Онлайн чтение книги Комната с заколоченными ставнями The Watchers Out of Time and Others, The Lurker at the Threshold
3. Рассказ Уинфилда Филлипса

В офис доктора Сенеки Лэпхема, расположенный на территории кампуса Мискатоникского университета, Стивен Бейтс вошел около полудня, седьмого апреля 1924 года; к нам его направил доктор Армитедж Харпер, бывший университетский библиотекарь. Мистер Бейтс оказался крепким седеющим мужчиной лет сорока семи. Несмотря на его явное стремление сохранять невозмутимый вид, я видел, что он чем-то крайне озабочен и даже расстроен; значит, решил я, это человек нервный и, может быть, даже склонный к истерии. Мистер Бейтс держал в руках толстый пакет, содержащий, по его словам, описание неких событий, произошедших с ним совсем недавно, а также копии нескольких документов, сделанные им собственноручно. Поскольку доктор Харпер заранее предупредил нас о визите мистера Бейтса, патрон сразу провел гостя в свой рабочий кабинет; в то время я решил, что его, видимо, заинтересовала рукопись, посвященная каким-нибудь проблемам антропологии, столь любимой моим патроном.

После того как мистер Бейтс представился, патрон предложил немедленно приступить к делу. Так мы и сделали. Рассказ мистера Бейтса, немного эмоциональный и бессвязный, что я приписал его несколько высокопарной манере изъясняться, касался сохранившихся до наших дней древних религий и культов. Вскоре стало ясно, что мое мнение по поводу всей этой истории патрона совершенно не волнует; выражение его лица — плотно сжатые губы, сузившиеся глаза, наморщенный лоб и, главное, напряженное внимание, заставившее его забыть, что приближается время ланча, — указывало на то, что рассказ мистера Бейтса его крайне заинтересовал. Начав говорить, мистер Бейтс уже не мог остановиться; слова извергались из него бурным потоком, который иссяк только тогда, когда он протянул рукопись доктору Лэпхему с просьбой прочитать ее немедленно.

К моему удивлению, патрон согласился не раздумывая. Быстро развернув рукопись, он немедленно приступил к чтению, передавая мне листок за листком. Мои комментарии ему не требовались; впрочем, их и не было. Эти удивительные записи я читал с возрастающим интересом, особенно после того, как заметил, что у доктора Лэпхема задрожали руки. Закончив чтение, что заняло у него около часа, патрон внимательно взглянул на визитера и спросил, чем же закончилась эта история.

Но Бейтс ответил, что рассказывать больше нечего. Он все рассказал. Главное, ему удалось снять копии с некоторых документов, имеющих отношение к этому делу — во всяком случае, он так думает.

— Вам никто не мешал?

— Никто. Кузен вернулся уже после того, как я закончил. Я видел того индейца. Он был одет так, как одеваются наррагансеты. Кузен сказал, что им нужна моя помощь.

— Вот как? Что же им понадобилось?

— Оказалось, что ни он, ни индеец, ни они вместе не могут сдвинуть плиту под крышей башни. Я заметил, что на вид она вовсе не такая тяжелая и вполне по силам одному человеку. Тогда кузен предложил мне попытаться. Он объяснил, что хочет отвезти плиту в другое место и закопать подальше от башни. И я выполнил его просьбу, причем с легкостью.

— Кузен вам не помогал?

— Ни он, ни индеец.

Патрон протянул мистеру Бейтсу бумагу и карандаш.

— Не могли бы вы нарисовать башню и то, что ее окружает? И еще — укажите место, где вы закопали плиту.

Несколько удивившись, Бейтс нарисовал. Забрав у него рисунок, доктор Лэпхем торжественно присовокупил его к листам рукописи. Затем наклонился вперед, сведя вместе кончики пальцев.

— Вам не показалось странным, что кузен не предложил вам свою помощь в перемещении плиты?

— Нет. Мы заключили пари, и я выиграл. С какой стати он должен был мне помогать, если ставил на мою неудачу?

— Он еще о чем-нибудь вас просил?

— Нет.

— Вы видели, что он потом делал?

— О да. Они с индейцем вроде бы убирали территорию вокруг башни. Я заметил, что они тщательно уничтожили следы когтистых лап и крыльев, которые остались на земле с прошлой ночи. Потом я спросил у кузена, чьи это были следы, но он лишь небрежно бросил, что никаких следов не было и мне все это показалось.

— Ваш кузен заметил, с каким интересом вы относитесь к тайне Биллингтонского леса, не так ли?

— Конечно заметил.

— Вы не могли бы на некоторое время оставить рукопись у меня, мистер Бейтс?

Он задумался, но затем сказал, что если доктору нужно, то он оставит. Патрон заверил его, что рукопись ему просто необходима. И все же мистер Бейтс колебался; было видно, как он боится отдавать свою рукопись в чужие руки. Доктору Лэпхему пришлось снова его заверить, что он никому не станет ее показывать.

— Что же мне теперь делать, доктор Лэпхем? — спросил Бейтс.

— Вам необходимо сделать еще одну вещь.

— Я хочу добраться до самой сути этого дела и готов сделать все, что в моих силах.

— В таком случае уезжайте домой.

— В Бостон?

— Да, и немедленно.

— Но я не могу бросить кузена на милость тех тварей в лесу, — возразил Бейтс. — Кроме того, мой внезапный отъезд его насторожит.

— Вы сами себе противоречите, мистер Бейтс. Какое вам дело, насторожится он или нет? Судя по тому, что вы мне рассказали, ваш кузен сумеет справиться с любой опасностью.

Робко улыбнувшись, Бейтс полез в нагрудный карман и вытащил оттуда письмо, которое протянул моему патрону.

— Взгляните. Вы и теперь станете утверждать, что он может справиться с любой опасностью?

Медленно прочитав письмо, доктор Лэпхем сложил листок и сунул его обратно в конверт.

— Вы говорили, что с тех пор, как ваш кузен написал это письмо, он больше не казался слабым и беспомощным.

С этим наш визитер согласился. И все же он заявил, что намерен вернуться в усадьбу и пожить там еще какое-то время, чтобы потом уехать без спешки и под благовидным предлогом.

— Я настойчиво рекомендую вам уехать. Но если вам непременно нужно вернуться в усадьбу, то хотя бы сократите время пребывания до трех дней, не больше. По пути в Бостон, будьте любезны, зайдите ко мне до отхода поезда.

На это наш визитер ответил согласием и встал, чтобы откланяться.

— Одну минуту, мистер Бейтс, — сказал доктор Лэпхем.

Подойдя к сейфу в углу комнаты, он отпер его, что-то достал, вернулся за письменный стол и положил перед Бейтсом небольшой предмет.

— Вы когда-нибудь видели нечто подобное, мистер Бейтс?

На столе лежал барельеф примерно семи дюймов в высоту, с изображением осьминогоподобного чудища, со щупальцами, парой черных крыльев и огромными когтями на нижних конечностях. Бейтс уставился на барельеф, не в силах отвести от него глаз; доктор Лэпхем терпеливо ждал.

— Это… и похоже, и не похоже на тварей, которых я видел — или думал, что видел, — когда смотрел из окна в кабинете, — наконец сказал Бейтс.

— Но вы когда-нибудь видели такой барельеф? — настойчиво повторил доктор Лэпхем.

— Нет, никогда.

— И рисунка такого не видели?

Бейтс покачал головой.

— Это одновременно похоже и на тварей, которые летали вокруг башни, и на существо, с которым разговаривал мой кузен.

— А по-вашему, они именно разговаривали?

— Я как-то не подумал… но это действительно напоминало разговор.

— Стало быть, факт их общения налицо.

Бейтс по-прежнему разглядывал барельеф, который, насколько я помню, был в свое время привезен из Антарктиды.

— Жуткая тварь, — наконец сказал он.

— Действительно. И что самое страшное — он мог быть сделан с живой модели!

Бейтс поморщился и покачал головой.

— Этого не может быть.

— Мы не знаем, мистер Бейтс. На свете много людей, готовых поверить в самые невероятные истории, и в то же время они отказываются верить собственным чувствам, объясняя непонятные явления, свидетелями которых становятся, просто тем, что это галлюцинации. — Пожав плечами, доктор Лэпхем взял барельеф, на секунду задержал на нем взгляд и положил обратно в шкаф. — Кто знает, мистер Бейтс? Работа довольно примитивная. Значит, вы хотите вернуться в усадьбу, несмотря на мой совет немедленно отправиться в Бостон?

Бейтс только покачал головой, пожал доктору руку и вышел.

Мой патрон встал и потянулся. Я ждал, когда он предложит пойти перекусить. Он молчал. Затем сел, достал рукопись Бейтса и принялся протирать очки. Заметив мое удивление, доктор мрачно улыбнулся.

— Боюсь, вы не восприняли всерьез рукопись мистера Бейтса и его рассказ, Филлипс.

— Это самая жуткая галиматья из всех, что мне приходилось слышать. Еще и какие-то загадочные исчезновения.

— Ничего подобного. Исчезновения были, как были и последующие появления тел. Лично я не склонен относиться к этому столь легкомысленно.

— Вы хотите сказать, что верите в эту чепуху?

Доктор откинулся назад и смерил меня пристальным взглядом.

— Вы еще очень молоды, мальчик мой.

