Глава 10

Онлайн чтение книги По морю прочь The Voyage Out
Глава 10

Уговаривая свою племянницу пожить на вилле, миссис Эмброуз дала ей несколько обещаний, в том числе — предоставить комнату, отделенную от всего остального дома, большую, тихую, где Рэчел сможет играть, читать, думать, уединяться от мира, — чтобы это была одновременно и крепость, и обитель. Хелен знала, что в возрасте двадцати четырех лет своя комната — это не просто комната, а целая Вселенная. Она рассудила верно, и, когда Рэчел закрывала за собой дверь, она оказывалась в очарованной стране, где пели поэты и царила гармония. Через несколько дней после вечернего посещения гостиницы Рэчел сидела одна в глубоком кресле и читала книгу в яркой обложке, на которой было написано: «Сочинения Генрика Ибсена». На рояле лежали открытые ноты, и еще две неровные высокие стопки книг с нотами стояли на полу. Но музыка пока что была отодвинута в сторону.

В глазах Рэчел не было ни следа скуки или рассеянности, они сосредоточенно, почти сердито, смотрели на страницу, и по дыханию девушки, нечастому, но сдерживаемому, можно было понять, что все ее тело напряжено от интенсивной мыслительной работы. Наконец она резко закрыла книгу, откинулась на спинку и сделала глубокий вдох, который всегда отмечает удивление при переходе от воображаемого мира к реальности.

— Я хочу знать, — сказала она вслух, — вот что: в чем правда? Какая правда стоит за всем этим? — Она говорила и за себя, и за героиню только что прочитанной пьесы. Поскольку она уже два часа не видела ничего, кроме печатного текста, пейзаж за окном показался ей поразительно вещественным и четким, но, хотя на холме три человека омывали белой жидкостью стволы оливковых деревьев, какое-то время она ощущала себя самой живой частью пейзажа — героической фигурой в центре картины, которая служила ей лишь фоном. Пьесы Ибсена всегда приводили ее в такое состояние. Она разыгрывала их по нескольку дней, к большому удовольствию Хелен, а затем наступала очередь Мередита, и она превращалась в Диану на перепутье [32]«Диана на перепутье» (1885) — роман Джорджа Мередита.. Однако Хелен сознавала: это не только игра — в племяннице происходят какие-то важные перемены. Устав сидеть в одной позе, Рэчел повернулась, сползла ниже и, устроившись поудобнее, стала смотреть поверх спинки кресла в противоположное окно, выходившее в сад. (Она уже не думала о Норе, но продолжала размышлять о том, что было навеяно книгой — о женщинах и жизни вообще.)

За три месяца, проведенные здесь, она, как того и хотелось Хелен, сильно наверстала упущенное во время бесконечных прогулок по огороженным садам под домашние сплетни тетушек. Но миссис Эмброуз первая стала бы отрицать, что она оказывает или может оказывать какое-либо влияние на Рэчел. Хелен видела, что девушка теперь менее застенчива, менее серьезна, что было, конечно, к лучшему, но она и не подозревала, какие резкие душевные перепады и долгие мучительные раздумья дали такой результат. Хелен верила в одно средство — в беседу, беседу обо всем, свободную, ничем не ограниченную, такую же откровенную, как разговоры, которые она сама привыкла вести с мужчинами, делая это совершенно естественно. Она порицала основанную на неискренности привычку к мягкости и самоотречению, которая так высоко ценится в семьях, состоящих из мужчин и женщин. Ей хотелось, чтобы Рэчел размышляла, и поэтому советовала ей читать, не одобряя слишком сильную зависимость от Баха, Бетховена и Вагнера. Но когда миссис Эмброуз предлагала Дефо, Мопассана или какую-нибудь объемистую семейную хронику, Рэчел предпочитала современные книги в глянцевых желтых обложках с большим количеством позолоты. Ее тетушки считали, что подобная литература отражает ожесточенные споры о предметах, которые не столь важны, как теперь принято считать. Но Хелен не вмешивалась. Рэчел читала по своему выбору, воспринимая прочитанное до странности буквально, как люди, для которых печатный текст — нечто новое и незнакомое, и обращаясь со словами, будто каждое из них сделано из дерева, очень важно само по себе и обладает своей формой, подобно столу или стулу. Таким путем Рэчел приходила к выводам, которые повседневная жизнь заставляла ее перекраивать, что она делала не стесняясь, и в результате в ее душе откладывались зерна новых убеждений.

