя как дурак.

– Ты не прав.

– Если бы я согласился убить кошку, чтобы доказать что-нибудь, ты бы первый посмеялся надо мной.

– Ну давай. Попробуй.

– Не буду. Я догадался о твоей игре.

Рой снял руку с его плеча:

– Это не игра.

– Ты не должен больше испытывать меня. Ты можешь доверять мне.

– В некоторой степени, – произнес Рой.

– Ты можешь доверять мне полностью, – с серьезным видом сказал Колин. – Черт, ты же мой лучший друг. Я не разочарую тебя. Я буду работать менеджером команды. И ты не пожалеешь, что порекомендовал меня тренеру. Ты можешь положиться на меня в этом. Ты можешь положиться на меня во всем. Рой, а в чем заключается твой большой секрет?

– Еще не время, – ответил Рой.

– А когда?

– Когда ты созреешь.

– А когда это будет?

– Я скажу тебе, когда это будет.

– Черт!