Далее последовала небольшая лекция, которую я выслушал в почтительном молчании, совершенно забыв о терзавшем меня голоде. Я хорошо знаком с его трудами, говорил доктор, поэтому должен знать, сколько легенд и преданий связано с древними формами почитания богов, иные из которых дожили до наших дней. Скажем, древние культы, по-прежнему существующие в некоторых затерянных уголках Азии. Кроме того, вспомним, что еще Киммих выдвигал гипотезу о том, что цивилизация народа чиму[68] Чиму — цивилизация в доколумбовой Южной Америке, в 1470 г. завоеванная инками. зародилась на территории Китая, который в ту пору еще не существовал как государство. Рискуя показаться банальным, он напомнил мне о древних скульптурах острова Пасхи и Перу. Некоторые древние религии дожили до наших дней, претерпев определенные изменения, но при этом сохранив свою основу. У арийских народов, возможно, дольше всех сохранивших отголоски древних религий, существовали обряды друидов и в то же время — ритуалы, связанные с дьявольскими силами и некромантией. Особенно долго они продержались в некоторых частях Франции и в балканских странах. Мне это ничего не напоминает?

Я возразил, что все древние религии в общем и целом похожи друг на друга.

На это доктор Лэпхем сказал, что в основе своей они действительно похожи, с этим никто не спорит, однако представление о неких существах, которые в один прекрасный день вернутся на землю, существовало не у отдельной группы людей, а у множества народов, поклонявшихся древним богам или богоподобным тварям — именно богоподобным, поскольку на земле человек не встречал ничего подобного. И ничего более злобного.

Доктор показал мне барельеф.

— Вы знаете, что эта штука попала к нам из района Антарктики. Как вы думаете, что это такое?

— Мне кажется, это примитивное изображение существа, которого северные индейцы называли «Вендиго».

— Неплохо, хотя нет доказательств того, что оно существовало. Этот барельеф был найден под толстым слоем льда. Это очень древняя вещь. Мне кажется, что она старше даже цивилизации чиму. Поэтому она и уникальна, и нет. Возможно, вы удивитесь, если я скажу, что подобные изображения находили в разных исторических пластах, вплоть до периода кроманьонцев, и даже до них, в эпоху появления первобытного человека; их находили и в Средние века, и во времена династии Мин, и в период правления русского царя Павла Первого, их находили на Гавайях, в Вест-Индии, совсем недавно их нашли на Яве; есть они и у наших пуритан в Массачусетсе. Вот так. Но меня в настоящую минуту больше всего удивляет другое — что было в Эмброузе Дьюарте такого, что местные жители приняли его за вернувшегося Хозяина? Какую вещь ожидали увидеть у него два нищих старика, у которых он спрашивал дорогу к дому миссис Бишоп? Почему они спросили его про какой-то «знак»?

— Так вы полагаете, что этот барельеф списан с живой модели? — спросил я.

— Я, конечно, не стоял за спиной того художника, — с серьезным видом сказал доктор, — и все же я не отвергаю такую возможность.

— Короче говоря, вы полностью поверили в то, что рассказал нам этот Бейтс?

— Боюсь, что все это чистая правда — до некоторой степени, конечно.

— И эту степень должен определить психиатр! — воскликнул я.

— Убеждение не требует доказательств, оно возникает перед лицом очевидного. — Доктор покачал головой. — Полагаю, вы заметили, что мистер Бейтс несколько раз упомянул имя вашего предка — преподобного Уорда Филлипса?

— Заметил.

— Не хочу лезть не в свое дело, но не могли бы вы вспомнить историю своей семьи, и в частности, что случилось с вашим родственником после того, как у него возникли некоторые разногласия с Элайджей Биллингтоном?

— Боюсь, в его жизни не было ничего примечательного. Прожил он после того недолго, к тому же вызвал к себе всеобщее недоверие после того, как скупил все экземпляры своей книги — я имею в виду «Чудеса магии» — и сжег их.

— Рукописи Бейтса вам ни о чем не напоминают?

— Думаю, это простое совпадение.

— Нет, это не совпадение. Ваш родственник поступил так, как поступил бы человек, который воочию увидел дьявола и после этого решил отречься от своих убеждений.

За все время работы у доктора я не заметил, чтобы он был склонен к легкомысленным заявлениям, хотя много раз становился свидетелем его странных выходок. То, что в отдаленных уголках планеты существуют остатки древних религий, еще не значит, что они непременно должны существовать где-то поблизости от нас. Кроме того, я помнил предыдущие случаи, когда доктор Лэпхем, изучая древние мифы о сказочных чудовищах, выдвигал гипотезу реального существования этих чудовищ, отчего мне становилось как-то не по себе.

— Вы хотите сказать, что Элайджа Биллингтон общался с дьяволом? — спросил я.

— И да и нет. Исходя из рассказов очевидцев, да, — причем он был на стороне дьявола. Совершенно очевидно, что Элайджа Биллингтон, далеко опередивший свое время, был человеком огромного ума и знаний и умел отлично распознавать опасность. Он практиковал обряды и религии, уходившие к самым истокам человеческой цивилизации, но при этом знал, как избежать неприятных последствий. Так и случилось. Думаю, нам следует внимательно изучить эту рукопись и копии документов. Я приступаю к этому немедленно.

— Боюсь, вы придаете этой чепухе слишком большое значение.

Доктор покачал головой.

— Манера некоторых ученых навешивать ярлыки на явления, которые они не в силах объяснить, называя их «совпадениями», или «галлюцинациями», или еще как-нибудь, прискорбна. В свете того, что произошло в Биллингтонском лесу и в окрестностях селения Данвич, я берусь утверждать, что странные исчезновения людей — это совсем не совпадение. Нам вовсе не обязательно читать рукописи мистера Бейтса, поскольку мы и сами можем найти документы, описывающие, что происходило в тех местах. Подобные явления повторялись по крайней мере трижды за последние двести лет. Не сомневаюсь, что раньше их приписывали колдовству, из-за чего невинно пострадало много несчастных. Люди еще помнили те времена, когда так называемых ведьм хватали и тащили на костер, — религиозная истерия и беззаконие дожили и до наших дней. В свое время преподобный Уорд Филлипс и его друг Джон Друвен, видимо, начали о чем-то догадываться, поэтому и отправились к Биллингтону, и что же? Друвен исчез, присоединившись к жертвам из Данвича, а Уорд Филлипс не помнил ничего, что с ним случилось в усадьбе, а потом и вовсе уничтожил экземпляры своей книги, в которой, заметьте, шла речь о событиях, очень похожих на события, произошедшие за несколько десятилетий до этого. А что мы видим в наше время? Мистер Бейтс чувствует откровенную враждебность со стороны своего кузена Эмброуза Дьюарта, который ранее сам же отправил ему письмо с просьбой о помощи. Опять то же самое.

Я согласился.

— Я знаю, что найдутся люди, которые станут заявлять, что зло источает сам дом, а вместе с ним и рукопись Бейтса, после чего выдвинут теорию психологического влияния, но я считаю, что дело в другом; все гораздо глубже и намного страшнее, чем может показаться.

Торжественная серьезность, с которой доктор Лэпхем произносил эти слова, показывала, какое огромное значение он придает рукописи Бейтса. Разумеется, он собрался изучить ее вдоль и поперек, привлекая к работе еще и многочисленные фолианты со своих полок, которые тут же принялся вытаскивать, как он выразился, чтобы не терять времени. Мне он предложил пойти позавтракать, но по дороге попросил занести записку доктору Армитеджу Харперу, которую начал писать немедленно. Патрон казался возбужденным и невероятно взволнованным; быстро написав записку, он вложил ее в конверт, запечатал и протянул мне, предупредив, чтобы я поел поплотнее, поскольку «мы можем пропустить обед».

Через сорок пять минут, когда я вернулся после ланча, доктор Лэпхем сидел в окружении книг и бумаг, держа на коленях огромный фолиант с замком, который, как я знал, хранился в библиотеке Мискатоникского университета; видимо, его и просил в своей записке прислать доктор Лэпхем. Рядом лежали разрозненные страницы рукописи Бейтса; на некоторых из них стояли пометки.

— Вам помочь?

— Слушайте меня внимательно, Филлипс. Сядьте.

Доктор встал, подошел к окну и взглянул на внутренний двор, куда выходило здание библиотеки; посреди двора на цепи сидела огромная сторожевая собака.

— Я часто думаю, — начал доктор, бросив на меня взгляд через плечо, — как счастливы должны быть люди, не отягощенные страстью к познанию. Мне кажется, что Бейтс относится к их числу. Он подробно описал то, что считал отдельными событиями, почти вплотную приблизившись к ужасной реальности, но так и не сделал ни одной попытки взглянуть ей в лицо. Мистер Бейтс находится во власти поверхностного, суеверного мировоззрения, характерного для всех заурядных людей. Если бы обычный человек получил возможность постичь величие Вселенной, если бы он смог заглянуть в глубины космоса, то, скорее всего, он либо сошел бы с ума, либо предпочел закрыть на все глаза, ударившись в суеверие. Что же делать, таков обычный человек. Бейтс описал череду событий, происходивших в течение двух веков, он имел полную возможность разгадать тайну Биллингтонского леса, но он этого не сделал. Он просто складывал события, как кусочки мозаики, подгоняя их одно к другому; он выдвинул ряд умозаключений — ну, например, что его предок, Элайджа Биллингтон, занимался какими-то таинственными, опасными делами, из-за которых начались исчезновения людей, однако дальше этого Бейтс не пошел. Став свидетелем самых невероятных явлений, он не придал им значения, поскольку не поверил самому себе. Таким образом, Филлипс, мы с вами имеем дело с человеком весьма посредственного ума, который искренне уверен в том, что если что-либо не описано «в книгах», значит, его нет и в действительности. Он пишет о «воображении» и «галлюцинациях» и вместе с тем честно признает, что является человеком абсолютно «нормальным», то есть допускающим ложность собственных впечатлений. И вот теперь, когда он понял, что не в состоянии сам разрешить эту загадку, ему не хватает упорства собрать воедино кусочки сложной мозаики, чтобы создать реальную картину из разрозненных, туманных предположений. И что же? Мистер Бейтс просто-напросто отказывается от решения проблемы, взваливая ее на плечи доктора Харпера, который отсылает его к нам.