За Ибсеном последовал роман — из тех, к которым миссис Эмброуз питала отвращение. Его задачей было переложить ответственность за падение женщины на истинных виновников, и задача эта была выполнена, чему должна была служить доказательством досада в душе читателя. Рэчел бросила книгу на пол, посмотрела в окно, отвернулась и опять откинулась в кресле.

Утро было жарким, и напряженное чтение заставило сознание Рэчел сжиматься и разжиматься, подобно часовой пружине. Звуки, доносившиеся из сада, тиканье часов, легкие полуденные шумы, источники которых невозможно определить, смешивались в мерный ритм. Он был очень реальным, всеобъемлющим, безразличным, и вскоре Рэчел начала постукивать указательным пальцем по подлокотнику кресла, чтобы напомнить себе о собственном существовании. Затем ее захватила невыразимая странность того, что она сидит в кресле, утром, посреди мира. Кто эти люди, которые ходят по дому и передвигают предметы с места на место? И что такое жизнь? Всего лишь свет, скользящий по поверхности и исчезающий, как и она сама со временем исчезнет, хотя мебель в комнате останется. Она впала в такую прострацию, что не могла уже даже пошевелить пальцами и сидела совершенно неподвижно, уставившись в одну точку. Реальность казалась ей все более странной и чуждой. Ей стало страшно — а вдруг предметы вокруг вообще не существуют… Она забыла, что у нее есть руки, которыми можно управлять… Вещественный мир столь огромен и бесприютен… Так, ощущая тяжесть огромных масс материи, под тиканье часов среди вселенского безмолвия, она сидела очень долго.

— Войдите, — сказала она машинально: настойчивый стук в дверь как будто дернул за какую-то ниточку в ее мозгу. Дверь очень медленно отворилась, высокое человеческое существо подошло к Рэчел, протянуло руку и произнесло:

— Как мне на это реагировать?

Рэчел поразила крайняя абсурдность того, что в комнату вошла женщина с листком бумаги.

— Я не знаю, что ответить и кто такой Теренс Хьюит, — продолжила Хелен монотонным голосом призрака. Она положила перед Рэчел листок, на котором были начертаны невероятные слова:


«Уважаемая миссис Эмброуз!


В следующую пятницу я организую пикник; если погода будет хорошей, мы собираемся выйти в одиннадцать-тридцать и совершить восхождение на Монте-Розу. Это потребует некоторого времени, но вид обещает быть великолепным. Буду чрезвычайно рад, если Вы и мисс Винрэс согласитесь присоединиться к нам.


Искренне Ваш, Теренс Хьюит».

Рэчел прочла слова в слух, чтобы заставить себя поверить в них. С той же целью она прикоснулась рукой к плечу Хелен.

— Книги, книги, книги… — сказала Хелен с характерным для нее рассеянным видом. — Опять новые книги. И что ты в них находишь?

Рэчел перечитала письмо, но уже про себя. На этот раз слова не показались ей расплывчатыми призраками, — наоборот, каждое из них выглядело удивительно выпуклым, как бы выдавалось вперед; они были похожи на вершины гор, проступающие сквозь туман. В пятницу… одиннадцать-тридцать… мисс Винрэс … Кровь в ее жилах побежала быстрее, и она сама почувствовала, как заблестели ее глаза.

— Мы должны пойти, — сказала Рэчел, удивив Хелен решимостью. — Обязательно должны. — Просто она ощутила облегчение, поняв, что в мире по-прежнему происходят события, которые показались ей еще ярче из-за окружающего их тумана.

— Монте-Роза — это вон та гора, кажется, — сказала Хелен. — Но кто такой Хьюит? Наверное, один из тех молодых людей, с которыми познакомился Ридли. Так, значит, дать согласие? Это может оказаться жутко скучно.

Она взяла письмо и вышла, поскольку принесший его посыльный ждал ответа.

Мероприятие, задуманное в спальне мистера Хёрста, начало приобретать формы, став источником большого удовольствия для мистера Хьюита, который редко использовал свои практические способности, но любил испытать их и убедиться, что поставленная перед ним задача ему по силам. Все его приглашения принимались, и это воодушевляло тем более, что они были разосланы против советов Хёрста «людям скучным, совершенно не подходящим друг другу, которые, безусловно, откажутся».

— Несомненно, — сказал Хьюит, сворачивая в трубочку и опять разворачивая записку от Хелен Эмброуз, — что таланты, необходимые великому полководцу, сильно преувеличены. Чтобы написать рецензию на сборник современной поэзии, нужно приложить вдвое больше усилий, чем я потратил, собирая семь или восемь человек обоего пола в одном месте в одно время. А что еще делает военачальник, Хёрст? Что, как не то же самое, сделал Веллингтон при Ватерлоо? Это все равно как считать камешки на дороге — утомительно, но не трудно.

Он сидел в своей спальне, положив одну ногу на подлокотник кресла. Хёрст, который напротив него писал письмо, не преминул заметить, что все трудности еще впереди.

— Например, эти две женщины, которых ты ни разу не видел. Вдруг, одна из них страдает боязнью высоты, как моя сестра, а вторая…

— Женщины — это для тебя, — перебил Хьюит. — Я пригласил их исключительно ради твоего блага. Видишь ли, Хёрст, тебе не хватает общества девушек — твоих ровесниц. Ты не умеешь с ними общаться, а это большой недостаток, учитывая, что человечество наполовину состоит из женщин.

Хёрст простонал, что он это вполне осознает.

Однако благодушие Хьюита немного ослабело, когда они с Хёрстом пришли на место, где была назначена встреча. Хьюит уже спрашивал себя, зачем вообще он пригласил всех этих людей и чего ради они соберутся здесь все вместе?

— Коровы, — размышлял он, — сбиваются вместе на поле, корабли — в спокойном море; и мы ничем от них не отличаемся, когда нам больше нечего делать. Но зачем это нам? Чтобы отвлечь себя от мыслей о природе вещей? — Он остановился у ручья и начал мутить воду своей тростью. — Чтобы не городить из ничего города, и горы, и целые вселенные? Или мы действительно любим друг друга? Или, наоборот, живем в постоянной неопределенности, ничего не знаем, перескакивая от мгновения к мгновению, как из мира в мир? В целом я склоняюсь к последнему.

Он перепрыгнул через ручей; Хёрст пошел в обход и присоединился к нему, заметив, что давно уже отчаялся искать разумные причины человеческих действий.

Через полминуты они подошли к розовато-оранжевому крестьянскому дому, стоявшему среди платанов у ручья. Место было тенистое и удобное — прямо от него начинался склон горы. Среди тонких платанов молодые люди увидели группки пасущихся ослов; высокая женщина гладила по носу одного из них, вторая стояла на коленях у ручья и пила воду, зачерпывая ее ладонями.

Когда мужчины вошли в тень, Хелен увидела их и протянула руку.

— Я должна представиться, — сказала она. — Хелен Эмброуз.

Пожав руки, она добавила:

— А это моя племянница.

Смущаясь, подошла Рэчел. Она тоже протянула руку, но тут же отдернула ее, объяснив:

— Она мокрая.

До появления первой повозки было едва ли сказано несколько слов.

Ослов быстро привели в готовность; прибыла вторая повозка. Рощицу постепенно наполняли люди: супруги Эллиот, супруги Торнбери, мистер Веннинг и Сьюзен, мисс Аллан, Эвелин Мёргатройд и мистер Перротт. Мистер Хёрст взял на себя роль сварливой, но энергичной овчарки. С помощью нескольких язвительных латинских слов он построил животных и, подставляя свое костлявое плечо, рассадил дам.