Я спросил патрона, не считает ли он, что рукопись Бейтса — это достоверный документ.

— Да, я так считаю. Если мы не будем рассматривать ее как цельное собрание фактов, тогда нам придется отрицать все, что в ней описано, в том числе и подтверждаемое историческими документами. Если же мы признаем только отдельные факты, значит, нам придется объяснять остальные события как некое «совпадение» или «случай», не учитывая тот факт, что средняя математическая вероятность этих совпадений никак не согласуется с обычной научной практикой. В общем, мне кажется, у нас нет альтернативы. В рукописи Бейтса описываются события, произошедшие в конкретном месте с конкретными людьми. Если вы хотите предположить, что часть описанных Бейтсом событий вымышлена, тогда вы должны быть готовы объяснить, из какого внеземного источника питается его воображение, ибо его описания отличаются яркостью, живостью и полной достоверностью и включают такие подробности, которые ясно указывают на то, что человек все видел собственными глазами. Откуда же могли появиться эти подробности? Даже если описанные Бейтсом существа были, как вы можете предположить, плодом ночных кошмаров, тогда вам придется объяснить их причину, ибо как только вы станете утверждать, что в снах или кошмарах любого человека могут появиться существа, каких он не видел никогда в жизни, ваше утверждение тут же придет в противоречие с научными фактами, как и доказательство реального существования этих тварей. Нет, нам остается только одно — считать эту рукопись отчетом о реальных событиях. Время покажет, ошиблись мы или нет.

Доктор сел за свой стол.

— Вспомните, как, едва начав работать у меня, вы читали о некоторых любопытных обрядах туземцев Каролинских островов. Они поклонялись некоему морскому божеству, которого ученые сначала приняли за бога-рыбу Дагона, но потом туземцы объяснили, что их божество стоит выше Дагона, что Дагон и глубоководные служат ему. Подобные верования довольно распространены, правда, мало кто из ученых берется их изучать. Однако тот случай привлек к себе внимание благодаря одному интересному открытию: выяснилось, что на теле некоторых туземцев, погибших во время кораблекрушения, имелись зачатки жаберных щелей, рудименты щупалец и — в одном случае — наличие чешуи в районе пупка; все погибшие поклонялись морскому божеству. Я вспоминаю рассказ одного ученого, который говорил с теми островитянами, и они заявили, что их бог спустился со звезды. Вам, конечно, известно, что между древними религиями жителей Атлантиды, индейцев майя, друидами и другими прослеживается четкая взаимосвязь, примерно такая же, какую мы находим в тех мифах, где рассказывается о существовании связи между небом и землей; вспомним хотя бы индейского бога Кетцалькоатля,[69] Кетцалькоатль — одно из главных божеств ацтеков и других индейцев Центральной Америки, творец мира, человека и культуры, владыка стихий и покровитель наук. Согласно легенде, Кетцалькоатль покинул людей, уплыв в океан на змеином плоту, а его возвращение ознаменует собой начало новой эпохи в истории мира. столь похожего на древнегреческого Атласа: оба якобы вышли из Атлантического океана и оба держали на своих плечах мировое бремя. Такое встречается не только в религии, но и в обычных легендах, как, например, мифы о людях-великанах, вышедших из моря — речь идет прежде всего о морях Западной Европы: о греческих титанах, или островных гигантах из испанских мифов, или гигантов с погрузившегося в морскую пучину острова Лионесс,[70] Лионесс — затерянная в океане страна из кельтских мифов и легенд Артуровского цикла. близ Корнуолла. Я упоминаю об этом для того, чтобы подчеркнуть любопытную связь между традицией, уходящей в глубокую древность, когда считали, что на дне морей живут люди-гиганты, и мифами об их происхождении. Надо ли удивляться тому, что на острове Понапе люди по-прежнему верят в древние мифы; лично меня удивляет другое — физическая мутация их тел, которую никто не в состоянии объяснить. Можно лишь предполагать, с малой степенью достоверности, что между некоторыми жителями морских глубин и туземцами-островитянами существовали родственные связи. Вот вам и объяснение мутации. Однако наука, не располагая соответствующими фактами, категорически отрицает существование подводных жителей; мутация рассматривается как «негативный» фактор, не подлежащий объяснению, а само научное объяснение сводится к простой констатации того факта, что на земле все еще существуют разные «атавизмы», которые время от времени проявляются у разных народов. Но если вы или я хоть раз возьмем на себя труд провести параллель между этими так называемыми атавизмами, то мы увидим, что это явление несколько раз опоясывает весь земной шар, повторяясь с какой-то странной закономерностью. И все же никто не хочет заняться этим явлением всерьез, поскольку, как и в случае с мистером Бейтсом, человек просто заранее боится того, что может обнаружить. Лучше не тревожить неизведанное, поскольку никто не знает, что скрывается за пределами пространства и времени, с которыми мы не готовы иметь дело.

Я помнил, что писали об островитянах Понапе. Правда, я не совсем понял, какое к ним имеет отношение рукопись Бейтса; впрочем, доктор Лэпхем вспомнил о них не без основания.

— Среди самых разных явлений, известных антропологам, прослеживается одна общая черта. В мифах разных народов есть рассказ о том, как некогда Землю населяла раса древних существ, которые прогневали Богов Седой Старины, и те изгнали их с Земли и заперли вне пространства и времени, поскольку существа не подчинялись законам земного пространства и времени и могли перемещаться в разных измерениях. После того как эти существа были надежно заперты, они продолжали жить, находясь как бы «извне»; более того, они не оставили надежды вернуться на Землю и установить на ней свое господство, поработив «низших существ» — нынешних земных обитателей. «Низшими» их, по-видимому, считали за то, что они подчинялись иным законам, нежели древние существа, известные под разными именами, самым распространенным из которых было Властители Древности. Им поклонялись многие примитивные народы — в том числе и аборигены Каролинских островов. Следует помнить, что Властители Древности крайне недоброжелательны к людям, и барьеры, которые стоят между людьми и этими страшными существами, считаются чисто символическими и абсолютно ненадежными.

— Но ведь это всего лишь пересказ рукописи Бейтса и других его документов! — воскликнул я.

— Ничего подобного. Все это изложено задолго до того, как появилась рукопись.

— Значит, Бейтс нашел какие-то легенды и пересказал их содержание.

Доктор Лэпхем и бровью не повел.

— Пусть даже и так. В семьсот тридцатом году, в Дамаске, одним арабским поэтом по имени Абдул Альхазред, которого, кстати сказать, считали сумасшедшим, была написана чрезвычайно страшная и редкая книга, посвященная Властителям Древности и их превращениям. Он назвал свою книгу «Аль Азиф», хотя она более известна под другим, греческим названием, используемым в некоторых тайных кружках: «Некрономикон». Я считаю, что если эта легенда много веков назад считалась достоверным фактом, а в наши дни наблюдаются те же явления, которые описывал в своей книге безумный араб, то было бы в высшей степени антинаучно приписывать все это воображению либо махинациям какого-то обывателя, совершенно не разбирающегося в подобных вещах.

— Согласен.

— Властители Древности, — продолжал доктор, — имели особую связь со стихиями, такими как земля, вода, воздух, огонь; это была их среда обитания, с которой они находились в определенной взаимозависимости. При этом они были нечувствительны к пространству и времени, представляя извечную угрозу для человечества и вообще всего живого на Земле. К сожалению, в попытках этих существ вновь вернуться на Землю им оказывали действенную помощь их почитатели и последователи, люди большей частью физически и умственно ущербные, а в некоторых случаях, как, например, жители острова Понапе, подвергшиеся мутации. Эти люди во все времена пытались создать некие «проходы», по которым Властители и их внеземные приспешники могли бы проникнуть на Землю или же быть «призваны» с помощью неких ритуалов, о которых в свое время писали Абдул Альхазред и другие авторы, следовавшие его взглядам или проводившие свои собственные изыскания.

Здесь доктор Лэпхем остановился и внимательно взглянул на меня.

— Вы улавливаете мою мысль, Филлипс?

Я ответил, что да.

— Очень хорошо. У Властителей Древности, как я уже говорил, было множество имен. Но существовали и другие, менее значимые божества; их было гораздо больше, и они хотя бы отчасти подчинялись тем же законам, что и люди. Первым среди них был Ктулху, о котором говорят так: «Он не мертв, но спит в подводном городе под названием Р'льех»; одни авторы считают, что этот город находится в Атлантиде, другие — на континенте My,[71] My — гипотетический континент в Тихом океане, подобно Атлантиде, затонувший в результате грандиозной тектонической катастрофы. а третьи и вовсе расположили его неподалеку от побережья Массачусетса. Второй после Ктулху — Хастур, он же Тот-Кого-Нельзя-Называть, или Хастур Невыразимый, якобы живущий в созвездии Гиад. Третий — Шуб-Ниггурат, кошмарная пародия на бога или богиню плодородия. Следующий, тот, кого называют «Посланник богов», — Ньярлатхотеп; и, наконец, самый могущественный из них, первый после Властителей Древности — грозный Йог-Сотот, делящий власть с Азатотом, олицетворением слепого безумного хаоса посреди бесконечности. По вашим глазам вижу, что вы начинаете кое-что припоминать.

— Конечно. Эти имена упомянуты в рукописи.

— И в иных документах. Вам следует знать, что безликий Ньярлатхотеп часто появляется в сопровождении существ, которых называют «безумными флейтистами».

— И Бейтс их видел!

— Вот именно.

— Но тогда… кто же с ними был?

— Об этом мы можем только догадываться. Но если безумные флейтисты всегда сопровождают Ньярлатхотепа, то, скорее всего, его-то и видел Бейтс. Властители Древности обладают способностью менять свою внешность, хотя у каждого из них есть свое собственное лицо и форма. Абдул Альхазред называл их «безликими», в то время как Людвиг Принн в своей работе «De Vermis Mysteriis» называл Ньярлатхотепа «Всевидящим оком», а фон Юнтц в книге «Unaussprechlichen Kulten» указывал, что он, как и Властители Древности, — имея в виду, скорее всего, Ктулху — «украшен щупальцами». Все это говорит о том, что Бейтс, увидев что-то вроде «нароста», на самом деле видел одно из его воплощений.

Меня удивило количество книг по столь древним культам. Раньше патрон ни разу о них не упоминал; впрочем, их у него и не было. Интересно, откуда он о них узнал?

— Ну, о них мало кто знает. Вот эта, например, — он похлопал по фолианту, лежавшему перед ним, — самая известная, мне ее дали только на один день. Это латинский вариант «Некрономикона», ее автор — Олаус Вормий; книга была напечатана в Испании, в семнадцатом веке. Именно эта книга упоминается в рукописях Бейтса, именно ее страницы переписывали, разыскивая их по всему миру, посланники Элайджи Биллингтона. Полные копии либо отрывки из этой книги можно найти в библиотеке Уайденера, в Британском музее, в университетах Буэнос-Айреса и Лимы, в Национальной Парижской библиотеке и в нашем родном Мискатонике. Говорят, что ее копии есть еще в Каире и Ватикане, но их никто не видел; также говорят, что ее рукописные копии имеются в частных собраниях, примером тому может служить библиотека Элайджи Биллингтона. Если книга была у него, значит, могла быть и у других.

Доктор Лэпхем встал и вынул из буфета бутылку старого вина; налив себе немного, пригубил вино, пробуя его на вкус. Затем подошел к окну и стал смотреть на сгущающиеся сумерки; за окном раздавались обычные вечерние шумы провинциального Аркхема. Доктор обернулся ко мне.

— Вот так в общих чертах обстоят дела, — сказал он.

— И вы хотите, чтобы я в это поверил? — спросил я.

— Нет, конечно. Но что, если мы примем все это как рабочую гипотезу и на ней попытаемся построить разгадку тайны Биллингтона?

Я согласился.

— Очень хорошо. Начнем с Элайджи Биллингтона — с него начинали и Дьюарт, и Бейтс. Думаю, можно согласиться, что Элайджа Биллингтон занимался какими-то темными делами, которые можно было принять — или не принять — за колдовство, что и сделали преподобный Уорд Филлипс и Джон Друвен. Есть свидетельства очевидцев, что Элайджа действительно чем-то занимался в лесу, в частности возле каменной башни, причем ночью — «после того, как подали ужин», как писал сын Элайджи, Лабан. Мы знаем, что в этом деле был замешан и слуга Элайджи, индеец Квамис. В своем дневнике мальчик пишет, как слышал отчетливо произнесенное индейцем слово «Ньярлатхотеп». В то же время у нас есть письма Бишопа, из которых становится ясно, что Джонатан Бишоп из Данвича был также втянут в эти дела. Письма указывают на это совершенно ясно. Джонатан обладал достаточными знаниями, чтобы вызвать кого-то с небес, однако их оказалось недостаточно, чтобы не дать прорваться на землю другим тварям; не смог он защитить и самого себя. Вывод очевиден: тварь, которая являлась в ответ на призыв, нуждалась в человеческих существах, но нуждалась по вполне определенной причине — чтобы питаться. Если мы согласимся с этим предположением, то сразу становится ясно, что происходило с исчезнувшими людьми.

— Да, но как понимать возвращение их тел? — возразил я. — Никто так и не понял, где они находились.

— Нигде. Вернее, в другом измерении. Вывод напрашивается самый ужасный: тот, кто являлся с небес в ответ на зов — вспомните «инструкции» Элайджи и письма Бишопа, — появлялся из другого измерения, куда потом возвращался, возможно, унося с собой какое-нибудь существо — в данном случае тело человека, чтобы питаться его жизненной силой, или кровью, или я уж не знаю чем. Именно поэтому, а также для того, чтобы заставить его замолчать, исчез, а потом был сброшен на землю несчастный Джон Друвен. Кстати, то же самое проделал с Уилбуром Кори и Джонатан Бишоп.

— И все же есть здесь какое-то противоречие, — заметил я.

— Так и думал, что вы это заметите. Разумеется, есть. Его просто необходимо увидеть и признать, чего не сделал Бейтс, несмотря на долгие и мучительные размышления. Позвольте выдвинуть одну гипотезу. Элайджа Биллингтон, неизвестно каким образом, получает доступ к неким знаниям Властителей Древности. Он тут же принимается за расследование и в конце концов разгадывает тайну каменных столбов и башни, расположенных на притоке Мискатоника — речке, которую Дьюарт, на секунду забывшись, почему-то назвал Мисквамакусом. Элайджа предельно осторожен, но он не может предотвратить периодические нападения тварей на жителей Данвича. Возможно, он утешает себя тем, что дело не в нем, а в Джонатане Бишопе. Элайджа кропотливо собирает выписки из «Некрономикона», которые ему присылают со всех уголков мира, и в то же время он нервничает, чувствуя, как перед ним раскрывается вся необъятность и внеземная бесконечность проблемы, в которую он проник. Его гневный выпад по поводу отклика Друвена на книгу Уорда Филипса симптоматичен по двум причинам: он начал подозревать, что его рукой водит кто-то другой, и в нем начала нарастать борьба против некоего подспудного принуждения. Нападение на Друвена и его смерть стали для Биллингтона началом конца. Он расстается с Квамисом и, пользуясь своими знаниями, запечатывает «проход», который сам же и открыл, точно так же, как ранее он запечатал проход, открытый Бишопом; после этого он уезжает в Англию, чтобы охранить себя от дальнейшего воздействия зловещих сил Биллингтонского леса.

— Логично.

— А теперь, в свете данной гипотезы, давайте взглянем на «инструкции», оставленные Элайджей Биллингтоном относительно его владений в Массачусетсе. — Доктор достал один из листков рукописи Бейтса, положил его перед собой и направил на него свет настольной лампы. — Итак, прежде всего, он призывает «тех, кто придет после» оставить эту собственность в семье, после чего перечисляет ряд неких туманных правил, загадочно намекая, что «их смысл можно понять из книг, оставленных в библиотеке дома Биллингтонов». Правило первое: «следить за тем, чтобы вода омывала остров с башней, не нарушать покой башни и не уговаривать камни». Как известно, вода перестала омывать остров сама по себе, и что же? Ничего страшного не случилось. Говоря о нарушении покоя башни, Элайджа, очевидно, имел в виду плиту, закрывающую отверстие в крыше, которую ни в коем случае нельзя было сдвигать с места; он сам закрыл отверстие камнем, вырезав на нем — как я могу догадываться — Знак Древних, знак Богов Седой Старины, чья власть над Властителями Древности абсолютна; этого знака Властители страшатся сильнее всего на свете. Дьюарт полез на башню и совершил то, чего так боялся Элайджа Биллингтон, — сдвинул плиту. И наконец, «уговаривать камни»; скорее всего, это просто формула или ряд формул обращения к силам, притаившимся у порога. Далее. «Не открывать дверь, которая ведет в странное время и место, не призывать того, кто таится у порога, и не взывать к холмам». Первая часть подчеркивает, что ни в коем случае нельзя подходить к каменной башне. Во второй совершенно явно говорится о Твари, притаившейся у порога; что это за существо, мы не знаем, это может быть и Ньярлатхотеп, и Йог-Сотот, и еще кто-нибудь. И третье правило касается призыва «Тех, Кто за Пределом»; очевидно, речь идет о жертвоприношении. Третья инструкция предупреждает: «Не тревожить лягушек, особенно лягушек-быков, обитающих на болотах между домом и башней, не трогать ни светлячков, ни птиц козодоев, дабы не сломать его замки и не потревожить его стражей». Бейтс сам начал догадываться, что это означает: дело в том, что вышеупомянутые существа отличаются особой чувствительностью к присутствию «тех, кто за Пределом», и своими криками и свечением предупреждают об их приближении. Поэтому потревожить лягушек — значит поставить под угрозу собственные интересы. И наконец, четвертое правило, где впервые упоминается окно: «Не притрагиваться к окну, пытаясь что-то в нем изменить». Почему? Из рассказа Бейтса следует, что с этим окном связано какое-то зло. Но если это так, то почему бы его просто не уничтожить? Да потому что уничтоженное окно может стать еще опаснее, чем прежде.

— Я вас не понимаю, — прервал я доктора.

— Неужели из рассказа Бейтса вы ничего не уяснили?

— Окно какое-то странное, собрано из разных сортов стекла, вот и все.