— Одного Хьюит не понимает, — заметил Хёрст. — Мы должны пройти большую часть пути до полудня, — говоря это, он помогал девушке по имени Эвелин Мёргатройд, которая взлетела в седло так легко, будто ничего не весила. В широкополой шляпе со свисающим пером, вся с головы до ног в белом, она была похожа на благородную даму времен Карла Первого, ведущую в бой войска роялистов.

— Поезжайте рядом со мной, — скомандовала она, и, когда Хёрст взобрался на мула, они двинулись вперед, возглавив кавалькаду.

— Не называйте меня мисс Мёргатройд. Я этого терпеть не могу, — сказала она. — Меня зовут Эвелин. А вас?

— Сент-Джон.

— Мне нравится, — сказала Эвелин. — А как зовут вашего друга?

— Его инициалы — Р. С. Т., но мы называем его Монахом, — ответил Хёрст.

— Вы слишком умны. Куда ехать? Найдите мне ветку. Поскачем быстрее.

Она стеганула мула прутиком и устремилась вперед. Ее богатая романтическая биография лучше всего выражалась ее собственными словами: «Называйте меня Эвелин, а я буду называть вас Сент-Джоном». Она говорила это очень легко — стоило человеку обратиться к ней по фамилии, но, хотя многие молодые люди отвечали ей горячим сердечным порывом, она продолжала говорить это другим, ни на ком не останавливая свой выбор. Ее осел перешел на легкую рысь, и ей пришлось ехать впереди одной, поскольку тропа, начав подъем на один из гребней холма, стала узкой и каменистой. Процессия извивалась, как длинная гусеница, украшенная белыми дамскими зонтиками от солнца и мужскими панамами. В одном месте, где подъем был слишком крут, Эвелин М. спрыгнула на землю, передала поводья местному мальчишке и призвала спешиться Сент-Джона. Их примеру последовали те, кому пришла охота размять ноги.

— Не вижу необходимости слезать, — сказала мисс Аллан ехавшей за ней миссис Эллиот, — учитывая, как трудно мне было сесть в седло.

— Эти ослы могут вынести все, что угодно, n’est-ce pas? [33]Не правда ли? ( фр .)— спросила та у проводника, который с готовностью кивнул в ответ.

— Цветы, — сказала Хелен, наклоняясь, чтобы нарвать ярких красивых цветов, здесь и там попадавшихся по пути. — Если потереть листочки, они пахнут, — добавила она, кладя цветок на колено мисс Аллан.

— Мы с вами раньше не встречались? — спросила мисс Аллан, посмотрев на нее.

— Я решила, что это подразумевается, — засмеялась Хелен, потому что в суматохе они не были представлены друг другу.

— Как это удачно придумано! — щебетала миссис Эллиот. — Чего-нибудь такого всегда хочется, жаль, это не всегда возможно.

— Невозможно? — удивилась Хелен. — Все возможно. Кто знает, что еще может случиться до вечера? — Ей захотелось подразнить пугливость бедной женщины, которая так зависела от заведенного порядка вещей, что даже мысль о пропущенном ужине или столе, передвинутом на дюйм с привычного места, наполняла ее страхом за прочность собственного положения.

Чем выше поднимались путники, тем сильнее они отрывались от мира, который, когда они смотрели назад, казался им все более плоским, разделенным на зеленые и серые квадраты.

— Городки такие маленькие, — сказала Рэчел, закрывая ладонью всю Санта-Марину с предместьями. Море плавно заполняло береговые изгибы, заканчиваясь белой кромкой; здесь и там в синюю гладь были влеплены корабли. Синеву разнообразили лиловые и зеленые пятна, а границу между морем и небом прочерчивала сверкающая линия. Воздух был кристально чист, тишину нарушали только резкое стрекотанье кузнечиков и жужжание пчел, которые гудели особенно громко, когда проносились мимо уха. Компания устроила привал в каменоломне на склоне.