— Но ведь это вовсе не окно, а линза, или призма, или даже зеркало, отражающее мир в другом измерении или измерениях — короче, в другом времени и пространстве. Оно может отражать не только изображение, но и лучи, и действует на основе шестого чувства, давно утраченного людьми, а создали это окно вовсе не руки человека. Взглянув в него, Бейтс видел и обычный земной пейзаж, и то, что находилось в другом измерении.

— Допустим, а теперь давайте перейдем к последнему правилу.

— Это просто еще одно напоминание, чего не следует делать в усадьбе. «Не продавать и не совершать иных сделок с имуществом, дабы не были потревожены остров и башня, а также окно, за исключением того случая, когда возникнет необходимость его уничтожить». Здесь Элайджа дает понять, что окно в какой-то мере может защитить от зла, но вместе с тем является еще одним проходом — если не для самих существ из-за Предела, то, по крайней мере, для их разума и, стало быть, возможности оказывать воздействие. Я думаю, что наиболее вероятное объяснение этому следующее: все источники получения информации в усадьбе Биллингтонов находятся под контролем дома и леса. Элайджа принялся исследовать и экспериментировать. Бейтс описывал, как Дьюарт, едва поселившись в доме, сразу начал тянуться к окну в кабинете — ему хотелось видеть его, смотреть в него. Когда же он вошел в башню, то почувствовал сильное желание сдвинуть плиту под крышей. Бейтс говорил, что, впервые встретившись с кузеном, он решил, что у того «легкая шизофрения». Вот, слушайте: «И вдруг, когда я стоял, чувствуя на своем теле свежее дыхание ветерка, на меня начало наваливаться ощущение чего-то невыносимо мерзкого — безысходного отчаяния, беспросветного мрака, словно дом обрушил на меня все самые низменные, самые отвратительные и глубоко запрятанные стороны человеческой души… Предчувствие чего-то гадкого, отвратительного, что заполнило комнату, словно густой дым; я чувствовал, как оно просачивается в дом, проникая сквозь стены, словно ядовитый туман». Не следует забывать, что Бейтса тоже тянуло к окну. И наконец, он воочию наблюдает за влиянием, которое оказывает на кузена его дом. Бейтс называет это «внутренней борьбой» — между прочим, совершенно правильно; и он же считает это «шизофренией» — ошибочно.

— Может быть, вы несколько заблуждаетесь? Раздвоение личности — не такое уж редкое явление.

— Нет, речь не об этом. Я прекрасно понимаю, о чем говорю. У Дьюарта не было никаких признаков шизофрении, кроме разве что резкой смены настроений. Сперва Эмброуз Дьюарт — это милый, общительный человек, сельский сквайр в поисках приятного времяпрепровождения. Но постепенно с ним начинает что-то происходить, причем он сам не понимает, что именно; в нем начинает расти какое-то смутное беспокойство. Он пишет письмо своему кузену и просит его приехать. Когда Бейтс приезжает, он застает уже совершенно другого Дьюарта — молчаливого и враждебного. Время от времени у него наступают периоды просветления, когда он вновь становится самим собой; затем его увозят на зиму в Бостон. Но едва Дьюарт возвращается в свою усадьбу, как все начинается сначала — враждебность, зловещая настороженность и подозрительность. Бейтс видит, как кузен то радуется его обществу, то замыкается в себе и старается уединиться. Тогда Бейтс начинает думать, что кузен переживает некую внутреннюю борьбу, скорее всего психологическую, и делает такой же, как и вы, Филлипс, скоропалительный вывод: у Дьюарта приступ шизофрении.

— Вы считаете, что он испытывал влияние «извне». А что именно вы имеете в виду?

— Влияние направляющего разума, конечно, который пытался воздействовать и на Элайджу, но потерпел неудачу.

— Вы думаете, это был кто-нибудь из Властителей Древности?

— Не знаю.

— Можно попробовать догадаться.

— Нет, строить догадки бесполезно. Предположительно, влияние оказывал один из их последователей. Если вы внимательно прочитаете текст рукописи, то заметите, что все проявления направленного воздействия имеют в основном человеческую природу, тогда как если бы в доме Биллингтона действовали сами Властители, то природа этих проявлений не имела бы ничего общего с человеческой. А что было на самом деле? Вспомните слова Бейтса об ощущении мерзости, отчаянии и так далее, которые охватили все его существо, — вполне человеческая реакция, не так ли? Будь это какой-нибудь внеземной разум, Бейтс испытывал бы нечто совсем иное. Нет, в нашем случае кто-то целенаправленно заставлял его переживать именно человеческие эмоции.

Я задумался. Если теория доктора Лэпхема была верна, в ней имелся один пробел: доктор предположил, что некое влияние «извне» воздействовало не только на Дьюарта и Бейтса, но и на Элайджу Биллингтона. Но если бы источником этого влияния был конкретный человек, то как оно могло охватить промежуток времени длиною более одного века? Тщательно подбирая слова, я высказал эту мысль доктору.

— Да, понимаю. Что-то не сходится. Но не забывайте, что в своей основе влияние имеет внеземное происхождение и относится к другому измерению, а потому, независимо от своей природы, подчиняется земным законам физики не более, чем сами Властители Древности. Короче говоря, где-то на границе с нашим пространством и временем сосуществуют другие пространство и время, не совсем такие, как наши, и находящийся там человек, способный воздействовать на обитателей дома Биллингтонов, также оказывается вне пространственно-временных ограничений. Он находится в том же измерении, где побывали несчастные жертвы Бишопа, Биллингтона и Дьюарта, которых сначала увлекли туда, а потом выбросили обратно.

— И Дьюарта!

— Да, и его тоже.

— Вы полагаете, что это он повинен в исчезновении людей из Данвича? — удивленно спросил я.

Доктор с грустным видом покачал головой.

— Я не просто полагаю, я абсолютно в этом уверен — если только вы не собираетесь снова твердить мне о совпадениях.

— Вовсе нет.

— Очень хорошо. Рассмотрим факты. Биллингтон вступает в круг из камней и открывает «врата». Соседи слышат, как из леса доносятся жуткие вопли; о том же делает записи в своем дневнике и сын Элайджи, Лабан. За этими явлениями всегда следует: а) исчезновение человека; б) его появление при весьма странных обстоятельствах, спустя недели или даже месяцы. В своих письмах Джонатан Бишоп пишет, что он вступил в круг из камней и «воззвал к Холму, и Он появился в круге, но вызвать Его мне удалось с величайшим трудом, мне даже показалось, что круг не сможет удерживать Его слишком долго». После этого следует ряд странных исчезновений людей, а затем — столь же странное их возвращение. Интересно отметить, что то, что наблюдалось сто лет назад, наблюдается и в наше время. Эмброуз Дьюарт во сне подходит к башне; в это время ему наверняка снится что-то ужасное; на него оказывается воздействие извне, но он этого не осознает. Кто же после этого станет называть совпадением то, что, когда Дьюарт побывал в башне, а на следующий день увидел там пятна крови, начали исчезать и появляться люди?

На это я возразил, что, на мой взгляд, теория уважаемого доктора столь же фантастична, как и моя теория «совпадений». Должен признать, что я был взволнован и глубоко уязвлен, поскольку доктор Сенека Лэпхем, этот блестящий ученый, обладатель поистине энциклопедических знаний, выдвигал и отстаивал какую-то совершенно невероятную, далекую от чистой науки гипотезу. И это человек, к которому я питал безграничное уважение! Разумеется, его гипотеза базировалась на чем-то большем, нежели простые догадки, но слишком уж невероятной она выглядела! Однако мой учитель не испытывал ни малейшего сомнения, полностью полагаясь на свои обширнейшие знания.

— Вижу, вы над чем-то задумались. Что ж, предлагаю перенести нашу дискуссию на завтра. Возьмите книги, я отметил в них несколько страниц — прочитайте их. А «Некрономикон» вам придется просмотреть прямо сейчас, мне нужно вернуть его в библиотеку.

Взяв древнюю книгу, я принялся медленно читать отрывки, отмеченные доктором. В них говорилось о том, что нас везде подстерегают некие ужасные существа; Араб называл их «Затаившиеся» и наделял именами. Один отрывок привлек мое особое внимание:

Второй отрывок оказался не менее любопытным:

Отобрав книги и несколько фотокопий текстов, которые запрещалось выносить из библиотеки Мискатоникского университета, большую часть ночи я провел, разбирая старинные тексты, полные ужасных и странных вещей. Я прочитал отрывки из «Пнакотикских рукописей» и «Фрагментов с Делено», из работы профессора Шрусбери «Исследование мифов современных первобытных народов в свете текстов о городе Р'льехе»; я прочитал сами «Тексты Р'льеха», прочитал отрывки из работы графа д'Эрлетта «Cultes des Goules», из «Libor Ivonis» и «Unaussprechlichen Kulten» фон Юнтца, из «De Vermis Mysteriis» Людвига Принна, из «Книги Дзиан», «Песен дхолов» и «Семи сокровенных книг Хсана». Я читал о жутковатых древних культах первобытных народов, дошедших до наших дней, ломал голову над загадочными древними языками, где встречались такие названия как «Акло», «Наакаль», «Цатхо-йо» и «Чиан»; узнал о невероятных по жестокости обрядах и «играх» народов мао и лойатик; я то и дело встречал названия мест, относящиеся к глубокой древности: долина Пнат или Ультар, Нгаи и Нгранек, Оот-Наргаи и Сарнат Обреченный, Трок и Инганок, Кутамил и Лемурия, Хатег-Кла и Хоразин, Каркоза и Йаддит, Ломар и Йан-Хо; я читал о Тварях, чьи имена как будто вышли из кошмарных снов — так страшно они звучали, и такие жуткие события были с ними связаны, объяснить которые можно было лишь с помощью поистине дьявольских знаний; я встречал имена знакомые и незнакомые, страшные описания и туманные намеки на события, связанные с Йигом, ужасным змеебогом, с Атлах-Наха, богом-пауком, с Гноф-Хек, «Волосатым», известным также под именем Ран-Тегот, с Хаунар-Фаун, «кормильцем» вампиров, с адскими гончими псами Тиндала, что рыщут во времени; снова и снова встречалось мне имя Йог-Сотот, который есть Все-в-Одном и Одно-во-Всем и чья обманчивая маска — это скопление сияющих шаров, за которыми скрываются все ужасы вселенной. Я читал о таких вещах, которых не положено знать простому смертному, потому что они могли бы свести с ума наделенного воображением человека; я читал такие книги, которые было бы лучше уничтожить, чтобы человек никогда не узнал о страшной опасности, которая нависнет над ним, если Землей завладеют Властители Древности, некогда бросившие вызов Богам Седой Старины и навеки изгнанные ими из звездного царства Бетельгейзе.

Я читал почти всю ночь, а оставшиеся до рассвета часы провел в размышлениях, вспоминая все ужасы, о которых узнал из книг; я боялся уснуть, чтобы во сне мне не привиделись жуткие твари и монстры, с которыми я знакомился в течение нескольких часов не только благодаря книгам, но и беседе с доктором Сенекой Лэпхемом, с чьими познаниями в области антропологии мало кто из ученых мог сравниться, и уж никто не мог превзойти. Не в силах уснуть, я с ужасом представлял себе сошедших со страниц чудовищ, несущих с собой вселенские ужасы; в конце концов мое утомленное сознание само собой начало настраиваться на рациональный лад, дабы привести мой рассудок в нормальное состояние.

На следующий день я вошел в кабинет доктора Лэпхема раньше обычного; доктор был уже на месте. Очевидно, он приступил к работе уже давно, поскольку его письменный стол был завален листами бумаги, на которых были начертаны самые невероятные формулы, графики, схемы и диаграммы.

— Я вижу, вы их прочитали, — сказал доктор, когда я положил перед ним стопку книг.

— Прочитал, — ответил я.

— Я тоже читал всю ночь, когда впервые их нашел.

— Если все, что здесь написано, верно хотя бы на долю процента, значит, нам придется пересматривать все наши представления о пространстве и времени, и даже — до некоторой степени — концепцию происхождения человека.

Доктор спокойно кивнул.

— Каждый ученый знает, что наши познания базируются на неких фундаментальных основах мировоззрения, которые оказываются недоказуемыми при столкновении с внеземным разумом. Отсюда следует, что нам, возможно, придется изменить само наше мировоззрение. То, с чем мы столкнулись, принято называть «неведомым». Как видите, опять предположения, несмотря на множество книг, посвященных этой теме. Думаю, теперь можно не сомневаться, что где-то «за пределом» существует «нечто» и, как в древнем мифе, ведут непримиримую борьбу силы добра и зла; вспомните хотя бы христианство, магометанство, конфуцианство, синто, буддизм — эта мифологическая модель существует практически во всех известных религиях. Я говорю это потому, что, как вы вскоре убедитесь, только признав существование неведомого за пределами нашего мира, мы сможем объяснить те страшные и загадочные события, о которых говорится в книгах и которые противоречат научному представлению о человечестве; эти события уже происходят по всему миру; некоторые из них были тщательно описаны и собраны в малоизвестных трудах автора по имени Чарльз Форт — «Книга о проклятых» и «Новые земли», прочитайте их обязательно. Теперь рассмотрим несколько конкретных, зафиксированных фактов; я говорю «фактов» со скидкой на субъективность показаний свидетелей. Падение камней с неба в районах Бушова, Пилицфера, Нерфта и Долговди в России в период с тысяча восемьсот шестьдесят третьего по тысяча восемьсот шестьдесят четвертый год. Как показали очевидцы, это было что-то «серое, с вкраплениями коричневого». Камень, который встречается на звезде Мнар, — я подчеркиваю — часто описывается как «серый камень». Теперь вспомним выпадение известнякового града в Роули, а до этого в Бирмингеме и Вулверхэмптоне — градины были снаружи черными, но серыми внутри. А что вы скажете о «шаровидных огнях», в тысяча восемьсот девяносто третьем году замеченных с британского корабля «Каролина» в Южно-Китайском море? Моряки говорили, что эти огоньки были похожи на «шарики»; их видели в небе, недалеко от гор. Огоньки двигались плотной массой, иногда то один, то другой отлетал в сторону, но затем возвращался в «строй». Они двигались на север; люди наблюдали за ними около двух часов. На следующую ночь явление повторилось, значит, оно продолжалось две ночи подряд; затем то же самое было в ночь на двадцать четвертое и двадцать пятое февраля, за час до полуночи. Огоньки отбрасывали отражение, в телескоп было видно, что оно имеет розоватый оттенок; двигались они с той же скоростью, что и «Каролина». На вторую ночь их можно было наблюдать в течение нескольких часов. Подобное явление описывает в своем рапорте капитан британского корабля «Леандр»; он утверждает, что огоньки поднялись в небо и исчезли. Через одиннадцать лет, день в день, двадцать четвертого февраля, команда американского корабля «Сапплай» видела в небе три объекта разных размеров, но одной формы — «шарообразной»; объекты двигались с одинаковой скоростью, причем, по определению моряков, «сами по себе, словно на них не действовали силы земли и неба». Примерно в то же время нечто подобное наблюдалось над железной дорогой в районе Трентона, штат Миссури, в августе тысяча восемьсот девяносто восьмого года; описание этого явления прислал в газету «Мансли уэзер ревью» один клерк: светящиеся шары появились над поездом во время дождя и двигались в северном направлении, несмотря на сильный восточный ветер; двигались они хаотично, с различной скоростью и на различной высоте, пока не достигли маленькой деревушки в штате Айова, где поднялись в небо и исчезли. В тысяча девятьсот двадцать пятом году, в августе, когда стояла невероятная жара, двое молодых людей, переходя по мосту реку Висконсин в районе селения Сэк-Прэри, примерно в десять часов вечера увидели в небе группу светящихся шаров, двигающихся вдоль горизонта с востока, где в это время светилась звезда Антарес, в западном направлении, в сторону звезды Арктур; внезапно им наперерез выскочил «черный блестящий шар, который постоянно менял свою форму, становясь то круглым, то овальным, то прямоугольным». Группа огоньков остановилась и пережидала, пока черный шар не скрылся на севере, после чего огоньки начали бледнеть и вскоре исчезли. Вам это ничего не напоминает?

От внезапной догадки у меня пересохло в горле.

— Кажется, Властители Древности представляли собой «скопление светящихся шаров».

— Вот именно. Не берусь утверждать, что нашел объяснение всем этим явлениям, однако если это так, то нам снова придется говорить о совпадении. Описание Властителей мы получаем на основании событий, произошедших в течение примерно тридцати лет. А теперь перейдем к странным исчезновениям людей; всяческие катастрофы и побеги я не учитываю. Итак, случай с Дороти Арнольд. Она исчезла двенадцатого декабря тысяча девятьсот десятого года, где-то между Пятой авеню и Семьдесят девятой улицей, перед входом в Центральный парк. Вот так — просто взяла и исчезла. Больше ее не видели; за нее не потребовали выкуп, у нее не осталось наследников, ничего. Примерно такой же случай описывается в «Корнхилл мэгэзин». Тогда исчез некий Бенджамин Батерст, представитель британского правительства при дворе императора Франца-Иосифа в Вене; вместе со своим лакеем и секретарем Батерст отправился в Перлеберг, Германия, и сделал остановку в пути, чтобы осмотреть лошадей. Обходя экипаж, он внезапно исчез без следа. В период с тысяча девятьсот седьмого по тысяча девятьсот тринадцатый год только в одном Лондоне исчезло три тысячи двести шестьдесят человек. Один юноша, работающий в офисе города Бэттл-Крик, штат Мичиган, вышел из своего офиса, чтобы прогуляться до мельницы. И исчез. Этот случай описывается в номере «Чикаго трибьюн» от пятого января тысяча девятисотого года, юношу звали Шерман Черч. Больше его не видели. Еще один пример. Амброз Бирс — а вот здесь все уже не так просто. Известно, что Бирс что-то говорил о Каркозе и Хали, а исчез он в Мексике. Говорили, что он погиб, сражаясь с повстанцами Вильи, но к моменту исчезновения Бирс был инвалидом, и лет ему было далеко за семьдесят. Это произошло в тысяча девятьсот тринадцатом году. В тысяча девятьсот двадцатом Леонард Уэдхэм, прогуливаясь в Южном Лондоне, внезапно потерял сознание и позднее очнулся на дороге близ Данстейбла, в тридцати милях от Лондона; как он туда попал, он не помнил. А теперь давайте вернемся домой, в штат Массачусетс, в Аркхем. Итак, сентябрь тысяча девятьсот пятнадцатого года. Профессор Лабан Шрусбери, проживающий в доме номер девяносто три по Кервен-стрит, прогуливаясь по дороге западнее Аркхема, внезапно бесследно исчез. Все терпеливо ждали его возвращения, поскольку, согласно завещанию, в его дом запрещалось входить в течение тридцати лет. Профессор больше не появился. Следует упомянуть, что он был единственным человеком в Новой Англии, неплохо разбирающимся в вещах, которыми занимаемся мы с вами. Думаю, что о пришельцах он знал даже больше, чем я. Так-то вот. Между прочим, названные мною исчезновения составляют едва ли одну миллионную часть от всех подобных зарегистрированных случаев.