— Какая четкость! — воскликнул Сент-Джон, сразу определив возраст нескольких геологических срезов.

Эвелин М. села рядом с ним и, опершись подбородком на руку, с победным видом оглядела панораму.

— Как вы думаете, Гарибальди здесь бывал? — спросила она мистера Хёрста. Ах, если бы она была невестой Гарибальди! Если бы пришла сюда не на пикник, а с отрядом патриотов, как они — в красной рубашке, и, распластавшись прямо на земле среди суровых мужчин, целилась бы в белые башенки внизу, заслоняя глаза от солнца, чтобы взглядом пронзать клубы дыма! Фантазируя, она беспокойно постукивала ногой по земле и наконец воскликнула: — Я считаю, что это не жизнь, а вы?

— А что вы считаете жизнью? — спросил Сент-Джон.

— Борьбу, революцию, — сказала она, все так же взирая на обреченный город. — Вас интересуют только книги, я знаю.

— Вы глубоко ошибаетесь, — сказал Сент-Джон.

— Объясните, — потребовала она. Поскольку под рукой не было винтовок, чтобы стрелять по людям, она обратилось к другому виду оружия.

— Что меня интересует? Люди.

— Неужели?! — воскликнула Эвелин. — У вас ужасно серьезный вид. Давайте будем друзьями и расскажем друг другу о себе. Я терпеть не могу осторожность, а вы?

Но Сент-Джон явно предпочитал осторожность, что она поняла по тому, как он вдруг поджал губы, не выказав ни малейшей готовности откровенничать с девушкой.

— Осел ест мою шляпу, — вместо ответа заметил он и протянул руку за шляпой. Эвелин едва заметно покраснела и несколько порывисто переключилась на мистера Перротта; когда пришло время садиться в седла, помогал ей уже он.

— Отложив яйца, надо есть омлет, — сказал Хьюлинг Эллиот, подразумевая изысканное французское выражение, которое, видимо, тонко намекало на то, что пора ехать дальше.

Полуденное солнце, как и предсказывал Хёрст, начинало палить нещадно. Чем выше поднимались люди, тем шире раскрывалось небо, пока гора не превратилась в небольшой земляной купол на фоне необъятной сини. Англичане умолкли, а местные жители, шедшие рядом с ослами, принялись петь странными дрожащими голосами и перебрасываться шутками. Склон стал очень крутым, и каждый мог видеть впереди лишь ковылявшего осла и всадника на нем. Путешествие требовало гораздо большего напряжения сил, чем простая увеселительная прогулка, и до ушей Хьюита уже донеслось одно-два ворчливых замечания.

— Поездки на такой жаре, возможно, не слишком разумны, — тихо сказала миссис Эллиот мисс Аллан.

Но та ответила лишь:

— Я люблю доводить начатое до конца. — И это была правда; женщина она была крупная, не очень поворотливая и непривычная к езде на ослах, но ей редко удавалось поехать в отпуск, поэтому она старалась использовать его сполна.

Подвижная белая фигурка Эвелин М. маячила далеко впереди; девушка где-то раздобыла ветку с листьями и обернула ее вокруг шляпы на манер венка. Несколько минут шествие продолжалось в молчании.

— Вид будет чудесный, — уверил своих спутников Хьюит, повернувшись в седле с ободряющей улыбкой. Рэчел поймала его взгляд и улыбнулась в ответ. Они карабкались вверх еще некоторое время, и при этом был слышен лишь перестук копыт и выкатывавшихся из-под них камней. Наконец путники увидели, что Эвелин слезла с осла, а мистер Перротт стоит с видом политика на Парламентской площади, указывая рукой на открывшийся пейзаж. Чуть левее вздымались руины елизаветинской сторожевой башни.