Хорошенько обдумав слова патрона, я спросил:

— Ну хорошо, вы считаете, что все, что произошло у нас за двести лет, можно объяснить, прочитав редкие книги. В таком случае кто же, по-вашему, этот «таящийся у порога» — то есть возле отверстия в крыше каменной башни на острове?

— Не знаю.

— А предположительно?

— Некоторые предположения у меня есть. Взгляните на этот необычный документ — «О злых чарах, творимых в Новой Англии демонами в нечеловеческом обличье». Здесь имеется ссылка на «некоего Ричарда Биллингтона», который «устроил в лесу Круг из Камней, в котором возносил молитвы дьяволу… и совершал богопротивные колдовские ритуалы». Возможно, речь идет о каменных столбах вокруг башни в Биллингтонском лесу. В документе говорится, что Ричард Биллингтон боялся, а потом был «сожран» некоей «Тварью», которую сам же вызвал с ночных небес; однако никто не видел ничего подобного. Индейский колдун Мисквамакус «заколдовал демона» и упрятал его в яму, которая когда-то находилась в центре каменного круга; в этой яме он сейчас и находится, придавленный «камнем» — или «плитой», или чем-то в этом роде — с вырезанным на нем «Знаком Древних». Эту Тварь называли «Оссадагова», что означает «дитя Садоговы»; на ум сразу приходит миф о Цатхоггуа, которого иногда называют Зотаггуа или Содагуи, — неантропоморфное черное существо, текучее и изменчивое. Интересно отметить, что описание Злого Духа, сделанное Мисквамакусом, разительно отличается от общепринятого; индеец описывал его так: «маленький и твердый, как Сама Жаба, Великая Повелительница Лесных Сурков, а иногда большой и расплывчатый, и не имеет формы, хотя имеет лицо, из которого торчат змеи». Судя по описанию, это мог быть Ктулху, однако он появляется в основном близ воды, особенно возле моря или в устьях рек, но приток Мискатоника для него мелковат. Это мог быть и Ньярлатхотеп, что уже ближе к истине. Мисквамакус просто ошибся, давая описание божества; ошибся он и относительно судьбы Ричарда Биллингтона, поскольку есть основания полагать, что Ричард Биллингтон вошел в Проход, ведущий за Предел, то есть перешагнул через порог, о котором говорит в своих «инструкциях» Элайджа. Именно это случай описан в книге вашего предка, и Элайджа об этом знал, поскольку Ричард вернулся, но уже в другом облике. Теперь далее: в Данвиче по-прежнему жива легенда о Ричарде Биллингтоне, а это значит, что местные жители наверняка что-то знали о его темных делах. В своей рукописи Бейтс отмечает, что миссис Бишоп то и дело поминала какого-то Хозяина. Однако она имела в виду не Элайджу Биллингтона, это очевидно. Вот что она говорила: «Элайджа запер Его — и запер Хозяина, там, за Пределом, когда Хозяин уже хотел вернуться спустя много лет. Немногим это известно, но Мисквамакус об этом знал. Хозяин ходил по земле, но никто об этом не догадывался, потому что никто его не видел, ибо у него много лиц. Да! У него было лицо Уэйтли, и Дотена, и Джайлза, и Кори, и он сидел среди Уэйтли и Дотенов, Джайлзов и Кори, а они этого и не знали, а он и ел с ними, и спал, и ходил с ними, и говорил, но он был так велик, что люди не могли его выдержать, а потому чахли и умирали. Только Элайджа перехитрил Хозяина, да, перехитрил через сто лет после его смерти». Что вы на это скажете?

— Нет, это непостижимо!

— Ну хорошо. Постичь это действительно сложно, поскольку наше мышление ограничено общепринятыми рамками и законами логики. Ричард Биллингтон вошел в один Проход, а вышел в другой, возможно, во время одного из экспериментов Джонатана Бишопа. Он использовал множество людей, в том смысле, что входил в них и жил в их телах; он не учел одного — пребывание за Пределом так повлияло на его организм, что тот начал мутировать, следствием чего является его вторичная форма, которая описывается в книге вашего предка. Вспомните его рассказ о Гудвайф Дотен из Кэндлмаса, которая родила существо, «не похожее ни на зверя, ни на человека, а на чудовищную летучую мышь с человеческим лицом. Тварь не издавала ни звука и только злобно таращилась на собравшихся. Нашлись такие, кто мог поклясться, что лицо твари ужасно напоминало лицо одного давно умершего человека — некоего Ричарда то ли Беллингема, то ли Боллинхена…» — несомненно, речь идет о Ричарде Биллингтоне — «…исчезнувшего сразу после того, как стало известно о его сношениях с демонами, произошедших неподалеку от Нью-Даннича». Вот так. Возможно, что Ричард продолжал жить в Данвиче в своей либо физической, либо психической форме, тем самым только увеличивая количество жутких историй, а вместе с этим — и количество людей-мутантов, которых сторонились и боялись, поскольку считали «выродками» и «чертовым отродьем». Так продолжалось более ста лет, пока в Биллингтонском лесу не появился его новый владелец — Элайджа Биллингтон. И что же? Сразу ожила та сила, которую миссис Бишоп называла «Хозяин», то есть Ричард Биллингтон, вновь попытавшийся открыть Проход. Весьма возможно, что Ричард внушил Элайдже желание изучать старинные рукописи, документы и книги; он заставил его восстановить круг из камней, некоторые из которых он, может быть, применял при строительстве башни — вот почему она казалась столь древней, — и он же заставил Элайджу удалить каменную плиту с вырезанным на ней Знаком Древних, наблюдая за этим со стороны, совсем как Дьюарт и индеец Квамис, которые просили Бейтса убрать камень подальше. Итак, Проход вновь был открыт, но тут возник своеобразный конфликт. Ричард Биллингтон нуждался в новой телесной оболочке, чтобы жить на своей земле и в своем доме, и этой оболочкой должен был стать Элайджа. Однако Элайджа, к несчастью для Ричарда, продолжал активно интересоваться фамильной библиотекой; кроме того, он начал подробнейшим образом изучать «Некрономикон», добывая такие сведения, о которых Ричард и мечтать не мог. Элайджа пошел гораздо дальше своего предка и сам научился вызывать существ из-за Предела и по своему усмотрению напускать их на жителей Данвича. Так продолжалось до тех пор, пока не разгорелся скандал с Филлипсом и Друвеном и пока Элайджа не понял, какие цели преследует Ричард Биллингтон. Как только он это понял, он немедленно отправил за Предел Тварь, или Тварей, вместе с самим Ричардом и наглухо запечатал Проход каменной плитой с начертанным на ней Знаком Древних. После этого Элайджа поспешно уехал из страны, оставив лишь перечень загадочных «инструкций». Но Ричард Биллингтон не исчез совсем, какая-то часть Хозяина осталась — причем достаточно сильная, чтобы еще раз попытаться осуществить свои намерения.

— Выходит, что влияние «извне» — это Ричард Биллингтон, а не Элайджа?

— Вне всякого сомнения. «Потусторонний» Биллингтон — это Ричард, который в свое время исчез без следа, а не Элайджа, умерший в Англии в своей постели. То, что Бейтс принял за раздвоение личности, было на самом деле проявлением духа Ричарда в теле слабого Дьюарта. И еще одно. Ричард достаточно долго общался с силами за Пределом, поэтому и сам начал постепенно подчиняться законам их пространства и времени. Я имею в виду Знак Древних. Вспомните, как Дьюарт просил Бейтса сдвинуть плиту. Он предоставил Бейтсу убрать камень, но при этом ни он сам, ни индеец даже близко к нему не подошли. Почему? Да потому, что Эмброуз Дьюарт больше не Эмброуз Дьюарт, а Ричард Биллингтон, в то время как индеец Квамис — это тот самый Квамис, что в свое время служил у Элайджи, а до него — у Ричарда, вернее, его дух, вызванный из пространства за Пределом. Итак, ужасы, происходившие в Данвиче двести лет назад, готовы повториться вновь! И если я не ошибся, нам придется действовать, и действовать незамедлительно, пока не произошло непоправимое. Надеюсь, Стивен Бейтс расскажет нам еще много интересного, когда заглянет к нам по дороге на вокзал — если, конечно, ему позволят уехать.

Опасения моего патрона сбылись менее чем через три дня.

О внезапном и бесследном исчезновении Стивена Бейтса не было ни единого официального сообщения; информация поступила к нам от сельского почтальона, который подобрал на дороге в Эйлсбери-Пайк обрывок записки. Поскольку на этом клочке бумаги упоминалось имя доктора Лэпхема, почтальон принес находку ему. Прочитав записку, доктор молча протянул ее мне.

Почерк был неровным; человек явно писал в спешке, положив бумагу на колено или на ствол дерева, в нескольких местах на ней остались дырки от карандаша.

И все.

— Поздно, Бейтса уже не спасти, — сказал доктор Лэпхем. — Надеюсь, мы не встретим того, кто с ним расправился, — угрюмо добавил он, — потому что против этой твари мы безоружны. Наш единственный шанс — остановить Биллингтона и индейца, когда Тварь еще будет находиться за Пределом. Она не явится, пока они ее не призовут.

Доктор выдвинул ящик письменного стола и достал оттуда два кожаных браслета, которые я сначала принял за наручные часы; присмотревшись, я увидел две широкие кожаные ленты, к каждой из которых был прикреплен небольшой серый овальный камень со странным рисунком — пятиконечная звезда, в центре которой был изображен ромб в обрамлении чего-то похожего на языки пламени. Протянув мне один браслет, второй доктор закрепил у себя на запястье.

— А теперь что? — спросил я.

— Мы идем в усадьбу Биллингтона, чтобы узнать, где Бейтс. Предупреждаю, это опасно.

Доктор явно ждал возражений, но я промолчал. Следуя его примеру, я надел браслет на руку и открыл перед патроном дверь, пропуская его вперед.

В доме Биллингтонов стояла мертвая тишина; несколько окон были закрыты ставнями; из трубы, несмотря на прохладную погоду, не поднималось ни струйки дыма. Оставив машину перед входной дверью, мы взошли на крыльцо и постучали. Ответа не последовало. Мы постучали громче, потом еще громче; внезапно дверь распахнулась, и перед нами возник человек среднего роста, с крючковатым носом и копной ярко-рыжих волос. Его кожа была совсем смуглой, можно даже сказать, коричневой, глаза смотрели пристально и подозрительно. Мой патрон вежливо представился.

— Мы ищем мистера Стивена Бейтса. Кажется, он живет здесь.

— Извините. Жил. Вчера он уехал в Бостон. Собственно, его дом там.

— Вы не могли бы дать его адрес?

— Рэндл-Плейс, семнадцать.

— Благодарю вас, сэр, — сказал доктор Лэпхем и протянул незнакомцу руку.

И тут произошло нечто удивительное. Дьюарт машинально протянул руку, но едва его пальцы коснулись руки моего патрона, как Дьюарт хрипло вскрикнул и отскочил назад, цепляясь за дверь. То, что затем начало происходить с его лицом, было ужасно: его взгляд, прежде выражавший лишь подозрительную настороженность, сменился лютой ненавистью, глаза засверкали. Секунду постояв перед нами, он с неожиданной силой захлопнул дверь.

Доктор Лэпхем невозмутимо повернулся и направился к машине. Когда я уселся за руль, он смотрел на часы.

— Скоро вечер. У нас мало времени. Думаю, он пойдет в башню этой ночью.

— Еще бы, после такого предупреждения. Зачем вы это сделали? Было бы лучше захватить его врасплох.

— Ну и что? Пусть знает. Поехали, не будем тратить время на разговоры. У нас еще много дел. Мы должны спрятаться возле башни до захода солнца, и еще нужно заехать в Аркхем.

Примерно за полчаса до захода солнца мы с доктором шагали по Биллингтонскому лесу, стараясь держаться так, чтобы нас не было видно из дома. Спустились сумерки, и идти стало еще труднее, поскольку мы тащили тяжелый груз. Доктор Лэпхем не упустил ни одной детали. Мы несли с собой лопаты, фонари, пакет цемента, большую флягу с водой, тяжелый заступ и множество мелких инструментов. Кроме того, доктор имел при себе старомодный пистолет с серебряными пулями и чертеж Бейтса, на котором было указано место, где он закопал каменную плиту с изображением Знака Древних.

Перед тем как выступить в путь, доктор Лэпхем подробно объяснил мне свой план: Дьюарт — вернее, Биллингтон — и индеец Квамис придут к башне, как только спустится ночь; там они займутся своими черными делами. Наша задача держать наготове каменную плиту и раствор цемента. Доктор настоятельно просил меня не вмешиваться в дальнейшие события без его команды. Я обещал, хотя на душе было очень неспокойно.

Вскоре вдали показалась башня, и доктор Лэпхем легко нашел место, указанное на рисунке Бейтса. Пока я готовил цемент, он быстро выкопал плиту; солнце еще не успело скрыться за горизонтом, а у нас уже было все готово. Спрятавшись в густой листве, мы ждали, когда спустится ночь; вскоре со стороны болота зазвучал дьявольский хор лягушек и замелькали крошечные белые и светло-зеленые огоньки, возвестившие о пробуждении мириад светлячков, наполнивших воздух призрачным мерцанием; в лесу начали вопить козодои — причем как будто в унисон с лягушками.

— Они подходят, — тихо шепнул мне доктор.

Пронзительные голоса птиц и лягушек поднялись до самой высокой ноты, и в ночи разразилась такая кошмарная какофония ритмичных звуков, что я едва выдерживал этот адский шум. Когда же он достиг совершенно невообразимой силы, я внезапно почувствовал, как моей руки мягко коснулась рука доктора, который сообщил, что Эмброуз Дьюарт и Квамис вышли к башне.

О событиях той ночи у меня остались весьма смутные воспоминания, хотя с тех пор прошло уже немало времени, и вся местность в районе Аркхема наслаждается безмятежной жизнью, которой этот край не знал более двух сотен лет. Все началось с того момента, как возле отверстия в крыше появился Дьюарт, вернее, Ричард Биллингтон. Доктор Лэпхем хорошо выбрал место для укрытия — Эмброуз Дьюарт был отлично виден сквозь густую листву деревьев. Вот он выпрямился, и внезапно из его уст вырвался резкий, пронзительный крик; подняв голову вверх и глядя на звезды, Дьюарт выкрикивал какие-то странные слова и звуки, обращаясь к небесам. Я мог различить эти слова, несмотря на дикие вопли лягушек и козодоев…

— Йа! Йа! Н'гхаа, н'н'гхаи-гхаи! Йа! Йа! Н'гхаи, н-йа, н-йа, шоггог, фхтагн! Йа! Йа! Н'гхаи, й-ньях, й-ньях! Н'гхаа, н'н'гхаи, ваф'л фхтагн — Йог-Сотот! Йог-Сотот!

Поднялся ветер, словно спускавшийся сверху , повеяло холодом, еще громче зазвучали голоса лягушек и козодоев, ярче засверкали огни светлячков. Я с тревогой взглянул на доктора Лэпхема, и в этот самый момент он поднял пистолет, прицелился и выстрелил!

Я вытянул шею, пытаясь рассмотреть, куда он стрелял. Пуля попала в цель; Дьюарт пошатнулся, попытался схватиться за что-то рукой и рухнул с высоты на землю, но в то же мгновение в отверстии появился индеец Квамис, который хриплым от ярости голосом продолжил начатое Дьюартом заклятие: «Йа! Йа! Йог-Сотот! Оссадагова!»

Вторая пуля доктора Лэпхема настигла и его, но Квамис не упал, а просто тихо осел в отверстии.

— А теперь, — холодным и решительным голосом сказал мой патрон, — нужно немедля поставить плиту на место!

Я схватил плиту, он потащил за мной цемент; задыхаясь, мы волокли наш тяжелый груз под дикий хор лягушек и козодоев; мы бежали к башне, продираясь сквозь кусты, тогда как порывы ветра становились все сильнее, а в воздухе заметно холодало. Мы достигли башни, в ее крыше было хорошо видно отверстие, в котором — о ужас из ужасов! — возникало нечто !

Сам не знаю, как мы смогли пережить ту кошмарную ночь. У меня сохранились лишь смутные воспоминания о том, как мы закрыли Проход, как похоронили бренные останки несчастного Эмброуза Дьюарта, который наконец-то освободился от ужасной власти Ричарда Биллингтона, и доктор Лэпхем говорил, что исчезновение Дьюарта, скорее всего, объявят столь же странным и необъяснимым, как и остальные исчезновения, но что в отличие от них его тело никогда не будет найдено. Я помню, как доктор показал мне кучку серого праха — все, что осталось от Квамиса, умершего более двухсот лет назад и ожившего благодаря колдовству Ричарда Биллингтона; я помню, как мы раскидали каменный круг, развалили башню, начиная снизу , чтобы не потревожить серую каменную плиту с вырезанным Знаком Древних при ее погружении в землю; я помню, как, закапывая останки башни, мы наткнулись на сгнившие кости колдуна Мисквамакуса из племени вампанугов; я помню, как мы пошли к дому Биллингтона и уничтожили зловещее мозаичное окно в кабинете и как собрали все книги и документы из фамильной библиотеки Биллингтонов, чтобы перевезти их в библиотеку Мискатоникского университета; помню, как на рассвете мы приехали домой. Я не могу полностью доверять своей памяти, но я уверен в одном — что все это было сделано, поскольку через некоторое время я заставил себя сходить к сухому руслу Мисквамакуса , где некогда находился маленький остров. Я не увидел ничего; и следа не осталось ни от башни, ни от каменного круга — места Дагона или Оссадаговы, ни от той ужасной Твари из-за Предела, что таилась у порога, ожидая, когда ее призовут.

Все события той ночи остались для меня как в тумане, поскольку их затмило одно-единственное воспоминание: заглянув в открытый Проход перед тем, как его запечатать, я, задыхаясь от невыносимой вони, увидел… нет, не звездное небо, а солнца , ослепительно яркие солнца , которые перед смертью видел и Стивен Бейтс, — огромные светящиеся сферы, устремившиеся к открытому Проходу, и куски протоплазменной плоти, стремительно рванувшиеся друг к другу, чтобы слиться воедино и образовать тот ужас запредельного пространства, что сосредоточился во тьме начала всех начал, — аморфного монстра с извивающимися щупальцами, таящегося у порога в виде скопления радужных сфер, страшного Йог-Сотота, что вечно пенится, как первозданная слизь, в хаотической бездне за пределами самых дальних границ пространства и времени!