— Еще немного — и я бы не выдержала, — призналась миссис Эллиот миссис Торнбери, но ответа не дождалась, поскольку всех уже наполнил восторг от того, что через мгновение они окажутся на вершине и будут любоваться видом. Один за другим люди выходили на площадку и останавливались в восхищении. Их взорам открылось огромное пространство: серые пески сменялись лесами, леса переходили в горы, а горы омывались массами воздуха, — бесконечные дали Южной Америки предстали во всей красе. Равнину пересекала река — такая же плоская, как земля, и столь же неподвижная на вид. Первое впечатление от такой необъятности было довольно-таки пугающим. Люди почувствовали себя очень маленькими, и какое-то время никто ничего не говорил. Затем Эвелин воскликнула:

— Великолепно! — и схватилась за то, что оказалось рядом. Это была рука мисс Аллан.

— Север, юг, восток, запад, — сказала мисс Аллан, слегка кивая по сторонам, на которые указывали отметки на компасе.

Хьюит, вышедший немного вперед, посмотрел на остальных, как будто ища подтверждения, что он не зря их пригласил. Люди стояли в ряд, слегка наклонившись против ветра, который прилепил одежды к их телам, и Хьюит заметил про себя, как странно они походят на обнаженные статуи. На пьедестале-горе они выглядели незнакомо и благородно. Однако через секунду ряд распался, а Хьюит начал руководить извлечением съестных припасов. К нему на помощь пришел Хёрст, и они стали передавать из рук в руки пакеты с курятиной и хлебом.

Получив от Сент-Джона свой пакет, Хелен взглянула ему в глаза и спросила:

— Помните двух женщин?

Он пристально посмотрел на нее и ответил:

— Помню.

— Так те две женщины — это вы! — воскликнул Хьюит, переводя взгляд с Хелен на Рэчел.

— Нас соблазнили освещенные окна, — сказала Хелен. — Мы смотрели, как вы играете в карты, но не подозревали, что за нами тоже наблюдают.

— Это было что-то вроде игры, — добавила Рэчел.

Казалось странным, что кто-то мог увидеть Хелен и не заметить в ней ничего характерного.

Хьюлинг Эллиот надел очки и взял инициативу на себя.

— По-моему, нет ничего ужаснее, — сказал он, отрывая куриную ножку, — чем когда на тебя смотрят, а ты об этом не знаешь. Человек потом всегда бывает уверен, что его застали за каким-нибудь смешным действием: например, за разглядыванием своего языка в зеркале одноколки.

— И все-таки эти маленькие зеркальца в одноколках так и тянут к себе, — сказала миссис Торнбери. — Черты лица выглядят совсем иначе, когда рассматриваешь его по частям.

— Скоро одноколок почти не останется, — заметила миссис Эллиот. — А четырехколесные экипажи… Уверяю вас, теперь даже в Оксфорде почти невозможно нанять четырехколесный экипаж.

— Интересно, куда деваются лошади? — сказала Сьюзен.

— Пирог с телятиной, — вставил Артур.

— Лошадям пора исчезнуть с лица земли, — сказал Хёрст. — Они омерзительно уродливы и к тому же злобны.

Однако Сьюзен, которая с детства усвоила, что лошадь — благороднейшее из Божьих созданий, не могла с ним согласиться, а Веннинг про себя назвал Хёрста отъявленным болваном, но из вежливости продолжил разговор.

— Наверное, они чувствуют, что отмщены, видя, как падают наши аэропланы, — заметил он.

— Вы летаете? — спросил престарелый мистер Торнбери, надевая очки, чтобы рассмотреть Артура.

— Надеюсь, буду со временем.

Перешли на тему авиации, и миссис Торнбери высказала мнение, а точнее, прочитала небольшую речь о том, что во время войны аэропланы будут весьма необходимы, тогда как Англия в этом смысле страшно отстает.

— Будь я молодым человеком, — заключила она, — я обязательно выучилась бы на пилота.

Странно было видеть маленькую пожилую даму в сером костюме, с бутербродом в руке и глазами, горящими от того, что она представила себя юношей-авиатором. Однако потом беседа почему-то застопорилась, и дальше речь шла только о напитках, соли и красивом виде. Внезапно мисс Аллан, которая сидела, прислонившись спиной к руинам, положила свой бутерброд, сняла что-то с шеи и заявила:

— По мне ползают какие-то мелкие твари.

Это была правда, и сделанное мисс Аллан открытие оказалось очень кстати. Промежутки между камнями руин были заполнены рыхлой землей — оттуда и ползли крупные бурые муравьи с блестящими тельцами. Мисс Аллан сняла одного с тыльной стороны своей кисти и показала Хелен.

— А вдруг они кусаются? — сказала Хелен.

— Они не кусаются, но они могут заползти в еду, — ответила мисс Аллан. Были приняты меры, чтобы отклонить курс движения муравьев. По предложению Хьюита, была использована современная военная тактика, используемая против армии захватчиков. Осажденную страну представляла скатерть; вокруг нее были возведены укрепления из корзин, бастионы из винных бутылок, крепостные стены из хлеба и вырыты рвы, которые заполнили солью. По муравью, прорвавшемуся через все заслоны, открыли стрельбу хлебными шариками, но Сьюзен заявила, что это жестоко, воздав, впрочем, должное храбрости защитников. Играя, люди избавились от скованности и даже на удивление осмелели: робкий мистер Перротт, сказав: «Позвольте», — снял муравья с шеи Эвелин.

— Было бы не до смеха, — шепнула миссис Эллиот миссис Торнбери, — если бы муравей заполз под нижнюю сорочку.

Вдруг гам усилился: было обнаружено, что длинная вереница муравьев нашла обходной путь на скатерть. Если бы успех измерялся шумом, то Хьюит имел бы все основания считать своих солдат полными победителями. Однако, без всякой причины, он впал в крайнее уныние.

«Они никуда не годятся, они ничтожны», — думал он, собирая посуду на некотором отдалении и оглядывая оттуда своих спутников, которые, сосредоточенно склонившись над скатертью, суетились и жестикулировали. Они были скромны и любезны, во многих смыслах достойны уважения, даже милы в своем самодовольстве и стремлении быть добродетельными, но при этом — столь заурядны, столь способны на бесчувственную жестокость по отношению друг к другу! Вот миссис Торнбери, приветливая, но банальная в своем материнском эгоизме; миссис Эллиот, с бесконечными жалобами на судьбу; ее муж, будто отлитый по шаблону; и Сьюзен — она вообще лишена индивидуальности, и хорошей, и плохой; Веннинг простодушен и груб, как школяр; бедный старый Торнбери безропотно бредет по своему кругу, как лошадь на мельнице; а о характере Эвелин — предположил Хьюит — чем меньше знаешь, тем лучше. Однако это были люди при деньгах, и они больше, чем кто бы то ни было, управляли этим миром. Попади в их среду кто-то более одухотворенный, небезразличный к жизни и красоте — какие муки они причинят ему, какие раны нанесут, если он попытается не злословить, а поделиться с ними своими чувствами!

«Есть, конечно, Хёрст, — заключил он, переведя взгляд на фигуру своего друга. Тот, по обыкновению сосредоточенно нахмурив лоб, чистил банан. — А он страшен, как смертный грех».

Как-то у него получалось, что в уродстве Сент-Джона Хёрста и тех издержках, которые оно влечет, виноваты все остальные. По их вине ему приходится жить одному. Затем Хьюит посмотрел на Хелен, привлеченный ее смехом. Она смеялась над мисс Аллан.

— Вы носите комбинацию в такую жару? — спросила она, понизив голос, чтобы никто не услышал. Она очень нравилась Хьюиту — ему нравилась не столько ее красота, сколько то, как просто она себя ведет, какая она большая, — этим она отличалась от других, напоминая огромную каменную женщину. Настроение у Хьюита поднялось, и тут ему на глаза попалась Рэчел. Она лежала в стороне, опершись на локоть. Возможно, ее посещали те же самые мысли, что и Хьюита. Она смотрела на ряд людей перед собой — печально, но без напряжения. Хьюит подполз к ней на коленях, держа в руке кусок хлеба.

— На что вы смотрите? — спросил он.

Она слегка вздрогнула от неожиданности, но ответила прямо:

— На людей.


Читать далее

Глава 10

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть